Лайл осознал, что это был первый приличный ужин, который довелось ему отведать с тех пор, как он уехал из Лондона. Цивилизованный ужин за настоящим столом, с застольной беседой в разумных пределах. Это был также первый ужин, возглавляемый им в одном из своих родовых поместий.
Ко времени, когда он и дамы поднялись из-за стола и собрались у камина, суматоха прошедшего дня немного улеглась. Но не полностью. Ему не давало покоя то, что произошло у них с Оливией, когда он едва не потерял контроль над собой. Лайл никак не мог понять, каким образом ее план позволит ему вернуться в Египет к весне. Однако благодаря работе, за которую ему хватило ума взяться, он немного успокоился.
Его обычным средством от смятения или огорчения любого рода был труд. Измеряя, подсчитывая, делая записи и зарисовки, Лайл был на знакомой мирной территории даже здесь, в этом примитивном захолустье и в этом злосчастном климате.
Когда он сосредоточился на знакомых задачах, замешательство и раздражение утихли.
И за это время, как он теперь обнаружил, ураган по имени Оливия изменил окружающую атмосферу. Она, само воплощение беспорядка, создала спокойствие.
Слуги занялись своими обычными делами, и за несколько часов замок стал выглядеть жилищем, а не безлюдной крепостью.
Оглядываясь по сторонам, Лайл видел, как везде водворяется порядок. Он уже забыл, каково это. Еда подействовала умиротворяюще, и вино, разумеется, сделало все еще более приятным. Даже гарпии стали более забавными и менее сердитыми.
К настоящему моменту они уже напились, но это было в порядке вещей. На какое-то время они замолкли, потому что Оливия читала одну из историй кузена Фредерика о замке Горвуд.
В этих историях присутствовали самые разные призраки. Там был труп, замурованный в стену, - предатель, которого подвергли пыткам в темнице. Он блуждал по подвалу. Имелась также убитая горничная на сносях. Она показывалась в кухонном коридоре после свадеб и рождений. Была леди, которая появлялась на галерее менестрелей когда ей заблагорассудится, и рыцарь, который в определенные дни бродил в часовне второго этажа.
Теперь Оливия дошла до призраков, которые слонялись по крыше.
- "Семеро мужчин, которых обвинили в том, что они замыслили злодейское убийство, были приговорены к казни через повешение, утопление и расчленение, - читала она. - Громко протестуя и заявляя о своей невиновности, они потребовали возможности доказать ее посредством испытания. К всеобщему удивлению, лорд Далми согласился. Он приказал отвести их на крышу южной башни и предложил им доказать свою невиновность, перепрыгнув расстояние между северной и южной башнями. Тот, кому это удастся, будет объявлен невиновным. Некоторые сторонники лорда Далми запротестовали. Они говорили, что его сиятельство слишком снисходителен. Никто не сумеет перепрыгнуть. Они разобьются о землю и умрут на месте. За содеянное эти люди заслуживают медленной и мучительной смерти. Но во владениях лорда Далми его слово было законом. Один за другим мужчины поднялись на парапет. Один за другим они прыгнули навстречу свободе. И один задругам шестеро встретили свою смерть".
- Шестеро? - уточнил Лайл.
- "Один из них не умер, - прочитала Оливия, - и лорд Далми сдержал свое слово. Этого человека объявили невиновным и освободили".
- Этот бедняга выжил после падения с высоты в сто шесть футов? - рассмеялся Лайл.
- Нет, он перепрыгнул, - сказала Оливия.
- Должно быть, у него были поразительно длинные нога, - отметила леди Уиткоут.
- Ты знаешь, что говорят о длинноногих мужчинах? - хихикнула леди Купер.
- Не о ногах, Агата, - поправила ее леди Уиткоут. - О ступнях. Как говорится, большая ступня, большой…
- Это физически невозможно, - заметил Лайл. - Этому человеку пришлось бы отрастить крылья.
- А какое расстояние между башнями? - спросила Оливия. - Ты уверен, что проворный человек не смог бы перепрыгнуть?
