* * *
Ванная была выложена чудесными сине-белыми сифрианскими плитками. Бóльшую часть комнаты занимала глубокая ванна, наполненная теплой водой. Сложенные полотенца и кусок мыла лежали возле умывальника. Кто-то предусмотрительно разложил на полке в ванной набор губок и мочалок, увенчав их пемзой на длинной палке.
Гэр забрался в воду, следя за тем, чтобы обожженная рука оставалась на весу, и погрузился в ванну с головой. Вода налилась в уши. Тишина. Ничего, кроме шепота крови в венах и медленной пульсации в ранах. Аталин наконец-то начал действовать, снимая головную боль. Даже ожог на руке болел меньше. Гэр знал, что рана еще не зажила, знал, какова она, но острота боли размылась, растаяла, как долина в пелене тумана.
А музыки все еще не было. Он осторожно потянулся к тому месту, откуда она звучала, и ощутил пустоту, круглую, как лунка на месте выпавшего зуба. Там не было ничего. Гэру показалось, что он на мгновение почувствовал что-то вроде присутствия другого человека за спиной в темной комнате, но это чувство было таким мимолетным, что Гэр не понял, было ли это на самом деле. Возможно, исчезновение музыки – во благо, а быть может, это искушение. Или же он сошел с ума, как святой, и через миг откроет глаза и поймет, что все это сон, а он по-прежнему сидит в камере и ждет, когда придут допросчики.
Нет. Он не будет думать о железной комнате, не будет вспоминать о зале совета. Гэр глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Все это в прошлом. Он заставил себя расслабиться, мышца за мышцей, закрывая двери к воспоминаниям и запирая их на огромные замки. Тяжесть памяти покидала его тело вместе с грязью и пóтом, которые смывались с кожи. Вот и хорошо. Пока что этого достаточно. Пришло время пошевелиться. Гэр сел и взял мыло, смывая с себя последние следы пребывания в Доме Матери.
А когда закончил мыться, вытерся, насколько позволяла изувеченная рука, и прошлепал к умывальнику, на котором для него оставили гребень и бритву. Гэр повернул к себе зеркало, и отражение расцвело разными красками. Синяки покрывали его живот от грудины до паха: от фиолетово-синих до коричнево-зеленых, с пурпурно-черной сердцевиной. Гэр стряхнул капли воды, вспоминая. Синяки должны были болеть так, что он не мог бы выпрямиться, но он не ощущал боли. Либо подействовало лекарство Альдерана, либо же он запер боль внутри, вместе с воспоминаниями. Не важно. Он больше не будет об этом думать. Пока что ему достаточно беспокойства из-за необходимости как можно скорее выбраться из города. Юноша неуклюже обернул бедра полотенцем и взялся за бритву.
Когда, надев холщовый халат, висевший за дверью, Гэр вернулся в комнату, Альдеран сидел за столом рядом с большим подносом, накрытым салфеткой. Гэр уселся напротив. Старик поднял глаза и спросил:
– Тебе уже лучше?
Гэр кивнул. Бриться новой бритвой, когда работает только одна рука, было сложно. Его лицо и шея покраснели, как у мальчишки.
Альдеран пододвинул к нему поднос и сдернул салфетку.
– Я подумал, что ты наверняка голоден. Ты выглядишь так, словно потерял несколько фунтов.
На подносе лежали куски пирога со свининой и свежий хлеб и стояла тарелка с маслом. Еще там было жареное мясо, подлива, миска с фруктами. И запотевший кувшин холодного молока, чтобы все это запить. Желудок Гэра заурчал. Левая рука привычно поднялась, чтобы начертить знак благословения, но затем он опомнился, торопливо пробормотал благодарение Богине за щедрость и положил руку на колено.
– Сила привычки, – сказал Гэр.
– Если бы я прошел через такое, я бы тоже благодарил за кусок пирога. – Альдеран спокойно разрезал яблоко на четыре части. – Но не торопись, иначе тебе станет плохо. Насколько я понимаю, в последнее время тебя не очень хорошо кормили?
– Еду и воду мне приносили, когда вспоминали об этом. И то и другое было несвежим. – Гэр впился зубами в пирог. Золотая корочка таяла на языке. Чудесно. Даже императорский банкетный зал не мог предложить ничего лучше.
