Когда объявляли очередное имя, люди поднимались на возвышение и садились напротив судьи. Судья читал выдвинутое обвинение, спрашивал у истца, может ли тот что-либо добавить, и после обсуждения выносил решение.
- Это больше похоже на дорожный суд [23] , верно? - прошептала я Филлис. - Как-то все несерьезно.
Она в это время внимательно, оценивающе слушала судью.
- Выдвинутые против вашего брата обвинения - чушь собачья, - так же тихо ответила она. - Его хотят осудить за разбитый фонарь. Невероятно!
Прошел час, прежде чем очередь дошла до Толливера. Брат выглядел усталым. Каждый раз, взглядывая на меня, он силился улыбнуться. У него это неважно получалось.
Наконец судебный обвинитель объявил:
- Толливер Лэнг.
На Толливере, слава богу, не было наручников. Он поднялся на возвышение в сопровождении тюремного охранника.
- Мистер Лэнг, судя по документам, против вас в прошлом году выдвинули обвинение в Монтане, а здесь у вас была проблема с задним габаритным фонарем.
Похоже, ответа от Толливера не требовалось. Узкое лицо судьи было хмурым.
- Как зовут офицера, который задержал вас за фонарь? Бледсо? Он здесь?
- Нет, ваша честь, - ответил секретарь. - Сегодня у него дежурство.
- Прелестно. Теперь он говорит, что ошибся насчет Монтаны?
- Да, ваша честь, - сказал прокурор. - Он просит извинения за ошибку.
- Это очень серьезная ошибка. - Судья, нахмурившись, посмотрел в бумаги. - И очень странная. А как насчет фонаря?
- Он настаивает насчет фонаря, ваша честь, - с бесстрастным лицом ответил прокурор.
- Как долго этого человека держали в тюрьме?
- Две ночи.
- Две ночи в тюрьме за разбитый фонарь?
- Мм… Да, сэр.
- Вы не сопротивлялись при аресте?
Впервые судья обратился к Толливеру. Брат выпрямился.
- Нет, сэр, - ответил Толливер.
- Вас арестовывали в Монтане?
- Да, сэр, но обвинения были сняты.
- Дело перешло в государственный архив.
- Да, сэр. И это было больше года тому назад.
- Мистер Лэнг, вы хотите выдвинуть обвинение против офицера Бледсо?
- Нет, сэр, я просто хочу выйти из тюрьмы.
- Я могу это понять. Вы будете отпущены без залога, как только уплатите штраф за фонарь. Полагаю, вы не будете возражать против штрафа?
Толливер молчал. Наверняка ему хотелось сказать, что фонарь разбил дубинкой сам Бледсо.
- Нет, ваша честь.
- Хорошо, штраф за разбитый фонарь - сто пятьдесят долларов, - сказал судья.
Тюремщик увел Толливера через заднюю дверь. Должно быть, предстояло оформить соответствующие бумаги.
- Здесь есть кто-нибудь, кто заплатит штраф?
Я подняла руку.
Судья едва на меня взглянул.
- В ту дверь, за спиной секретаря, - махнул он рукой.
На подгибающихся ногах я прошла через указанную дверь, за которой увидела флегматичную женщину в форме цвета хаки и футболке и Холлиса в полной полицейской форме. Женщина сидела за маленьким столом с кассой, а Холлис, должно быть, охранял деньги и заботился о том, чтобы кто-нибудь из рассерженных наложенным штрафом не решил выместить свой гнев на кассирше.
- Все закончилось хорошо? - спросил Холлис, вздохнув при этом с облегчением.
- Да.
Я подала женщине бумаги и сто пятьдесят долларов наличными. Она убрала деньги и, поставив на бумагах штамп "уплачено", вернула мне. Мне хотелось сказать Холлису еще что-нибудь, но я не находила слов, а за моей спиной уже кто-то ждал своей очереди уплатить штраф. Поэтому я просто улыбнулась Холлису и вернулась в зал заседаний. Там было не меньше людей, чем утром.
Фоллиетт ждала меня снаружи похожего на пещеру зала.
- Спасибо, Филлис, - сказала я и потрясла ей руку.
Филлис улыбнулась.
