- Ты сказала ему что? - Мое удивление быстро прошло, и я почувствовала тревогу, прокравшуюся в мой голос. - Ты увольняешься? Ты нашла новую работу? Это значит, что нам придется переехать? - Я не могла поверить, что она приняла это решение без меня. В прошлом мы всегда сходились в одном: о переезде не было и речи.
- Хьюго сказал, что подумает, чем он может мне помочь в плане работы здесь, но не обнадеживал. Его секретарша работает на него в течение многих лет и хорошо справляется. Он не собирается увольнять ее только для того, чтобы осчастливить меня.
Я ошеломленно уставилась на дом. От мысли о другой семье, живущей внутри его стен, желудок скрутило. Что, если они его перестроят? Что, если они распотрошат кабинет моего отца и выдерут полы вишневого дерева, которые мы клали все вместе? А как насчет его книжных полок? Они конечно не совсем ровные, но они были нашим первым настоящим опытом деревообработки. У них был характер!
- Я пока не думала о продаже, - сказала мама. - Будь что будет. Кто знает? Может быть, Хьюго решит, что ему нужны две секретарши. Чему быть, того не миновать.
Я повернулась к ней.
- Не потому ли ты так непринужденно рассуждаешь на тему увольнения, что рассчитываешь выйти замуж за Хэнка, и думаешь, что он будет нас содержать? - Циничное замечание вырвалось прежде, чем я смогла остановиться, и я сразу ощутила угрызения совести. Такая грубость была мне не свойственна. Но сейчас во мне говорил страх, спрятавшийся глубоко внутри меня и пересиливший все.
Мама словно окаменела. Затем она ретировалась через гараж, попутно нажав кнопку, автоматически закрывшую дверь за ее спиной.
Я немного постояла на подъездной дорожке, разрываясь между желанием немедленно пойти за ней и извиниться и растущим страхом из-за того, что она просто избежала ответа на мой вопрос.
Ничего не поделаешь. Она встречалась с Хэнком с твердым намерением выйти за него замуж. Она делала именно то, в чем обвинила ее Марси: думала о деньгах. Я знала, что с финансами у нас туго, но до сих пор мы выживали, ведь так? Я злилась на свою мать за то, что она пала так низко, и злилась на Хэнка за то, что он стал в ее жизни альтернативой мне.
Плюхнувшись назад в Фольксваген, я рванула через весь город. Я превышала скорость на пятнадцать миль, но на этот раз мне было все равно. У меня не было конкретной точки назначения, я просто стремилась увеличить расстояние между мной и мамой. Сначала Хэнк, теперь ее работа. Почему у меня было такое чувство, что она все время принимала решения, не посоветовавшись со мной?
Когда впереди замаячил выезд на шоссе, я приняла вправо и направилась к побережью. Я свернула к последнему съезду перед Дельфийским парком аттракционов и последовала за знаками, указывающими на общественные пляжи. В этой части побережья бывало гораздо меньше машин, чем на южных пляжах Мэна. Береговая линия здесь каменистая, и вечнозеленые растения виднеются только в местах, до которых не доходил прилив. Вместо туристов с пляжными полотенцами и корзинами для пикника я видела только одинокого путника и собаку, гоняющуюся за чайками.
То, что нужно. Мне хотелось некоторое время побыть одной, чтобы остыть.
Я направила Фольксваген к обочине. В зеркале заднего вида появился красный спортивный автомобиль, плавно скользящий позади меня. Я смутно помнила, что видела его на шоссе за несколько машин от меня. Водитель, вероятно, хотел в последний раз насладиться прогулкой по пляжу, прежде чем погода окончательно испортится.
Я перепрыгнула через бетонное ограждение и спустилась со скалистой набережной. Воздух был холоднее, чем в Колдуотере, и нежелающий униматься ветер бил в спину. Небо казалось скорее серым, чем голубым, и было затянуто туманом. Я оставалась вне досягаемости волн, взбираясь на камни повыше. Становилось сложнее ориентироваться, и я сконцентрировалась на том, чтобы аккуратнее ставить ноги, а не на последней ссоре с мамой.
