- Ты что творишь? - процедил сквозь зубы. Но я уже сошла с ума, мое тело пылало, я томилась, я плавилась.
- Поцелуй меня, а потом убей…
Но он исчез, просто вдруг оказался в нескольких метрах от меня.
- Иди к себе. Разговор окончен.
От разочарования я чуть не разрыдалась.
- Пошла вон! - Зарычал он и указал мне на дверь.
В этот момент он изменился, он превратился в того кем являлся на самом деле. Глаза стали красными, по лицу пробежали змейки ярко–бордовых вен, кожа посерела.
- Пошла вон или я клянусь, что и правда убью тебя!
От его рычания треснули стекла и осколки посыпались на пол. Я соскользнула с рояля и бросилась вон из залы. Только что я осмелилась играть с самой смертью.
И, похоже, я выиграла. Изгой больше не был бесчувственной машиной. Я разозлила его.
"Она тебя не боится!… Она не твоя!…Ты больше месяца рядом с ней!… Ты не мужчина!"…
Изгой в ярости разбил зеркало и, вытащив осколок из ладони, швырнул его на пол, раздавил носком элегантной туфли.
Проклятый демон прав - Диана его не боялась. Она затеяла странную игру, правила которой он не знал. А он любил играть в открытую. Он привык знать и понимать, что затеял противник. Для него жертва всегда была как на ладони. До сегодняшнего дня или вечера. А точнее до того момента как он увидел эту смертную в балетной студии. Когда Изгой заставил Диану танцевать он не предполагал, что движения ее хрупкого тела сведут его с ума, распалят, зажгут его ледяную кровь. Она танцевала так, словно слышала музыку, словно для нее она играла в этой зале, а ведь вокруг стояла гробовая тишина. Когда ее юбка взметнулась над стройными ногами, и Изгой увидел молочно белую кожу бедер, он понял, что испытывает - многовековой первобытный голод по женщине. В памяти всплыли картины насилия с полей сражения. Там он брал женщин силой, как и другие, но то была война. То были неписаные права победителя. А сейчас? Став воином смерти Изгой забыл о плотских желаниях. Он карал. Он исполнял приговор. Ничего личного. И он не воевал со смертными. Их женщины не интересовали его. Вообще. Они были бесполыми и безликими существами, иногда он их убивал. Быстро и молниеносно. Он не инквизитор, он - наемник. Его достоинство в том, что никто не мог убить быстрее и молниеносней чем Изгой. Он вырабатывал это, жуткое и вместе с тем поразительное, качество годами.
После того, как очнулся среди обугленных трупов на выжженной земле, и понял кем стал. После того, как хрипло прошептал "ДА" Асмодею. Жизнь заиграла иными красками. Она стала яркой, красочной и совершенно пустой. Асмодей дал ему учителя самого свирепого и безжалостного убийцу - Миху. Одного из первых палачей Асмодея, одного из основателей армии карателей. Миха не просто учил, он заставлял все запоминать на личном опыте. Он "убивал" Изгоя самыми изощренными способами, он никогда не давал ему поблажек. Тренировки превратились в нескончаемую пытку. Изгой оживал, слышал хруст срастающихся костей и шуршание обновленной плоти, он плевался собственными зубами и кашлял кровью. Но он учился и уважал своего учителя. Миха отдал ему все свои знания. Научил всему, что умел сам, всему, кроме одного. Только в одном Изгой уступал своему тренеру - он не умел быть хладнокровным. Он не мог убивать ради убийства, он воспринимал противника как живое существо, а не объект для уничтожения. Тогда Миха увез его в горы. Далеко на самую вершину Эвереста и оставил его одного. Выживать среди снежной пустыни. И он выжил. Какой ценой? Ценой собственной души, которую продал дьяволу. Там, выше, чем облака и сгустки тумана, царили иные законы. Законы выживания. И все способы были хороши. Там Изгой понял, что если не научится убивать с холодным сердцем и не дрогнувшей рукой - умрет сам или станет жертвой Иных. Нет более жутких тварей чем Иные. Это демоны изгнанные даже из ада, жуткие существа, принимающие любое обличие. Твари, умеющие заставить видеть то, чего ты больше всего боишься и питающиеся страхом и болью. Чем больше страдает жертва тем сильнее и могущественнее становится Иной, тем более чудовищный облик он принимает. Пропорционально страху. Изгой выжил. Чуть не остался без глаза, с изуродованным телом и заледенелой намертво душой он вернулся, и изменился. Он стал таким как Миха, даже сильнее собственного учителя. А потом Миха пропал. Асмодей собрал армию из тринадцати воинов смерти, одним из которых должен был стать учитель Изгоя. Ученик не поинтересовался судьбой Михи, но тот и сам выбивал из Изгоя все человеческие чувства, а особенно сострадание, он учил его быть машиной смерти и ученик превзошел самого учителя. Потом, спустя много лет, он узнал, что Асмодей изгнал Миху из своей армии и заменил его более молодым, более наглым и дерзким исполнителем Изгоем. Но нового карателя это не волновало. Он взял от Михи все, что тот смог ему дать. После жестоких уроков Изгой сам стал Иным в какой то степени.
