Ему приходилось поминутно напоминать себе, что его цель - искусство и прославление красоты. Привлекательность ее тела была такой же частью природы, как гладкая кора березы или залитая солнцем гладь деревенского озера. Фредди следовало думать о формах, цвете, игре красок.
Не получалось. Ему хотелось отбросить карандаш и бумагу, подойти к этому изысканному сочетанию форм и цвета и...
Он опустил глаза и уставился на свой набросок. Не помогло. Он уже сделал несколько зарисовок: общий план картины, волосы и профиль, средняя часть тела и то, что он видел в зеркале.
- Знаешь, Фредди, до возвращения из Франции я думала, что после интрижки с леди Тремейн ты стал мрачным и ожесточенным. А ты такой же, как был.
Это было в манере Анжелики - поднимать самые неожиданные вопросы. Фредди взглянул на девственно чистое полотно.
- Прошло много времени, Анжелика. Четыре года.
- Но ты вылечился?
- Она не была болезнью.
- Ладно, ты оправился от потери?
- Понимаешь, она никогда не была по-настоящему моей. - Он достал из коробки остро отточенный карандаш. - Думаю, я знал с самого начала, что у нас мало времени.
Он был по-настоящему счастлив с леди Тремейн. Но в их отношениях всегда присутствовал элемент тревоги. Когда она помирилась с мужем, его сердце было разбито, но он не озлобился, посчитав такой поворот событий не предательством, а окончанием прекрасного периода своей жизни.
Фредди перевернул страницу и сделал набросок ног Анжелики, желая иметь возможность провести ладонями по гладкой прохладной коже.
Леди Тремейн однажды сказала, что Анжелика влюблена в него. Фредди редко подвергал сомнению мнение любимой женщины, но именно это высказывание прозвучало, когда она уже решила помириться с супругом, а значит, хотела, чтобы Фредди тоже устроил свою жизнь. С кем угодно.
Если Анжелика и была в него влюблена, то уж точно не давала никакого повода так подумать. А если леди Тремейн и была права, прошло уже четыре года, слишком долгий срок, чтобы привязанность сохранилась.
Он перевел взгляд на Анжелику. Все ее внимание было поглощено книгой. Она даже делала какие-то заметки на полях. Нет, о соблазнении здесь и речи не было.
- Думаю, на сегодня достаточно, - сказал он. - Я выйду. Одевайся.
Анжелика не стала бы утверждать, что была влюблена во Фредди всегда. Всегда - это очень много, сюда входят и полузабытые годы детства. Нет, она точно знала, когда именно родилась ее любовь. Тогда ей было семнадцать лет, а ему - восемнадцать.
Он приехал домой на каникулы после первого года обучения в Крайст-Черч, а она осенью собиралась начать учебу в Леди-Маргарет-Холл. Растянувшись на одеяле неподалеку от него - Фредди как раз устроился рисовать на берегу реки Стаур, - она то задавала вопросы относительно Оксфорда, то безжалостно критиковала его работу. Анжелика сама не рисовала, но имела удивительно острый глаз и была чрезвычайно горда тем, что не кто иной, как она объяснила Фредди, что для изображения бликов используют не чисто белый цвет, а более светлый оттенок того цвета, который следовало подчеркнуть.
Анжелика ела персик, бросала камушки в реку и объясняла Фредди, что ему следует добавить синьки в зеленый цвет, если, конечно, он хочет передать глубокую зелень летней листвы. Она не знала, слышал ли он хоть слово из всего ею сказанного, потому что никак не отреагировал, а лишь, зажав в зубах одну кисточку, потянулся за другой.
В этот момент и ударила молния. Анжелика взглянула на юношу, своего старинного друга, словно видела его впервые, и ей страстно захотелось поменяться местами с кисточкой- почувствовать на себе его губы, язык, зубы.
Правда, хотя в их дружеском тандеме она всегда задавала тон и была уверена, что их дружба выдержит все советы и жесткую критику, которой она подвергала его работы, в качестве соблазнительницы она потерпела полный крах.
Фредди не замечал новых платьев и шляпок, которые она надевала только для него, не понимал, что ее попытки научить его танцевать связаны только с одним желанием - облегчить ему возможность поцеловать ее. А когда она начинала восторгаться другим мужчиной с единственной целью - вызвать в нем ревность, он лишь вопросительно смотрел на нее и спрашивал, не тот ли это мужчина, которого она не так давно терпеть не могла.
Конечно, лучше было бы признаться, и открыто заявить, что хочет за него замуж. Но чем более неудачными были ее робкие попытки завоевать сердце Фредди, тем больше ее охватывала робость. А когда она уже почти поверила, что он, похоже, не может испытывать романтическую привязанность к независимой женщине, он встретил великолепную и дерзкую леди Тремейн, которой было глубоко наплевать на любое мнение, кроме ее собственного.
