Битва, которую пробудил к жизни Джерард Батлер вместе с его кубиками пресса в "300 спартанцев". Три недели назад профессор Метис показывала нам этот фильм на уроке, прежде чем объяснить нам историческое значение битвы.
Но пресс Джерарда настолько впечатлил меня, что я витала в облаках, вместо того, чтобы слушать Метис.
В Академии было всего лишь несколько Спартанцев, но другие ученики относились к ним как к сырым яйцам. Даже самые богатые и дерзкие среди них знали, что лучше обходить Спартанцев стороной.
Причиной было то, что Спартанцы были бесспорно лучшими воинами в Академии.
Спартанцы были врожденными воинами. Это было все, что они могли. Это было все, что они когда-либо делали.
В отличии от других Логан Куин не носил с собой оружия. Насколько я видела, остальные Спартанцы делали также.
Для этого у них не было необходимости. Спартанцы славились тем, что им требовалось всего лишь подержать какое-либо оружие или какую-либо вещь в руке, чтобы сразу понять, как ей убивать. Честно. Логан Куин был таким человеком, который мог бы убить меня с помощью конфеты, забив мне ее в глаз.
Иногда я не была уверена в том, верю ли я во все это безумие. Спартанцы, Валькирии, Жнецы. Порой я спрашивала себя, не сижу ли я в каком-то сумасшедшем доме и просто мечтаю. Как Баффи.
Но если бы это было так, то не больше ли мне удовольствия доставило бы, если бы я представила себя в роли принцессы Валькирии или кого-то...
Логан протянул руку к одному из интереснейших комиксов "Супер-женщина", который был в моей сумке. Это движение вывело меня из ступора.
– Отдай сюда!
Я резко подняла комиксы с травы, потому что не хотела, чтобы Логан Куин заразил мои вещи своим жуткими, спартанскими, уничтожающими психическими колебаниями.
Это легко могло произойти, если он прикоснулся бы к ней. Вещи наполнялись чувствами, когда люди касаются их, используют их или что-то делают с ними. Я убрала комикс "Супер-
женщина" в сумку, вместе с остальными и пустую банку в форме шоколадного кекса, в которой когда-то и лежали кексы.
Логан приподнял бровь, но не стал комментировать мой приступ паники.
– Мне очень жаль, что я налетела на тебя, – снова пробормотала я, вставая. – Не убивай меня, ладно?
Логан поднялся на ноги, и на этот раз его рот растянулся в чем-то, что напоминало улыбку.
– Даже не знаю, – проворчал он. – Убить девочку-цыганку слишком легко. Для этого мне понадобится около секунды.
Его голос был более тихим, чем я ожидала, полнозвучный и немного грубый. Я подняла голову с удивлением и заглянула ему в лицо и заметила в его глазах искорки радости.
Я нахмурила лоб. Я не хотела неприятностей, уж точно не с таким опасным парнем как Логан Куин.
– Ну, у этой девочки-цыганки есть бабушка, которая может случайно проклясть тебя так, что твой член почернеет и отвалится. Будь осторожен, Спартанец.
Это конечно не было правдой. Моя бабушка Фрост видела будущее. Она не проклинала людей – по крайней мере, насколько я знала. Иногда было сложно сказать что-то о бабушке.
Но Логану Куину не обязательно знать, что я блефую.
Вместо того, чтобы выглядеть запуганно, он снова скривил рот в полуулыбке.
– Я лучше посмотрю, как ты уходишь, цыганка.
Я нахмурила лоб. Что это было? Он действительно флиртовал со мной? Я не была уверена, но и не хотела оставаться, чтобы узнать. Я следила за Логаном Куином, в то время, как протиснулась мимо него и поспешила дальше.
Но почему-то его тихий смех преследовал меня по всей дороге через двор.
Я оставила плоский, травянистый двор позади, побрела сквозь общежитие и другие маленькие постройки, и достигла края школьной территории, где каменная стена, в высоту почти четыре метра, отделяла Мифическую Академию от остального мира.
Слева и справа от стены сидели два сфинкса, которые смотрели через решетку, разделяющую нас. Вообще-то ворота и стены были заколдованы, укреплены заклинанием и другими фокусами-покусами, так чтобы войти могли только люди, относящиеся к Академии: ученики, учителя и т.д.