И Палач привык к такой жизни, ему нравилось существовать без боли и чувств, ему нравилось быть самым сильным воином Асмодея. Людские привычки, желания отошли на второй план, а потом и вовсе забылись. Женщин в жизни Изгоя не было. Да и откуда им взяться? Он постоянно находился на задании с короткими перерывами. Изо дня в день, из года в год он убивал и человеческая жизнь, а так же жизнь бессмертных, потеряли свою ценность. Жертвы стали для Изгоя "объектами", никем. Он исполнял приговор и уходил, забыв, как их звали и как они выглядели. Времени на женщин не оставалось. А плотские желания он усмирял изнуряющими ежедневными тренировками. Асмодей был им доволен. Изгой получал титул за титулом, и премию за премией, он имел целое состояние и если бы решил отойти от дел, а точнее если бы Асмодей отпустил его, то Изгой мог безбедно жить в любом времени, которое выбрал бы сам.
А теперь? Теперь от него просили невозможного - играть кого то другого. Играть, а не воевать с открытым забралом. Например, насиловать эту девочку, чтобы она его боялась, манипулировать вампирами ради целей Асмодея и его Повелителя. Изгой не привык к этому. Только Асмодей знал куда надавить, он ясно дал понять Изгою, что незаменимых нет. Он вернул Миху, а это означало, что в армии карателей есть лишний. А кто этот лишний покажет время. Им запросто может оказаться Изгой и если Асмодей поймет, что Мстислав не справляется с заданием - он не задумываясь даст приказ об уничтожении.
Мстислав ударил кулаком по стене, и та треснула, расползаясь тонкими паутинками в разные стороны. Он сделает это. Он не человек и ему наплевать на чужие чувства. Он прежде всего Палач и это его работа… Или им обоим несдобровать, если Асмодей решит, что они не справятся с заданием - дважды думать не будет. Для Дианы лучше стать любовницей Изгоя, чем жертвой демона. Другого варианта нет, и не будет. Мстислав дурак, если хоть на минуту позволил себе думать иначе. У карателя нет чувств, нет эмоций. Так должен думать Асмодей, нет, не думать - проклятый демон не должен в этом сомневаться ни на секунду.
Изгой вышел из залы и уже через секунду стоял у спальни Дианы. Он заставит ее бояться, и она подчинится ему. У нее нет выбора, и у него тоже.
Он монстр и смертная должна об этом помнить всегда. Иначе она узнает, каким чудовищем может быть сам Асмодей. Уж лучше пусть это будет Изгой.
Мстислав постоял несколько секунд у дверей, а потом посмотрел на распахнутое в коридоре окно.
Уже через мгновение он стоял на подоконнике. Прокрался по крыше и проник в спальню Дианы через окно.
Девушка не закричала когда увидела его за легкой гардиной. Она лишь вздрогнула и выронила расческу.
