- Но ты не на ужине, - возразил он. - Ты как безумная бегаешь по гостинице.
- Потому что они сбежали, - пояснила она. - Дамы. Стоило мне отвернуться, как они сбежали.
- Учитывая изматывающую поездку, которую они пережили сегодня днем, в этом нет ничего удивительного. Оливия, в самом деле, тебе ведь известно, что антиквариат нуждается в бережном обращении.
- Они не антиквариат! - возразила она. - Это две проказливые женщины, совсем еще не дряхлые, и они отправились блуждать в ночи. - Оливия взмахнула руками в своей обычной манере, и ее нежная пышная грудь всколыхнулась самым соблазнительным образом.
Лайл попытался отвести взгляд, но он устал, и это оказалось непосильной для него задачей.
- Они вбили себе в головы, что необходимо посетить кафедральный собор, - говорила Оливия, - поскольку они не были там со времен пожара. И пожелали осмотреть усыпальницу.
Лайл отвлек свой разум от созерцания ее плоти. Он помнил, что некий безумец два года назад устроил пожар в Йоркском соборе. Среди обломков обнаружили большую усыпальницу под клиром.
- Им захотелось поползать в недрах сгоревшего собора? - уточнил Лайл. - Ночью? Это даже по твоим меркам - безумие!
- Не поползать, - возразила Оливия. - Это не так, как у тебя с твоими гробницами. Они хотят, чтобы у них кровь в жилах стыла. Пепелище ночью представляет собой неотразимое зрелище. И, что удобно, всего в нескольких минутах ходьбы отсюда. Они давным-давно должны были вернуться.
- Я их разыщу, - сказал Лайл.
Будь они прокляты! Он умирал с голоду. От недосыпания он почти бредил наяву. И вот теперь ему предстоит бродить по улицам Йорка, разыскивая двух безумных старух.
- Я сама их найду, - заявила Оливия. - Это моя проблема и моя вина, что позволила им обмануть себя. "Хорошая ванна и сон - это все, чего я хочу". - Она мимикой изобразила леди Купер. - Противные обманщицы. Они знали, что именно этим я и займусь. Мне надо было сообразить. Они вздремнули перед завтраком. А потом вечером. Они прекрасно отдохнули и до краев полны энергии. Мне следовало заподозрить, что они что-то затевают. Я виню только себя. Возьму несколько лакеев и найду их.
- Без меня ты не пойдешь в сгоревшую церковь посреди ночи! - отрезал Лайл. - Я привык лазить по гробницам и храмам в темноте. А ты - нет.
- Тебе нужна ванна, - заспорила Оливия. - От тебя несет конским потом.
- Я хочу принимать ванну спокойно, - ответил он. - Я хочу спокойно есть свой ужин. Ничего не имею против ночного сна. Пока эта парочка рыщет на свободе, ничего из вышеперечисленного мне сделать не удастся.
- Я сама в состоянии…
- Знаю, знаю, - перебил ее Лайл. - Мы пойдем вместе, но тебе придется переодеться в более практичную одежду.
- Нет времени!
- Если они погибли, то останутся мертвыми и к тому времени, когда мы туда доберемся, - сказал он. - Если они всего лишь в беде…
- Всего лишь?
- Или неприятностями только запахло, что наиболее вероятно, то осмелюсь предположить, что наши леди выживут еще четверть часа. Они не более хрупкие, чем дикий вепрь.
- Лайл!
- Ты не сможешь карабкаться среди обуглившихся руин, разыскивая их, в таком платье, - сказал он. - Позволь Бейли переодеть тебя во что-то менее… менее… - Он жестом указал на ее оголенную грудь. - Менее воздушное. Но поторопись. Я даю тебе четверть часа, не больше. Если ты не будешь готова, я ухожу без тебя.
Пятнадцать минут спустя
- В брюках? - сурово сказал Лайл.
Оливия выскочила из дверей как раз вовремя. Он стоял уже на мостовой, готовый уйти без нее. Все в точности так, как и подозревала Оливия.
- Ты велел мне надеть что-то более практичное, - ответила она, все еще не в силах отдышаться после поспешных сборов. - Мне ни за что не удалось бы пролезть в платье в узкие места.