Когда в начале осеннего семестра я пришла в Академию, профессор Метис остановила меня перед воротами, прямо около сфинксов, пока шептала несколько слов.
Статуи не шевелились, не моргали, ничего не делали, кроме как неподвижно сидели на своих постаментах, но все же я почувствовала в каменных фигурах что-то, некую древнюю, старую, могущественную силу, которая могла разорвать меня на куски, если я сделаю хоть один неправильный вздох.
Это был мой первый опасный опыт в Академии. И, к сожалению, не последний.
После того как Метис закончила свое песнопение, колдовство или что бы то ни было, она объяснила мне, что теперь я могу входить на территорию школы в любое время. Словно я получила пароль к тайному убежищу супергероев или чему-то такому.
Я не знала точно, что произошло бы, если бы кто-то чужой, например злой Жнец, попытался перелезть через стену или проскочить через ворота. Но я предполагала, что сфинксы с длинными согнутыми когтями были не только декорацией.
Здесь я размышляла над массой вещей, которые я предпочла бы забыть.
Кроме того Метис объяснила мне, что сфинксы предназначены для того, чтобы держать людей подальше, а не для того чтобы держать под стражей учеников, и мне не стоит бояться их.
Мне все равно было тяжело бояться чего-то, во что я не особо верила. По крайней мере, я внушала себе это каждый раз, когда выходила из кампуса.
Я осмотрелась и убедилась, что никого не видно. Затем подбежала к воротам, повернулась боком, втянула живот и протиснулась между решетками.
Я не смотрела на сфинксов, но ощущала их пристальный взгляд на себе.
"Они просто статуи, – успокаивала я сама себя. – Просто статуи. И к тому же ужасные. Они ничего не могут мне сделать. Не так ли?"
Через секунду я была снаружи, вздохнула и пошла дальше. Я не обернулась и не посмотрела на статуи, чтобы определить, наблюдают ли они за мной. Все равно, верю ли я в магию сфинксов или нет, но я была достаточно умна, чтобы не испытывать судьбу.
Вообще-то ученикам не разрешалось покидать территорию кампуса в течение недели.
Поэтому ворота были закрыты. Профессор Метис и другие преподаватели школы предпочитали, чтобы воины-ученики всегда были на виду. По крайней мере, в будние дни.
Но я выбиралась с территории, с тех пор как два месяца назад поступила в Академию, и видела, как другие ученики делали тоже самое. По большей части, чтобы купить пиво и сигареты.
Что такого ужасного они могли сделать? Выгнать меня? После всех тех вещей, которые я увидела здесь, я бы обрадовалась возвращению в обычную старшую школу. Я бы даже перестала жаловаться на плохую еду в кафетерии, по крайней мере, не так громко.
Академия могла создать свой собственный маленький мир, но по другую сторону стены все выглядело удивительно нормальным. Сайпресс-Маунтейн милый, небольшой независимый городок. Перед школой проходила двухполосная улица, и прямо напротив внушительных ворот с шипами находились магазины.
Книжный магазин, пара кафе, несколько бутиков с дорогой одеждой и аксессуарами, даже автомобильный салон с Астон Мартин и Кадилаками. И конечно пара магазинов с элитными винами, которые давали возможность ученикам Академии хорошо проводить время на вечеринках, несмотря на алкогольный запрет.
Магазины расположились здесь, чтобы использовать платиновые кредитные карты и почти бездонные фонды учеников-мифов.
По-видимому, давным давно Боги и Богини вознаградили своих мифических воинов полными мешками золота, серебра и драгоценностей, и различные потомки этих воинов заботились о деньгах и приумножили их с годами. Это было причиной, почему все дети в Академии были богаты.
Я выждала пока проедут ближайшие машины, пересекла дорогу и пошла к автобусной остановке в конце улицы. Мне пришлось подождать всего пять минут, как появился автобус, выполняя послеполуденный рейс, чтобы отвезти в город туристов или кого-то другого, кто хотел покинуть Сайпресс-Маунтейн, .
Через несколько километров и двадцатью минутами позже я вышла в квартале, который находился всего в паре улиц от элегантного центра города Эшвилл с его антикварными магазинами и ресторанами.
Сайпресс-Маунтейн был улучшеной версией Олимпа, битком набитый богатыми воинами-
учениками, а Эшвилл – просто местом, где жили обычные бедные смертные. Здесь находились более старые, обветшалые дома, в основном двух- или трехэтажные здания, поделенные на квартиры.