Одним легким прыжком Изгой отсек ей пути к отступлению, решив что она сейчас рванет к двери. Но он ошибся, Диана и не думала бежать, она смотрела на него и не шевелилась. И он вспомнил, как вампир действует на простых смертных. Он мог заставить ее сделать все что угодно только усилием воли, Диана бессильна перед ним. Ему не нужно ее насиловать - он может ей приказать. Приказать все что угодно и она покорится. Но это хуже насилия. Это подло. Это насилие над ее волей. Для Изгоя это слишком. Он привык воевать. Бить, кромсать, уничтожать, а не опутывать и околдовывать. Он не обычный вампир, ему чужды эти глупые игры. И он не будет играть. Он будет самим собой.
Дьявол, до чего же трудно это сделать. Почему она молчит? Почему не кричит и не бьется в истерике? Почему не пытается сбежать? Почему, дьявол ее раздери, она не дает ему повод наброситься на себя?
Он вспомнил, как ее губы нежно касались его губ и вздрогнул. Ему не нравилась эта игра. Он хотел разозлиться, набросится на нее и смять, раздавить, но не мог.
***
Когда дверь в спальню распахнулась, я вскрикнула от неожиданности. Изгой стоял на пороге, и меня ужаснуло выражение его лица. Оно походило на маску. Ни одной эмоции и твердая решимость. Изгой сделал шаг ко мне, и я почувствовала, как сердце пропустило удар. А ведь я думала об этом, я даже хотела, чтобы он ко мне прикоснулся. Я представляла себе, как он меня поцелует, по–настоящему, поцелует так, как никто и никогда не целовал. Представляла, как его жесткие губы сомнут мой рот, а руки будут сжимать мое тело. Только сейчас это совсем не походило на мои фантазии. Особенно после того как он бросил мне безразличное:
- Раздевайся.
Как рабыне или бесхребетной подстилке, которой можно приказывать. Я отшатнулась от него и увидела ледяную усмешку на красивых порочных губах.
- Я сказал - снимай свои тряпки и ложись на постель. Не будешь дергаться, все произойдет быстро и не больно.
- Не надо…, - глупая и бесполезная просьба. Жалкая попытка предотвратить то. Что миновать уже было невозможно.
Он, осмотрел меня с ног до головы и вдруг резко разорвал корсаж моего платья до пояса. Я вскрикнула, хотела прикрыться, но он схватил меня за руки, и я увидела, как он смотрит на мою грудь. Как тогда, в ванной. Соски напряглись под его взглядом, несмотря на ужас, сковывающий мое тело. Пронзительной вспышкой взорвалась догадка - он пришел меня взять. Силой. Сегодня. Сейчас. От ужаса затряслись колени, я боялась пошевелиться. Если начну сопротивляться - он меня убьет?
Я снова попыталась прикрыться.
- Руки убери - скомандовал он и его глаза холодно блеснули.
- Пожалуйста, - прошептала я, меня трясло как в лихорадке.
Изгой подхватил меня за талию и швырнул на постель. Я закричала, попыталась перекатиться на бок и сбежать к двери, но он припечатал меня к матрасу и навис надо мной как каменная глыба. Мне стало страшно, жутко. От неминуемости того, что сейчас произойдет. Мне с ним не справиться. Словно в ответ на мои хаотичные мысли он властно сказал:
- Не дергайся. Если будешь лежать смирно, все произойдет быстро и не так уж больно.
А вдруг он решил убить меня? Задушить или загрызть? Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами.
- Пожалуйста, отпусти меня, - прошептала тихо, глотая вопли, подавляя в себе желание сопротивляться.
- Так надо, - сказал он, задрал мою юбку вверх и я поняла, что сейчас он предъявит свои права, возьмет меня силой хочу я того или нет. Буду сопротивляться или не буду, ничего не изменится. Точнее, если начну вырываться - он, наверно, меня ударит или убьет. Я осмелилась и посмотрела ему в лицо - красивое, бледное, но совершенно без эмоций. Разве так выглядит мужчина, если он испытывает желание страсть? Если бы Изгой начал целовать меня, прикасаться ко мне, я бы даже ответила ему, нет, я бы сама отдала ему все, что у меня есть. От одного его взгляда мое тело плавилось, а внизу живота разливалось тепло. Только не сейчас. Сейчас мне было настолько страшно, что мне казалось - я потеряю сознание. Я зажмурилась, прикусила губу. Пусть делает что хочет, только не убивает и не рвет мое тело клыками и когтями.