- Да я ничего и не сделала, только доложила суду о своем приезде, - сказала она. - Если хотите знать мое мнение, кто-то предложил Бледсо отказаться от обвинений, чтобы ему самому не пришлось отвечать.
- Может, он сделал это импульсивно, чтобы кому-нибудь угодить, а потом выяснил, что он вовсе и не угодил своим поступком.
Возможно, здесь замешан его кузен Пол. Не исключено, что его начальник, шериф. А может, дама, владеющая половиной города, - Сибил. Или…
- Пойдемте в тюрьму, - предложила Филлис. - Я дождусь вместе с вами, когда его выпустят. Хочу убедиться, что все в порядке.
Мы снова пошли в тюрьму, и я спросила женщину за стойкой, где можно подождать. Она указала на стулья в той же приемной, где накануне я так нервно ожидала Толливера.
Ждать пришлось долго, и Филлис, верная слову, оставалась со мной. Конечно, я знала, что она впишет в счет потраченное время, но на ее месте большинство юристов похлопали бы меня по спине и поспешили обратно в свой офис. Заметив, что я предпочитаю молчать, она вынула из кейса какие-то бумаги и изучала их, пока я сидела с закрытыми глазами.
Я думала об обитателях Сарна, о том, как тесно они, похоже, связаны друг с другом; о том, как отталкивающий стереотип неученого, вырождающегося, простодушного, но удивительно мудрого горца здесь додумались использовать для того, чтобы вытягивать деньги у туристов и порочить. Раньше здешние люди прозябали в нищете и изоляции, а потом нарочито упростили и мифологизировали тогдашний быт и сделали из него развлечение для всех желающих. Все, с кем нам пришлось иметь здесь дело, жили в этом городе с давних пор, за исключением Холлиса.
Я беспорядочно прокрутила в голове инциденты минувшей недели. Подумала, что, возможно, для пользы дела стоит составить их список. Это могло бы стать нашей программой на вечер.
Потом я услышала знакомые шаги и открыла глаза. Ко мне шел Толливер. Я вскочила, мы обнялись, крепко и быстро, прежде чем я представила его Филлис, которая смотрела на него с легким любопытством. Толливер поблагодарил ее, а юрист снова запротестовала, сказав, что ничего не сделала, всего лишь появилась на суде.
- Но вчера вы позвонили шерифу, - сказал Толливер.
Я тревожно смотрела на брата. Он выглядел уставшим и явно нуждался в душе.
- Да, позвонила, - слегка улыбнулась она. - Подумала, что это не повредит. Пусть шериф знает, что за ситуацией следит известный юрист. Не переживайте, я выставлю вам счет.
- Ваше присутствие того стоило, - сказала я.
Мы обменялись рукопожатиями, Филлис уселась в свой "БМВ" и покинула Сарн. Счастливица.
По дороге в мотель я рассказала Толливеру о его комнате.
- Мне все равно, - бросил он. - Я собираюсь помыться, как следует поесть, а потом, наверное, несколько часов просплю. Встану, снова приму душ, еще раз как следует поем и опять усну.
- И это после тридцати шести часов в тюрьме! А если бы ты пробыл там целую неделю?
Он содрогнулся.
- Не поверишь, какая ужасная тут тюрьма. Похоже, они кормят арестантов на десять центов в день.
- Но ты не первый раз в тюрьме. - Меня слегка удивила такая бурная реакция.
- В тот раз я не боялся, что с тобой что-нибудь случится. А сейчас, похоже, весь город сговорился против нас.
- Ты это чувствуешь?
- Я чувствовал бы себя спокойнее, если бы здешний известный адвокат и шериф не были закадычными приятелями и не были бы замешаны в деле, по которому нас сюда пригласили. В тюрьме я не мог спать. Мне подкинули вдрызг пьяного сокамерника, он храпел и вонял. Я так долго не спал, что убедил самого себя, что со мной там что-нибудь сотворят, а после скажут, что, дескать, я наступил на мыло и проломил себе голову или споткнулся и случайно попал головой в петлю. А после возьмутся за тебя.
- Филлис говорит, что мы не обязаны оставаться в Сарне.
