- Сигизмундус, значит. - Из травы вынырнул паренек самого безопасного вида.
Он был круглолиц, круглоглаз и конопат до того, что кожа его гляделась рыжею. Голову его прикрывал мятый картуз, не особо сочетавшийся с некогда роскошным камзолом темно-зеленого бархата. Правда, ныне бархат пестрел многими пятнами, на локтях прохудился, шитье и вовсе истрепалось.
- Ну чё, Сигизмундус, - в руке парень держал арбалет вида весьма сурьезного, - считай, пришел… и девка твоя тож пришла. Гы… Шаман гостям завсегда радый…
Сказал он это радостно. Слишком уж радостно.
- Руки до гуры! - рявкнул парень и арбалетом под ребра ткнул, чем привел Сигизмундуса в состояние, близкое к панике. - А вы, прекрасная паненка, не отставайтя…
Выяснить, где обретается известная в узких кругах писательница-романист, получилось не сразу. Ушло на то полдня времени, а еще полсотни злотней, ибо без оных люди, имевшие к оной писательнице непосредственное отношение, отказывались с Гавриилом беседовать.
Да и, злотни принимая, разговаривали снисходительно, будто бы с душевнобольным.
Впрочем, сие Гавриила не беспокоило.
У него имелась цель.
Благородная.
И следовательно, способная искупить все иные его, куда менее благородные, деяния. И не только его…
Проживала панночка Эржбета в квартале Булочников, в верхней его части, каковая вплотную примыкала к Белому городу, а потому считалась "чистою", свободною и от попрошаек, и от куда более криминального элемента.
Улочка Бежмовецка отличалась той удивительной чистотой и степенностью, которая свойственна улочкам, где обретаются люди заможные.
И Гавриил на этой улочке чувствовал себя чужаком.
Сияли витрины, и стены домов, крашенных в белый яркий колер, и листва низкорослых вязов, круглые булыжники мостовой и те поблескивали, будто бы натертые воском. Неторопливо прогуливались паны и панны, раскланивались друг с другом, порой останавливались, чтобы перекинуться словечком-другим. И такая во всем была неторопливость, сонность даже, что мухи и те здесь летали медленно, с чувством собственного достоинства.
Пятый дом, который, собственно говоря, и являлся целью Гавриила, принадлежал некой панне Арцумейко, потомственной булочнице, ныне, правда, от дел отошедшей. Да и то, женское ли дело у печи спозаранку стоять, когда сыновья взрослые имеются? А при них и невестки. Панна Арцумейко сыновей любила, невестками помыкала, однако же без особой злобы, скорее порядку ради и еще от скуки, которою маялась, впрочем, как и почти все обитатели улочки.
Со скуки она и решилась на небывалое: сдать комнаты.
И жиличку выбирала придирчиво, силясь совместить невозможное: чтобы жиличка искомая была, во-первых, девицею приличной, не то что нонешние. А во-вторых, интересной.
Эржбету ей порекомендовала почтенная вдовица, с которой панне Арцумейко случалось сходиться за партией лото. Вдовицу она, признаться, недолюбливала за нечеловеческое везение последней и неспособность промолчать, выигрывая. Однако же когда вдовица объявила о своем отъезде - скука доконала, а в Краковеле внук родился, вот и зовет сынок родный на проживание, на помощь женушке, - испытала преогромное огорчение. В конце концов, иные гости дамского клабу нравились панне Арцумейко еще меньше.
Вдовица и рассказала о жиличке, девице благородного происхождения, каковая не иначе как по дури девичьей, по молодости возжелала писательской славы и из дому сбегла. Дамы сошлись на том, что в прежние преблагостные времена девицу бы, несомненно, домой повернули, выпороли разок-другой аль в монастырь сослали б на перевоспитание. Тогда б и дурь вышла, а ныне такое делать неможно, вот и живет, бедная, в заблуждениях, думает, что будто бы бабье счастье в буковках скрывается.
Панна Арцумейко девицу приняла, сама себе сказав, что совершает сие исключительно из благих побуждений, дабы несчастная наивная Эржбета не связалася с дурной компанией, а паче того, не ступила на путь порока.
