Получив результат, обратный собственный чаяниям, чёрный трибун бросил на меня ледяной взгляд, исполненный брезгливости. И я поняла, что в обмороке, наверное, не так уж плохо. И если один раз получилось столь оригинальным образом избежать общества этого до судорог пугающего меня человека, то, может, получится и во второй? Секунды шли, викинг молчал, а спасительная темнота забвения не спешила принимать меня в свои объятья.
Вообще, мой страх перед этим человеком сложно было назвать рациональным. В первый раз, когда он держал меня за руку и угрожал, паника была оправдана; но сейчас-то полубог сидел смирно. Даже если он вёз меня на казнь, то хоть не глумится всячески над беззащитным телом. Не из благородства; ему, судя по физиономии, было противно просто находиться рядом со мной, не то что дотрагиваться.
Наверное, можно было себя поздравить: теперь я знала, что такое фобия. А раньше ещё хихикала над подругой, до истерики боящейся змей и червяков. Хотя у меня и были некоторые реальные основания для страхов; дождевые черви даже гипотетически особого вреда здоровью причинить не могут. А вот господин чёрный трибун… точнее, как у них тут принято, кириос…
- Из-з-звините, - тихо проблеяла я, поставив себе задачу хотя бы попытаться перебороть страх. Надолго моего противоборства не хватит; но пока он сидит, занятый управлением, можно немножко утешить себя самообманом. - Я н-не могу, это с-спонтанная реакция.
Мужчина кинул на меня косой непонятный взгляд, и я решила, что на этом можно первую попытку сопротивления собственной фобии считать успешно реализованной. Потому что язык под этим взглядом от ужаса примёрз к нёбу.
Очень хотелось выяснить, что произошло, и куда мы летим, но я пока не готова была услышать из уст викинга ответ. Тем более, некстати вспомнилась наша с ним первая встреча. Всё произошедшее отложилось у меня в голове с контрастной ясностью до последнего слова; и рада бы забыть, но, кажется, эти воспоминания будут меня мучить до самой смерти. Так вот, я сейчас вспомнила, что моим тюремщикам на исследования выдавали всего три дня. Видимо, они уже прошли, и теперь…
На этом мысль останавливалась. Ничего эти три дня для меня не меняли, и пункт назначения не определяли. Но мысль о казни почему-то отступила.
Тем более, ставшая за это время пугающе близкой звезда оставалась справа, занимая едва ли не треть экрана. Но, странно, своим присутствием не слепила и звёзды не засвечивала. Наверное, помогали какие-то мудрёные фильтры. Да и то сказать, вряд ли передо мной действительно окно в реальный мир, небось просто стена, а на ней красивая картинка в реальном времени.
Мы подозрительно быстро летели. Звезда проплывала мимо неторопливо и величественно, как гора в окне автомобиля на автобане. Плохо, что по физике у меня всегда был натянутый за старание трояк, а то моё удивление могло бы быть более аргументированным. А так просто было не по себе от осознания масштабов. Но это нормально, мне и в самолёте от цифры "900 км/ч" было не по себе, и скорость казалась запредельно-чудовищной. А тут, надо думать, побыстрее.
Так что смотреть я всё-таки старалась не на солнце, а на звёзды. Они выглядели бесконечно далёкими и безразличными, то есть - привычными и понятными. И этим радовали.
Хотя счастье моё продолжалось недолго. Потому что некоторые звёзды вдруг пришли в движение, и стремительно прыгнули навстречу, увеличиваясь в размерах. Я от неожиданности подпрыгнула прямо в кресле, а сидящий рядом мужчина рявкнул что-то на родном языке. И я всеми фибрами своей лингвистически подкованной души поняла: это было ругательство. Очень грязное и очень грубое ругательство. А потом прямо перед нами из ниоткуда возникло что-то огромное и непонятное, и мы свечкой взмыли вверх, и я даже примерно догадалась о причинах внезапной ругани сына Тора.
Мы лавировали среди космических кораблей, которых несколько мгновений назад здесь не было. Они выскакивали прямо перед нами, вокруг нас, маленькие и большие, совершенно разные. А потом нас тряхнуло так, что у меня лязгнули зубы.