- Ты не полезешь ни в какие узкие места.
- В наши дни для женщин повсюду узкие места, - сказала она. - Однако в моде нынче модели более широкие. Мои рукава размером с маслобойку. Уверена, что прабабушке было намного легче разгуливать в кринолине.
- Если бы ты осталась на месте и позволила заняться поисками мне, тебе не пришлось бы втискиваться в одежду, которая не предназначена для женских форм.
- Ясно, - заключила Оливия. - Ты считаешь, что мой зад чересчур велик.
- Я такого не говорил! - возмутился Лайл. - Ты сложена иначе, чем мужчина. Никто не примет тебя за мужчину. Боже, у меня нет времени на подобную чепуху!
Он отвернулся и зашагал по улице.
Оливия пошла следом.
Лайл был в ужасном настроении, и Оливия понимала, что отчасти виновата в этом она. Она разбудила его ни свет ни заря после долгого и утомительного дня… после невероятно волнующего эпизода… о котором ей и думать не хотелось. Оливия сердилась на него и была расстроена по непонятной даже для себя причине.
То, что она сделала сегодня утром, было равносильно пощечине и побегу. Хорошо обдуманный недобрый поступок. И она оказалась в проигрыше, что случалось с ней крайне редко, а она не любила проигрывать.
- Идея не в том, чтобы сойти за мужчину, - начала она. - Я оделась ради удобства и комфорта. Ты велел надеть что-то практичное, а женские наряды непрактичны. И с каждым годом становятся все более непрактичными. Кроме того, разумный человек сообразил бы, что женщине невозможно сменить одно платье на другое за четверть часа. Тебе повезло, что я не спустилась в одной нижней сорочке.
- Как будто я тебя в сорочке не видел, - заметил Лайл.
- Если ты намекаешь на прошлую ночь, то это была моя ночная рубашка, - фыркнула Оливия. - И давай не будем говорить о прошлой ночи. Я не готова.
- А мне показалось, что это была сорочка.
- Значит, ты видел не так много сорочек, если не понимаешь разницы.
- Я мужчина, - заявил Лайл. - Мы не придаем значения мелким деталям женских туалетов. Мы замечаем лишь, много или мало на женщине одежды. По моим наблюдениям, на тебе было очень мало одежды.
- В сравнении с кем? - не унималась Оливия. - С египтянками? Они, кажется, склонны к крайностям. Они либо полностью закутаны до самых глаз, либо пляшут в одних колокольчиках. Дело в том…
- Сюда, - перебил ее Лайл, поворачивая на Сент-Хелен-сквер.
Площадь была шире, чем Кони-стрит, и не такая мрачная.
Проходя "Таверну Йорка", Оливия посмотрела наверх. На фоне неба, освещенного расплывчатыми пятнами звезд, вырисовывались темные силуэты зданий.
В следующее мгновение они уже пересекли площадь, свернули ненадолго на Блэйк-стрит, затем - на Стоунгейт и на узкую Йорк-лейн.
- Все дело в том, - сказала Оливия, - что женщинам следует разрешить носить брюки в подобных случаях.
- Все дело в том, - возразил Лайл, - что женщины не должны попадать в ситуации, которые требуют ношения брюк.
- Не будь ханжой. Тетя Дафна носит брюки.
- В Египте, - подчеркнул он. - Где женщины действительно носят одеяния наподобие шаровар. Но эта одежда не облегает фигуру, и поверх этих шаровар они носят многослойную одежду. Если бы ты надела такие брюки в Каире, тебя бы арестовали за непристойное поведение и высекли кнутом.
- Должна признать, что брюки немного тесноваты, - сказала Оливия. - Не знаю, как мужчины терпят это. Они натирают в чувствительных местах.
- Не говори о своих чувствительных местах, - предостерег Лайл.
- Я должна о чем-нибудь говорить, - сказала Оливия. - Один из нас должен постараться развеять тяжелое уныние от твоего общества.
- Да, ну что ж… - Лайл остановился. - О, черт, Оливия… Что касается прошлой ночи… когда ты пришла к моей двери…
Оливия тоже остановилась, сердце бешено колотилось в груди.