За последним панна Арцумейко следила особенно строго.
И Гавриила она окинула взглядом цепким, неприязненным, от которого он несколько смутился, и, не зная, что еще сделать, чтобы сухощавая женщина в поплиновом платье глянула добрей, протянул ей розы.
Розы были куплены для Эржбеты.
В качестве извинения, ибо словами у Гавриила извиняться не получалось.
- Кто таков? - Розы панна Арцумейко приняла, оценив и вид, и цвет, и стоимость. А в цветах она разбиралась неплохо, даром что сестрица ее родная за цветочника вышла.
- Гавриил. - Гавриил снял шляпу из светлой соломки и под мышку сунул. - Мне бы с панночкой Эржбетой… свидеться…
Панна Арцумейко нахмурилась.
Нет, жиличка была дома, только-только встала… она ведь имела пренеприятную привычку ходить по комнате допоздна, а порою и принималась стучать по клавишам печатной машинки модели "Белльвиль", каковая на взгляд панны Арцумейко была просто-таки неприлично громкою. Настучавшись, жиличка отправлялась в постель, из которой вылезала ближе к обеду. А где это видано, чтобы женщина пристойная вела себя подобным образом? Сама панна Арцумейко по давней привычке вставала о шестой године, и невестки ее, коим она имела обыкновение звонить поутру, уже не спали… а эта…
- По делу, - уточнил Гавриил.
- Из издательства, что ли? - Панна Арцумейко разом подобрела.
Втайне она надеялась, что в один прекрасный день издательство откажется печатать экзерсисы жилички. Не со зла, о нет. Скорее уж наоборот. Глядишь, тогда и очнется та, осознает глубину своих заблуждений, раскается, вернется под родительское крыло…
В общем, станет такою, какою положено быть женщине.
- Да, - ответил Гавриил и густо-густо покраснел.
Он убеждал себя, что этакая ложь исключительно из благих побуждений. Иначе не пустят его за кованую оградку, во дворик махонький, в котором уже стоял плетеный столик под белою скатерочкой. На столике возвышался самовар, а в тени его ютились чашки и чашечки, наполненные вареньем.
Варенье панна Арцумейко очень жаловала и любила вкушать пополудни, обязательно во дворике, откудова открывался пречудесный вид на улицу и на соседний двор…
- Вам на второй поверх. - Панна Арцумейко махнула в сторону лестницы, раздумывая, не стоит ли проводить гостя.
Или же вернуться в гостиную? Там стены тонкие, все слышно будет… особенно если со слуховою трубкой, купленной исключительно по случаю…
Эржбета пребывала в дурном настроении, причин для которого имелось множество. И первою было письмо от дорогой матушки, где она в выражениях изысканных, но все одно холодных укоряла Эржбету за поведение, не подобающее шляхетной панночке. А заодно уж взывала исправиться и, что куда актуальней, исполнить наконец дочерний долг и выйти замуж.
Взывала она о том давно, и прочие взывания Эржбета со спокойным сердцем отправляла в камин, однако ныне матушка, отчаявшись, верно, достучаться до разума дочери, пригрозила, что даст ее адрес потенциальному жениху. Был он, по словам матушки, всего-навсего баронетом во втором колене, что, конечно, являлось преогромным недостатком, зато приданого не требовал, а главное, сам готов был оказать семейству вспомоществование.
Пожалуй, именно это обстоятельство и заставило матушку столь радеть о браке.
Эржбете замуж не хотелось.
Совершенно вот не хотелось, тем более за какого-то там баронета во втором колене, имени которого матушка не удосужилась сообщить. Но письмо, отправленное, как и предыдущие, в камин, не шло из головы. А вдруг и вправду даст адрес?
И что тогда Эржбете делать-то?