Мужчина ещё что-то коротко рявкнул, уже, по-моему, более осмысленное и содержательное, и скомандовал мне:
- Держись!
За что он предлагает мне держаться, я так и не поняла, но на всякий случай вцепилась в сиденье кресла; подлокотники были, на мой взгляд, хлипковаты. Нас ещё раз отчаянно тряхнуло, а потом нахлынула тьма, и перегрузкой меня вжало в кресло.
Ощущения были ужасные. В глазах предобморочно потемнело, щёки стекли, кажется, до плеч. А кожа и мышцы, расползаясь однородной лужей, пытались сползти с костей.
К счастью, долго перегрузка не продлилась, сменившись на ломоту во всём теле (в дополнение к ещё не прошедшим болевым ощущениям) и головокружение от резко прилившей к голове крови. Но радоваться я не спешила: темнота с экранов никуда не делась. Впрочем, когда делась, поводов для радости осталось ещё меньше.
Во весь обзорный экран распахнулось зелёное море с вкраплением белых, серых и синих пятен, подробно разглядеть которые не получалось: уж очень сильно нас начало трясти. Половина огоньков на управляющей поверхности потухла ещё с наступлением темноты, а оставшиеся теперь тревожно мигали. Стиснув зубы (чтобы ничего себе не прикусить) и руки (чтобы, несмотря на ремни, не вытряхнуло из кресла), я отрешённо вглядывалась в трясущееся зелёное пятно.
А потом я, наконец, осознала, что мы падаем. Очень быстро и неуправляемо падаем на какую-то планету, а зелёное море впереди - это лес, с которым нам скоро предстоит познакомиться поближе.
Полубог рядом тихо матерился и, кажется, пытался вывести наш кораблик из крутого пике.
Какой, однако, талант пропадает. Он, стало быть, не только убивать, но и летать умеет? Потому что движения чёрного трибуна не были судорожной попыткой уцепиться за воздух, он явно знал, куда тыкать, чтобы получить нужный результат. Результата, правда, не получал, и от того матерился.
Я же в сложившейся ситуации могла оказать только одну помощь: не мешать своими глупыми вопросами и не лезть под руку. Мне почему-то не было страшно; наверное, ещё один страх, сверх уже имеющейся в наличии ульварофобии, психика просто не потянула. Когда моё тело поверх комбинезона окутал ещё один, серебристо-серый и тонкий, будто сделанный из какой-то фольги, а голову прикрыл прозрачный аквариум, я даже не удивилась. Только отстранённо подумала, что запекать меня будут не на открытом огне, а в фольге.
В следующее мгновение мне стало совсем не до мыслей, потому что произошла встреча с лесом. Трясти перестало, зато начало нещадно швырять из стороны в сторону. Не знаю, как пытался бороться со всем этим викинг; я просто зажмурилась и отдалась на волю судьбы. Когда совсем никак не можешь повлиять на ситуацию, удобно быть фаталистом.
За болтанкой последовал особенно сильный удар в дно, потом короткая перегрузка, мгновение невесомости, ещё один удар уже сбоку, сильная вибрация… и тишина. Оглушительная, неподвижная и страшная. Финиш? И мы живы?
Я поспешила открыть глаза и оглядеться. Огоньки на панели потухли, лишь какой-то символ грустно мигал синим цветом едва ли не посередине. Экран тоже умер, и теперь "радовал глаз" матовой белой поверхностью, отражающей яркий белый свет фонаря, вмонтированного в плечо чёрного трибуна. После тряски и болтанки я не сразу сообразила, что пол расположен не горизонтально, а под хорошим углом, градусов в сорок.
Мужчина молча выпутался из ремней и, насколько я могла видеть, прилаживал в незаметные постороннему глазу крепления какое-то вооружение и снаряжение, извлекаемое из незаметных на первый взгляд тайников. Потом обернулся ко мне, слепя глаза прожектором, и пару секунд, по ощущениям растянувшихся в вечность, стоял неподвижно, видимо, решая, что со мной делать. "Пристрелит - не пристрелит, пристрелит - не пристрелит?" - гадала я, заслоняясь от яркого света. Я уже почти приготовилась к смерти, когда он отстегнул меня и, прихватив за локоть, поволок к той самой двери, замеченной ранее.