Когда леди Тремейн оставила Фредди, решив воссоединиться с мужем, пришел шанс Анжелики. Он был в смятении. Он был очень уязвим. Ему нужен был кто-то, способный занять место леди Тремейн в его жизни, но, придя к нему, она совершила грубую ошибку - сказала: "Я же тебе говорила", и он недвусмысленно попросил оставить его в покое.
Анжелика оделась. Фредди ждал ее за дверью студии. За четыре года ее отсутствия он растерял детский жирок, который не покидал его даже в возрасте двадцати четырех лет. Конечно, он никогда не будет так идеально сложен, как Пенни, но, тем не менее, Анжелика находила его очень привлекательным.
Впрочем, когда он был значительно толще, она тоже находила его привлекательным.
- Могу я предложить тебе чашку чаю? - спросил он.
- Можешь, - ответила она, - но прежде всего я бы тоже хотела оказать тебе любезность. Фотографии картины готовы?
- Они еще в лаборатории.
- Давай посмотрим.
Студия Фредди размещалась на верхнем этаже, чтобы пользоваться преимуществами дневного освещения. А фотолаборатория находилась этажом ниже и размерами была чуть больше уборной. Внутри горел янтарно-коричневый свет, не оказывающий негативного воздействия на светочувствительные материалы. У одной стены стояли приборы для проявки пленки, к другой был придвинут большой рабочий стол. На полках виднелись бутылочки с химикатами.
- Когда ты устроил здесь лабораторию? - спросила Анжелика. Фредди начал заниматься фотографией после ее отъезда, точнее, после ухода леди Тремейн. Однажды он послал Анжелике свою фотографию, и она бережно хранила ее в своем дневнике.
- Точно не помню. Примерно в то же время, когда твой муж отдал Богу душу.
- Ты тогда прислал мне очень трогательное и теплое письмо.
- Я не знал, что сказать. Ты почти никогда не упоминала о своем муже в письмах.
Фредди обнял ее за талию и слегка подтолкнул вперед. Ей нравилось тепло его руки.
- Это был фиктивный брак, - с большим опозданием оказала она. - Мы с самого начала вели каждый свою жизнь.
- Я беспокоился о тебе, - тихо проговорил Фредди с тем внутренним достоинством, за которое она его так любила. - Еще совсем девчонкой ты говорила, что лучше останешься старой девой, чем женой, которая безразлична мужу.
Да, говорила, но ей не хватило мужества сдержать слово. Когда стало ясно, что Фредди по уши влюблен в другую, она вышла замуж за почти незнакомого мужчину и покинула Англию вместе с ним.
- Со мной все было в порядке, - сказала она резче, чем намеревалась. - Со мной и сейчас все в порядке.
Фредди ничего не ответил, словно не поверил ее заверениям, но не хотел об этом говорить.
Анжелика кашлянула и решительно сказала:
- А теперь покажи мне фотографии.
Фотографии размером четыре на пять дюймов были установлены на сушилке.
- Боже мой! - воскликнула Анжелика, остановившись перед фотографиями крыс. - Разве такое бывает?
Она заколола волосы на затылке, но узел, казалось, вот-вот развалится. Или это Фредди хотелось, чтобы узел развалился, и волосы шелковистой волной рассыпались по плечам? В воздухе стоял резкий запах проявителя и закрепителя, но Фредди стоял очень близко к Анжелике и ощущал тончайший пряный аромат ее туалетной воды.
- Ты бы слышала, как они визжали. Пенни пришлось дать пощечину одной из дам, чтобы остановить истерику.
- Не могу себе представить, чтобы Пенни ударил женщину.
- Уверяю тебя, у него неплохо получилось, - сухо сказал Фредди и сам удивился своему тону. - А вот и фотографии картины.
Анжелика склонилась над отпечатками.
- Я понимаю, что ты имеешь в виду, - сказала она. - Я встречала картину, похожую по стилю и исполнению. На ней была женщина-ангел в белом - большие белые крылья, белое платье, белая роза в руке. Мужчина на земле смотрел на нее.
- Надо же, у тебя великолепная память.
- Спасибо. - Анжелика улыбнулась. - Дома я посмотрю в дневнике - иногда, если произведение искусства производит на меня особенно сильное впечатление, я делаю записи.
Фредди представил, что она смотрит дневник в таком же виде, в каком читала "Сокровища искусства Великобритании" - обнаженная, непослушный локон, упавший на грудь, ласкает сосок, большой палец ноги чертит круги на простыне.
Их взгляды встретились.
- У тебя действительно все было хорошо? - услышал он собственный голос и, вздохнув, пожал плечами.
Ее глаза потухли.