- Нет ничего лучше проворного мужчины, - мечтательно произнесла леди Купер.
- Ты помнишь лорда Ардберри?
- Как можно забыть?
Лайл встретился глазами с Оливией. Она давилась смехом, так же как и он.
- Он тщательно изучал этот вопрос, - сказала леди Уиткоут. - С тех пор как побывал в Индии. Говорил, есть какая-то секретная книга.
- Я думала, это была священная книга, - сказала леди Купер.
- Может быть, и то и другое. В любом случае именно поэтому он выучил санскрит.
- Хотя ничего читать было не нужно, ни на каких языках. Ты видела его коллекцию рисунков.
- Они стоили тысячи слов, каждый из них.
- Такие же занимательные, как и гравюры Юджинии.
- Какие гравюры? - спросил Лайл.
- Ты их никогда не видел? - удивилась леди Купер. - Я думала, что в свое время все мальчишки Карсингтонов открывали их для себя. Весьма познавательные.
- Формально говоря, я не Кар…
- Правда, Агата, - перебила леди Уиткоут. - Можно подумать, лорду Лайлу нужно чему-то учиться. Молодому человеку почти двадцать четыре, и он живет там, где нагие девушки пляшут на улицах, а мужчины заводят гаремы. Кто его знает, может, у него свой гарем и он перепробовал все четыре сотни позиций.
- Миллисент, тебе прекрасно известно, что их не четыреста. Даже лорд Ардберри признавал, что номер двести шестьдесят три и номер триста восемьдесят четыре физически невозможны для тех, у кого есть позвоночник.
- Какие гравюры? - повторил Лайл, глядя на Оливию.
- Гравюры прабабушки, - ответила она скучающим голосом, опустила книгу и встала с кресла. - Я поднимусь на крышу, подышу свежим воздухом. Заодно хочу поглядеть, насколько велико расстояние между башнями. - Оливия прихватила шаль и выскользнула из комнаты.
Думать об этом было в высшей степени мучительно.
Она изучила гравюры прабабушки и с нетерпением ожидала возможности применить на опыте полученные знания. Но она целовалась с несколькими мужчинами, позволив им некоторые незначительные вольности, и была разочарована. Это немного возбуждало, но в основном из-за осознания того, что она ведет себя непозволительно.
Теперь вернулся Лайл, вполне зрелый мужчина, который, вероятно, обучался поцелуям у восточных наставниц. Он наверняка обратился к экспертам в этом вопросе. И практиковался. Старательно.
Оливия понимала, почему леди так много говорили об этом, и почему прабабушка так любила своего первого и единственного мужа, и почему она стала такой веселой вдовой.
Не ради приятного возбуждения.
Страсть.
Страсть не требует любви, говорила прабабушка. Но любовь является восхитительной приправой.
Все это очень хорошо, но страсть лишает человека покоя и делает раздражительным без причины. Поскольку Оливии довелось впервые познать это чувство с Лайлом, ей приходится справляться с неразделенной страстью, и это самое неприятное.
Она взбиралась все выше и выше, удивляясь тому, куда исчез весь холодный воздух. На лестничных пролетах дул ветер, но при ее взволнованном состоянии он был как горячее дыхание пустыни.
Круг за кругом она поднималась выше и выше: миновала второй этаж, потом третий, где раньше размещался гарнизон, а теперь были комнаты слуг, и наконец вступила на последний этаж, открыла маленькую дверь и вышла на крышу.
Она прошла к стене, положила на нее руки, закрыла глаза и глубоко вдохнула. Воздух был прохладным, чудесно прохладным, здесь царила тишина, вдали от всех разговоров.
Она сделала еще один глубокий вдох, выдохнула и открыла глаза.
Звезды, звезды повсюду.
Вокруг нее, над ее головой.
Она никогда не видела так много звезд. На небе сияла луна, ярко и высоко. Скоро полнолуние. Такое дивное и прекрасное место.
- Какие гравюры? - прозвучал за ее спиной тихий голос.
