Глава восьмая
Морг "Глисон и сыновья", находившийся в старинном здании викторианского стиля, удивлял обилием тяжелых ковров. Стены были выкрашены в спокойный голубой цвет, окна с витражами, должно быть, обошлись хозяевам в целое состояние. В здании имелись две смотровые комнаты и офис, где семьи усопших могли заплатить за гробы и заказать другие услуги. В кухне постоянно варился кофе. Его пили родственники покойных. С задней стороны здания помещались более мрачные комнаты, в которых совершалась необходимая подготовка к погребению.
Элия Глисон, невысокий полный человек лет сорока, с гладкими густыми черными волосами и широким тонкогубым ртом, показал нам сначала парадную часть дома. Он принадлежал к третьему поколению Глисонов, занимавшихся похоронным бизнесом, и было видно, что он гордится своими достижениями. Я почувствовала к нему уважение.
- Это моя жена Лаура, - сказал он, когда мы проходили мимо открытой двери.
Женщина в комнате помахала рукой. У нее были очень короткие каштановые волосы и пухлая фигура.
- Зимой она занимается бухгалтерией, а летом превращается в тетушку Хетти в кремовой гостиной.
Женщина улыбнулась, рассеянно кивнула и перевела взгляд на экран монитора. На вешалке в углу я заметила мягкую шляпу с цветами и длинный передник в тон. Я надеялась, что комната оборудована кондиционером.
- Полагаю, ваш бизнес не зависит от времен года, - сказала я, не придумав лучшей реплики.
- Вы удивитесь, но летом у нас умирает по меньшей мере два туриста. Разумеется, мы только подготавливаем усопших к отправлению домой, но все же это приносит доход.
На это я не знала, что ответить, поэтому просто кивнула и сделала мысленную заметку: летом держаться подальше от Сарна.
Было как- то неловко думать о здешних людях, надевающих старинные костюмы с целью сымитировать прошлое -прошлое, которое было куда более опасным, вонючим, невежественным и полным смертей, чем теперь принято делать вид. И умирали тогда от болезней, от которых сегодня легко излечивают. Женщины умирали в родах, дети гибли от полиомиелита и несовпадения резус-фактора, у мужчин мог развиться сепсис после небольшой травмы при работе с пилой… Я видела все это на кладбищах. Большинство людей не думают об этом, когда пытаются вообразить прошлое. Они вспоминают только о хорошем: об отсутствии абортов, гомосексуализма, телевидения, разводов. Прошлое представляется им в виде пятничных вечеров, когда соседи, стоя на крыльце, играют на скрипке, поют псалмы, а браки у всех долгие и счастливые.
Я же видела внезапные, бессмысленные смерти.
Вскоре мы пришли в новую часть дома, и директор показал нам тело Хелен. Об этом его попросил Холлис. Он заверил Глисона, что при виде трупа я не упаду в обморок и меня не вырвет. Я люблю похоронные залы. Мне нравится попытка сделать смерть достойной и приемлемой. Это как смягчающая подушка для жизни. Мертвым все равно, а живым легче.
Чем ближе мы подходили к комнате с закрытыми дверями, тем громче жужжало у меня в голове. Шум достиг апогея, когда я оказалась в белой стерильности современного помещения для бальзамирования трупов.
- Я над ней еще не работал, - сообщил Элия Глисон. - Ее только что доставили из криминалистической лаборатории. Сказали, что проверка на токсичность займет у них несколько месяцев, потому что много работы.
- Может, выйдете в коридор? - спросил Толливер. - Просто у моей сестры иногда бывают странные реакции, и это может вас напугать.
- Прошу прощения, - твердо произнес Глисон. - Тело Хелен находится под моей ответственностью, поэтому я останусь здесь.
Что ж, другого ответа я не ожидала и согласилась.
Потом полностью сосредоточилась на лежащем на столе теле. Я подняла руку, чтобы мужчины помолчали, и приблизилась к Хелен.
