Первого несчастного, жалобно стенающего и молящего о пощаде, стражники вытолкали из зала суда. Следом за ним проследовал десяток любопытных глаз, желающих насладиться зрелищем. Пытка водой давала порой неожиданные результаты.
В тот момент, когда стражники закрывали за уходящими двери, в зал проскользнул неизвестный, богато одетый вельможа. Протянув ближайшему стражнику небольшой кошелек, нетерпеливым жестом приказал расчистить ему место на скамье, что было сделано незамедлительно. Но незнакомец не спешил садиться. Поднявшись на цыпочки, он внимательно рассматривал лица людей, оставшихся в судебном зале для дальнейших слушаний.
Епископ, находясь довольно далеко от входа, был вынужден прищурить глаза, но расстояние и тусклое освещение зала не позволяли ему узнать вошедшего. По нетерпеливым жестам он понял лишь, что незнакомец сильно взволнован и что пристальный взгляд молодого мужчины направлен в тот угол зала, где сидит белокурая красотка. Однако он не торопился протиснуться к ней, а вместо этого как будто успокоился и присел на скамью.
"Как интересно… О существовании любовного треугольника я и не мечтал", – прошептал себе под нос епископ и, в предвкушении грядущего наслаждения, довольно потянулся.
Вторым слушалось дело Якова Циммерманна. Объявляя об этом, сонный клирик прикрыл рот, чтобы подавить невольный зевок. Время заседаний близилось к обеду, и уставшему послушнику явно требовался перерыв.
"Как все относительно, – мелькнуло в голове у Конрада. – Если бы сейчас недалекого писаку заковать в кандалы и обвинить в нелепости, противоречащей Священному Писанию, все его помыслы были бы о глотке свежего воздуха и о ясном небе, сияющем над головой, а не о постной монастырской похлебке".
Представив воочию эту картину, епископ хихикнул, но тут же почувствовал на себе косой и колючий инквизиторский взгляд и прикрыл губы шелковым платком.
Наклонившись к испанцу, поспешно зашептал:
– Не откажите, святой отец, в любезности и примите мое предложение разделить сегодняшнюю вечернюю трапезу. Полагаю, что за приятным времяпровождением мы не преминем обсудить пару насущных проблем, касающихся наметившегося еретического раскола в судебном праве, насаждаемого достопочтимым месье Кольбером.
Змеиные губы инквизитора двусмысленно сжались в тонкие линии. Бегающие жадные глазки на секунду замерли в нерешительности. Поразмыслив о последствиях отказа, он нехотя принял приглашение на ужин.
Епископ довольно улыбнулся. Манипулировать людьми доставляло ему не меньшее удовольствие, чем отправлять их на дыбу.
Но Конрад невольно отвлекся. Пока он внутренне восхищался относительностью восприятия действительности глупцом клириком и наслаждался укрощением гордыни самовлюбленного слуги божьего, в зал ввели осужденного.
Стоило тому появиться в примыкающем коридоре в сопровождении стражи, как белокурая красавица вскочила со скамьи и, вцепившись руками в перила, загораживающие скамьи зрителей, впилась в него обезумевшим от волнения взглядом.
Конрад переключил внимание на новоявленного вельможу и также отметил его крайнее беспокойство. Молодой человек вновь поднялся на цыпочки и старался поверх голов рассмотреть приближающегося к скамье для подсудимых мужчину.
Яков шел медленно, опустив голову в пол, словно стыдился происходящего с ним. Встреченный глумливыми воплями зрителей, он нерешительно поднял прищуренные, отвыкшие от света глаза и внимательно огляделся вокруг.
– Яков! – раздался из угла зала голос незнакомки, что ждала его с раннего утра.
На лице молодого художника на короткий миг расцвела улыбка, моментально сменившаяся тревогой. Он недовольно взглянул на приветствующую его молодую женщину и, поникнув головой, опустился на скамью.