- О, ты же знаешь, - не поворачиваясь, беспечно ответила Оливия. - Пикантные рисунки, какие продают из-под прилавков в печатных лавках. Вместе с теми, которые прабабушка собрала во время своих путешествий за границу. Все - от Аретино до последних иллюстраций из "Фанни Хилл". Она и гарпии до сих пор хихикают над ними.
- Нечто подобное я и предполагал, - сказал Лайл. Его туфли почти беззвучно ступали по каменному полу, поэтому Оливия и не слышала его приближения.
Он остановился рядом, на расстоянии фута, и оперся руками о стену.
- Но ты мне никогда не рассказывала. Ты как-то упомянула об этом в письме, потом вычеркнула.
- Не могу поверить, что ты помнишь. - Оливия украдкой взглянула на него, и это оказалось ошибкой. Свет луны и звезд окрасил серебром волосы Лайла и подчеркнул его безукоризненный профиль.
- Ну разумеется, я помню, - сказал Лайл. - В то время это особенно раздражало. Сколько мне было - четырнадцать или пятнадцать? Я умирал от желания увидеть их и злился на тебя за то, что ты меня дразнила. "Ха-ха, Лайл, - проговорил он нараспев, - у меня есть непристойные картинки, а у тебя нет".
- Тебе не нужны были эти картинки. У тебя были танцовщицы.
Он всем телом развернулся в ее сторону, положил локоть на парапет и долго рассматривал ее лицо.
Оливия не мешала ему делать это. Она умела играть в карты, и на ее лице никто ничего не мог прочесть.
- Странно, что тебе не дают покоя эти танцовщицы, - сказал Лайл.
- Ничего странного, - ответила Оливия. - Посмотри на меня. - Она указала на ворох юбок и раздутые рукава.
- Я смотрю.
- На меня во всем этом. Затянутую в корсет, облаченную в нижние юбки и оборки со всех сторон.
- Кажется, это сейчас в моде.
- Они танцуют на улицах, - сказала Оливия.
Лайл с озадаченным видом наклонил голову набок.
- Я бы отдала что угодно за возможность танцевать на улицах, - продолжала Оливия. - Но я этого никогда не сделаю. Я встречу любовь, если мне повезет, и выйду за этого беднягу, поскольку я не должна позорить семью. Я превращусь в чью-то жену и в мать его детей… и никогда не стану никем иным. Разве только он умрет, оставив меня богатой вдовой, и я смогу жить, как прабабушка… Но нет, этого я тоже не смогу, потому что женщины моего положения больше этого не делают, а если и делают, то очень осторожно, а я безнадежна в плане предосторожностей.
Лайл промолчал. Он не понимал. Что поймет или может понять мужчина? Даже он в первую очередь видит в ней женщину, а во вторую - или в сорок вторую - ее личность. Или он, возможно, не разделяет их.
- Чего ты хочешь? - мягко спросил Перегрин. - Чего ты хочешь на самом деле? Ты знаешь?
"Я тебя хочу, простофиля". Но это было в ее духе - хотеть взобраться на утес, когда вокруг множество отличных безопасных лужаек для игр.
Даже Оливия была не настолько безрассудной, чтобы осложнить и без того трудную ситуацию, сказав ему, что она… Что? Влюбилась без памяти?
Она посмотрела на мир, простирающийся внизу. Это была самая высокая точка на многие мили вокруг. Она различала силуэты домов, мерцающий свет в окнах деревни, расположенной в долине. Неподалеку стоял еще один замок. Лунное сияние и свет звезд озаряли пейзаж. Прохладный ветер обдувал ее кожу и шевелил локоны, обрамлявшие лицо по последней моде. Как великолепно ощущать на лице свежий бриз!..
- Для начала я хочу что-то вроде этого, - сказала Оливия и взмахнула рукой в сторону серебристого ландшафта. - Магия. Романтика. То, что я почувствовала, когда впервые увидела этот замок, когда вошла в главный зал. А чего, по-твоему, я хочу? Ты меня знаешь. Кто, кроме мамы, знает меня лучше? Ты знаешь, я хочу, чтобы земля ушла из-под ног.