Второю причиной дурного настроения, куда как, по мнению Эржбеты, важною, был творческий кризис. Как вышло, что герой, показавшийся сперва личностью порядочной настолько, насколько вообще сие понятие свойственно мужчинам, вдруг повел себя непостижимо? И вместо того чтобы наброситься на героиню в порыве страсти, опрокинуть ее на ложе, заботливо поставленное Эржбетой в комнате - а действо, в нарушение всяких норм морали и нравственности, происходило в спальне героя, - попытался загрызть несчастную девственницу? Разве можно подобным образом с девственницами поступать?
Да и она не лучше.
В трепетном создании, столь любовно рисуемом Эржбетой, вдруг проснулся здравый смысл, который и подсказал, что связываться с волкодлаком, князь он там или нет, не станет ни одна идиотка, даже влюбленная. И влюбленности у девицы поубавилось.
Оно и ладно бы, но как дальше быть Эржбете?
Главное, в голове звучал мягкий, с приятною хрипотцой голос: "Волкодлаки так себя не ведут…"
Нашелся специалист…
Может, обыкновенные и не ведут, а вот ежели влюбленные… влюбленных волкодлаков ему вряд ли случалось встречать. И Эржбета со вздохом прикусила ложечку.
Завтракала она кофием, не столько из опасения за фигуру, сколько по сложившейся уже привычке. И эта привычка, как и многие иные, донельзя раздражала квартирную хозяйку. Раздражение свое она облекала в форму премудрых советов, которыми потчевала Эржбету щедро… столь щедро, что поневоле возникала мысль о перемене квартиры.
И оттого, когда в дверь постучали, Эржбета открыла ее, не удосужившись поинтересоваться, кто же явился в столь ранний для нее час, уверена была, что явилась аккурат панна Арцумейко, желавшая всенепременно сообщить, что приличные девушки завтракают не кофием, а сваренною на воде овсянкою, в которую еще яблочко потереть можно, и будет сие полезно для цвету лица…
Эржбета хотела ответить, что овсянку ненавидит, но…
Панны Арцумейко не было.
Зато был вчерашний знакомец из библиотеки.
В полосатом костюмчике, со шляпою, которую он локотком прижимал к боку. А второю рукой торопливо приглаживал взъерошенные волосы.
И когда дверь распахнулась, отступил. Глянул на Эржбету.
И смутился.
Конечно, смутился, иначе с чего бы ему краснеть-то? А покраснел он густо-густо, будто свекольным соком измазался… кажется, про свекольный сок, тоже исключительно полезный, говорила панна Арцумейко…
- Д-доброго дня, - слегка заикаясь, произнес Гавриил.
Он старался не глазеть на панночку, которая в домашнем халатике, наброшенном поверх ночной рубашки - следовало сказать, рубашки тонюсенькой, прозрачной почти, - была на диво хороша.
- В-вы?
Эржбета вдруг поняла, что выглядит совершенно неподобающим образом. И дверь захлопнула.
- Панночка Эржбета! - донеслось из-за двери. - Мне с вами поговорить надобно! По важному вопросу…
По какому такому вопросу? Ведь не из-за волкодлака, ведущего себя не так, как положено волкодлаку? И Эржбета замерла, оглушенная ужасной догадкой.
Матушка!
Она исполнила свою угрозу… и там, за дверью, не просто так мужчина, но баронет во втором колене, ее, Эржбеты, потенциальный жених.
Конечно, иначе почему бы панна Арцумейко, не жаловавшая всех мужчин, за исключением собственных сыновей, которые, на счастье Эржбеты, уже были женаты, впустила его? И позволила подняться на второй этаж одному…
И тогда выходит, что вчера в библиотеке он тоже не случайно появился… он искал этой встречи… желал поглядеть на Эржбету издали, как то делал влюбленный герцог в "Порочной страсти"… а заговорил… заговорил потому, как не по нраву ему пришлось творчество Эржбеты.
А если он из тех мужчин, что вовсе не признают за женщинами право творить?
И никаких иных прав?
Эржбета заметалась по комнате.
Остановилась.
Велела себе успокоиться, что помогло слабо, потому что сердце колотилось, как сумасшедшее… ничего… сейчас небось не темные века и силою к замужеству не принуждают… и что бы родители ни делали… а что они могут делать-то?