Женщина была до подбородка укрыта простыней. Волосы были причесаны. Я почувствовала, что ее душа все еще здесь, что оказалось для меня полной неожиданностью. Я даже вздрогнула. Почти беспрецедентный случай: после смерти прошло три дня, а ведь тело не значилось потерянным. Я знала, что получу больше информации, поскольку Хелен все еще была целой. Но меня охватило чувство глубокой жалости. Мышцы на моей шее едва заметно задергались, потому что я не пыталась искать ее, она находилась прямо передо мной. И была целой.
Глисон смотрел на меня с плохо скрываемым отвращением.
- Она здесь, - почти прошептала я и увидела, что лицо Глисона помертвело от ужаса.
Я взглянула на Толливера, и тот понимающе кивнул.
- Сейчас я к ней прикоснусь, - объяснила я Глисону. - С уважением.
Я посмотрела на избитое лицо Хелен, и мое лицо и шея наконец-то расслабились. Казалось, кто-то нарисовал на лице покойной темные тени: так много у нее было синяков. Кончиками пальцев я дотронулась до кожи на ее плече. Словно издалека я услышала собственный вздох - глубокий, грудной, испуганный звук. Увидела поднятую руку, руку с зажженной свечой. Я пригибалась, пыталась уйти от удара. Рука принадлежала мужчине, я видела длинный рукав. Чувствовала шок, вызванный предательством. Увидела, как эта рука опустилась. Боль, разочарование, горечь, надежда на воскресение, ужасающая смесь эмоций. А потом - ничего, ничего, ничего.
- Знаю, - прошептала я. - Теперь ты можешь уйти.
И душа Хелен Хопкинс покинула тело.
Такой случай был у меня только однажды. Тогда я не знала, что делать, так как наткнулась на тело случайно. Подобные истории и порождают рассказы о привидениях. Душа хочет, чтобы кто-то увидел ее борьбу, ее предсмертную агонию, чувства, охватившие ее в момент убийства.
Я успокоила Хелен Хопкинс, прежде чем ее похоронили. Я сделала нечто хорошее.
Но вместе с ней я пережила ее последние мгновения и теперь чувствовала слабость. Толливер взял меня за руку и подвел к металлическому стулу. То, что произошло в момент убийства, отпечаталось в моем мозгу. Я заметила, что Элия Глисон смотрит на меня, прищурив глаза и открыв рот. Я знала этот взгляд. Так смотрят на ведьм, которых хотят сжечь.
- Хелен теперь с Господом, - сказала я и постаралась улыбнуться.
Глисон слегка успокоился.
- Вы это точно знаете?
- Да, - ответила я твердо. - Сейчас она на небесах, вместе со святыми.
Такие заявления всегда производят впечатление, и ко мне перестают приставать. Терпеть не могу разыгрывать эту карту. Я не назову себя неверующей. Или агностиком. Но мне приходится говорить с людьми о Боге так, чтобы они поняли, потому что мой Бог не такой, как у них. Даже если люди по-настоящему не верят, для них всегда утешительно услышать христианские догмы. Вообще-то, когда они слышат такие догмы от меня, это может поколебать их тайное неверие.
И это обеспечивает мне безопасность. И безопасность Толливеру.
Глисон натянул на лицо Хелен простыню, и я в последний раз посмотрела на тело, покрытое отбеленным хлопком. Теперь передо мной была пустая оболочка, набор клеток, которые отныне начнут быстро разлагаться.
Когда мы снова вышли под нежаркий солнечный свет, я спросила Толливера, можем ли мы найти подругу Хелен. Мы позвонили Холлису, и тот сказал, что лучшей подругой Хелен была Анни Гибсон. Мы заглянули в городской справочник и пять минут спустя сидели в гостиной - почти точной копии комнаты Хелен. Фотографии детей, показывающие этапы их взросления, большая семейная Библия на кофейном столике, нагромождение ухоженной мебели, запах обеда… Все очень знакомо. Единственное отличие - новые фотографии: у Анни Гибсон появились внуки. В углу стояла корзина с игрушками, дожидавшимися, когда их разбросают по комнате маленькие ручки.