Сидящий от него по правую сторону проголодавшийся клирик нехотя поднялся на ноги и провозгласил начало нового процесса:
– Третий день судебного заседания. Дело "Свободный город против Якова Циммерманна" считается открытым.
– Огласите причину обвинения осужденного Якова, – перевел слова инквизитора появившийся из-за его тощей спины шептальник.
Секретарь, достав длинный пергамент, зачитал обвинение:
– "Яков Циммерманн, уроженец города Марцелль, выполняя заказ фрайбургского епископата, совершил смертный грех, уничтожив лик святой Девы Марии. При аресте обвиняемый оказал сопротивление и противодействие, продолжал богохульствовать и злословить, что является неоспоримым доказательством вселения бесов и сношения с Сатаной, заставившим несчастного надругаться над святыней".
Прислужник инквизитора, выслушав своего змеиноголового господина, произнес:
– По прошествии двух суток после первого слушания по делу есть ли что сказать самому обвиняемому?
В зале воцарилась напряженная тишина. Кристина, не выдержав, крикнула:
– Яков, умоляю тебя!
Поникший головой художник вздрогнул всем телом и, повернув к ней перекошенное от страдания лицо, тяжело вздохнул. Несколько мгновений спустя он с трудом встал:
– Господа судьи, Ваши Святейшества, прошу принять мои показания. Я раскаиваюсь в сотворенном грехе. Меня настигло внезапное безумие, я уничтожил самое любимое творение… – Яков задохнулся от волнения, – самое дорогое творение всей моей жизни… и готов нести за это самое суровое наказание.
Не говоря более не слова, он рухнул на скамью.
– Все было не так! – раздался звонкий женский крик.
Вся зрительская толпа повернула головы к стоящей в углу зала женщине. Она сняла с головы темный покров, и ее густые белокурые волосы разметались по плечам.
– Господа судьи! Ваше Святейшество! – вновь раздался ее голос. Она смотрела на Конрада и обращалась к нему в единственном числе. Епископ почувствовал ее искренний взгляд, и легкая дрожь пробежала по его телу. – Я хочу выступить в защиту Якова Циммерманна, незаслуженно обвиненного в ереси.
Епископ видел краем глаза, как побагровело от злости пергаментное лицо инквизитора, он даже услышал скрип плотно сжатых ракушечных губ.
Наступил краткий момент торжества. Конрад встал из-за стола и, подняв руку, дабы усмирить взволнованный зал, громко произнес:
– Церковь готова выслушать свидетеля защиты. Говори, дитя, всю правду. И ничего не бойся, Господь защитит тебя!
Сев на место, он с наслаждением услышал, как взбешенный испанец бессильно крошит зубы. Толедская змея осталась без толики яда.
– Пусть клянется на Библии, раз такая смелая! – раздался голос из толпы.
Секретарь не мешкая взял со стола судебных заседателей увесистую книгу и подошел к Кристине, замершей в нерешительности.
"Не обязательно знать молитвы, чтобы говорить с Богом", – вновь раздался в ее голове тихий голос.
Бедняжка положила дрожащую руку на священную книгу и произнесла первое, что пришло в голову:
– Клянусь Святым престолом и Божьей Матерью говорить правду.
Она испуганно глянула на молодого монашка, смотрящего на нее с нескрываемым удивлением. В этот момент с кафедры вновь послышался властный голос епископа:
– Твоя клятва услышана, продолжай!
Конрад купался в волнах всевластия.
Зал затих в ожидании.
Вышедшая за зрительскую ограду Кристина от страха на короткое время лишилась дара речи. Повторяя, заучивал все утро слова, что она должна была произнести, сейчас растерялась и забыла все до единого.
Среди притихших поначалу соседей на скамьях потихоньку поползли смешки:
– Что, красавица, молчишь? Или сказать нечего? Чего тогда полезла на рожон?