Ботинок скользнул по камню, и я скатилась вниз, неловко приземлившись на бок. Бормоча ругательства себе под нос, я поднялась на ноги, и тут же меня накрыла большая тень. Застигнутая врасплох, я обернулась. Передо мной стоял водитель красной спортивной машины. Ростом он был выше среднего, с коротко подстриженными волосами, песочно-коричневыми бровями и незначительной растительностью на подбородке. На вид он был старше меня на год или два. Судя по тому, как толстовка облегала его плечи, спортзал он посещал регулярно.
- Ну, наконец-то ты выползла из дома, - сказал он, оглядываясь. - Уже несколько дней пытаюсь застать тебя одну.
Я покачалась на носках, балансируя на скале. Я копалась в памяти, пытаясь опознать его лицо, но просвета не было.
- Прошу прощения, мы знакомы?
- Как ты думаешь, за тобой следили? - Его взгляд продолжал скользить вдоль береговой линии. - Я старался следить за всеми автомобилями, но, возможно, кого-то упустил. Мне бы сильно помогло, если бы ты нарезала пару кругов, прежде чем припарковаться.
- Эм, я честно без понятия, кто ты.
- Странный прием ты оказываешь парню, купившему машину, на которой ты сюда приехала.
Мне понадобилось всего мгновение, чтобы въехать в смысл его слов.
- Подожди. Ты - Скотт Парнелл?
Несмотря на то, что прошло много лет, общие черты были те же. Та же ямочка на щеке. Те же карие глаза. Более поздним приобретением был шрам на скуле, легкая щетина на подбородке и сочетание полных, чувственных губ с рельефным стройным телом.
- Я слышал о твоей амнезии. Значит, слухи верны? Похоже, все именно так плохо, как говорят.
Надо же, какой пессимизм! Я скрестила руки на груди и холодно произнесла:
- Раз уж мы заговорили на эту тему, возможно, сейчас самое подходящее время объяснить мне, почему ты бросил Фольксваген у моего дома в ту ночь, когда я исчезла. Если ты знаешь о моей амнезии, конечно, ты в курсе того, что меня похитили.
- Машина была своего рода извинением за то, что я вел себя как козел. - Его взгляд все еще порхал над деревьями. Кого он так боялся?
- Давай поговорим о той ночи, - заявила я. Здесь, в полном одиночестве, было явно не самое подходящее место для этого разговора, но моя решимость получить ответы победила. - Кажется, в тот вечер в нас обоих стрелял Риксон. Вот что я сказала полиции. Ты, я и Риксон - одни в комнате смеха. Если Риксон вообще существует. Я не знаю, как ты все это провернул, но я начинаю думать, что ты его придумал. Я начинаю думать, что стрелял в меня ты и тебе был нужен кто-то, на кого можно свалить вину. Ты заставил меня назвать имя Риксона полиции? И следующий вопрос: ты в меня стрелял, Скотт?
- Риксон в аду, Нора.
Я вздрогнула. Он произнес это без всяких колебаний и с нужной долей меланхолии. Если он и лгал, он заслужил награду.
- Риксон мертв?
- Он горит в аду, но да, смысл тот же. Он - покойник, насколько я знаю.
Я тщательно изучала его лицо, пытаясь уловить малейшую мимику, свидетельствующую о лжи. Я не собиралась спорить с ним об особенностях загробной жизни, но мне нужно было подтверждение того, что Риксон исчез навсегда.
- Откуда ты знаешь? Ты сказал об этом полиции? Кто его убил?
- Я не знаю, кого нам надо за это благодарить, но я знаю, что он ушел.
Слухи распространяются быстро, поверь мне.