Бабушка Фрост провела всю жизнь в своем доме, а мама и я жили всего в нескольких километрах от Эшвилла, но в более современном и скромном квартале. По крайней мере, мне не пришлось проехать полстраны или что-то в этом роде, чтобы начать посещать Академию.
Я не верю, что могла бы жить далеко от бабушки Фрост. Она была единственной семьей, которая у меня осталась после смерти мамы. Мой отец, Тир, умер от рака, когда мне было два, и я совсем его не помнила. Остались только поблекшие фотографии, которые мама показала мне.
Я дошла до конца квартала и запрыгнула на бетонные ступеньки, ведущие к двухэтажному дому, окрашенному в бледно-лавандовый цвет. Маленькая вывеска рядом с входной дверью гласила: Светлая провидица здесь.
Я открыла входную дверь своим ключом. Когда я вошла в коридор, справа от меня закрылась тяжелая, черная лакированная дверь.
За ней были слышны голоса. Кажется, бабушка Фрост как раз предсказывала кому-то будущее. Бабушка использовала цыганский дар, чтобы заработать дополнительные деньги, также как и я.
Я прошла по коридору, который тянется через весь дом, и свернула налево на кухню. В отличие от остального дома, с темными деревянными панелями и печальными серыми коврами, на полу кухни была белая плитка, а стены покрашены в небесно-голубой цвет.
Я бросила сумку на стол и достала сотню, которую мне дал Карсон Каллахан, из кармана джинс. Затем затолкала деньги в банку, которая выглядела как огромный шоколадный кекс.
Она была очень похожа на банку в моей сумке.
С тех пор, как я начала ходить в Мифическую Академию, я отдавала бабушке Фрост половину денег, которые зарабатывала. Да, у бабушки было достаточно своих денег, больше чем надо, чтобы держать нас обеих на плаву. Но мне нравилось хоть немного помогать, особенно после того как мамы не стало.
Кроме того, это давало мне возможность сделать что-то хорошее с моим цыганским даром, опустим то, что приходится искать потерянные бюстгальтеры девушек, которые сами должны были бы знать, где они вообще их сняли.
Я осмотрела оставшиеся купюры в банке. Там было еще две сотни и несколько полтинников и двадцаток, видимо, у бабушки была хорошая неделя с предсказаниями.
Из другой комнаты все еще доносилось бормотание, поэтому я открыла холодильник, сделала себе томатный сандвич с солью, перцем и немного укропа. И в конце я закончила произведение толстым куском острого сыра и большим количеством кремового майонеза.
Все это я сложила на кусок моего любимого хлеба из кислого теста. На десерт я отрезала кусок сладкого воздушного тыквенного пирога, который бабушка оставила в холодильнике. Я облизнула остатки творожной начинки с ножа. Хммм. Так вкусно.
Все женщины Фрост были не только обладателями цыганского дара, но и ужасными сладкоежками. Честно, если что-то содержало сахар или шоколад, а лучше и то, и другое, бабушка и я сразу поглощали его.
Моя мама была такой же. Бабушка была прекрасным поваром и еще лучшим кулинаром, так что на ее кухне всегда были сладкие штучки, обычно только что из печи.
Я съела обед и собрала остатки пирога из тыквы с тарелки, затем все убрала. Как только все было сделано, я достала мой комикс "Супер-женщины" и уютно устроилась за кухонным столом, чтобы подождать, когда бабушка Фрост закончит со своим клиентом.
Да, вероятно, моя любовь к супергероям делала меня еще более странной, чем я и так была, но мне нравилось читать комиксы. Рисунки были первоклассными, характеры интересными, а героиня всегда выигрывала в конце, все равно какие катастрофы происходили до этого. Я хотела бы, чтобы моя жизнь была такой.
Тогда моя мама смогла бы пережить автокатастрофу, так как многие из моих героев делали это в комиксах.
Старая, привычная боль распространилась в моем сердце, но я откинула печальные мысли и погрузилась в историю, затерялась в приключениях, до тех пор пока не смогла забыть, или почти забыть, насколько ужасной была моя жизнь.
Я как раз перевернула последнюю страницу, когда на кухню вошла бабушка.