Внешне Анни Гибсон ничуть не походила на Хелен Хопкинс. Толстая, с одышкой, с короткими кудрявыми волосами, она носила очки в голубой пластмассовой оправе. По ней было сразу видно, что женщина она неглупая. Она не позволила нам войти, пока мы не показали ей водительские удостоверения. Тогда Анни предложила нам кофе - из вежливости, а не от души.
- Хелен говорила мне о вашем визите, - сказала Анни Гибсон. - Я не знаю, хорошие вы люди или нет. Но она положительно о вас отозвалась, так что мне этого довольно. Я буду скучать по Хелен. Мы каждый день встречались за кофе, дважды в год ездили за покупками в Литтл-Рок. Посылали друг другу открытки на Рождество.
По пухлым щекам Анни потекли слезы, и она потянулась за коробкой с платками, стоявшей подле нее на столике. Промокнула слезы, высморкалась.
- Наши мамы были лучшими подругами. Они и родили нас в один месяц.
Я пыталась представить, каково это - дружить с кем-то так долго. Анни Гибсон было лет под сорок. Я силилась представить, что это такое - иметь внуков, но и детей-то вообразить не могла. Такая долгая дружба казалась мне чем-то невероятным.
"Мне повезет, если я вообще проживу так долго", - подумала я. Интересно, с чего мне в голову пришла такая мысль? Я очнулась и сосредоточилась на сидевшей напротив женщине.
- Я должна поговорить с вами о том, что вам, возможно, не понравится, - начала я.
Анни была открытой женщиной, и я почувствовала, что с ней надо говорить без утайки.
- Вы должны обсудить это со мной, прежде чем я приму решение, - сказала она.
Лицо ее было мягким, но воля - железной.
- Некоторые вещи должны оставаться в секрете.
- Я с вами согласна, - ответила я и подалась вперед, упершись локтями в колени.
- Миссис Гибсон, Хелен сама сказала нам, что пила.
- Так и есть, - кивнула Анни Гибсон, не сводя с меня глаз.
- Хелен пригласила нас поговорить с ней об убийстве Тини.
Я говорила медленно, осторожно подбирая слова.
- Когда я рассказала ей о Тини и Салли, она сказала, что передаст мои слова их отцам. Вот я и хочу узнать у вас: кто был отцом Тини?
Анни Гибсон покачала головой. Коричневые кудри закачались, словно были сбрызнуты лаком для волос. Может, так оно и было.
- Я обещала Хелен, что никому не скажу. Она приказала молчать, даже если спросит сама Тини.
- А она спрашивала?
Я благословляла брата за его молчание.
- Да, - без колебаний ответила Анни. - Спрашивала. Перед самой своей смертью.
- Итак, похоже, это был важнейший секрет, - заметила я. - Понимаете? Она спрашивала и погибла. Хелен сказала, что собирается рассказать отцу Тини, и тоже погибла.
Анни Гибсон изумленно раскрыла глаза. Похоже, она сложила два и два.
- Но этого не может быть! У него не было причин так поступать!
- Должно быть, были, - заметила я, пытаясь говорить ласково и убедительно. - Я рассказала Хелен, что жену Холлиса, Салли, тоже убили. Теперь погибла вся семья. И все они знали, кто был отцом Тини.
- Тини не знала, - возразила Анни Гибсон. - Тини так и не узнала. Я ничего ей не рассказала, ведь я обещала Хелен. И я знаю, что Тини спрашивала Хелен много раз после того, как начала подозревать, что ее отец - не Джей.
- Джей? - переспросил Толливер.
- Муж Хелен. Отец Салли. Он придет на похороны. Хотя он и развелся с Хелен, теперь унаследует дом. Сегодня утром он мне звонил.
- Где он остановился? - спросила я.
Возможно, удастся с ним поговорить.
В том же мотеле, в котором остановились вы. Но вряд ли вы узнаете у него что-нибудь важное. Хелен бросила пить, а Джей так и не бросил. Ей пришлось подать на него в суд, и постановление суда гласило, что он не может появляться дома. Произошло это года через два после рождения Салли. Раньше Джей был красивым мужчиной, но теперь он никчемное существо.
- У нас есть опыт общения с алкоголиками.
- В самом деле? - Она в упор посмотрела на меня. - Я заметила на вас эту отметину.