- Тебе придется придумать что-то поумнее. Ты, возможно, можешь одурачить всех остальных, но меня так просто не купишь. Ты бросил машину на подъездной дорожке моего дома в ту ночь, когда меня похитили. Затем ты свалил и спрятался - в Нью-Хэмпшире вроде? Ты меня прости, конечно, но последнее слово, которое приходит на ум, когда я вижу тебя, - "невиновен". Ну, и дураку понятно - я тебе не доверяю.
Он вздохнул.
- Перед тем, как Риксон стрелял в нас, ты убедила меня, что я на самом деле Нефилим. Это ты мне сказала, что я не могу умереть. И именно ты - одна из причин, почему я сбежал. Ты была права. Я не хочу кончить, как Черная рука. И ни в коем случае не собираюсь помогать ему вербовать Нефилимов для своей армии.
Ветер пробрался под одежду, покалывая кожу, словно мороз. Нефилим.
Опять это слово. Везде оно.
- Я сказала, что ты Нефилим? - нервно спросила я. Я на миг прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы он оговорился. Молясь, чтобы он использовал фразу "не могу умереть" в переносном смысле.
Молясь об этом, я подсознательно надеялась, что вот сейчас он скажет, что он - финальная точка в искусном розыгрыше, который начался еще вчера вечером, с Гейбом. В большом розыгрыше, и что шутили надо мной. Но в каждой шутке есть доля правды, которая сейчас ворочалась в том темном месте моей памяти, которое когда-то было нетронутым. В своей голове я пыталась придумать всему какое-то разумное объяснение, но я не могла не чувствовать этого. Внутри себя. Жжение в груди. Скотт ничего не выдумывал.
- И я действительно хочу понять, почему ты не можешь ничего вспомнить, - сказал он. - Я думал, амнезия не постоянна. Так какого черта?
- Я не знаю, почему я не могу ничего вспомнить! - огрызнулась я. - Ясно?
Я не знаю. Несколько дней назад я очнулась на кладбище никем. Я не могу даже вспомнить, как я там оказалась. - Я не знала, почему на меня накатило внезапное желание вылить все это на Скотта, но остановиться не могла. Я захлюпала носом и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. - Полиция нашла меня и отвезла в больницу. Они сказали, что я исчезла почти на три месяца. Они сказали, у меня амнезия, потому что мой разум блокирует травмы, защищая себя. Но знаешь, что самое смешное? Я начинаю думать, что я ничего не блокирую. Я получила записку. Кто-то ворвался в мой дом и оставил ее на моей подушке. Там было сказано, что хоть я и дома, я не в безопасности. Кто-то за этим стоит. Они знают, что я не в безопасности. Они знают, что со мной случилось.
Именно в эту секунду я поняла, что растрепала слишком много. У меня не было доказательств. Что записка вообще существовала. Более того, логика утверждала, что это не так. Но если записка была плодом моего воображения, то почему же мысль об этом исчезать и не думала? Почему я так и не смогла признать, что я все это придумала, сочинила, или это вообще глюк?
Скотт изучал мое лицо, хмурясь все больше и больше.
- Они?
Я подняла руки, признавая свое поражение.
- Забудь об этом.
- В записке еще что-то было?
- Я сказала, забей. У тебя есть платок? - Я чувствовала, что глаза опухают, а этап, когда просто шмыганье носом помогает поддерживать его сухим, уже миновал. Как будто этого было еще недостаточно, по щекам скатились две слезинки.
- Эй, - сказал Скотт мягко, взяв меня за плечи. - Все будет хорошо. Не плачь, ладно? Я на твоей стороне. Я помогу тебе разрулить этот бардак.
Когда я перестала сопротивляться, он притянул меня к груди и похлопал по спине. Сначала неуклюже, а потом ритм стал успокаивающим.
- В ночь, когда ты пропала, я скрылся. Для меня здесь небезопасно, но когда я увидел в новостях, что ты вернулась и не можешь ничего вспомнить, мне пришлось выйти из укрытия. Я должен был тебя найти. Я многим тебе обязан.
