Какой волшебный сон…О, Иллин, пусть только не останавливается! И я слышу собственные хриплые стоны, мои колени дрожат от напряжения. Я чувствую его язык внутри своего тела, чувствую его везде, он подхватывает мои ноги под колени, прижимая к моей груди, удерживая, а я извиваюсь змеей под ним, впиваясь пальцами ему в волосы, кусая свои губы до крови, пока все тело не пронизывает, как тонкой острой иголкой, она разламывается на куски и течет по венам, распространяя режуще-ослепительную волну оргазма. Я кричу, сжимая его голову коленями, изогнувшись всем телом, содрогаясь и сжимаясь вокруг его языка.
Чувствую, как он поднимается ко мне, устраиваясь между моих ног.
- Маалан…как же громко ты кричишь. Так громко, моара…так пронзительно сладко кричишь для меня.
И это уже не голос Хищника…это другой голос. Низкий, надорванный и красивый…голос ненавистного меида. Я распахиваю широко глаза как раз в тот момент, когда он резким толчком входит в меня, глядя горящим взглядом из-под неизменной маски. Невольно выгибаюсь навстречу проникновению, и меня накрывает снова…ненавистное тело пронизывает изнеможением, саананским наслаждением на грани с безумием, и я судорожно сжимаюсь вокруг его члена до боли внизу живота, до слез из глаз…от оргазма и от ненависти к нам обоим.
Впиваюсь в его плечи, пытаясь оттолкнуть, сбросить с себя, но он перехватывает мои руки за запястья, задирая вверх и делая первый сильный толчок во мне…ответной волной по телу новая судорога удовольствия…Проклятое тело, проклятый ублюдок - валласар.
- Так быстро? Хотела меня, девочка? Что тебе снилось?
- Отпустииии! Пожалуйстаааа! - ненавистный меид…ненавистный, проклятый садист и психопат.
- Неееет…уже нет. Поздно. Помнишь? Твое тело принадлежит мне, - с ужасом понимаю, что это уже не сон и изначально не было сном… этот сукин сын пришел ко мне, пока я спала, и снова меня насилует. Закричала, дергаясь под ним в безуспешных попытках вырваться.
- Расслабься, ниада. Я уже в тебе. Ты ведь чувствуешь меня…какая же ты чувствительная. Невероятно чувствительная, - шепчет хаотично, хрипло, - всегда была…такоооой чувствительной.
Нет. Я не чувствую тебя. Я тебя ощущаю каждой клеткой моей лютой ненависти. Я тебя физически ненавижу, как паразита, вдирающегося в меня против моей воли, порабощающего мою плоть. Нет ничего страшнее этого безумия, когда тело живет своей жизнью и подло, омерзительно предает меня.
- Нееет, - яростно сопротивляясь, выгибаясь под ним в жажде оттолкнуть, а он сжимает мои руки до синяков и двигается резкими толчками, все сильнее и сильнее, и я чувствую, как внизу живота становится горячо, как все те же волны идут по телу рябью извращенно-ненавистного наслаждения, яркого, как падающие звезды и острого, как лезвия меча…как его волчий взгляд из-под маски. Он жрет меня этим взглядом…трахает им так же глубоко, как и членом.
- Мокрая, ты знаешь, какая ты сейчас мокрая и скользкая? Как тесно сжимаешь меня изнутри…ооо, Саанан, какая же ты…отзывчивая.
Впился в мой рот поцелуем, с рычанием, переходящим в надсадный стон, но я укусила его за губу до крови, задыхаясь, продолжая извиваться, сохраняя остатки гордости…заливаясь слезами. Я так давно не плакала… а сейчас не просыхаю от слез, потому что меня больно ломают до треска, до адской болезненной пустоты внутри. Это так страшно: быть беспомощной перед грубой мужской силой…это так страшно: быть жалкой никем в руках сумасшедшего садиста и при всей ненависти к нему, чувствовать возбуждение.
- Нееет!
- Нет? ДААААА! Я сказал!
Сильнее, яростней двигается во мне, наклоняясь к груди, обхватывая губами сосок, втягивая в рот, ударяя по нему языком, сжимая зубами. И я уже не контролирую его власть над моим телом, невольно подаваясь навстречу толчкам его плоти во мне. Такой разрывающе огромной. Сама не заметила, как выгнулась, подставляя соски его рту, когда Рейн оторвался от моей груди. На его влажных губах заиграла ненавистная порочная улыбка.