- Как тебе сказать, не стану утверждать, что мне было очень больно, нет. Но вряд ли стоит иметь мужа только для того, чтобы считаться замужней женщиной. И в браке можно оставаться одинокой. Я уже начала наводить справки относительно аннулирования нашего брака, когда Жан Карло неожиданно умер. Больше я никогда не совершу такой ошибки.
- Вот и хорошо, - вздохнул Фредди. - Я рад, что ты мне, наконец, все сказала. Никогда больше не утаивай от меня правду.
- Не буду,- улыбнулась Анжелика. - У тебя еще есть вопросы, требующие честных ответов?
Фредди покраснел. Как можно спросить свою старейшую подругу, не хочет ли она лечь с ним в постель? Он мог легко представить, как она весело рассмеется в ответ: "Фредди, милый мой дурачок. Откуда эта дикая идея?"
- Да. Так ты чай пить будешь?
Анжелика на мгновение опустила глаза. Когда она снова посмотрела на него, ее взгляд ничего не выражал. Или в ее глазах мелькнула тень сожаления? Нет, наверняка Фредди это показалось.
- А у тебя кофе есть? - спросила она.
Глава 12
Вир надеялся приехать в Хайгейт-Корт до возвращения Эдмунда Дугласа. Так было бы проще вернуть в сейф зашифрованное досье и сделать слепок лежащего там ключа. К сожалению, когда он помогал супруге выйти из экипажа, посланного леди Вир, чтобы привезти их со станции, на пороге дома появился хозяин.
Эдмунд Дуглас не слишком изменился со дня своей свадьбы. Только в уголках глаз и рта появились морщинки, да темные волосы посеребрила седина. Во всем остальном он остался прежним - худощавым, стройным, подтянутым, хорошо одетым и очень красивым.
Увидев гостей, он остановился. По его глазам ничего нельзя было прочитать - как по глазам гадюки.
Вир внимательно наблюдал за женой. Впервые за последние десятилетия он не спал в поезде. Вместо этого он наблюдал за ней из-под ресниц.
Она опустила вуаль на шляпке, поэтому выражения лица он видеть не мог. Но большую часть путешествия она провела, глядя в окно, хотя вряд ли что-то там видела. И всю дорогу она судорожно сжимала и разжимала кулаки. Время от времени она качала головой, словно пыталась ослабить слишком тугой воротничок. А ее дыхание было хотя и тихим, но неровным.
Леди Вир была смертельно напугана.
Однако в момент появления Дугласа Виру показалось, что поднялся театральный занавес, и она начала играть свою роль.
- О, привет, дядя! - Элиссанда приподняла юбки, взбежала по ступенькам и поцеловала Дугласа в обе щеки. - Добро пожаловать домой. Когда ты вернулся? Надеюсь, путешествие было приятным?
Дуглас холодно взглянул на племянницу. От такого взгляда даже видавшие виды мужчины могли бы пасть духом.
- Мое путешествие было нормальным. Но вместо радостного воссоединения с семьей, которого я так ждал, я обнаружил дом пустым. Моя семья исчезла, а миссис Рамзи поведала мне о пирушках и прочих безумствах, предшествовавших вашему отъезду.
Элиссанда рассмеялась. Ее смех был чистым и звонким, а Виру почему-то пришло на ум сравнение с брызгами шампанского.
- Ах, дядя, ты же знаешь старушку Рамзи. Не было никаких пирушек и безумств. Леди Кингсли и ее друзья - в высшей степени воспитанные люди. Хотя, должна признаться, когда лорд Вир сделал мне предложение, я была настолько обрадована и взволнована, что случайно разбила бутылку с корабликом. - Она протянула ему руку с очень скромным обручальным кольцом и с гордостью объявила: - Ты смотришь на новую маркизу Вир, дядя. Позволь представить тебе моего супруга. - Она сделала Виру знак рукой: - Не стойте же там, милорд. Подойдите и познакомьтесь с моим дядей.
Леди Вир все еще считала его непроходимым идиотом. Будь она меньше смущена, меньше напугана и не так сильно пьяна, непременно заметила бы разницу. Весь предыдущий день и ночь он был вне образа. Но ему повезло. Она была смущена, испугана и пьяна.
Вир подбежал, перескакивая сразу через две ступеньки, и потряс руку Дугласа с энтузиазмом бассет-хаунда, треплющего старый носок.
- Счастлив познакомиться с вами, сэр.
Дуглас высвободил руку.
- Вы действительно женаты?
Вопрос был адресован племяннице, но Вир посчитал необходимым вмешаться.
- О да. Церковь, цветы, шампанское - и все, что полагается. - При этом он радостно хихикнул.
Супруга взяла его за руку.
- Ведите себя прилично, сэр. - Повернувшись к Дугласу, она серьезно проговорила: - Я приношу свои извинения, дядя. Но мы полюбили друг друга с первого взгляда и не могли ждать.