- Это была ошибка, - произнес Лайл. - Очень серьезная ошибка, во всех отношениях. Прости.
Он прав, сказала себе Оливия. Это ужасная ошибка со всех точек зрения.
- Да, - произнесла она вслух. - Так и есть. Но это не только твоя вина. Я тоже прошу прощения.
У Лайла был такой вид, словно у него камень с души свалился.
Оливия сказала себе, что ей тоже стало легче.
- Ладно, - кивнул Лайл, - значит, выяснили.
- Да.
- Просто чтобы внести ясность: ты все также невыносима, и я не прошу прощения за то, что отругал тебя, - заметил Лайл.
- Я понимаю и тоже не извиняюсь за сказанные слова.
- Что ж, очень хорошо.
Они пошли дальше.
Лайл никогда прежде не испытывал неловкости в ее обществе. Вот что значит пересечь черту, которую не следовало переступать. Он принес извинения Оливии, но не мог извиниться перед Рэтборном и не мог избавиться от ощущения, что предал его. Не мог избавиться от чувства, что совершил нечто непоправимое. Он открыл ящик Пандоры, и теперь…
- Пятнадцать минут, - прервал его размышления голос Оливии. - Только мужчина сочтет это разумным количеством времени.
- Ты прекрасно понимаешь, что я рассчитывал на то, что ты не успеешь, - ответил Лайл.
- А ты прекрасно знал, что я в лепешку разобьюсь, но сделаю это, - проговорила она. - Поначалу мы немного запаниковали. Бейли не могла отыскать мои брюки, и я подумала, что придется взять штаны Николса.
Лайл посмотрел на нее. Она ничуть не походила на мальчишку. Или походила? И не его ли походку она сейчас изображает?
- На тебя и в самом деле смешно смотреть, - проговорил он.
- О, я понимала, как трудно тебе будет удерживаться от смеха, - сказала Оливия, - но это первое, что пришло мне на ум, когда мы не смогли найти мои вещи. Потом, когда Бейли освобождала меня от платья и нижних юбок и втискивала меня в брюки, я представляла себе, что могло бы случиться.
Лайл представил себе, как горничная раздевает Оливию и помогает натянуть узкие брюки.
Ящик Пандоры.
Однако такие мысли вовсе не опасны. Он мужчина. У мужчин всегда бывают непристойные мысли. Это совершенно естественно и нормально.
- Он поднял бы шум, - продолжала Оливия, - и мне бы пришлось его отвлечь, пока Бейли оглушит его ударом. Потом мы забрали бы его брюки. А после моего ухода Бейли перевязала бы его рану и объяснила бы ему, почему без этого нельзя было обойтись.
- Почему бы тебе не сидеть спокойно в Лондоне и не писать пьесы для театра? - спросил Лайл.
- Лайл, подумай головой, - произнесла она. - Если бы во мне присутствовала хоть капля таланта сидеть спокойно за столом и писать, я бы тихонько уцепилась за первого же джентльмена, с которым обручилась, вышла бы замуж, завела бы детей и исчезла в том безымянном полусуществовании, в котором пропадают остальные женщины. - Оливия снова начала жестикулировать. - Почему женщины должны сидеть тихо? Почему должны становиться маленькими спутниками, каждый из которых прикован к собственной орбите и вращается вокруг планеты под названием Мужчина? Почему мы не можем сами быть планетами? Почему мы должны быть спутниками?
- Выражаясь астрономическим языком, - заговорил Лайл, - все эти другие планеты, в свою очередь, вращаются вокруг Солнца.
- Ты всегда воспринимаешь все буквально? - возмутилась Оливия.
- Да, я абсолютно лишен воображения, а ты обладаешь потрясающей фантазией. К примеру, я вижу собор, который высится впереди, за теми зданиями. А что видишь ты?
Оливия посмотрела в конец Стоунгейта, где на фоне ночного неба высилась черная башня.
- Я вижу призрачные развалины, смутно виднеющиеся в узком проулке, огромный черный остов на фоне усыпанного звездами ночного неба.