- Нравится, когда я ласкаю тебя, ниада? Нравится, маалан? Покричишь еще для меня? Так же громко, как когда я вылизывал тебя?
Просунул руку между нашими телами, растирая мою плоть горячими пальцами, вглядываясь в мои пьяные глаза.
- Ненавижу, - с рыданием, переходящим в стон.
- О даааа, ненавидь…им имадан, какая же ты там горячая для меня. Я с тобой как животное…ненасытное, жадное, голодное. Что ты делаешь со мной, маалан? Пока смотрел на тебя спящую, - двигается во мне все быстрее и быстрее, говорит срывающимся шепотом, от которого все тело покрывается мурашками, жадно целуя мои губы, скулы, шею, - думал с ума сойду…одержим тобой, девочка-смерть…одержим…тобой…шеана, Саанан раздери. Удушил бы тебя, суку лассарскую, за это. Смотри на меня. Тебе хорошо со мной?
- Нет! Отвратительно, - выплевывая ему в лицо, не позволяя целовать, уворачиваясь от его губ и чувствуя, как по телу проходит уже знакомая волна приближающегося урагана. Снова…унижая меня еще больше, вызывая отвращение к себе с такой силой, что меня знобит от этой ненависти. Скоро я сойду с ума. Я долго не выдержу. Меня тошнит от реакции на его ненавистные ласки.
- Отвратительно?! А так? - забросил мои ноги себе на плечи и, опираясь на подушку, вошел еще глубже, и мои глаза сами закатываются от невыносимого ощущения наполненности…от ощущения каждой вены на его плоти, от ощущения его мощи, безжалостно таранящей мое лоно.
- Сдохниии, - искренне, исступленно хватая пересохшими губами раскалённый ядовитый воздух.
- Сдохну! Когда-нибудь…но не пока тебя трахаю, - зло сморит мне в глаза и остервенело долбится в мое тело, - не пока ты кончаешь подо мной и так кричишь. Давай еще раз…девочка. Давай, для меня, пока я не взорвался сам.
Отпустил мои руки, и я впилась ими в его плечи, оставляя кровавые борозды. С наслаждением сдирая его кожу и дрожа от напряжения. Все нервы гудят, как от озноба, натянуты до разрыва. Не так я представляла себе секс с мужчиной…совсем не так. Это не секс, а война… и я в ней всегда проигрываю. Унизительно, жалко и почти без сопротивления.
- Да! Вот так! Сходи с ума! Оставляй на мне свои следы…
Сама не понимаю, как обхватила его бедра ногами, изгибаясь, двигаясь навстречу, обезумевшая, взмокшая.
- Даааааа, девочка…как же ты близко.
Обхватил мое лицо ладонью, погружая большой палец мне в рот, набирая бешеный темп, от которого мне хочется выть и, обезумев, раздирать его ногтями.
- Кончай и смотри мне в глаза. Ненавидь меня. Громко ненавидь. Очень громко. Давай, закричи мне, как ненавидишь.
- Ненавижууу…будь ты, - оргазм, как стрела в висок, как высшая мера за то, что допустила все это безумие, - прокляяяят…Рееейн.
- Им имадан…, шеана моара… - сквозь пелену адского наслаждения вижу, как он запрокинул голову, как натянулись мышцы у него на груди, словно сейчас лопнут от напряжения, как приоткрылся рот в вопле наслаждения. Рычит, рвано двигаясь во мне, изливаясь внутри моего тела… а я… меня трясет от наслаждения и искренней ярости.
Откинулся на спину, тяжело дыша, а я снова свернулась на краю кровати, обхватив колени руками, стараясь не всхлипывать и не дрожать. Просто ждать, когда он уйдет и оставит меня одну, чтобы я терла свое тело мочалкой до красноты и рыдала над своим очередным поражением.
- Иди ко мне, маалан.
Тронул мою спину, а я дернулась от гадливости. Пусть он убирается. Пусть не трогает меня хотя бы после.
- Не прикасайся ко мне.
Усмехнулся и дернул за волосы, разворачивая лицом к себе и заглядывая в глаза.