Меня тоже решили спасти? Внезапно.
Насчёт того, что нам придётся именно спасаться, я почти не сомневалась. Думаю, если бы это была планета "своих", мы бы просто вызвали помощь и спокойно дождались её или в корабле, или неподалёку; с местными технологиями ждать пришлось бы очень недолго.
Нет, Ульвар сын Тора явно собирался в дальнюю дорогу, забирая с корабля всё, что не было прикручено, приклеено и приварено к полу, и при этом могло принести пользу. И когда мы вывалились на поверхность незнакомой планеты, я в этом окончательно убедилась. Он отработанным жестом вытащил откуда-то из недр брони на бедре какую-то хреновину агрессивно-футуристического вида почти с мою руку длиной; похоже, оружие. Что-то в нём проверив и нажав, перехватил поудобнее, махнул мне рукой следовать за ним и куда-то пошёл.
- Шлем можешь снять, атмосфера пригодна для дыхания, а в случае бактериологической или химической опасности он опять автоматически встанет на своё место, - через плечо проговорил мне мужчина. - Там на груди две кнопки, нажми белую, - благородно пояснил, не дожидаясь вопросов с моей стороны и всё так же не оборачиваясь.
После нажатия на кнопку (их действительно было две, белая и красная) аквариум с моей головы стёк куда-то назад, и я сумела вдохнуть влажные запахи тропического леса. Сомнительное, скажем прямо, удовольствие; воняло прелой листвой, гнилью, чем-то удушающе сладким и ещё почему-то геранью.
Воздух вообще был ужасный. Тяжёлый, влажный, жаркий, он никак не хотел проходить в лёгкие. Хорошо хоть мужчина впереди шёл осторожно, почти крадучись; я могла за его шагом не бежать, а просто быстро идти. Внутренне удивляясь, как такой большой человек в такой объёмной одежде может двигаться совершенно бесшумно.
Одежда, кстати, была второй, и гораздо более серьёзной проблемой. Ощущения в целом были такие, будто меня целиком засунули в большой плотный полиэтиленовый пакет на пластмассовых подмётках. Судя по всему, этот аварийный скафандр был рассчитан на человека, нормально одетого, и поверх этой самой нормальной одежды он вполне мог сидеть комфортно. Комбинезон - пол беды, гораздо сильнее напрягало отсутствие обуви. Быстро вспотевшие ноги хлюпали и скользили в этих сапогах, обещая скорое появление мозолей. Была бы альтернатива, я бы их, конечно, сняла. Но ходить босиком я в принципе не очень люблю, а по лесу это ещё и небезопасно, и на веточку какую-нибудь наколоться - приятного мало. И это я про среднерусский лес в окрестностях родного города, где гарантированно ничего не водится. А здесь же…
Здесь мы - кто по щиколотку, а кое-кто и почти по колено, - хлюпали в какой-то бурой полужидкой гаже, и мне даже думать не хотелось, что именно в этом перегное может жить, начиная с ядовитых змей и заканчивая не менее ядовитыми растениями, насекомыми и бактериями. Насколько я помнила, джунгли и на Земле всегда кишели подобной гадостью, а что за гадость может водиться на другой планете - лучше не знать.
Поэтому я, стиснув зубы, тащилась за чёрным трибуном, прущим подобно носорогу. Чёрному. В голове роились вопросы: куда мы идём, зачем мы туда идём, что нас там ждёт, какая это планета. Но задавать их вслух я не спешила. Во-первых, не хотелось лишний раз привлекать внимание этого маньяка, который со спины, на фоне леса, с расстояния полутора метров казался не таким уж страшным. А, во-вторых, мне и на простой шаг с трудом хватало дыхания.
Даже примерно не могу сказать, сколько времени мы топали в этом сумрачном подлеске среди буйства инопланетной жизни. Ноги почти нестерпимо болели: мозоль я, кажется, натёрла, и явно не одну. И это не считая того, что меня уже почти трясло от усталости, опять разнылось плечо (ударилась я где-то, что ли?), а ещё от духоты начала болеть голова. Если поначалу я ещё пыталась дышать правильно - вдох через нос, выдох через рот, и всё это на ровный счёт, - то вскоре окончательно сбилась, и пыхтела как паровоз.
