– Малфридой? – переспросила Малфутка.
Это варяжское имя некогда придумал для древлянки Свенельд, только он так порой мог назвать ее. И этим же именем она назвалась, когда встретилась с древлянскими волхвами в глухой чаще. Но сейчас, когда это имя прозвучало из уст чужой ей княгини, оно вызвало в душе Малфутки такое смятение, что и передать нельзя. На нее вдруг так и повеяло каким-то забытым далеким временем, какой-то прошлой, утраченной жизнью. И появилась уверенность, что Ольга поможет ей открыть то, что затерялось в минувшем, чего она, как ни силится, вспомнить не может…
– Встань, княгиня! Негоже тебе вот так… передо мной. Встань, говорю!
От ее резкого голоса Ольга будто очнулась. Медленно поднялась, смотрела потерянно.
– Ты отказываешь мне? Мне!
И нахмурила соболиные брови.
– Мне не смеют отказывать!
– А я тебе еще ничего и не ответила.
Малфутка отошла, села на ларь под растянутой на стене пушистой шкурой и указала на место подле себя.
– Рассказывай, что привело ко мне.
Ольга медленно опустилась рядом. Тяжело скинула свой мокрый плащ, весь забрызганный грязью, да и платье под ним хоть и лучилось парчой, но тоже было грязью измазано, сапожки расписные в комьях глины. Видно, неслась, себя не помня, княгиня до самых Дорогожичей по размокшей под дождем дороге, косы вон растрепаны, и косы эти знатные – тяжелыми петлями едва не до пола упали.
– Ну, что поведать мне хотела? – вновь спросила Малфутка.
– А ты будто не знаешь? Убили, казнили древляне князя нашего. Нашего… Ведь и твой он. Или забыла уже, как вы с ним любились?
Малфутка несколько раз моргнула. Взглянула на шрам на ладони. Она помнила князя там, в Киеве, когда он хватал ее за руки и кричал на нее. А выходит… Выходит, в их далеком прошлом было нечто такое, из-за чего Ольга ставит их имена рядом. И даже вдруг подумалось: а не от князя ли киевского она дитя под сердцем носит?..
Нет. Она помнила, что Свенельд нашел ее у древлян на исходе месяца просинца, и с тех пор она ни с кем более не бывала, не любилась. Игорь же все это время был в иных землях. Так что зря на нее Ольга напраслину возводит. Однако… Однако отчего так волнуется ее сердце при мысли об Игоре? Отчего лишь единожды виденный ею князь снится ей порою?
– Не знаю, что и ответить тебе, княгиня, – отозвалась Малфутка задумчиво.
Та лишь махнула рукой.
– Не хочешь – не отвечай. Все равно я уже давно вызнала, что ты и есть та чародейка Малфрида, от которой мой муж голову терял, забывал с тобой все, меня забывал, сына нашего… Ну да нет больше Игоря, казнили его древляне люто. Знаешь как? Деревьями разорвали. И осиротели мы теперь… вся Русь осиротела.
Она говорила вроде как спокойно, но глаза медленно наполнились слезами, тяжелые капли потекли по гладким щекам. Гладким, как у отроковицы юной, а ведь годочков Ольге было немало. Вон как ее не единожды принятая живая вода в красе держит. Да и душа у княгини не состарилась, если так убиваться может, если мудрость многолетняя не убавила в ней страстей. Если слезы сами собой льются при упоминании о погибшем муже…
– Как теперь буду без Игоря – не ведаю, – говорила Ольга осевшим от сдерживаемых рыданий голосом. – Ты-то со Свенельдом сошлась…
– А ты? – все же осмелилась спросить Малфутка.
Ольга как будто удивилась, глянула на боярыню, потом пожала плечами.
– А, Свенельд… Люди разное о нас с ним болтают, ну да люди глупы. Для меня же не было никого важнее и милее мужа моего Игоря, и за него готова я мстить люто.