Лайл оглядел залитый луной пейзаж, потом посмотрел на небо - на луну и мириады звезд.
- Глупышка, - сказал он.
Она отвернулась от парапета, засмеялась и подняла руки. Он никогда не переменится. Романтика не имеет ничего общего с фактами. С таким же успехом она могла говорить с луной и звездами. Они поймут ее лучше Лайла.
Он оттолкнулся от стены и протянул ей руку:
- Пойдем, здесь холодно.
Практичен, как обычно. Но он такой, какой есть, и он - ее друг. Он не мог вести себя с ней по-другому. И Оливия знала, что он искренне не хотел бы этого делать.
В любом случае она ведет себя как эгоистичная негодяйка, удерживая его здесь. Он не привык к такому климату. Поскольку сам промерз до костей, подумал, что и она замерзла тоже. Он просто хотел увести ее вниз, подальше от ветра. Чтобы защитить ее.
Оливия приняла его руку.
Лайл потянул, и она потеряла равновесие. Он подхватил ее в свои объятия. В следующий миг она поняла, что прогнулась назад и одна мускулистая рука Лайла обхватила ее за талию, а другая обняла за плечи. Она инстинктивно подняла руки, чтобы обнять его за шею, и взглянула ему в лицо. Он слегка улыбался, глядя ей в глаза. Его глаза в лунном свете отливали серебром.
- Чтобы земля ушла из-под ног, - проговорил Лайл тем же тихим голосом. - Ты полагаешь, вот так?
Глава 12
Свет луны и звезд, серебристый блеск в глазах Лайла и звук его голоса. Он заключил ее в свои объятия и прогнал прочь все мысли.
- Да, - сказала Оливия. - Именно так.
- Что дальше?
- Подумай, - ответила она.
- Полагаю, страстные поцелуи?
- Да, - согласилась Оливия.
- Это опасно.
- О да!
- Дерзкая девчонка, - сказал Лайл. - Какое безрассудство! - Он наклонил голову и поцеловал ее.
Возможно, это было похоже на представление. Но это не представление и не могло им быть. В его голосе не было смеха, а в прикосновении губ не чувствовалось беззаботности. Он не станет играть, потому что не умеет притворяться. Оливии ложь давалась легко. Он не лгал никогда.
Его губы не обманывали. Они были неумолимы, оказывая давление, пока Оливия не сдалась, а она сдалась почти сразу. Его горячий и настойчивый поцелуй продолжился с того места, на котором они прервались там, в коридоре. Те ощущения сохранились. Ни разговоры, ни здравый смысл не могли их изгнать. Они кипели час за часом, ожидая момента вырваться на свободу.
Незаконченное дело. Им бы лучше оставить его незаконченным, но оно независимо от причин, по которым их притягивало друг к другу, отказывалось тихо исчезнуть.
Все дело в том, что Оливия не желала избавляться от этого дела. Она не хотела, чтобы оно исчезло.
Она чувствовала вкус вина, которое пил Лайл, и это только усиливало его собственный вкус, которого она жаждала. Она ждала этого целую вечность, пока ждала Лайла.
Да, Оливия потеряла голову. Она как будто упивалась светом луны и звезд и магией ночи. Это было похоже на полет на луну и к звездам.
"Не отпускай меня. Никогда не отпускай меня".
Ее руки крепче обвились вокруг его шеи, а Лайл прижимал ее к себе все сильнее. Он качнулся назад, к парапету. На этот раз его руки двигались быстрее и увереннее, чем прежде. Он стянул с нее шаль и стал целовать подбородок, спустился к шее, пока наконец не коснулся обнаженной кожи груди. Прикосновения его губ обжигали.
Оливия ощутила, как по телу прокатилась дрожь возбуждения, и не смогла сдержать вскрик, в котором смешались всхлип и стон. Это было единственное, чем она не могла управлять. Губы Лайла скользнули по ее груди, и головокружительный водоворот чувств захватил Оливию.
Потом он обхватил ее грудь руками, и она застонала, но Лайл снова прижался к ее губам, заглушая стон. Неистовый поцелуй заставил ее замолчать, и она сдалась полностью и с удовольствием, погружаясь в море ощущений, готовая утонуть в нем.