Изгой раздвинул мне ноги коленом, я услышала скрип змейки на его штанах. Он удерживал меня одной рукой, а другой приподнял под ягодицы и сделал резкое движение вперед. Я закричала от дикой боли, из глаз брызнули слезы. Изгой даже не дал мне опомниться, его член разрывал меня изнутри, растягивая совершенно сухую плоть и причиняя невероятные мучения. Я задыхалась, отпихивала его от себя, охрипла от криков и стонов.
- Пожалуйста, - прорыдала я, - я умоляю тебя, не надо… господи не надо…
. Он вздрогнул. Я почувствовала, как по его телу прошла судорога.
Он оставил меня резко, так же внезапно, как и вошел в меня. Я чувствовала, что мужчина сидит рядом и не решалась открыть глаза. Внутри жгло и болело. Не так я представляла себе своего первого любовника. Не так я хотела лишиться девственности. Я не могла сказать, что не с тем. Возможно Изгой был единственным, кто будил во мне женщину и жаркие желания, но не после того что произошло сегодня. Но хоть в одном он не обманул - это было быстро. Я приоткрыла глаза, припухшие от слез. Он сидел ко мне спиной, потом вдруг бросил мне полотенце
- Вытрись. Я не думал, что ты и правда девственница.
И все. Не извинений, не утешений. Как буд то не лишил меня только что невинности, не ворвался в меня грубо как насильник. Словно мы просто разговаривали. Машина. Робот.
Я сдвинула колени и повернулась на бок, подрагивая и пытаясь справиться с болью и разочарованием с диким чувством стыда. Меня словно выкатали в грязи. Так плохо мне еще никогда не было. Я тихо заплакала, натягивая дрожащими руками юбку на колени. Услышала, что он резко встал с постели и ушел. Теперь я уже не сомневалась - он зверь. Равнодушный, бесчувственный. Я для него всего лишь вещь, моя боль ничего для него не значит. Он раздавил меня морально. Просто растоптал. Даже ни разу не поцеловал, ни слова, ни ласки. Просто задрал юбку как солдафон, и изнасиловал. Показал мне, что я никто. Если это и есть секс, то это ужасно, это больно, это дико. Не о такой первой ночи с мужчиной я мечтала. С этим мужчиной. Я думала, что с любимым это прекрасно. Изгой показал мне, что я заблуждалась. Любить должны оба, а когда для твоего партнера ты просто вещь, то и относиться к тебе можно соответственно. Я зарыдала, завыла, уткнувшись лицом в подушку. Я для него ничего не значу. Наверное, если меня не станет, он даже не заметит. Я не поняла когда успела в него влюбиться. Прозрение наступило сейчас, когда он меня взял силой. А ведь ему было достаточно просто позвать меня, поманить пальцем и я бы отдалась ему сама. Я забилась в угол кровати и рыдала, раскачиваясь из стороны в сторону. Мне захотелось к маме. Чтобы она обняла меня, положить голову ей на колени и рассказать как мне больно. Как мне одиноко и страшно. Может, мне и правда было лучше умереть? Сгореть в том проклятом доме! А теперь меня ждет жалкая участь таскаться за Палачом, пока я не надоем ему. Я не понимала, за что он так со мной? Ведь это даже нельзя назвать сексом. Он не пошевелился во мне, просто вошел и вышел. Почему не закончил то, что начал? Почему оставил меня? Неужели мои слезы и мольбы? Только не для него. Такие как он не знают угрызений совести. Таких, как он, не пронять слезами.
Через несколько часов я немного успокоилась, приподнялась на постели и вдруг увидела, что дверь не заперта. И тогда я все поняла - Изгой больше не держит меня в плену, он предлагает мне уйти. Я свободна. Я ему не нужна. Никому не нужна. Я встала с постели, шатаясь подошла к окну, распахнула настежь, взобралась на подоконник и распахнув руки как крылья шагнула вниз…
Изгой смотрел на закат, сосредоточенно, напряженно, слегка прищурив странные фиолетовые глаза, ставшие почти черными. Неподвижный, как мраморная статуя. Только ветер трепал длинные белые волосы. С виду он казался спокойным, лишь сильно стиснутые челюсти и сжатые кулаки выдавали его истинное состояние.