В ее голосе зазвучал металл, глаза вмиг высохли, стали ледяными. И вдруг схватилась за горло, зажмурилась, зашаталась, словно держала на плечах ношу непомерную. И опять к Малфутке:
– Помоги! Земля у меня из-под ног уходит, сама Русь шатается, а без твоей помощи я не обойдусь. Не одолею древлян, если не поможешь. Понимаю, что твое они племя, да только Свенельд рассказывал, что не сладко тебе с ними пришлось, что чуть не сгубили тебя.
И опять Малфутка ничего не понимала. Но отчего-то было ощущение, что не лжет Ольга. Помнила еще: когда уезжала со Свенельдом в Киев, соплеменники глядели на нее со злобой и отвращением, за обереги хватались, плевали ей вослед. Она тогда вся в радости обретенной любви была, ни на что внимания не обращала, списывая ненависть древлян на простую зависть, что полюбил ее сам посадник из Киева, что с врагом племени она сошлась. А ведь похоже, расспросить лучше бы следовало. Того же Свенельда расспросить. Она и пыталась, но он все отшучивался, принимался целовать ее, и она враз все забывала, растворяясь в жажде его любви. Даже поверила, что полюбит ее Свенельд сильнее своей почитаемой княгини. Но все одно ревновала тайком. А Ольге, похоже, до Свенельда и дела нет, вон все об Игоре толкует да чего-то требует от Малфутки.
– Ради всего, что Игорь для тебя сделал, заклинаю: помоги! Люди говорят, что ведьмы и любить по-настоящему не могут, но если хоть что-то ты чувствовала к мужу моему, прошу – поддержи своими чарами, не оставь, позволь расплатиться за гибель его лютую!..
Вот так, то плакала и просила, то вдруг, видя недоумение Малфутки, злиться начинала, почти угрожать. И вдруг заговорила об ином, о делах государственных, стала рассказывать древлянке-боярыне то, о чем только на Думе боярской говорят. Сказала, что древляне хитро и коварно поступили, погубив Игоря именно сейчас. Некогда собранные князем ратники по домам своим разбрелись, люди устали от похода на Византию, их непросто будет принудить вновь облачаться в брони да идти в поход. Наследник же Игоря, Святослав княжич, еще мал, четырех лет он всего от роду. И при таком князе-мальце она, баба-правительница. Пока Игорь был в силе, с властью Ольги все считались, ибо за мужем была, его воинская мощь ее охраняла. А теперь, когда не стало мужа-защитника, кто под рукой женщины оказаться захочет? Тот же воевода Свенельд рати имеет немалые, богат да прославлен. Захоти он – и вече его на княжество выкрикнет. Ибо древлян сейчас надо опасаться, как никогда ранее, могучи они ныне, как никогда ранее не бывали.
Малфутка была испугана ее речами горячечными. Хотела было спросить, чем же сейчас древляне так опасны, но Ольга говорила не переставая. Была как в забытьи и просто обрушила на Малфутку целый перечень имен незнакомых ей людей, какие теперь, когда не стало сильного князя, могут выйти из повиновения единой Руси, могут и себя на великорусский престол выставить. Какой-то богатый Гиля Смоленский или Тудор Черниговский, у которого воевода Претич хоть и молод, но уже не менее прославлен, чем сам Свенельд. Назвала и рвущегося к власти мужа сестры Игоря Предславы, Володислава Псковского, который перво-наперво захочет отделить от Руси северные земли, недаром выманил у Ольги обитавших заложниками в Вышгороде своих детей. Да еще найдутся и такие, кто Глеба Новгородского, старшего сына Ольги и Игоря, захотят на княжение кликнуть. Но Глеб – он христианин, к тому же хил здоровьем и покорен всякому, вот при нем-то боярская вольница и растащит Русь, какую Олег с Игорем так кропотливо и жестоко собирали в единую силу.
– Но пока-то Русь сильна, – не выдержав, перебила ее Малфутка. – Разве ты не сможешь собрать войска со всех подвластных Киеву земель ради такого великого дела, как кровная месть? Кто из них смеет тебе ответить отказом, когда в том их честь? И все зависит от того, как за дело примешься. Тебя ведь все разумницей великой кличут, отчего же не повернешь все так, чтобы за гибель князя вышли ратью великой? А там… Можешь и руку свою обещать победителю, а можешь и просто время тянуть да стравливать их между собой, пока вновь в силу не войдешь.