Оливия охотно обнимала его сильные руки, плечи и спину. Лайл излучал тепло и энергию, и она не могла насытиться прикосновениями к нему. Ей казалось, что он находится недостаточно близко к ней.
Его руки переместились ниже, и в ночной тишине шорох юбок прозвучал словно гром. Но это от счастья и страха стучало ее сердце, а возбуждение достигло такой силы, что причиняло боль.
Сейчас он поднял ее юбки быстрее, чем в прошлый раз, с большим нетерпением. Его рука скользнула по бедру и торопливо отыскала открытый шов в панталонах.
Такое интимное прикосновение стало шоком для Оливии, но этого шока она ждала целую вечность. Тепло руки, ласкавшей ее в этом месте, было таким собственническим, таким порочным и восхитительным, что сводило с ума. Она двинулась навстречу его руке. Ее побуждало к этому то, что находилось внутри, в укромном месте ее живота.
"Не останавливайся. Не останавливайся. Не останавливайся".
Оливия была не в силах говорить, но она могла передать свои слова действиями. Ее язык сплетался с языком Лайла, и тело двигалось в унисон с его рукой. Когда его палец проник внутрь, у Оливии все затрепетало внутри. Если бы он не целовал ее, она бы завизжала.
Лайл ласкал ее плоть, тайны которой были известны только ей, но он, оказывается, их знал, все до единой. Чувства раскрыли свои крылья и взмыли в небеса, как взлетали сегодня птицы с этой самой башни. Тело била дрожь, как будто душа поднималась все выше и выше, к самим звездам.
Оливия знала, что должно произойти. Каждой клеткой своего тела знала.
Она продолжала гладить мускулы его рук, спину и ягодицы. Теперь она нашла застежку брюк и возилась с пуговицами. Лайл немного подвинулся, чтобы дать ей эту возможность, продолжая ласкать ее еще настойчивее, так что она почти опрокинулась на спину, изнемогая от удовольствия. Но руки интуитивно продолжали делать свою работу, и она расстегнула одну пуговицу.
Услышав крик, Оливия сначала подумала, что вскрикнула сама. Потом поняла, что это не она и не карканье ворон.
Кто-то кричал.
Ужасный, душераздирающий крик. Лайл поднял голову, и все вокруг поплыло у него перед глазами. Темный и серебристый мир. Звезды, миллионы звезд.
И женщина в его объятиях, теплая и нежная.
Оливия, чье лицо сияло в лунном свете, и жемчужно-белые груди, гордо торчащие из лифа платья.
Густая пелена в мозгу рассеялась, словно ее сдуло холодным ветром.
Его рука на теплой, влажной…
Нет. Больше нет.
Лайл вынул руку из-под платья и опустил юбки вниз.
Он поправил ей лиф платья, пряча грудь. Что еще? Ее шаль… Где? Вот она. Он схватил шаль и завернул в нее Оливию.
Лайл проделал все очень быстро. Времени на раздумья не было. Он к этому привык. Но что?..
Крики. Опять. Где?
Лайл перегнулся через парапет. По двору бегали фигуры.
"Думай".
Мертвых тел на земле нет.
Хорошо. Это хорошо.
Перегрин двинулся в направлении двери на лестницу.
- Лайл, твои брюки.
Он опустил взгляд.
- Будь я проклят! Чтоб мне провалиться ко всем чертям… - Он застегнул брюки. - Идиот, идиот, идиот. Болван!
- Ничего, не волнуйся, - сказала Оливия. - Не беда.
Она поправляла свою одежду. Из-за него. Это его рук дело. Он привел ее в беспорядок. Что такое с ним случилось?
- Вначале мне нужно посмотреть, что происходит, - сказал он. - Но…
- Иди, - сказала она. - Я пойду прямо за тобой.
Лайлу потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в том, что случилось. Одни тараторили что-то про перерезанные глотки, другие жаловались на ночных грабителей, кто-то вопил о призраках, а кто-то просто пребывал в замешательстве.