– Сколько они держали тебя в заточении?
Гэр пожал плечами.
– Меня арестовали на день святого Сарена, весной. А сейчас какой день? Я сбился со счета.
– Четвертый после середины лета.
Гэр перестал жевать. Три с лишним месяца. Сотня дней – целая вечность в железной комнате. Он с трудом сглотнул.
Альдеран наблюдал за ним, подбрасывая и ловя нож.
– Обычно курия не размышляет так долго. Ты, наверное, доставил им немало проблем.
– Наверное.
Вопрос был предельно ясен, хоть Альдеран и не задал его напрямую. Гэр запил пирог стаканом молока, налил еще один, чтобы дать себе время подумать над ответом. Потом съел ростбиф, свернув его в трубочку. Теплое мясо истекало густым соком. Гэр потянулся за следующим куском.
– И как давно ты слышишь музыку?
– Какую музыку?
Он знал.
– В городе ходили слухи о том, что сегодня рыцари изгонят колдуна. И только одного человека вышвырнули из ворот Предателей, как старый ковер. – Альдеран бросил в рот кусок яблока. – Итак, как давно, – спросил он, прожевав, – ты слышишь музыку?
– Я не знаю, о чем ты.
Следующий кусок яблока отправился вслед за первым.
– Обычно это начинается в десять или одиннадцать, плюс-минус несколько лет, хотя и раньше бывают некоторые знаки. А к тому возрасту, когда у мальчишек ломается голос, а руки и ноги начинают расти, как побеги после дождя, музыка становится гораздо сильнее. Затем, спустя некоторое время, парень учится ее использовать. Сначала по мелочам, вроде зажигания свечей, но со временем магия растет, и ему приходится учиться ее контролировать, прежде чем она получит контроль над ним. – Альдеран улыбнулся. – Ну как, все верно?
Он знал. Гэр понятия не имел, откуда ему это известно и кто этот человек, но только что Альдеран с легкостью пересказал его жизнь, словно прочитал ее с листа. Гэр прижал здоровую ладонь к столешнице и оперся на нее, опасаясь, что без поддержки может свалиться со стула. Комната зашаталась, и он больше не понимал, где верх, а где низ.
– Почти все. Как ты узнал?
– Это всегда происходит одинаково, так или иначе. Я видел других, похожих на тебя. Их истории отличались только деталями. Почему бы тебе не рассказать, что случилось?
– Ты и так, похоже, знаешь бóльшую часть истории.
– Все равно расскажи мне. Скоротаем время за едой. – Альдеран доел яблоко. – Подай мне горчицу. Ростбиф выглядит аппетитно.
"Как он может быть так спокоен? Магия – смертный грех, и я проклят на целую вечность, а он говорит так, словно мы обсуждаем цены на зерно! Откуда он столько знает об этом и о моей жизни?"
Потрясенный, с зародышем новой головной боли, Гэр заговорил:
– Это началось, когда я был мальчишкой. Мне было, кажется, пять лет. Я влез в кладовую за марципанами, но не смог снять банку с полки. Я тянулся, тянулся, а потом вдруг поднял руки и пожелал, чтобы банка приблизилась ко мне. И съел столько сладкого, что меня стошнило на лучший ковер моей приемной матери.
– А ты сказал ей, что произошло?
– Она мне не поверила. Решила, что кто-то из служанок достал для меня банку или ее просто оставили там, где я смог до нее дотянуться. – Гэр тогда настаивал на своей истории, потому что не хотел, чтобы служанок наказали за то, чего они не делали, но это не помогло. Нянюшка отшлепала его за ложь.
– А потом?
Гэр потер лоб. Головная боль поселилась за глазами, скорее даже не боль, а жужжащее неприятное ощущение, иголочками колющее мозг.
– А потом было почти так, как ты сказал: мелочи, простые вещи. Я мог зажечь огонек без свечи, развести костер без кремня. Музыка пришла позже, в лето после того, как мне исполнилось десять.