- Я не уверен, что это развалины, - отозвался Перегрин, - но мы скоро увидим.
Буквально через несколько шагов они оказались в конце Стоунгейта, вошли в переулок и вступили на темную территорию призрачных развалин или, это уж как кому покажется, слегка обгоревшего Кафедрального собора Йорка.
Лайл полагал, что слабый мерцающий свет за витражным окном добавит "призрачности" для Оливии. Для него же это был просто признак жизни.
- Похоже на чей-то дом, - проговорил он. - Все равно я бы не стал медлить, чтобы войти. - Из кармана своего плаща Лайл извлек трутницу и огарок свечи.
- У меня есть спички, - подсказала Оливия.
- Грязные, мерзко пахнущие палки, - покачал головой Лайл, высек искру и зажег короткий огарок.
- Они отвратительны, - согласилась Оливия, - но никогда не знаешь, когда они пригодятся.
- Они годны для тех, кто привык, что слуги разводят для них огонь, - сказал Лайл. - Любой сведущий человек с помощью трутницы может высечь искру с той же легкостью и скоростью, но гораздо безопаснее.
- Большинство людей не станут высекать искру с десятитысячной попытки только для того, чтобы доказать, что они на это способны, - заметила Оливия.
- Я не пытался… Господи, ну почему я позволяю тебе дразнить меня? Ты можешь просто держаться рядом? Мы не знаем, сколько там мусора.
- Из-за того, что я втиснула свой гигантский зад в мужские штаны, не следует думать, что мой мозг сжался до размеров мужского, - заявила она. - Я прекрасно сознаю, что свеча есть только у тебя, и вовсе не стремлюсь споткнуться об обломки собора. Здесь жутко темно и тихо, правда? Лондон ночью такой же шумный, как и в дневное время. И гораздо лучше освещен. Но здесь все сосуществует в гармонии: средневековая церковь, средневековая тьма и гробовая тишина.
Как оказалось, вход был расчищен. Но пройти вглубь они не успели. Они только пересекали южный трансепт, как к ним навстречу поспешил мужчина с фонарем.
- Простите, господа, - сказал он. - Посетителям после наступления темноты вход воспрещен. Знаю, некоторым по душе задумчивая атмосфера или хочется испугаться без памяти…
- Мы не для посещения, - заговорил Лайл. - Мы просто пришли…
- Приходите днем. Здесь, конечно, много рабочих, я признаю, но им нужно все вычистить, прежде чем мы возьмемся за дело. И еще этот вопрос с усыпальницей, все нас изводят просьбами взглянуть на нее.
- Это не…
- Не могу сказать, сколько ученых здесь было, подсчитывающих и спорящих. Последнее, что я слышал, - устранение ущерба будет стоить сто тысяч фунтов, но это не включает гробницу. Поскольку они не решили, что с ней делать. По меньшей мере половина ученых говорит, что ее следует раскапывать, а вторая половина выступает за то, чтобы оставить все как есть.
- Это не…
- Возвращайтесь завтра, господа, и кто-нибудь вам с радостью покажет все, ответит на ваши вопросы, расскажет, почему они спорят о том, где норманнский стиль, где - перпендикулярный. - Мужчина стал подталкивать их в сторону двери.
- Мы ищем двух леди, - громко сказал Лайл, предположив, что сторож не только болтлив, но и слегка глуховат.
- Леди? - Мужчина перестал махать фонарем в сторону двери.
- Моих тетушек, - проговорила Оливия голосом, ужасно напоминающим голос мальчишки-подростка. Подражание легко удавалось ей.
Лайл бросил взгляд в ее сторону. Ей всегда надо было приврать.
- Одна вот такого роста, - Лайл держал руку на уровне уха Оливии, - а вторая - немного ниже. Они хотели осмотреть церковь, и особенно усыпальницу.
- О да, в самом деле, - сказал сторож. - Я предложил им прийти завтра. Это вовсе не безопасно, я предупредил их, но они слушать не хотели. Прежде чем я понял, что происходит, я уже указывал им дорогу и отвечал на вопросы. Но, сэр, меня не нанимали для экскурсий по ночам, и больше никаких исключений я не сделаю.