Эржбета давно живет сама.
На гонорары… и Габрисия помогла деньги вложить, потому и капитал есть, пускай маленький… если же переехать в квартирку поскромней… ей ведь много не нужно, комнатушка тихая да кофий по утрам. Еще машинка пишущая…
Что делать?
Ничего.
Выставить этого нахала… пусть убирается… и так убирается, чтобы никогда не вернуться в Эржбетину жизнь.
- Панночка Эржбета! - Наглый баронет во втором колене сам собою убираться не спешил. Он стучал в дверь, вежливо так, с уважением к чужому имуществу.
- Уходите!
- Панночка Эржбета! Ежели вы злитесь на меня за вчерашнее, то я премного прошу меня извинить. Мне не следовало вмешиваться… я… я просто хотел помочь.
О да, сначала помочь захочет, а после вовсе машинку любимую отберет, запрет Эржбету в семейном замке, заставит рожать…
Она запахнула халат, а дверь распахнула. Окинула наглого баронета взглядом, от которого тот вовсе смешался.
- Я… - Он сглотнул. - Вы… вы ведь никогда волкодлаков не встречали?
- Можно подумать, вы встречали!
Нет, сам собою новоявленный жених был очень даже симпатичен. Конечно, баронета нельзя было назвать красавцем, но имелось во внешности его нечто такое, притягательное.
А костюм вот нелепый. Пиджак этот, непомерно в плечах широкий, а в талии зауженный… и рубашка ядреного зеленого колеру… из петлицы розочка тряпичная торчит.
- Встречал, - тихо ответил он, и краснота спала. - Они… твари… хельмовы твари, панночка Эржбета. И любовь их на человеческую мало похожа…
Эржбета фыркнула. В нечеловеческой любви она толк знала, более того, на ней и имя себе сделала.
А хорошее название для авторской серии, о которой издатель намекал… Эржбета так и представила себе обложки в мрачных сине-черных тонах, а буквы - серебряные, точнее, посеребренные.
"Нечеловеческая любовь".
Мысль стоила того, чтобы ее записать. Вот только сперва следовало отделаться от жениха.
- Панночка Эржбета. - Он двери прикрыл, но в комнаты не прошел, остановился на пороге, озираясь. И во взгляде его виделось немалое любопытство. - У меня есть основания думать, что вам угрожает опасность…
- Что?
Ей казалось, что он заговорит о любви, о том, как узрел ее однажды и не смог забыть… и долгие месяцы искал встречи, ведомый одним желанием… как граф из "Потаенных желаний". А он про опасность. С фантазией жених.
- Вас хотят убить.
Определенно с фантазией. И эта фантазия Эржбете не нравилась. Убить… конечно…
- А спасти меня можете только вы?
Он скромненько пожал плечами.
- И чтобы спасти, вы неотлучно должны находиться при моей особе, верно?
Гавриил кивнул. Он чувствовал, что прекрасная панночка злится, но, сколь ни силился, не мог понять причин этой злости. За вчерашнее свое поведение, которое и вправду было недостойным, он извинился. А сегодня был вежлив… только цветы вот отдал не той женщине. Может, в этом дело?
- Знаете что? - Эржбета встала напротив баронета и руки в бока уперла, как то делала панна Арцумейко, когда разговаривала с хозяином мясной лавки, вздумавшим обсчитать ее на два медня. Поза показалась ей внушительной, хотя и несколько чуждою. - Шли бы вы отсюда!
- Куда?
- Туда! - Она указала на дверь. - И не возвращайтесь!
- Не могу.
- Что?!
Признаться, характер Эржбета имела сдержанный, но вот… и любой сдержанности край имеется. И как-то сразу вдруг навалилось, что женитьба эта по маменькиному хотению, что кризис, что просто жизнь, которая была неплохой, нет, много лучше прежней, но вот…
- Я не уйду, - терпеливо повторил Гавриил. - Я буду вас охранять…
Договорить ему не позволили.