- Отметину?
- Дети, выросшие у родителей-алкоголиков, все имеют такую отметину. Я ее вижу. Другие не замечают.
Оказывается, я не единственный человек на земле, у которого есть странный маленький талант.
Мы с Толливером встали, Анни тоже поднялась. Я оглядела маленький дом и заметила на дверях хорошие замки. Чувствовалось, что сюда то и дело приходят друзья и члены семьи; пока мы были здесь, дважды звонил телефон, и хозяйка поставила его на автоответчик. Анни была хорошо защищена.
- На вашем месте, - сказала я очень осторожно, - я бы поехала на пару дней в Литтл-Рок - за покупками или еще за чем-нибудь.
- Вы мне угрожаете? - поинтересовалась она.
- Нет, мэм. Хелен мне понравилась, хотя я видела ее лишь однажды. И я видела ее после смерти. Я бы не хотела, чтобы вы пережили такой же страх, какой пережила она.
- Все же вы мне угрожаете, - настаивала Анни Гибсон.
Лицо ее затвердело, она стала похожа на очень упрямого мопса.
- Клянусь, это не так, - произнесла я как можно серьезней. - Я просто беспокоюсь о вас.
Но она не собиралась меня слушать, я лишь впустую тратила время. С этого момента все наши с Толливером слова только подтвердили бы в ее глазах наши дурные намерения.
- Вам нужно пойти сегодня в церковь, послушать музыку, она навеет вам хорошие мысли, - заключила она, захлопывая за нами дверь.
- Я думала, что Хелен - крепкий орешек, - пробормотала я. - Но тогда мне еще не встретилась Анни Гибсон.
На ланч мы пошли в "Макдоналдс", что доказывало - настроение у нас ни к черту. Когда мы были маленькими, родители так часто кормили нас фаст-фудом, что теперь мы даже запаха его не переносили. Когда моя мать вышла замуж за моего отца, у нас был хороший дом в Мемфисе и домработница, которую я любила, - строгая чернокожая женщина по имени Мэрилин Коучман. Ей нельзя было возражать; если она приказывала тебе что-то сделать, ты это делала. Как только Мэрилин поняла, что мать пристрастилась к наркотикам, она тут же ушла. Интересно, где она сейчас.
Я посмотрела на картофель фри в бумажном кульке и отпихнула его в сторону. Мэрилин была замечательным поваром.
- Нам нужны овощи, - заявила я.
- Картофель - овощ, - отозвался Толливер. - А кетчуп сделан из помидоров. Я знаю, что ботаники считают помидоры фруктами, но я всегда думаю о них как об овощах.
- Очень смешно. Я не шучу. Ты знаешь, что я должна избегать подобного дерьма. Нам нужно место, где мы сможем жить. Я научусь готовить.
- Ты не шутишь?
- Нет.
- Ты хочешь купить дом…
- Мы уже говорили об этом раньше.
- Но я не… Нет, ты говорила серьезно?
- Да, - не на шутку обиделась я. - А ты, выходит, шутил?
Он отложил бигмак, вытер пальцы бумажной салфеткой. Вошла очень молодая мать, неся на бедре ребенка, в другой руке держа поднос, полный еды и напитков. За ней по пятам следовал мальчик лет пяти. Женщина поставила поднос на стол, усадила детей и принялась раздавать им еду. Она выглядела обеспокоенной. Бретелька лифчика сползла с ее плеча, руки были голыми, потому что она носила кофточку без рукавов, несмотря на холодную погоду.
Теперь Толливер не спускал с меня глаз.
- Ты все еще думаешь о Далласе?
- Или о его окрестностях. Мы могли бы подыскать хороший домик - в Лонгвью или даже ближе к Далласу, в северном направлении. Это ближе к центру, чем Атланта, о которой мы тоже говорили.
Его темные глаза исследовали мои.
- Даллас ближе к Мариелле и Грейс, - сказал Толливер.
- Может, они не всегда будут нас ненавидеть.
- А может, будут. Нет смысла пытаться проломить стену.
- Когда-нибудь они изменятся.
- Думаешь, эти люди позволят им видеться с нами?