Епископ, подняв руку, грозно взглянул на чрезмерно заносчивых зевак. Кристина откашлялась и наконец заговорила. Ее дрожащий поначалу голос постепенно набрал силу:
– Ваше Святейшество! Господа судьи! Я, Кристина Кляйнфогель из Фогельбаха, стою перед вами, чтобы выступить в защиту Якова, которого грязным наветом обвинили в богоотступничестве. Его вина заключается лишь в том, что он… что он любит меня. Мы любим друг друга, – поправилась девушка, и в этот миг по рядам жаждущих крови мужчин пронесся вздох глубокого разочарования, а среди немногих женщин, образовавших неугомонный островок в конце зала, напротив, грустные вздохи и шепот.
– Говорила тебе, Агнесса, что грешник до смерти влюблен… Он идет на плаху, потому что его сердце истекает кровью… Бедный художник… Красив, словно Адонис.
Епископ вновь поднял руку, останавливая шум:
– Продолжай, дитя мое!
Кристина, густо покраснев, снова заговорила:
– Заказ от фрайбургской епархии был почти готов, когда я сказала Якову, что не смогу стать его женой. Я разбила его сердце, даже не думая о последствиях.
Прислужник инквизитора грубо прервал девушку:
– Какое отношение имеет разбитое сердце художника к поруганному святому образу? – Его голос прозвучал гневно.
Епископ нахмурил брови. Действительно! Вопрос закономерен. Все зависит от ответа глупой женщины. Происходящее может выйти из-под контроля.
Кристина удивленно взглянула на судей и пояснила, как само собой разумеющееся:
– Яков писал образ Богоматери с меня, с женщины, которую он любит.
В зале поднялся невообразимый шум. Взгляд Конрада упал на молодого дворянина, стоящего в дверях и не сводящего взволнованных глаз с говорившей. Стоило ему услышать ее смелое признание, как, расталкивая возбужденную толпу, перешагивая через скамьи, раздавая тумаки, он пробрался к женщине и властно схватил ее за руку. Она дернулась, стараясь вырваться, но сильные руки мужчины, обнявшие ее, усмирили волнение. Незнакомка покорно затихла и поникла головой.
Художник, искоса наблюдавший за сценой, обреченно сгорбился и отвернулся. Его лицо передернулось.
Удивлению Конрада, узнавшему Михаэля фон Берена, не было предела. В его голове мгновенно сложились обрывки единой картины.
"Неисповедимы пути…
Так вот ты какая, Кристина Маленькая Птичка, фаворитка молодого барона, наследника замка Шварцштайнфалль и прилегающих к нему земель, глупая девочка, прилетевшая на пламя разгорающегося костра за ускользающей любовью и угодившая в клетку, которая сегодня захлопнется. Кристина из Фогельбаха… Воспитанница Черной Регины, моей…"
– Как он посмел?! – послышался истошный истеричный крик. – Божий образ сравнить с человеческим! Еретик! Сжечь его!
– Как грустно. Бедный влюбленный художник! Он страдает из-за неразделенной любви! Он достоин помилования… – настаивали женские голоса с галерки.
Епископ встал. Толпа моментально притихла.
– Дети мои, Господь велел нам не судить ближних своих за грехи, которые возможно совершить каждому. "Да не судимы будете", – проповедовал небесный отец. Так не будем осуждать несчастного, поддавшегося человеческой слабости. Поступок его непростителен, но сейчас мы видим, что причиной тому не были происки Дьявола. Во всем виноваты слабоволие и крайняя степень подавленности.
В зале началось волнение. Половина собравшихся, требующая пыток и разочарованная в снисходительном отношении епископа, взволнованно осуждала происходящее. Женская часть восхищенными взглядами и репликами одарила занявшего свое место за судейским столом хозяина города. Перешептываясь друг с другом, бросая завистливые взгляды на Кристину, они жужжали словно пробужденные по весне пчелы.
Яков, повернувшись к своей любимой, понуро стоящей рядом с Михаэлем, подарил ей благодарный, полный обожания взгляд, вызвавший среди женской половины новые восторженные вздохи.