Ольга смотрела на древлянку-боярыню, широко открыв глаза.
– А ведь ты, видят боги, не глупа. Недаром же муж мой во всем тебя слушался. Да и не зря ты сумела удержать подле себя такого непростого сокола, как Свенельд Древлянский.
Свенельд Древлянский… Посадник, который хорошо знал дикие земли ее племени.
– Вот пусть Свенельд и поведет рать на древлян, его это дело, – спокойно произнесла Малфутка, сама дивясь тому, как легко отправляет любимого мужа в поход. А что ей еще остается? Не будет делами занят Свенельд, с ней захочет разобраться. Ему-то вряд ли любо, чтобы она оставалась его супругой… беременная невесть от кого, принесшая в его род приблудное чужое дитя. Поход же его от этих соображений отвлечет.
Ольга какое-то время молчала. К ней на колени неожиданно забрался Морок, и княгиня машинально стала гладить его по черной пушистой шерстке. Малфутке это понравилось. И вообще странно, но она сейчас жалела эту женщину… соперницу свою.
– Гонец передал, что древляне послов ко мне высылают, сватать за своего князя Мала.
Вот это новость! Малфутка так опешила, что и слова не могла вымолвить в первый миг. Неужто Мал Древлянский совсем сдурел, раз рассчитывает высватать жену убитого им князя? Но, с другой стороны, у славян имелся обычай, согласно которому победитель брал к себе жену поверженного врага, да со всем ее добром. А приданое Ольги – Полянская земля. Если не вся Русь. Однако обычай этот столь древний, что только у смердов да в диких селениях еще и выполняется. Никак не в градах на Руси.
Подумав немного, Малфутка молвила:
– Я знаю Мала Древлянского. Он древнего хорошего рода, в нем кровь прежних наших князей. И все же скажу: не чета он тебе.
Ольга скривила в горькой усмешке яркие губы.
– Но сам Мал так не считает. Его слово такое: пойду за него – быть миру в наших землях, да и древляне в Руси останутся. Это разумно. А неразумно иное: никто из удельных князей главенство древлянина не потерпит, ибо не древляне Русь во единую силу собрали.
Казалось, что заботы о Руси ей были важнее всего. Одно слово – княгиня. Отчего же тогда так испугана, отчего прибежала к ней, к жене своего воеводы, и помощи у нее просит? Чтоб та на Свенельда повлияла? Ну да ведь власти у Ольги над ним куда более. Сама то знает, поди. Или… опять про чародейство заговорит, будь оно неладно. Ибо эти речи только дивили Малфутку.
Но Ольга заговорила о том, что скоро прибудут гонцы от Мала и ей предстоит ответ перед ними держать.
– И что ответишь им?
– Не знаю, – вздохнула Ольга. – Воевод своих к ним выставлю, пусть решают.
– Да на палю их, послов этих!.. На колья острые посадить вели!
Ольга молчала какое-то время, только рука ее все так же продолжала ласкать свернувшегося на ее коленях Морока.