- Несколько минут назад ты кончала подо мной…от каждого, мать твою, прикосновения выла, как голодная самка. А теперь "не прикасайся"?! Чего ты добиваешься? Ты с ума меня свести хочешь?
В темноте его глаза опять зафосфорились, как у настоящего зверя, как у гайлара в лесу, но мне не было страшно. Самое страшное уже случилось.
- Я не знаю, почему мое тело так меня предает. Я не знаю, что ТЫ делаешь с ним и какими саананскими силами ты заставляешь меня хотеть тебя, но внутри…там внутри я тебя не просто ненавижу. Я тебя презираю. И я не знаю, что это, но мне больно хотеть тебя…мне больно! - всхлипнула, глотая слезы.
- Похоть…вожделение. Вот что это. Банально просто, девочка-смерть. А боль и удовольствие всегда ходят по руку друг с другом.
- Нееет, меид - это грязь, скверна, болото. Вот что это.
Сжал мои волосы на затылке с такой силой, что я всхлипнула, притянул на себя, и его кожа под моей зашипела.
- А ты святая, да? Ты у нас непорочная?
- Нет…я - воин. Лассарский воин. А ты убил моих людей и держишь меня рабыней. Насилуешь мое тело. Ты - мой смертельный враг, и все, чего я хочу - это когда-нибудь лично оторвать тебе голову, валласар. И каждое твое прикосновение оскверняет не только мое тело, но и мою душу, мой народ. Неужели ты этого не понимаешь?
Взгляд Рейна стал не просто тяжелым, он стал весом в каменную глыбу, тянущую на самое дно бездны.
- Воин? Ты? Нет! Ты просто глупая женщина, которая жаждала потешить свое эго, прикрываясь смертями своих людей. Будь ты воином, ты бы сражалась головой, а не эмоциями. Ты бы стала моей женой и получила все, чего пожелаешь…потому что я готов был дать тебе все, а ты просто эмоциональная папенькина дочка, только и умеющая вопить - я велеария Лассара. Да никто ты теперь. Моя шлюха и подстилка. И ублажаешь меня, как я захочу и когда захочу. А теперь ляг и заткнись.
- Убирайся! - прошипела я, задыхаясь от ярости.
- Я буду спать здесь. С тобой, в этой постели. А утром ты ублажишь меня еще раз и, как бы тебе это ни было ненавистно, опять будешь кричать подо мной.
Рейн буквально швырнул меня на себя, прижимая с такой силой, что я задохнулась от боли в ребрах. Не знаю, каким образом он собирался спать. Я слышала, как горит его кожа на груди, чувствовала запах паленого мяса. А он лежал и не шевелился. Что он такое? Или не чувствует боли? Я же сжигаю его до костей, а он лежит на спине и держит меня за плечи.
Мы не спали оба. Он скрежетал зубами, а я смотрела в темноту и думала о том, что, когда убью его стану по-настоящему счастливой…еще один раз в своей жизни. Никому и никогда я не желала смерти настолько сильно, как ему.
Утром он встал с постели и голым прошелся по комнате, натягивая на ходу штаны. Я чуть приоткрыла глаза, глядя на струпья кожи и волдыри у него на груди. Больной, невменяемый ублюдок всю ночь терпел только для того, чтобы я лежала у него на груди?! Он сумасшедший!
Повернулся ко мне спиной, подхватывая рубашку с пола, а я увидела, что на его коже нет живого места. Вся спина покрыта уродливыми узловатыми шрамами от шипованных плетей инквизиции Лассара, и внутри что-то сжалось в тугой узел от понимания, что мы все просто жертвы обстоятельств и войны между нашими государствами. Это она сделала нас такими.
- Почему ты не убьешь меня, Рейн? Отомсти за кровь своих близких, отомсти за их смерть - убей меня. Отправь мою голову отцу. Сжалься надо мной и над собой. Это не может продолжаться вечно!
Он резко обернулся ко мне. Медленно подошел к постели, опускаясь на ее краешек и наклоняясь надо мной так низко, что я ощущала его горячее дыхание. Он всегда был горячим, как кипяток, даже в холод, даже на улице.
- Ты еще не поняла, маалан? Я не могу тебя убить!
- Почему? - всхлипнула я, - Прекрати эту пытку. Освободи нас обоих.