Епископ же наслаждался адскими муками, которые испытывал сидящий рядом с ним испанский посланник, просчитывая наперед необходимые шаги, позволившие подстрелить двух зайцев разом.
– Не верьте потаскухе! Она с ним заодно! Посмотрите на ее живот! Она забрюхатела от идолопоклонника! – визгливый женский голос разнесся под сводами зала, отозвавшись многократным эхом.
Неожиданно воцарилось мертвое молчание. Было слышно, как стрелки часов, висящих над кафедрой судейского совета, неумолимо отсчитывают уходящее время. Все испуганно ждали высочайшего решения. И оно не преминуло последовать.
Помощник инквизитора, многозначительно откашлявшись, поднялся из-за спины святого отца и, подобострастно вытянувшись в струнку, произнес:
– Суд Святой инквизиции требует дознания о причастности свидетеля защиты к преступлению осужденного Якова Циммерманна.
Епископ, потерев вспотевший от волнения лоб, скрыл довольную улыбку.
"Превосходно. Пока пешки следуют в правильном направлении".
– Епархия просит судейскую коллегию выделить дознавателей, направляемых для снятия свидетельских показаний в город Фогельбах, на родину свидетельницы Кристины Кляйнфогель, проходящей по делу Якова Циммерманна. Им предписано собрать сведения об означенной особе в доказательство ее незаинтересованности ввести дознавателей в тупик, о ее непричастности к обвинению в колдовстве. А пока суд инквизиции не уверен в невинности свидетеля, то предписывается взять Кристину Кляйнфогель под стражу до выяснения обстоятельств… – громко провозгласил инквизиторский шептальник.
Яков, звеня цепями, поднялся со скамьи и, срывая голос, закричал:
– Не смейте, она невиновна! Она…
Подскочивший охранник грубо толкнул несчастного тупым концом копья и заставил сесть.
Михаэль Люстиг крепко обнял Кристину. Сдерживая ее, готовую броситься на помощь Якову, он прикрыл девушку своим телом, всем видом показывая, что убьет каждого, кто посмеет прикоснуться к ним.
Волнение в зале нарастало. Большинство кровососущих требовало заключить несчастную под стражу. Сердобольные особы продолжали ронять слезы и громко вздыхать, умиленно наблюдая за страданиями влюбленных.
Конрад вновь поднялся с кресла:
– Суд полагает, что находящийся в зале барон Михаэль фон Верен возьмет на себя ответственность за присутствие свидетельницы на будущих дознаниях и обязуется, внеся необходимый залог, присмотреть за ней. Мы не видим необходимости в ее немедленном задержании.
Стоящие рядом с Михаэлем и Кристиной зеваки почтительно отступили на несколько шагов в сторону. Люстиг немедленно отстегнул от пояса увесистый кошелек и, подойдя к судьям, высыпал из него золотые гульдены, которые, громко звеня, разбежались по столу. Очнувшийся от сна бургомистр привычно потянулся к золоту пухлыми короткими пальцами. Голый череп инквизитора покрыли возбужденные багровые пятна. Не желая смотреть на золото, он захлопнул прозрачные веки, его костлявые руки сложились на груди, а тонкие губы зашептали молитву о противлении злу.
Сапфировые глаза епископа довольно сверкнули. Михаэль всегда был ему по нраву, не в пример покойному Призраку Витольду – его брату.
Клирик-секретарь объявил очередной перерыв между слушаниями.
Последним разбиралось дело злосчастного кладоискателя.
Бросив финальный тоскливый взгляд на Кристину, стоящую под защитой человека, который должен стать отцом ее ребенка, художник под свист и ругательства озлобленной и неудовлетворенной мужской половины был выведен из зала.
Сказка Шварцвальда
Аутодафе
Захватив скромные пожитки Кристины из паломнического приюта Святого Франциска, Михаэль перенес их в дом Торговой гильдии, где остановился. Он очень надеялся, что пребывание во Фрайбурге будет непродолжительным.