- Но мы сразу вернулись, чтобы лично сообщить вам приятные новости, - добавил Вир. - Откровенно говоря, леди Вир слегка беспокоилась, не зная, как вы меня примете. Но я заверил ее, что вы, безусловно, одобрите наш брак, принимая во внимание мое положение и связи. - Он слегка похлопал супругу по плечу: - Разве я был не прав, дорогая?
Элиссанда одарила его улыбкой, настолько яркой и чарующей, что целое поле подсолнухов непременно отвернулось бы от солнца и повернулось бы к ней.
- Конечно, вы были правы, дорогой. Я больше никогда не буду сомневаться в ваших словах.
- Где твоя тетя, Элиссанда?
Физиономия Эдмунда Дугласа оставалась непроницаемой. Но его тон... Он вроде бы говорил ровно, но в голосе чувствовалась чудовищная, едва сдерживаемая ярость.
- Она в Лондоне. Ждет в отеле "Браунз", твоем любимом, дядя.
Вир не мог представить, в каком состоянии были ее нервы. Она же не могла знать, что он подтвердит ее ложь. И, тем не менее, ничто в ее поведении не указывало на нервозность или неуверенность.
- На самом деле это я настоял, чтобы миссис Дуглас осталась в отеле и не стала подвергать риску свое здоровье, снова отправляясь в путешествие. Леди Вир со мной согласилась.
Дуглас прищурился. Его молчание таило ощутимую угрозу. Вир взглянул на жену. Она взирала на Дугласа с откровенным обожанием, словно тот только что пообещал сводить ее на парижский показ моделей Ворта.
Вир уже имел возможность убедиться, что его супруга - великолепная актриса. Но как бы хорошо она ни играла в его присутствии раньше, теперь со своим дядей она была воистину блистательна. Все, что маркиз видел до этого момента, было лишь репетициями, и только теперь на сцену, освещенную лучами прожекторов, вышла величайшая драматическая актриса. Зрители, затаив дыхание, замерли в креслах.
- Чего мы здесь стоим? - опомнившись, пробормотал Дуглас. - Давайте зайдем в дом и выпьем чаю.
Едва они расселись в гостиной, как лорд Вир начал демонстративно ерзать, причем всем как-то сразу стало понятно, чем вызваны его телодвижения. Спустя минуту он плотно сжал губы, словно стараясь таким образом успокоить свою пищеварительную систему и не позволить себе оскандалиться. Потом он вытер лоб и прохрипел:
- Надеюсь, вы меня извините. Мне надо... на минутку... я должен... - И он выбежал из комнаты.
Дуглас не проронил ни слова, как будто муж его племянницы был всего лишь назойливой мухой, которой хватило здравого смысла ретироваться. Однако Элиссанда сразу почувствовала себя хуже. Она была в такой панике, что даже его бессмысленное присутствие подбадривало ее.
Когда она обдумывала идею брака как пути к спасению, она не рассматривала вариант с бесполезным мужем, равно как и возможность встречи с дядей без соответствующей защиты. Но теперь она оказалась одна перед злобой, которая раньше была в основном направлена на ее тетю.
- Как тебе понравился Лондон, Элиссанда? - вкрадчиво спросил дядя.
В головокружительной суматохе последних тридцати шести часов она не обратила никакого внимания на Лондон.
- О, это большой, грязный, переполненный людьми, но все же замечательный город!
- Ты сказала, вы остановились в моем любимом отеле. Ты кому-нибудь из персонала говорила, что являешься моей родственницей?
Сердце Элиссанды трепетало, словно крылышки колибри, ужас был настолько сильным, что даже закружилась голова. До того как тетя Рейчел стала полным инвалидом, когда они пили чай всей семьей, он обращался к тете именно таким подчеркнуто ласковым, заинтересованным тоном и задавал вполне обычные, безобидные вопросы. Ответы тети становились с каждым вопросом все медлительнее и короче, словно с каждым из них из нее вытекала кровь, и, в конце концов, она замолкала, и на глаза наворачивались слезы.
После этого он провожал тетю обратно в ее комнату, а Элиссанда забивалась в самый дальний уголок дома или выскакивала во двор и убегала прочь, представляя себе, что больше никогда не вернется в этот страшный дом.
- Мне даже в голову не пришло, - проговорила она, - что ко мне отнеслись бы по-другому, если бы я упомянула твое имя. - "Не заламывай руки, Элиссанда. Они должны спокойно лежать у тебя на коленях". - Как это глупо с моей стороны!
- Ничего, ты молодая, еще научишься, - сказал дядя. - А твой новый муж, он хороший человек?
- Лучший из всех, - уверенно сообщила она. - Он добр и внимателен.
Дядя встал и подошел к окну.
- Честно говоря, я не знаю, что со всем этим делать, - задумчиво сказал он. - Моя маленькая девочка выросла и вышла замуж.