Я знала, что должна отстраниться. Просто потому, что мне хотелось верить Скотту, еще не значит, что я должна ему полностью доверять. Или терять бдительность. Но я устала натыкаться на стены и позволила своей обороне ускользнуть. Я не помню, когда последний раз мне было так хорошо просто от того, что меня кто-то обнимал. В его объятиях я почти заставила себя поверить, что я не один на один со всем этим. Скотт пообещал, что мы вместе пройдем через все, и в это я тоже очень хотела верить. Плюс ко всему, он /знал/ меня. Он был связующим звеном с моим прошлым, и это означало для меня больше, чем я могла выразить словами. После стольких неудачных попыток восстановить хоть какой-то фрагмент, который моя память сочтет нужным мне подкинуть, он появился без всяких усилий с моей стороны. Это было больше, чем я могла просить.
Вытерев глаза тыльной стороной руки, я проговорила:
- Почему для тебя здесь небезопасно?
- Здесь Черная Рука, - как будто вспомнив, что это имя ни о чем мне не говорит, он сказал: - Просто чтобы удостовериться, что мы на одной волне, ты ничего не помнишь об этом? Я имею в виду, ничего в смысле /ничего/?
- Ничего. - С этим словом я как будто очутилась в начале запретного лабиринта, простирающегося до самого горизонта.
- Невезуха, - сказал он, и, несмотря на своеобразную формулировку, я поверила, что он имеет в виду именно то, что говорит - ему искренне жаль. - Черная рука - это прозвище сильного Нефилима. Он создает подпольную армию, и я был одним из его солдат, ну, за неимением лучшего слова. Теперь я дезертир, и если он поймает меня, ни к чему хорошему это не приведет.
- Задний ход. Кто такой Нефилим?
Уголок рта Скотта приподнялся в усмешке.
- Готовься к тому, что у тебя сейчас сорвет крышу, Грей. Нефилим, - начал он терпеливо объяснять, - это бессмертный. - Уголок его губ приподнялся еще выше в ответ на мое сомнение. - Я не могу умереть. Никто из нас не может.
- В чем подвох? - спросила я. "Бессмертный" ну никак на самом деле не могло означать бессмертный.
Он указал на океан, бьющийся о скалы далеко внизу.
- Если я прыгну, то выживу.
Ладно, может быть, он настолько глуп, что действительно прыгал. И выжил.
Это еще ничего не доказывает. Он не бессмертный. Он просто верит, что он бессмертный, потому что он типичный подросток, который совершил несколько безрассудных поступков, трепался об этом на каждом углу, и теперь полагает, что неуязвим.
Скотт изогнул брови в притворном обвинении.
- Ты мне не веришь. Прошлой ночью я провел добрых два часа в океане, ныряя за рыбой, и даже не замерз. Я могу задерживать дыхание под водой на восемь-девять минут. Иногда я отключаюсь, но когда прихожу в себя, я всегда всплываю на поверхность, и все признаки жизнедеятельности в норме.
Я, было, открыла рот, но у меня заняло минуту, чтобы сформулировать мысль.
- Это невозможно.
- Это возможно, если я бессмертен.
Прежде чем я успела его остановить, Скотт выхватил швейцарский армейский нож и вонзил его в бедро. Я издала сдавленный крик и подскочила к нему, не зная, надо ли вытащить нож или наоборот зафиксировать его. Пока я решала, он уже выдернул его из себя. Он чертыхнулся от боли, а сквозь джинсы начала просачиваться кровь.
- Скотт! - вскрикнула я.
- Приходи завтра, - сказал он мягче. - Выглядеть будет так, как будто ничего не было.
- Да ну? - отрезала я, все еще на взводе. Он совсем сошел с ума? За каким чертом он сделал такую глупость?
- Я делаю это не в первый раз. Я пытался сжечь себя живьем. Моя кожа так обгорела, что вся слезла. А пару дней спустя я уже был как новенький.
Уже сейчас я видела, как подсыхает кровь на его джинсах. Рана перестала кровоточить. Он… исцелялся. В течение нескольких секунд, а не недель.