Изгой не понимал, что с ним происходит, но у него болело сердце. Впервые за пятьсот лет. Впервые с тех пор как он вернулся с царства Иных. Оно по–настоящему болело. Как когда то, когда он был человеком. Палач никогда не задумывался над своими поступками. Никогда не анализировал ничего, кроме плана исполнения задания. Он никогда не испытывал угрызений совести. А еще он ни разу не слышал, что бы его молили о пощаде. Смертные просто не успевали и рта открыть, а бессмертные пытались бороться за свою жизнь. Он не давал им шанса заговорить. Никому из них. И он никогда не смотрел в глаза своей жертвы. Этому его научил Миха. Не смотреть. Рубить и резать, не задумываясь. Всю мыслительную работу за него выполнили Судьи. Это они думали, прежде чем вынести приговор. Изгою нет до этого дела.
Так было всегда. Но не сегодня. Сегодня он по–настоящему почувствовал себя чудовищем. Тварью. В ушах стоял голос Дианы "Пожалуйста, не надо"… И он вдруг отчетливо увидел то лицо, о котором запретил себе вспоминать. Возможно, когда то именно так умоляла Анна своих палачей не рвать ее тело и его растерзанная мать над которой глумились солдаты Максимилиана. Она тоже умоляла их остановиться и пощадить. Как Диана.
Его напряженный, изнывающий член внутри ее тела обмяк, как только он посмотрел в ее глаза, эрекция пропала. Он не смог.
Он будет помнить выражение ее глаз всегда. Этот образ врезался в его память. Дикий страх и отчаянье, запах боли и одиночества. Запах обреченности. Он привык к смраду смерти и гнили грешных душ своих собратьев, но не к страданиям. Это потрясло его. Это вызвало боль. Тупую, пульсирующую боль и воспоминания. Из прошлой жизни. Воспоминания, которые он похоронил настолько глубоко, что думал - они уже не воскреснут. Там он был другим. Он улыбался, он любил, он жил и дышал полной грудью, а еще - там он познал боль утраты, горечь потери и ненависть. Все вернулось с новой силой. Поглотило его, сожрало за одну секунду, отразилось в золотистых глазах смертной девушки. Как в зеркале, где он видел свое чудовищное отражение монстра. Того кем он стал. Нет. Он не исполнитель - он монстр. Жуткий, бесчувственный монстр.
Изгой закрыл глаза и почувствовал, как ногти впиваются в огрубевшую кожу ладоней.
Снова ее лицо перед глазами. Бледное, с гримасой боли и унижения. Да, по - началу он хотел ее. Хотел так сильно, что похоть затмила все другие чувства, а вздыбленный член приносил физические страдания. До того момента как не посмотрел в ее глаза и увидел там ужас. Он внушал ей дикий ужас.
И внутри что то щелкнуло, он, словно выключился. Черная пелена безумного плотского желания тут же растворилась в жестокой реальности. Он умел владеть своим телом всегда. Даже сейчас мозг тут же подал сигнал об отступлении. Возбуждение спало. Исчезло. Осталась горечь и пустота. Изгой никогда не занимался сексом с девственницами. И в человеческой жизни у него не было девушки, невесты. Вечный солдат. Вечный воин. Всегда все второпях - и на войну, в очередное сражение. Мало что изменилось с тех пор. Только его силы, которые удесятерились и его способности. Он не слыл хорошим любовником, он не умел быть нежным и он никогда не соблазнял представительниц слабого пола. Он имел дело со шлюхами. Платил, удовлетворял физическую потребность и забывал о них как о съеденном ужине.
Никогда не чувствовал ничего похожего на то, что испытывал к Диане. С самого первого дня как ее увидел, она разбивала привычные устои жизни Палача. Когда накрыл ее тело своим и яростно вошел в него, помня, что именно нужно делать с женской плотью, чтобы она принесла удовольствие, он вдруг понял, что это неправильно. Вот так как он сейчас делает - неправильно. Что то не так. Он причиняет боль. Не только физическую. Он топчет ее морально. И Изгой отступил.