- Я люблю тебя. Ничего не изменится с твоей смертью, маалан. Пытка не закончится. Для меня никогда…а твоя… Я бы лучше перерезал себе глотку, чем прекратил твои мучения. Мы будем гореть в этом аду только вместе, Одейя Вийяр. Только вдвоем.
Мне казалось, он снова издевается надо мной. Насмехается и играет в какую-то грязную, только ему понятную игру.
- Ты не умеешь любить. Ты - чудовище. Ты отвратительное, жестокое чудовище.
- Тогда представь, какой чудовищной может быть моя любовь к тебе, маалан.
- Любовь не может быть чудовищной…любовь - это свет…это счастье. Ты не знаешь, что это такое. Такие, как ты, не умеют любить.
- Счастье придумали наивные маленькие девочки с красными волосами. Эфемерное счастье с безымянным любовником из своего прошлого. А любовь, она страшная и черная…она убивает. Любовь убивает, маалан…оставляет самые скверные черты…обнажает самые уродливые шрамы души. Выворачивает недостатки и страхи мясом наружу. У любви больные и сумасшедшие глаза. Любовь и счастье редко ходят вместе.
Когда он ушел, я еще долго смотрела в пустое пространство его спальни, а в голове звучали его зловещие слова о любви. Это у него она такая…Звериная. Я же знаю, что она может быть другой.
ГЛАВА 18. ОД ПЕРВЫЙ
- Долго еще до этой глухомани? - крикнул Маагар дас Вийяр, оборачиваясь к проводнику и перекрикивая свист ветра, попутно осматривая свое войско, выделенное отцом на поиски Лориэль дас Туарн, а, точнее, то, которое он выделил себе сам и на свое усмотрение. Дорога в Талладас казалась ему бесконечной. Снег, снег и снова снег. Искрится на тусклом солнце, кое-где даже сверкает мертвыми блестками. Маагару казалось, что они никогда не достигнут хотя бы первой деревни. Ни одной живой души на километры. Все или вымерло, или ушло глубоко под снег. Проклятая зима. Настолько долгая, что начинаешь забывать, как выглядит лето и зеленые листья. Если бы отец отдал старшему сыну один из островов, то Маагар был бы безумно счастлив. Но война с островами в самом разгаре и к концу не близится совершенно. Велеарию придется довольствоваться обнищавшим Талладасом, и то, если получит его в ближайшее время. Иначе от него ничего не останется.
- К вечеру прибудем, если не заметет дорогу, мой дас. Но я не вижу ни одного облака. Скорей всего, успеем до следующего урагана.
- Лошади и воины устали. Если до вечера не выведешь нас к городу, велю отрубить тебе голову, Касл.
Впрочем, он сам прекрасно знал, что это было бы истинным безрассудством. Никто, кроме Касла, не знает вторую дорогу на Лурд в обход главной, на которую обрушился снежный ураган еще вчера вечером. Теперь до весны она будет практически недоступна. Но Маагар всегда хотел, чтобы его боялись, как и отца. Чтобы дрожали от одного его взгляда и падали ниц от его гнева, но любили. Фанатично и преданно. Не выходило ни того, ни другого. Боялись, исключительно потому что Маагар мог отрубить голову даже из-за того, что на него не так посмотрели. Боялись, как истинного самодура и безумца, не умеющего контролировать свои эмоции. Они падали ниц, но прятали презрительные взгляды и не любили. Никогда. Они над ним насмехались. Но все это временно. Маагар больше не будет только сыном Ода Первого, он тоже не идиот. Если отец считает, что может его унижать перед своими плебеями и насмехаться, то он ошибается, и Маагар очень скоро всем докажет, чего он стоит на самом деле. Правда, он еще обдумывал, как все провернуть именно так, чтобы выйти сухим из воды, и чтоб отец не понял его истинных намерений. Велеарий боялся Ода Первого до дрожи в суставах, до холодного липкого пота и судорог в конечностях. В детстве он мочился от страха, если отец смотрел на него из-под насупленных бровей и кивал Шагану, чтобы тот выпорол мальчишку за…нет, не за шалость, не за проделки, а за трусость и за доносы на своих братьев.