- Тогда уедем завтра утром.
- С удовольствием.
Толливер достал из своего чемодана чистое белье и отправился в ванную, а я поехала купить ему поесть. Я решила воспользоваться магазинчиком для автомобилистов, чтобы купить все, не выходя из машины. Моя паранойя зашкаливала, хотя следовало признать, что люди Сарна, не питавшие ко мне личной неприязни, никогда не обращались со мной дурно. Девушка в магазине оказалась вежливой и веселой, женщина на заправке тоже вела себя воспитанно, а судья был деловым и проворным. Так что у меня наверняка просто сложилось о Сарне превратное впечатление.
"Ну и пусть, - подумала я. - Скоро мы уедем". Еду, которую я купила для себя, я съела с таким аппетитом, какого у меня не было несколько дней. Потом прилегла и задремала. Сквозь сон услышала, как перестала бежать вода, как Толливер принялся за еду. Он старался не шуметь, но бумажные пакеты все-таки шуршали. Я уже приготовилась распрощаться со сном, когда скрипнули пружины: Толливер улегся на другую кровать. Наступила тишина, лишь мирно гудел обогреватель.
Я проспала не так долго, как брат, потому что мне удалось подремать прошлой ночью. Раздвинув занавески, я выглянула на улицу: небо затянули тучи, собирался дождь. Было около четырех часов дня. Я почистила зубы, причесалась, надела туфли и уселась за столик с листом бумаги и карандашом. Мне нравится составлять списки, хотя они редко бывают нужны: я не часто хожу в магазин, и большую часть наших дел мы выполняем в дороге.
Я решила перечислить все запомнившиеся мне факты, а потом посмотреть, что получится.
1. Сибил и шериф - брат и сестра.
2. Сибил и Пол Эдвардс - любовники.
3. Сына Сибил застрелили.
4. Подругу сына Сибил застрелили тогда же.
5. Подруга сына Сибил - Тини Хопкинс, сестра убитой жены помощника шерифа Холлиса
Бокслейтнера.
6. Салли (жену Холлиса) убили после того, как она убирала кабинет…
7. Муж Сибил стал жертвой неожиданного сердечного приступа. Это произошло, когда он изучал…
8. Медицинские страховки своего сына (тогда еще живого), своей дочери и собственные.
9. Убили также Хелен Хопкинс, мать Тини Хопкинс и жены Холлиса Бокслейтнера.
10. Хелен несколько лет была домработницей в семье Сибил, пока не начала пить. Ее избил бывший муж, Джей Хопкинс.
11. Ее адвокатом в деле, возбужденном против бывшего мужа, и в более раннем деле о разводе был Пол Эдвардс, являющийся также адвокатом и любовником Сибил.
12. Терри Вейл рекомендовал Сибил воспользоваться моими услугами.
13. Холлис хотел знать, что на самом деле случилось с его женой.
14. Пол Эдвардс рад был заплатить нам.
15. Кто- то за деньги подговорил подростка Скотта (не исключено, однако, что тот действовал по собственной инициативе) спрятаться в моей комнате и избить меня.
16. Этот "кто-то", а возможно, другой человек, стрелял в меня на кладбище.
17. Моего брата посадили в тюрьму под вымышленным предлогом. Возможно, чтобы человеку, который в меня стрелял, удобнее было совершить на меня покушение. Может, это было сделано, чтобы напугать нас и вынудить уехать, что бы ни говорил нам шериф.
Толливер потянулся, зевнул и заглянул мне через плечо.
- Зачем это все? - спросил он.
- Нужно понять, что здесь происходит. Это единственный способ отсюда уехать.
- Уедем завтра утром. Плевать мне на все. Пусть хоть выставят на дороге заставу, мы уезжаем из города.
Глава четырнадцатая
Я проглотила две таблетки парацетамола и заставила себя улыбнуться.
Толливер подошел к окну и посмотрел на улицу.
- Ой-ой-ой! - воскликнул он. - Собирается гроза.
- То-то у меня начинает болеть голова.
- Может, ты в придачу проголодалась? - мягко спросил он.
- Я ела несколько часов назад.