Через какое-то время я начала спотыкаться, потом падать. Но абсолют продолжал идти, ни разу не оглянувшись. Лучше бы он меня в самом деле пристрелил, чтобы не мучилась. Или он так свою совесть пытался приструнить? Мол, честно спасал, сама померла по дороге. Да ну, глупости; вряд ли его совесть всерьёз обеспокоится по такому незначительному поводу, как единственный выстрел в голову одной бесполезной неудачницы.
Боль, усталость, полное непонимание цели нашего марш-броска, брезгливый игнор со стороны единственного разумного существа в этом наполненным жуткими звуками лесу, - всё это не добавляло ни настроения, ни оптимизма.
А потом я обо что-то в очередной раз запнулась и опять полетела лицом вперёд в вонючую субстанцию, покрывающую землю. Мало того, что отбила коленки; так ещё локоть ушибла и, кажется, ободрала внутри комбинезона об этот самый комбинезон, пытаясь затормозить падение. Плечо от такого движения прострелило болью, а в довершение всего эти попытки оказались бесполезными, и падения моего не задержали, и я лицом впечаталась прямо в склизкую, мерзкую, вонючую, противную…
Отфыркиваясь, отплёвываясь и с трудом сдерживая рвотные позывы, я села, пытаясь о более-менее чистое плечо вытереть лицо. Хорошо, эта гадость хотя бы глаза не щипала! Процесс чистки осложнялся тем, что к лицу субстанция липла гораздо лучше, чем к гладкой серебрянке комбинезона.
Я пыталась уговорить себя, что это грязевая маска, и это полезно для кожи. Но оптимизм сдался и покинул меня ещё на полпути к этому месту, где-то рядом с терпением и надеждой на лучшее. Последнее время я держалась вообще не понятно, на чём; не то на гордости, не то на глупости, не то на упрямстве, а может вообще на голой инерции.
Сейчас я сидела в грязи, и мне было плевать вообще на всё. Я готова была умереть прямо тут, став кормом для какой-нибудь живущей в лесу твари, но точно знала, что сил подняться, а тем более - идти вперёд у меня больше нет. К моему удивлению (если бы я всё ещё могла удивляться), чёрный трибун не ушагал вперёд, забыв о моём существовании. Нет, он подошёл ко мне и легко, как котёнка, без малейшего усилия поднял за шкирку защитного комбинезона.
- Ну, что ещё? - раздражённо процедил он. И это стало последней каплей.
Я разревелась. Как-то вдруг - и сразу потоком, по-детски отчаянно, в голос. Сын Тора разжал ладонь - то ли от неожиданности, то ли от отвращения, - и я упала обратно, но остановить истерику было уже не в моих силах.
Обеими руками цепляясь за придушивший меня воротник, я рыдала, истерически всхлипывая, сразу обо всём. Слишком долго терпела, слишком долго уговаривала себя, слишком долго пыталась сдерживаться, верить в лучшее, смотреть в будущее с надеждой. До сих пор меня подкупало и поддерживало тёплое отношение гордого и терпеливого индейца Кичи и добродушное ворчание японца Нобоюки, и мне очень хотелось верить, что так будет дальше, что всё чудесным образом разрешится к лучшему.
Теперь я наконец выплёскивала одинокий страх темноты и безумие замкнутого пространства, страх перед огромным и совершенно безразличным человеком, способным походя свернуть шею и даже не поморщиться. Безразмерную, чёрную и отчаянную тоску по тому, чего уже никогда не будет. По людям, которым я нужна - как друг, как профессионал, просто как попутчик или хотя бы соседка, у которой можно попросить ложку соли. По любимым городам, по лошадиному галопу, по простым и понятным людям - не идеальным, а настоящим, с разными характерами и разными чувствами. По всей своей жизни, чьей-то нелепой прихотью превращённой в осколки бесконечно далёкого прошлого. По своему будущему, недолгому и раскрашенному в тёмные тона диких инопланетных джунглей.