"- Когда ты наконец поймешь, что трусливым шакалам не место на троне? Что братья - твоя опора, и без их поддержки твое государство разделится на части, и все, что я создал, полетит в саананскую бездну на радость каждому валласару и островитянину, которые только и ждут, чтобы Вийяры оступились?!
- Но он…
- Молчать! Я не хочу знать, что сделал твой средний брат, который младше тебя на три года! Ты старший! И если ты не справляешься и ревешь, как баба, бежишь ябедничать, то мне очень жаль… Себя! Что вырастил девку вместо наследного велеара Лассарского престола!
- Это не Самеран…это Анис. Он ударил меня и…я…
- Ударил? Тебя? Так? - отец дал сыну пощечину.
- Или вот так? - подзатыльник, от которого перед глазами потемнело и из них снова брызнули слезы.
- Я покажу тебе, что значит "ударил", если ты не можешь сам разобраться с младшим братом, а бежишь ко мне весь в слезах. Шаган. Пять плетей велеарию по голой заднице. Чтоб знал, что такое ударил. Аниса ко мне приведите, пусть смотрит, как надо бить.
- Отец! Нет! Не надоооо…".
Маагар поморщился, вспоминая это унижение и чувствуя, как покалывает ягодицы. Но унизительней всего было то, что на самом деле это он, Маагар, ударил Аниса и столкнул с лестницы, а когда тот, хромая, понесся на брата и со всей дури боднул его в солнечное сплетение, Мааг рухнул на пол носом вниз и проехался на животе по всей тронной зале, где они играли после обедни. Но даже не это злило Маагара по сей день, а то, что Анис вступился за него перед отцом и тот пощадил. Люди не всегда готовы принять чье-то благородство, если сами на него не способны. Оно, как бельмо на глазу, мешает видеть им себя через сверкающую призму собственной идеальности, доказывая в очередной раз, что они полное ничтожество. Маагар тогда прекрасно усвоил урок и за каждую обиду научился мстить. Коварно и продуманно. Нет, он не считал, что братья - это его плоть и кровь. Он считал их своими врагами, способными отнять у него трон, если отец так решит, ни один закон Лассара не помешает возвести на престол не старшего сына, а, например, младшего…Аниса Маагар ненавидел больше всех. Этот мерзавец одним своим рождением все испортил. Он единственный, кто был похож на Ода Первого внешне. Как две капли воды. И тот с гордостью говорил: "Моя копия. Мой мальчик. Люди будут смотреть на тебя и видеть меня". Или после велеарской охоты, когда Анис возвращался с добычей, то всегда слышал неизменное: "Анис, мой дорогой, вот кто достоин занять мое место. Ты настоящий маленький велеар".
Маагар сильно сдавил бока жеребца, и тот недовольно заржал, за что получил удар шпорами и притих. Велеарий бросил взгляд на свой отряд, а потом на женщину в седле. Валлаская рабыня. Нира. Он купил её несколько месяцев назад и последнее время не расставался с этой игрушкой ни на минуту. Она всюду следовала за ним, чтобы согревать его постель. Черноволосая шеана. Ему всегда нравились валласарки. Они страстные и горячие, не то что лассарские холоднокожие аристократки. Впрочем, весной он купит себе другую. Как только откроются торговые пути с севером. Когда ОН их откроет. Потому что Талладас будет принадлежать ему, и ждать Маагар не намерен. Он достаточно ждал всю свою жизнь. Снова посмотрел на снежную пустыню и подумал о том, что еще одну ночь здесь он просто не вынесет. В этот лютый холод не согревал ни один костер и даже дамас не кипятил вены. Казалось, что огненная жидкость тоже мерзнет во флягах.
"- Отец, я готов принять правление Валласом.
Насмешливый взгляд и ухмылка на тонких губах. Презрение вспарывает кожу и заставляет стиснуть челюсти, чтобы не взвыть от обиды.
- Готов? К чему еще ты готов? Покрывать валласких шлюшек, к которым у тебя извращенная слабость?
- Я готов сделать Валлас настоящим государством, изничтожить варваров, не верящих в нашего Иллина и…
Ему не дали договорить, как и всегда.
- И быть убитым при первом же восстании рабов, которое ты трусливо не сможешь подавить? Нет. Сиди в Лассаре. Ты не доживешь даже до коронации. Мне спокойней, когда ты рядом. В Валлас поедет Анис".