Поначалу иметь секрет, о котором никто не знает, было приятно. Гэр часами просиживал в местах, где его не могли увидеть, прихватив с собой огарок свечи, украденный в кладовой у экономки. И практиковался, хотя и знал, что если его обнаружат, то последствия будут куда серьезней обычной порки. Со временем он начал слышать музыку, сначала только когда прикасался к магии, затем все время. Музыка звучала в его сознании каждый миг каждого дня. А позже огонь перестал приходить на зов; свечи взрывались и окатывали его дождем расплавленного воска. Тогда Гэр впервые услышал, как музыка превращается в крик.
– Как ты очутился в Доме Матери?
Он вырос из общей детской, и ему выделили личную комнату под самой крышей. Гэр привык к уединению и, не особо размышляя, призывал огонек, когда свеча догорала – хотел продолжать читать в постели. В тот раз уже перевалило за полночь, а он все лежал, уткнувшись носом в страницы книги "Принц Корум и его сорок рыцарей". Экономка Кемерода решила постучать в его дверь и напомнить, что давно пора спать. Гэр не услышал ни стука, ни звука открывшейся двери, зато не мог не услышать ее крика, когда она увидела, при каком свете он читает.
"Уродец! – Ее рот превратился от ужаса в круглую красную "о", рука дрожала, выводя знак благословения перед грудью. – Ой, леди, быстрее зовите чтеца! Этот парнишка – отродье теней!"
Вот так все и произошло. Приемная мать молча плакала, ее муж бесновался по поводу того, как Гэр отплатил им за крышу над головой и еду на тарелке. Вызвали чтеца. Не прошло и дня, как Гэра усадили на лошадь и отправили на север – простого мальчишку, прижимающего к груди слишком длинный и слишком тяжелый для него меч. Он был благодарен дождю, который заливал лицо, за то, что костлявый гриб-поганка, викарий, сидящий за ним в седле, не видит его слез.
Ярость и стыд снова ожили, унижение жгло Гэра изнутри, как раскаленный уголь. Даже спустя столько лет от воспоминаний о прошлом ему становилось больно.
– Гэр?
– Я был беспечен. – Вышло гораздо более кратко, чем он намеревался ответить. – Экономка увидела меня с призванным светом, и приемная семья не могла меня оставить. Мне желали добра, поэтому отдали Церкви. И вот что в итоге вышло.
– Сколько тебе тогда было?
– Одиннадцать. – Гэр собрал с тарелки сырные крошки и отправил их в рот. – Так что на этот счет ты тоже был прав.
– И ты смог хранить все в тайне целых десять лет?
– Пока кое-кто не увидел меня, когда я думал, что нахожусь один. Наверное, это был кто-то из новичков. Он помчался к элдеру Горану, Горан вызвал стражу. Маршалы явились в тот же вечер, за ужином.
И потащили его из трапезной мимо изумленных лиц, под стук уроненных послушниками ложек, – чтобы все видели, какая тварь скрывалась среди них. Гэр чувствовал взгляды друзей, мимо которых его волокли. Никто из них не сказал ни слова.
Головная боль усилилась. Она впивалась в мозг, путала мысли. Гэр потер лоб пальцами.
– Остальное, я думаю, ты знаешь.
– В достаточной степени. Как ты себя чувствуешь?
– Голова болит. Ерунда.
– А музыку ты слышишь?
– Нет, я не слышал ее с утра. – Гэр сжал переносицу и потер брови. – Святые! Жалит, как осиный рой.
Альдеран нахмурился.
– Что?
– Головная боль. Мне словно ос запустили под кожу.
– И как давно ты это чувствуешь?
– Недолго, минут десять. А что?
Старик отодвинул тарелку и резко встал.
– Нужно уходить отсюда. Быстрей.
– Что случилось?
– По слухам, Горан прикормил охотника на ведьм, – мрачно сказал Альдеран. – И, кажется, тот только что отработал свою плату.
3
Гончая Горана
Паника забила крыльями в груди Гэра.
– Мне нужна одежда.
– Я об этом уже позаботился. – Альдеран указал на узел у камина.
Гэр развернул ткань, оказавшуюся зимним плащом, и увидел несколько простых сорочек, штаны и камзол из овечьей кожи – явно не новые, но тщательно заштопанные. Это были его вещи.