- Разумеется, нет, - согласился Лайл. - Но возможно, вы сумеете нам подсказать, когда они ушли?
- Не более десяти минут назад, я уверен. Может быть, четверть часа, в точности не припомню. Но они очень спешили, сказали, что утратили всякое представление о времени.
- Они, случайно, не сказали, куда направляются? - спросил Лайл.
- В "Георг" на Кони-стрит, как они сказали. Они еще спрашивали меня, как скорее туда добраться. Говорили, что опаздывают на ужин.
- Если они ушли десять минут назад, мы должны были встретить их, - сказал Лайл.
- Они могли пойти другой дорогой, - ответил сторож. - Вы пришли со стороны Стоунгейта?
- Да. А они…
- Я объяснил им, что это название происходит от камня, привезенного для строительства собора, - поделился сторож. - Его везли баржами по воде и выгружали на Стоунгейте, ниже Гилдхолла.
- Вы думаете…
- Им было интересно узнать, что писатель Лоренс Стерн в свои холостяцкие дни жил на Стоунгейте.
- Думаете, они пошли другой дорогой? - торопливо спросил Лайл.
- Возможно, они по ошибке свернули на Литл-Стоунгейт, - сказал сторож. - Надеюсь, леди не заблудились. Я проследил, чтобы они благополучно вышли из церкви. Даю вам слово. Выход вообще-то плохо освещен, а со всеми этими обломками вокруг очень легко…
Его слова прервал вскрик.
Лайл повернулся в сторону звука. И ничего не увидел. Потом он понял, что там, где должна была стоять Оливия, пусто.
- Оливия! - крикнул он.
- Ой, ой! - послышался ее голос. - Черт побери! - добавила она, вспомнив, что выдавала себя за мальчишку. - Я здесь! - Голос ее дрожал. От боли на глаза навернулись слезы, и ей хотелось заплакать, но больше всего - от раздражения. Она не видела возможности достойно выйти из этой ситуации.
- Где?
Свет свечи и фонаря блуждал по грудам обломков.
- Здесь, - повторила она.
Наконец свет пролился на нее, лежащую в унизительной позе задом кверху на куче хлама, камней и всякой прочей ерунды, о которую она споткнулась. Когда мужчины подошли ближе, Оливия увидела, что это был совсем небольшой холмик. Но, как и маленькая ямка, которая погубила Меркуцио, для нее этого оказалось достаточно. Она сильно ударилась коленом и упала на локоть, боль от которого резко отдавалась вверх по руке. Но эту боль нельзя было сравнить с тем, что она ощутила при попытке подняться.
Лайл передал свечу сторожу и присел на корточки рядом с ней.
- Вот поэтому я запрещаю им ходить ночью, - заговорил сторож. - Можно споткнуться и раскроить себе череп. Даже в дневное время нужно следить, куда идешь.
- Отойдите немного назад, - сказал Лайл. - И держите фонарь повыше.
Сторож отступил и сделал так, как ему было сказано.
Подавив стон, Оливия ухитрилась немного повернуться. Ей было безразлично, что видит Лайл, но она не хотела, чтобы на ее зад пялился сторож.
- Где твоя шляпа? - спросил Лайл тихим голосом.
- Не знаю.
- Крови, кажется, нет, - подытожил он, коснувшись пальцами ее туго заколотых волос.
- Я упала на руку.
- Если бы не это, ты разбила бы себе голову.
- С моей головой все в порядке.
- Это спорный вопрос.
- Моя нога… Я не могу подняться.
- Я готов тебя задушить, - сказал Лайл. - Говорил же тебе…
- Держаться рядом. Знаю. Но я совсем немного сдвинулась в сторону, хотела только быстро осмотреться, пока он нас не выставил. А потом…
- Ты оступилась.
- Я не сильно ударилась, но не могу встать на правую ногу. Кажется, я вывихнула лодыжку. Помоги мне встать, пожалуйста, а?
- Что-нибудь сломано, будь оно неладно?
- Не думаю. Только нога. Она не слушается и ужасно болит, если я пытаюсь встать на нее.