Я рыдала, оплакивая ломающую всё тело боль, свои несчастные в кровь сбитые ноги, отбитые колени, саднящий локоть, сжимающий голову со всех сторон невидимый тяжёлый обруч мигрени.
Мне было настолько гадко теперь от той ласковой вежливости, которой окружали меня работники научно-медицинского центра, не передать словами. Потому что всё это было лицемерием. А правдой был вот этот безразличный робот, стоящий сейчас надо мной и по какой-то непонятной причине не спешащий прервать мои мучения. Может, процесс доставлял ему удовольствие?
Лучше бы меня сразу прикончили.
Кажется, последнее я выдохнула вслух, но мне уже было плевать, как на меня посмотрит и что седлает этот шкаф с антресолями. Уйдёт? Пристрелит? Всё лучше, чем брести в никуда.
Да, я слабая женщина, и самое страшное приключение, которое я была готова принять - улетевший не туда и не тем рейсом багаж, или потерявшаяся бронь в гостинице, или сломавшийся в самом начале долгого трудного дня каблук.
Я никого не предавала, не обманывала, не воровала, всегда старалась помочь ближним, никогда не проходила мимо упавшего на улице человека. За что меня в этот ад?!
- Ты чего? - с совершенно непонятной интонацией проговорил мой мучитель, приподнимая меня на этот раз за подмышки. Но я сквозь слёзы даже не видела его лица. - Эй! - кажется, этой самой интонацией была искренняя растерянность, но воспринять её я была не способна: истерика не спешила идти на убыль.
Поэтому новый собственный "плюх" я восприняла с безразличием. То есть, не совсем безразличием; он вызвал новый виток рыданий, потому что я опять отбила и без того многострадальные коленки.
Над головой что-то громко щёлкнуло, и, вспахивая болотистую гажу, прямо ко мне подкатилось что-то зеленоватое, лохматое, с длинными кривыми лапами и приоткрытой пастью, наполненной рядами острых зубов.
Недавнее желание предпочесть судьбу корма местной фауны дальнейшему движению вперёд мгновенно испарилось. Точно так же мгновенно прекратилась и истерика, потому что вслед за первой тварью рядом со мной приземлилась вторая. Тихонько сдавленно взвизгнув, я, не придумав ничего лучше, метнулась под ноги невозмутимо стоящему на месте мужчине, со спокойным хладнокровием отстреливающему нападающих. Его я по-прежнему боялась, но у него хотя бы не было таких зубов, и он не пытался мне что-нибудь откусить.
Поэтому, очень удачно вписавшись между расставленных на ширине плеч длинных ног мужчины, я, всё так же сидя прямо в грязи, обхватила одну ногу чуть выше колена, прижалась лицом к прохладному гладкому щитку брони и зажмурилась.
Странно, но стряхнуть меня викинг не пытался. С длинной расстановкой прозвучало ещё несколько щелчков, каждый из которых вызывал похожий хлюпающий звук. Потом на несколько секунд повисла тяжёлая тишина, которую не нарушал движением ни викинг, ни, тем более, я.
- Вставай, - пророкотало над моей головой. Но, несмотря на внушительность и грозность, чудодейственной силой голос не обладал.
- Не могу, - храбро буркнула я, на всякий случай не выпуская ногу мужчины.
Нет, если на него не смотреть, я определённо боюсь его гораздо меньше. А уж если приоткрыть глаза и внимательнее приглядеться к ближайшему зеленоватому трупу, я начинаю испытывать к этому здоровенному бронированному шкафу непреодолимую симпатию. Ну и что, что шкаф, зато как стреляет!
- Почему? - шумно вздохнул он, не дождавшись продолжения. И, странно, по-прежнему не пытался отобрать у меня собственную конечность, хотя подобное желание было бы весьма оправданным.
- Потому что я очень устала, и просто физически не способна подняться на ноги, - почти спокойно ответила я. - А ещё я их натёрла, - напоследок пожаловалась я.
- Кого?
- Ноги. Стопы, если точнее, - пояснила я и грустно шмыгнула носом.
Идиотизм ситуации зашкаливал.