– Откуда они у тебя?! – воскликнул он. Все было на месте, от нижнего белья до плаща. Даже сапоги.
– Из пожертвования для бедных, которое сделал капеллан. Я подумал, что орден задолжал тебе немного милосердия. Похоже, это тоже твое. – Альдеран снял со спинки кресла широкую перевязь с полуторным мечом в простых кожаных ножнах и положил на стол рядом с тарелками.
Гэр уронил одежду и бросился к столу. Этот меч был простым солдатским оружием, без позолоты, с крестообразной рукоятью и лунным камнем в центре орнамента. Темная перевязь лоснилась от долгого использования, была вытерта до блеска у пряжки. Из всех вещей, отобранных маршалами лорда пробста при аресте, это была единственная вещь, которую Гэр хотел вернуть, несмотря на изношенность. Он погладил пальцами рукоять.
– Я не надеялся снова его увидеть.
– Он тебе дорог?
– Это единственная вещь, которая принадлежит мне. Все остальное дала мне Церковь.
– Поблагодаришь позже. Нам нужно двигаться в путь. – Альдеран вытащил из шкафа седельные сумки и свернутую постель. – Живее!
Гэр наполовину вытащил меч из ножен. Тяжелая обоюдоострая сталь блеснула под тонким слоем масла. Гэр снова услышал голос приемного отца, хриплый и печальный: "Возьми его. Со временем он тебе пригодится. Если Богиня дарует тебе храбрость, ты сам на него упадешь". Гэр медленно вернул меч в ножны.
– Спасибо, Альдеран. Я даже не знаю, как благодарить тебя за помощь.
Старик отмахнулся и пожал плечами.
– В этом нет необходимости. Я не мог оставить тебя умирать и уверен, что, поменяйся мы местами, ты сделал бы то же самое для меня.
– Но, пока мы не поменялись местами, я у тебя в долгу.
– Считай это займом. Когда я придумаю, что ты можешь для меня сделать, я попрошу тебя об этом и мы будем квиты. Договорились?
– Договорились.
– А теперь не будешь ли ты любезен, ради всех святых, одеться? – Походные принадлежности упали на стол, заставив тарелки зазвенеть. – Или ты собираешься встретить охотника на ведьм в халате, который едва прикрывает твои яйца?
* * *
Когда Гэр вышел из конюшен, у него возникло ощущение, будто за ним кто-то наблюдает. Никто на него не смотрел, и, судя по словам Альдерана, бритье и одежда должны были сделать его неузнаваемым, но спину жег холодом внимательный взгляд. Гэр поерзал в седле.
– Все смотрят на меня.
– Не смотрят, поверь мне, – пробормотал старик. – Расслабься. Попытайся сделать вид, что наслаждаешься прогулкой, и мы выберемся отсюда в мгновение ока.
– Легко тебе говорить, – ответил Гэр. – На тебе не висит смертный приговор.
Он рассматривал толпу, которая колыхалась на их пути к оживленному перекрестку. Конь вздернул голову, закусив удила.
– Это всего лишь твое воображение. Святые, парень, дыши глубже! Ты напряжен, как монашка в борделе.
– Ничего не могу с собой поделать.
– Знаю. Но ты пугаешь коня. Если он понесет, на тебя на самом деле все уставятся, а это нам с тобой ни к чему.
Гэр заставил себя сидеть спокойно. Правой рукой удерживая удила, он старался повторять бедрами движения конской спины, а не противиться им. К тому времени как они добрались до конца зернового рынка и свернули на запад к вратам Анориена, конь успокоился и пошел неспешным шагом.
Альдеран кивнул.
– Теперь гораздо лучше. Если ты выглядишь так, словно имеешь право здесь находиться, все остальные решат, что это действительно так. Чаще всего люди верят тому, что видят.
– Ты говоришь, как карманник.
– Но не выгляжу как карманник, верно? Ловкий вор ничем не отличается от обычных горожан. Постарайся выглядеть незаметным, и ты тут же привлечешь к себе внимание.
– Но мне все равно кажется, что на нас смотрят.
Старик засмеялся.