- Так уже пора. Тем более ты и съела-то всего полсэндвича. Поедем в "Маунт Парнас", хватит приключений на наши головы.
- Неплохая мысль. Но, знаешь, мы могли бы просто упаковаться и двинуться в дорогу,- сказала я.
- Но не в грозу же.
Из- за меня мы не могли ездить в непогоду, потому что временами я очень плохо реагировала на ненастье. Еще одна моя слабость.
- Поедем в "Маунт Парнас", - сказал он. - До него всего двенадцать миль.
На улице уже стемнело, отчасти из-за надвигающейся грозы. Поскольку у меня болела голова, за руль сел Толливер. Поэтому, когда зазвонил мобильник, ответила я. Звонил старший брат Толливера, Марк.
- Привет, - сказала я. - Как ты?
- Бывало и лучше, - ответил он. - Толливер рядом?
Я молча подала Толливеру трубку. Он не любил говорить и вести машину одновременно, поэтому свернул на обочину. Марк Лэнг был уже почти в том возрасте, когда юноша может покинуть дом, когда моя мать и его отец стали жить вместе и в конце концов поженились. Моя мать ему не нравилась, ему не нравилась обстановка в доме, и он убрался оттуда при первой же возможности. Ради Толливера он заглядывал к нам каждые две недели. Он помогал кормить и одевать нас, заботился о медицинской помощи, когда мы болели, а взрослые были слишком накачаны наркотиками, чтобы об этом подумать. Любимицей Марка была Камерон, как я была любимицей Толливера. Две младшие девочки для Марка были просто еще двумя существами, которым нужен уход и присмотр. Можно представить, как он расстроился, когда ему позвонили и рассказали об исчезновении Мариеллы. Наверняка потому сейчас он и связался с Толливером.
- Он ее нашел, - сообщил мне Толливер, на мгновение отстранив трубку от уха. - За какой-то час.
Слава богу. У меня, конечно, было несколько вопросов, но я решила дождаться окончания разговора.
Разговор закончился быстро, и Толливер коротко сказал:
- Они прятались в здании воскресной школы Крейга.
- Что… А где она сейчас?
- Пошла домой. У Крейга кончилась еда, поэтому ей стало неинтересно.
Мы замолчали. О Мариелле было больше нечего сказать. Ребенком она столько всего повидала, что невинной ее уже никак не назовешь. Вероятно, она быстро пойдет по той же дорожке, что и наша мать, несмотря на все уроки воскресной школы и часы в церкви Ионы, несмотря на нравоучения и школьные уроки. Чтобы жизнь девочек не была сплошной унылой работой, мы с Толливером посылали деньги Мариелле и Грейси - на уроки танцев, вокала, живописи. Все это крутилось знакомым скучным перечнем в моей голове, пока я вновь пыталась понять, что еще мы могли бы сделать. Суд никогда бы не позволил нам с Толливером самим воспитывать девочек.
Головная боль усилилась, и я с тревогой посмотрела на небо. Я знала, что скоро увижу вспышку молнии.
Мы включили радио, чтобы прослушать прогноз погоды. Предсказывали грозу с проливным дождем и молниями. Какой сюрприз! Предупреждали об угрозе наводнения - такие предупреждения следует воспринимать серьезно там, где дороги ныряют далеко вниз, а потом снова бегут в гору, в местности, где все ручьи и пруды уже переполнены водой из-за множества дождей, рано начавшихся этой осенью.
Мы добрались до маленького типичного ресторанчика через десять минут и вошли, захватив с собой плащи. Возле двери, ведущей на кухню, сидели пожилые супруги, за другим столиком мужчина читал газету. Молодая пара, обоим чуть больше двадцати, с двумя детьми заняла кабинку возле большого окна. Оба бледные, толстые, оба в спортивных костюмах из "Уол-Марта". На муже была бейсболка, жена собрала волосы во вьющийся "хвост"; ее веки были покрыты голубыми тенями. Мальчик лет шести в камуфляжной форме держал пластмассовое ружье. У маленькой девочки были густые, кудрявые светло-каштановые волосы, как у матери, хорошенькое и безучастное личико. Она рисовала.