– Ты что же думаешь, мне такое приказать не хочется? Да я бы… Огнем и мечом прошлась бы по непокорному племени древлян… если бы могла. Однако… – она вздохнула горько и глубоко: – Весть дурную я получила, боярыня. Ужасную весть. Оставленный в живых дружинник Игоря передал мне еще кое-что от них. Ведь не просто так они осмелились князя киевского казнить. Силу они за собой чуют. И войска собрать сумели, Свенельд тот же проморгал, и с соседними племенами волынян да уличей сговорились объединиться. Но хуже всего то, что древляне светлых богов отринули. Отказались от подателей света и урожая, а стали почитать смерть – Морену и Чернобога жестокого. И заручились их помощью, для чего отдали им в жертву дружину да и самого мужа моего… А такая жертва, как правитель целого края, силу немалую божествам придает. С такой силой они не то что людей погубят, они и против светлых небожителей восстать смогут. Поэтому у древлян сейчас такая дерзость. Все темное и нелюдское будет им подчиняться, любая нежить за них встанет. Леса древлянские и так всяким колдовством полнятся, сама то, поди, знаешь, а теперь… Теперь и представить страшно, что они могут. Твой муж Свенельд некогда победил нечисть древлянскую, но ее сейчас у древлян куда больше. Али не ведаешь, что темная сила всегда скорее на зов откликнется, чем светлая, всегда возрадуется и восстанет, когда люди ей подчиняться начнут? Волхвы древлянские всегда сильнее наших были. И если эти чародеи, да еще при помощи темных богов, выступят против нас… Уж и не знаю, сможет ли Русь против подобного устоять. Ну, что ты так глядишь на меня? Возьмешься помочь теперь? Мне сказывали, ты можешь.
Малфрида медленно поднялась, глаза ее были огромными и испуганными.
– О небо, да на что же это они решились, кто надоумил такое злодейство совершить? Темные боги… Они ведь никого не жалеют, никому особо не покровительствуют, а все больше жертв просят. И волхвы древлянские… Народ бы свой пожалели. Ибо теперь…
Она боялась и произнести это вслух. Понимала, что теперь в древлянских лесах воцарилась страшная беда. Светлые боги отступили, не будут нести урожай, не будут посылать детей матерям, а станут взамен поднимать тех, кто уже умер. Мор и болезни отнимут жизнь у людей, но не уложат в сырую землю, а пустят бродить кромешниками. Смена зимы и лета прекратится, все живое будет гибнуть, только морок и наваждения расселятся там, где раньше жили люди. Опустеют древлянские селения, зарастут бурьяном тропы, а там, где раньше торги шумели, только духи лесные будут справлять свои праздники. И если кто из древлян уцелеет… Останутся ли они людьми?
– Зато свободными станут, – подсказала ей словно с издевкой княгиня.
– Но свобода ли это, если не будет для чего жить?
Ольга внимательно смотрела на взволнованно поднявшуюся древлянку, видела, как та побледнела, как застыло в страхе ее лицо.
– Ну что, возьмешься ли помочь мне своим чародейством?
Малфрида нервно облизнула внезапно пересохшие губы.
– Меня некогда волхвы в чащах обучали всякому. Потом же… Потом Свенельд меня увез. А больше я ничего не помню. Спрашивала было у мужа, но он не отвечает. И я не ведаю, отчего меня считают колдуньей. Но уже поняла, что ваши поляне уверены, будто любая древлянка чародейка. Но я ничего не могу…
Она развела руками, испытывая беспомощность, хотя где-то в глубине души у нее осталось ощущение недосказанности. Но не говорить же княгине о своих странных снах и обрывочных воспоминаниях?
Княгиня уловила колебания Малфутки. Взгляд ее стал острым, в лице появилось что-то жесткое.
– А вот мне сказывали о тебе иное, – вымолвила она со злобой, даже согнала с колен котенка. – И Асмунд, и Свенельд твой, и черниговский воевода Претич о тебе рассказывали, что ты одним взмахом руки валила людей, что ураган снопы, что молнии из пальцев выпускала и слыла у древлян могущественной чародейкой. И что сила в тебе имеется немалая. Отчего же теперь таишься? Опасаешься недоверия к чародейкам люда, злости толпы страшишься, что затаилась? Ну так поможешь мне, я тебя от всех обороню, властью наделю, защищать стану. Помоги мне только! Ведь против чародейства люди не сдюжат. Тут другая сила ведовства и чар потребуется.
Малфутка видела, как нетерпеливо и гневно полыхают глаза Ольги, но не знала, что ответить. Но княгиня не торопила, ждала ответа. Наконец Малфутка вымолвила:
– Свенельд всегда сказывал, что люди сильнее нечисти, что могут совладать с любыми чарами, если не убоятся…
– Значит, не хочешь, – перебила, выдохнув с ненавистью Ольга. – Тоже воли для своего дикого племени захотела? Ну что ж. Значит, и не любила ты Игоря, не хочешь отомстить за него. Но учти: если отступлюсь от тебя, то и Свенельд твой тебе не поможет, значит, пропадешь тут… совсем одна!