Гильдия находилась в красивом трехэтажном здании с расписными эркерами. Это был просторный дом из обычного для города песчаника под высокой черепичной крышей, украшенной по обеим сторонам фасада остроконечными башнями. Нижний ярус с круглыми арками служил складом товаров для приезжающих на ярмарку купцов. Этажи выше предназначались для проживания самих негоциантов и их слуг.
Заперев дверь комнаты на ключ, Михаэль резко повернулся к Кристине. Но его гневные слова замерли на языке. Женщина стояла в эркере, поникшая и жалкая, ее плечи сводили судорожные рыдания. Сдерживаемый с раннего утра страх, невыносимое напряжение вырвались наружу горькими слезами.
Сердце Михаэля сжалось, он шагнул к ней и крепко обнял. Бедняга зарыдала на его груди еще громче. Михаэль молча гладил ее плечи, успокаивая. Слов порицания не осталось. Веры в успех тоже. Он знал одно: он будет бороться за жизнь Кристины и их ребенка до последнего вздоха. Он мог бы увезти любимую силой еще утром, но после ее пламенного выступления в защиту убогого богомаза это стало невозможным.
Нет, он льстит себе, обманывается, он не смог бы по собственной прихоти сломить волю упрямицы. Так что оставалось молиться. Только вот кому?
Михаэль никогда не задумывался о существовании Бога. Он следовал устоям, посещал службы по просьбе помешанной на спасении души матери, причащался по ее указке, раздавал милостыни неимущим и убогим, но это была игра, порой занудная и непонятная. Показная вера не трогала душу. Тем более вера проклятой потаскухи, родившей его от… Гореть им обоим в аду!
Господь существовал, но где-то очень далеко от мира неприкаянного лесного бродяги.
Бедный Люстиг не догадывался, что в скором времени прежняя жизнь его затрещит по швам, что по следам молодого баловня судьбы, задержавшись всего на несколько дней, в Свободный город летит страшная весть.
Что в Фогельбах пришла "Черная смерть".
Утром следующего дня над Свободным городом разразилось ненастье. Прилетевший с северных широт пронзительный ветер, покружившись над водами Драйзама, принес на своих крыльях колючую снежную крошку. Ее острые частицы ранили лица, забивали рот и нос, собирались под складками одежды.
Непогода разогнала любопытных, толпящихся на площади в ожидании слушаний. Михаэль с Кристиной без труда заняли ближайшую к центру зала скамью и замерли в ожидании.
Люстиг крепко держал девушку за руку. Ее ледяная кисть мелко дрожала от волнения, на бледных щеках багровыми островками проступил румянец. Глаза несчастной лихорадочно блестели, выдавая крайнюю степень напряжения.
Вздрагивая от каждого звука, Кристина то и дело смотрела на дверь, через которую стража выводит заключенных. Несмотря на неутихающее ненастье, зал медленно заполнялся знакомыми зеваками. Непогода не помешала прийти многочисленным представительницам женской половины. Передаваемая из уст в уста романтическая история несчастной и запретной любви, разнесшаяся по городу со скоростью ветра, привлекла в судебный зал немало восторженных истеричных кумушек.
Стараясь занять места ближе к центру, они, как слетевшиеся на костер мотыльки, возбужденно перешептывались, с нетерпением ожидая начала процесса, без стеснения тыча пальцами в направлении сидящих на первой скамье главных участников действа.
На этот раз судейский стол должны были занять двое. Конрад Макленбургский уклонился от участия, не назвав причины. Говорили, он сам отправился в сопровождении двоих дознавателей в Фогельбах. На самом деле епископ намеренно распустил этот слух, который должен был сыграть на руку разработанному им коварному плану. Епископ намеревался присутствовать на заседании сидя в тайной комнате, через окно которой, умело скрытое гобеленами, он мог наблюдать за присутствующими и слышать каждое слово.