Как в руках Эржбеты оказалась чудовищного вида ваза, он не понял. И увернуться не успел и только подумал, что двигалась Эржбета, пожалуй, быстрей волкодлака… и будь тут волкодлак, справилась бы небось сама…
А потом стало больно. И темно.
Эржбету ваза раздражала давно, почитай с первого дня, когда панна Арцумейко, желая устроить новой жиличке уют и создать отношения доверительные, притащила ее, полупудовую, да водрузила на столик. Ваза была огромною, пузатой, винно-красного колеру.
И мешала.
Эржбета переставляла ее что на подоконник, что в угол комнаты, но всякий раз ваза возвращалась, а панна Арцумейко принималась рассказывать о том, как важно для женщины умение украшать жилище…
Ваза эта, которую прежде Эржбета и поднимала-то с трудом, вдруг перелетела через половину комнаты, чтобы столкнуться со лбом предполагаемого жениха. Притом лоб издал громкий звук, будто бы по пустой бочке саданули, а ваза раскололась.
- Ой, - сказала Эржбета, холодея. - Я не хотела…
Жених ее лежал. Ровненько так лежал, красиво… осталось только руки на груди перекрестить… главное, бледненький. И дышит ли - не понять.
- Я не хотела… - Эржбета подходила осторожно, на цыпочках, осознавая, что ее нежелание совершать убийство вряд ли послужит веским аргументом в суде. - Вы… слышите там… открывайте глаза!
Призыв ее остался безответен.
- Пожалуйста, - пролепетала Эржбета…
…и в дверь постучали.
Панна Арцумейко, к преогромному своему сожалению, была лишена возможности услышать, что же происходило в покоях жилички, поелику как раз тогда, когда она с удобством устроилась у стены - еще в том месяце креслице подвинула - да взяла в руки слуховую трубку, заявилась соседка.
И не просто заявилась, но с претензией.
Дескать, невестка панны Арцумейко минувшего дня изволила пройтись по улице, с соседкою встретиться да ее не поприветствовать с должным уважением. Головою кивнула и пошла себе королевною. Невесток панна Арцумейко несколько недолюбливала, здраво полагая, что сыновья ее достойны большего, однако же это не повод позволять всяким на семью клеветать! О том панна Арцумейко и сказала дорогой соседушке, припомнивши ей заодно и кота, повадившегося гадить в палисаднике панны… слово за слово… в общем, пропустила она самое интересное. И в покои свои вернулась в весьма воинственном настроении, которое требовало немедленного выхода.
Вот только где его сыскать?
И тут раздался грохот. Оглушительный.
Первым делом панна Арцумейко схватилась за сердце, потом вспомнила, что в комнате ныне одна-одинешенька, а потому справиться о ее здоровье, несомненно подорванном сим грохотом, некому, как и некому окружить ее, умирающую, заботой и вниманием. Руку от сердца она оторвала, юбки расправила и решительно направилась к жиличке, ежели не разобраться в причинах столь странного шума - приличные женщины днем не грохочут без веского повода, - то высказать свое, несомненно, праведное негодование.
В дверь она скрепя сердце постучалась.
Будь там невестка, вошла бы и так, но вот жиличка…
Открыли не сразу.
- 3… здравствуйте, - слегка заикаясь, произнесла Эржбета.
Она попыталась тело оттянуть, но жених оказался на удивление тяжел. Тогда она набросила на него покрывало, лоскутное, сшитое самолично панной Арцумейко в молодые ее годы. Об этом факте, как и об исключительной ценности покрывала, панна Арцумейко не забывала регулярно напоминать.
- Доброго дня, - произнесла хозяйка и губы поджала, всем своим видом показывая, что сие - не только оборот речи, но на дворе и вправду день.
Приличные девушки работают в поте за-ради семейного блага.
- Что у вас произошло?
- Ничего, - не слишком уверенно произнесла Эржбета, холодея всем сердцем. Если панна Арцумейко найдет в комнате труп…
- Что-то произошло! - Панна Арцумейко, оттеснив тощенькую жиличку - это все из-за кофиев, завтракала б нормально, глядишь, и набрала бы в теле, - вошла.