– Знаешь, сколько народу проходит через эти ворота за день? А за час? Тысячи. Мы будем невидимыми у всех на виду.
"Мне бы такую уверенность". Гэр оглянулся, на этот раз мимоходом, чтобы хоть как-то отвлечься от вида конских ушей. Никто не обращал на него ни малейшего внимания, но всякий раз, встречаясь с кем-то взглядом, Гэр чувствовал беспокойство.
– Далеко еще до ворот?
– Меньше мили. Взгляни, отсюда уже видно башни.
Гэр проследил за жестом Альдерана. Две квадратные серые башни маячили в конце улицы. Белые штандарты казались перышками на фоне неба. Солнце висело над ними на расстоянии вытянутой руки. Времени было предостаточно, но Гэру показалось, что солнце опускается прямо на глазах.
Толпа перед ними еще больше замедлила ход. Возчики выстроили телеги в неровные ряды, пересмеиваясь и перекликаясь поверх голов тех, кто шел пешком. Добропорядочные горожанки Дремена, в полотняных юбках и крахмальных чепцах, стояли бок о бок с белистанскими трапперами, одетыми в оленьи шкуры. Молодые дворяне на тонкокостных сардаукских скакунах вынуждены были посторониться, пропуская фермера, гнавшего грязную свинью, которую ему не удалось продать. В клетках пищали домашние птицы, разносчики поправляли ленты и кружева на своих лотках, и все медленно, дюйм за дюймом, приближались к воротам и извилистой пыльной полосе дороги Анориена.
К тому времени как их накрыла тень ворот, Гэр искусал губы до крови. Ощущение присутствия охотника на ведьм стихало; это наверняка означало, что его ищут на одной из четырех оставшихся дорог, ведущих из Святого города. Гэр надеялся на это. Его нервы были натянуты, как струны новенькой лютни.
У ворот стояли рыцари Церкви. Их накидки сияли, несмотря на дорожную пыль. Рыцари наблюдали за тем, как входят и выходят горожане, но не делали ни единой попытки проверить телеги, плетущиеся по дороге. Проехав мимо них, Гэр представил, как они сверлят глазами его спину. И чуть не проглотил язык, когда один из них крикнул "Стой!".
Альдеран обернулся через плечо и поглядел на рыцарей. На его лице было вежливое любопытство, не более, но взгляд стал острым. Гэр попытался сохранить безмятежное выражение лица, но сердце так и рвалось из груди. За ними тут же остановился пивовар, воз которого тянули два гнедых ломовика с красными лентами в гривах. Пивовар развернулся на сиденье и сдвинул шляпу на затылок, разглядывая рыцарей, проталкивающихся сквозь толпу. Гэр снова посмотрел вперед. Толпа была настолько плотной, что сливалась в сплошное полотно. Всадники зажали Гэра с обеих сторон, у него не было места даже на то, чтобы спешиться. Во рту у юноши пересохло, на спине выступил пот.
– Ну давайте, шевелитесь, – пробормотал он.
Гнедой затанцевал под ним, ничуть не радуясь такому близкому соседству.
Альдеран положил руку на плечо Гэра.
– Спокойно. Не думаю, что они идут за нами.
– Ты уверен?
– Не совсем, так что будь настороже. Наш друг все еще слышен?
– Он уже не так близко, как раньше.
Гэр приподнялся на стременах, чтобы оглянуться, но заплетенные гривы ломовиков и гора пивных бочек не позволили ему ничего рассмотреть. На виду были только потный возница и его недовольные кони. Где-то впереди волы, запряженные в телегу, задрали хвосты и добавили к духоте свежий запах навоза.
– Чудный сельский воздух, – сказал Альдеран.
Гэр покосился на него. От тесноты и духоты ему с каждой минутой становилось все хуже, любой звук отзывался гулом напряженных нервов. А вот Альдеран был совершенно спокоен. Он сидел в седле, как мешок турнепса, и ковырял в зубах.
– Как тебе удается сохранять хладнокровие? Мы словно в середине коровьего стада. И никогда отсюда не выберемся, – сказал Гэр, снова оглядываясь.
Стража приближалась. Он слышал, как они орут на пивовара, требуя убраться с дороги.