Официантка в джинсах и рабочей блузке не спеша подошла, чтобы принять наш заказ. Шапка ее волос напоминала огромный белесый пузырь из резинки, которую она жевала. Официантка сказала, что рада нам помочь, но я усомнилась в ее искренности. С минуту поизучав меню, мы сделали заказ, и девушка той же вальяжной походкой отправилась к раздаточному окну. Подав нам охлажденный чай, она исчезла.
Молодые родители начали спорить: надо ли их дочери принять участие в следующем конкурсе красоты. Оказывается, за участие в конкурсе требовалось выложить изрядную сумму, да еще и заплатить за взятое напрокат платье. Прическа и макияж стоили еще больше.
Вскинув брови, я посмотрела на Толливера, и тот подавил улыбку. Моя мать пыталась послать Камерон на такой конкурс. На первом же туре Камерон сказала судьям, что такие показушные конкурсы очень похожи на торговлю женщинами, и обвинила их во многих отталкивающих извращениях. Само собой, карьере Камерон в качестве конкурсантки тут же пришел конец. Но Камерон тогда было четырнадцать, а этой девчушке примерно восемь, и она явно не обидела бы и муху.
Снова зазвонил мобильник, на сей раз ответил Толливер.
- Алло?
Мгновение он молча слушал.
- Привет, Саша! Что новенького? А, образцы волос. Тест ДНК.
Еще несколько минут Толливер слушал, потом повернулся ко мне.
- Они не совпадают. Мужчина не отец. Образец женских волос номер один - мать образца женских волос номер два.
Это я так обозначила образцы.
- Спасибо, Саша. Я у тебя в долгу.
Не успел он положить мобильник на стол, как раздался новый звонок.
Мы раздраженно переглянулись, на этот раз ответила я.
- Харпер Коннелли? - напряженно спросили в трубку.
- Да. Кто это?
- Сибил.
Я ни за что бы не узнала свою бывшую клиентку - таким натянутым и нервным был ее голос.
- Что случилось, Сибил? - спросила я, пытаясь говорить спокойно.
- Вам нужно вечером приехать ко мне.
- Зачем?
- Мне нужно с вами повидаться.
- Зачем?
- Я должна кое-что сообщить вам.
- В подобном разговоре нет необходимости. Мы свою работу закончили. - Я старалась говорить твердо и уверенно. - Я сделала все, за что вы мне заплатили. Мы с Толливером уезжаем сегодня.
- Нет, я хочу повидаться с вами нынче вечером.
- Ну так продолжайте хотеть.
Наступила отчаянная пауза.
- Речь идет о Мэри Нелл, - сказала Сибил. - Она по уши влюбилась в вашего брата. Мне нужно поговорить с вами обоими, и, если завтра вы уезжаете из города, разговор должен состояться сегодня вечером. Мэри Нелл говорит, что покончит с собой.
Я отвела трубку от уха и с недоумением уставилась на нее. Что за бред? Я не много общалась с Мэри Нелл, но, по-моему, она скорее взяла бы Толливера в заложники и докучала ему своей любовью до тех пор, пока тот не сдался бы.
- Хорошо, Сибил, - устало произнесла я. - Мы приедем примерно через час.
- Постарайтесь скорее, если можно, - сказала она; у нее, похоже, перехватило дыхание от облегчения.
Официантка принесла нам еду. Я пересказала наш разговор Толливеру, но тот и сам слышал большую его часть.
Он скорчил гримасу.
Я нацарапала вилкой на салфетке "СО, МО, ДА, НО" и смотрела на эти буквы, пока ела салат, который оказался примерно таким, какого и следовало ожидать в захолустном ресторанчике. Я пыталась представить себя на месте событий. Итак, Дик сидит в кабинете, просматривает медицинские документы своей семьи, готовится к уплате налога. Четыре пары букв. Четыре члена семьи.
Сибил - это "С", "М" - Мэри Нелл, "Д" - Делл, а кто тогда "Н"? Я уже знаю, что Дик называл свою дочь Нелли. Но если "Н" - это Нелли, кто тогда "М"? Уставившись на салфетку, я представила, как набрасываю заметки о себе и своей семье…
О господи! Буква "М" означает "моя"!
Я положила вилку.