– Да не могу я! – почти взмолилась Малфутка. – Не чую себя чародейкой, не могу!..
Но Ольга уже отвернулась, резко забросила на плечи широкий кожаный плащ, пошла к двери. Но у порога остановилась, как будто что-то обдумывая. И сказала, не поворачиваясь:
– У тебя еще есть время на размышление, Малфрида. Но я одно скажу: если поможешь, я открою тебе, где твоя дочка Малуша. В том мое княжеское слово, а оно крепче булата каленого.
И вышла, захлопнув тяжелую дверь перед лицом кинувшейся за ней древлянки.
Глава 3
Малуша… Так некогда Малфрида нарекла свою дочь, рожденную по большой любви от варяга Свенельда.
Она родила ее, когда жила в обучении у кудесников-волхвов древлянских, когда стала изгоем у людей, а волхвы взялись ее обучать, сказав, что она многое может постичь, если отринет обычную жизнь. И у нее получалось. Она заучивала сложные заклятия и заговоры, училась творить чары. И ей хотелось всего этого, хотелось стать чародейкой. Однако волхвы поставили одно условие: когда она родит, она должна отдать им свое дитя. Она согласилась. Ей тогда так хотелось, чтобы сплетаемые ею слова и звуки стали однажды подлинным чародейством. Да и не сделают ее ребенку зла волхвы, ей это сам верховный кудесник Никлот пообещал.
И она отдала им свою дочь, нареченную Малушей…
Это было давно, словно в какой-то иной жизни. А может, и впрямь в иной? Малфутка многого из прежней жизни не могла вспомнить, а вот о маленькой дочке вспоминала часто. Найти бы ее, принести Свенельду как бесценный дар их странной, взращенной среди походов по чародейским лесам и болотам любви. Уж ее-то Свенельд не смог бы назвать приблудной, ей бы он обрадовался. А Малфутка могла бы надеяться на прощение… И как хотелось погасить это постоянно живущее в душе беспокойство о маленькой, невесть куда сгинувшей Малуше.
И вот Ольга сказала, что знает, где ее доченька. Сказала так, что Малфутка сразу ей поверила. Даже не успев особо поразмыслить, откуда княгине известно про их со Свенельдом ребенка.
Малфутка долго металась по пустой опочивальне, все не находила себе места. И вдруг поняла, что не только приезд Ольги так взволновал ее. С ней самой будто что-то творилось. Она чувствовала, что ее переполняет некая странная сила, ей хотелось скакать, кружиться, кричать во весь голос. Малфутка закусила косу, стараясь сдержать рвущийся крик. Не отчаяния, не боли, а какого-то бездумного непонятного торжества.
И тогда откуда-то издали долетел грохот. Гроза! Первая в этом году весенняя гроза! Перун Громовержец катил по небу в своей колеснице, раскидывал огненные яркие молнии.
Малфутка, как хмельная, подошла к окну, резко распахнула ставень. Ее обдало потоками дождя, и это было так славно! Она смотрела во мрак, ее глаза расширились, она замечала все: мокрые кровли строений, лужи во дворе, бревенчатые вышки у частоколов. Казалось, она видит сквозь ночь и дождь отдаленные холмы Дорогожичей с избами и бревенчатыми тынами, видит даже волновавшиеся под ветром верхушки дальних рощ, залитые водой луга.
Быстрой вспышкой ослепительно мелькнула молния. И тотчас же прогремел оглушающий раскат грома, теперь совсем близкий, мощный. Малфутка не испугалась, ей было радостно… до удивления радостно, раньше она за собой такого не помнила. Она улыбалась грозе, она почти подпрыгивала на месте, приплясывала, самой себе казалась странной, однако ни на что бы не променяла это кипение в крови, шум в голове, легкий и звонкий…