Я не могла поверить своим глазам, но, видя это, /верила/.
Вдруг я вспомнила Гейба. Более четко, чем я хотела, я вызвала в памяти картинку монтировки, торчавшей из его спины. Джев поклялся, что рана не убьет Гейба…
Точно так же, как Скотт обещал, что от раны останется максимум царапина.
- Хорошо, - прошептала я, хотя мне было совсем не хорошо.
- Пытаешься заставить меня поверить, что я тебя убедил? Я всегда могу броситься под машину, если тебе нужны еще доказательства.
- Думаю, я тебе верю, - сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе не звучало ошеломленное замешательство.
Я заставила себя стряхнуть ступор. Ладно, буду плыть по течению, пока есть такая возможность. /Сосредоточься на чем-то одном/, сказала я себе.
Скотт бессмертен. Ладно. Дальше что?
- Знаем ли мы, кто такой Черная Рука? - спросила я, неожиданно почувствовав себя голодной до информации, которую мог дать Скотт. Что еще я пропустила? Сколько еще вопросов он оставил без ответа? И наивысший приоритет: Мог ли он помочь мне вернуть память?
- Когда мы с тобой общались в последний раз, мы оба хотели это знать. Я провел лето, следуя за ним по пятам, что было нелегко, учитывая, что я постоянно в бегах, без гроша в кармане, работаю в одиночку, а Черная Рука - совсем не тот человек, которого ты бы окрестила небрежным. Но я сузил поиск до одного человека. - Его взгляд полностью приковал мой. - Ты готова? Черная рука - это Хэнк Миллар.
- Хэнк кто?
Мы сидели на пнях в пещере, около четверти мили вверх по побережью, укрытые выступом скалы, и далеко вне поля зрения с дороги. Пещера была полутемной с низким потолком, но она защищала от ветра и, как настаивал Скотт, скрывала нас от любых потенциальных шпионов Черной Руки. Он отказался произнести еще хоть слово, пока он не будет уверен, что мы одни.
Скотт чиркнул спичкой об подошву ботинка и зажег огонь в небольшом углублении в камнях. Свет отразился от неровных стен, и я, наконец, смогла как следует осмотреться. У дальней стены громоздился рюкзак и спальный мешок. Треснувшее зеркало опиралось на камень, по всей видимости, служивший полкой - на нем лежала бритва, флакон крема для бритья и дезодорант. Ближе ко входу пещеры стоял большой ящик для инструментов. На нем покоились несколько тарелок, столовое серебро и сковорода. Рядом с ним лежала удочка и капкан. Пещера одновременно впечатляла и удручала. Скотт был отнюдь не беспомощен и абсолютно способен выжить с помощью своих собственных знаний и силы духа. Но что это за жизнь - скрываться и перебегать с места на место?
- Я следил за Хэнком несколько месяцев, - сказал Скотт, - а не просто ткнул пальцем в небо.
- Ты уверен, что Хэнк - Черная рука? Не обижайся, но он никак не подходит под мой портрет подпольного милитариста или… - Бессмертного.
Мысль казалась нереальной. Нет, абсурдной. - У него самый успешный автосалон в городе, он член яхт-клуба, и он в одиночку помогает группе поддержки. Почему ему должно быть дело до того, что происходит в мире Нефилимов? У него и так есть все, что он хочет.
- Потому, что он тоже Нефилим, - пояснил Скотт. - И у него есть далеко не все, что он хочет. Во время еврейского месяца Хешван, всем Нефилимам, принесшим клятву верности, придется отказаться от своего тела на две недели. У них нет выбора. Они отказываются от него, и кто-то другой завладевает им - падший ангел. Риксон был падшим ангелом, который овладевал телом Черной Руки, и вот так я и узнал, что он горит в аду.
Черная Рука теперь свободен, но он ничего не забыл, и он не собирается прощать. Вот для чего нужна армия. Он попытается свергнуть падших ангелов.