Мариелла и Грейс жили теперь с сестрой моего отчима и ее мужем. Тетя Толливера, Иона, не хотела заботиться о Толливере и Марке. Что уж говорить обо мне и Камерон (мы-то вовсе никем ей не приходились). Но когда социальные службы узнали о похищении Камерон и о том, что в нашей семье неладно, меня забрали в приемную семью, а Толливер отправился к брату. Тогда Иона с Хэнком соблаговолили взять к себе бедную дорогую Мариеллу и малютку Грейс. Они постарались, чтобы все услышали об их благородном поступке, но отрицали, что им что-либо известно о падении моей матери.
Прожив с Ионой и Хэнком два месяца, наши младшие сестры перестали смотреть на нас как на своих спасителей и защитников и начали вести себя так, будто мы были воплощением чумы.
Из множества горьких воспоминаний той короткой поры самым кошмарным было воспоминание о том, как Грейс вопила:
"Я никогда больше не хочу тебя видеть!" - когда я наклонилась, чтобы взять ее на руки.
- Не может быть, что они додумались до такого сами, - сказала я Толливеру, должно быть, в сотый раз. - Они нас любили.
Он, как всегда, кивнул.
- Иона с Хэнком убедили их, что из-за нас так плохо велось домашнее хозяйство, - сказал Толливер.
- Или вообще не велось. Как же все скверно, - отозвалась я из глубокого колодца горечи, отделявшего меня от других людей.
- Она уже умерла, - очень тихо произнес Толливер. - Возможно, что и он - тоже.
- Знаю, знаю. Прости.
Я помахала рукой перед лицом, разгоняя вернувшийся гнев.
- Я просто не могу избавиться от надежды, что когда-нибудь малышки подрастут достаточно, чтобы все понять.
- Все равно к прошлому возврата не будет.
Толливер был моим оракулом и знал это. Он почти всегда говорил вещи, о которых я боялась даже подумать. И оказывался прав.
- Наверное, не будет. Но когда-нибудь им понадобятся сестра и брат, и они нас позовут.
Толливер снова взялся за еду.
- Иногда я надеюсь, что этого не случится, сказал он очень спокойно, и я не придумала, что ответить.
Я знала, что он имеет в виду. У нас не было никого, за кого следовало бы отвечать. У нас не было никого, о ком следовало бы заботиться. У меня был только Толливер, у него была только я. После стольких лет отчаянных попыток не позволить распасться семье, не дать другим узнать, что у нас происходит, нынешняя ситуация - просто присматривать друг за другом - казалась сравнительно несложной и даже утешительной.
За наш столик присел Холлис с пакетом еды в руке.
- Надеюсь, не помешал, - сказал он. - Проезжал мимо и увидел вас в окно. Вы выглядели такими серьезными.
Толливер остро взглянул на полицейского. Холлис был в форме, и она ему очень шла. Я улыбнулась, глядя на остатки своего ланча.
- Мы готовы покинуть ваш город, - бросил Толливер. - Но не можем, пока шериф не даст отмашку.
- Что произошло в похоронном зале? - Холлис благоразумно пропустил слова Толливера мимо ушей.
Я рассказала ему, что Хелен убил человек, которого она знала и которому доверяла. Это, впрочем, не было открытием. После убийства ее маленький Дом остался таким же аккуратным, каким и был. Никто в него не вламывался, никто его не грабил.
- Я видела рукава, костюм был штатский, не форменный.
- Это все, чего вы добились?
"Нет, я освободила душу Хелен", - хотелось ответить мне. Но о некоторых вещах лучше промолчать. И это был именно такой случай.
- Послушайте, Холлис… Кто-то сказал, что Хелен подала в суд на первого мужа, Джея. Это так?
- Да, Джей был алкоголиком. Он и на нашей с Салли свадьбе напился. Мой дядя вывел его из церкви, потому что Джей нарушал церемонию. Салли было за него очень стыдно. - При этом воспоминании Холлис задумчиво покачал головой. - Я слышал, он вернулся в город. Наверное, Хелен оставила завещание. Джей унаследует дом и то немногое, что было у Хелен в банке.