Геральдина Фрост была одета в пурпурную блузку из тонкого шелка, в сочетание с длинными черными брюками и шлепанцами, которые были загнуты вверх впереди и выглядели как у джина из бутылки.
Не то чтобы действительно можно было определить, что именно она носила, так как платки укутывали почти все ее тело. Пурпурные, серые, изумрудные. Все эти цвета перемешивались друг с другом, пока фальшивые серебряные монетки звенели на длинных концах бахромы.
Кольца с большими драгоценными камнями были одеты на угловатые пальцы, и вокруг ее правой лодыжки красовалась тонкая серебряная цепочка. Ее волосы стального цвета спадали на плечи, удерживаемые только платком, который она использовала как ленту на голове. На ее румяном, морщинистом лице сияли пурпурные глаза.
Бабушка Фрост выглядела так, как я всегда представляла себе настоящую цыганку, и именно такой образ ожидали увидеть ее клиенты от человека, который мог предсказывать будущее.
Бабушка утверждала, что люди всегда платили помимо ее предсказаний, так же и за ее внешний вид. Так что старая, мудрая и таинственная цыганка просто получала хорошие чаевые.
Я не знаю точно, что именно делало нас цыганками. Мы не вели себя как цыгане, о которых я читала. Мы не жили в повозках, не путешествовали из города в город, чтобы красть деньги из сумок. Но меня называли цыганкой, с тех пор как помню и так я видела саму себя.
Возможно, это зависело от того, что я была Фрост. Бабушка объяснила мне, что в нашей семье была традиция, чтобы женщины сохраняли девичью фамилию, так как наш цыганский дар, наша сила, передавалась от матери к дочери по наследству.
Поэтому, несмотря на то, что мои родители были женаты, я получила фамилию мамы Грейс, а не моего отца. Его была Форсети.
Или, возможно, это был наш дар, который делал нас цыганками, странные вещи, которые мы делали и могли видеть. Я не знала, и ни мама, ни бабушка не объясняли мне этого. Вообще-то я и не спрашивала, прежде чем пойти в Академию, где все точно знали, что они могли, откуда произошли и как много денег на счету их родителей.
Иногда я спрашиваю себя, сколько, собственно, знала бабушка Фрост об Академии, подрастающем поколении Воинов, Жнецах и всем остальном. Ведь она не возмущалась, когда профессор Метис появилась у нас, чтобы сообщить, что мне нужно поменять школу.
Бабушка казалось подчинилась судьбе, как будто она всегда знала, что Метис придет, рано или поздно. Конечно, я все рассказала бабушке о странных вещах, которые происходили в Академии, но она даже ни разу не моргнула.
И каждый раз, если я спрашивала ее об Академии и почему я действительно должна была пойти туда учиться, она говорила, что я должна попробовать все и когда-нибудь станет лучше.
Иногда я спрашиваю себя, врала ли она мне, несмотря на то что, она никогда не делала этого раньше.
– Привет, сладкая, – сказала бабушка Фрост, одарила меня поцелуем в макушку и провела пальцем по щеке. – Как дела в школе?
Я закрыла глаза и наслаждалась мягким теплом ее кожи на своей. Я должна была быть осторожной из-за моего цыганского дара, из-за моей психометрической магии, когда я прикасалась к кому-то, или кто-то ко мне.
Если даже предметы оживляли видения, прикосновение с кожей могло вызвать более сильные видения и позволить огромному потоку чувств обрушиться на меня.
Правда. Я могла видеть все, что кто-то делал, знала каждую грязную тайну, которую он пытался спрятать, узнавала хорошее, плохое и действительно ужасное.
Ну, я не была полностью робкой к прикосновениям других людей. Обычно все было в порядке, если речь шла о коротких, мимолетных прикосновениях, случайных контактах, которые происходили когда кто-то давал мне карандаш или я касалась пальцев другой девушки, потому что мы одновременно потянулись за одним куском чизкейка в кафетерии.
И многое из того, что я видела зависело от того, о чем человек думал в этот момент.
В классе, на обеде или в библиотеке я была уверена, что большинство людей вокруг меня только и думали о том, насколько скучно было на уроке или почему в этом месяце подавали лазанью примерно в сотый раз.
Тем не менее я оставалась осторожной рядом с другими людьми, так как меня и учила мама.
Хотя одной части меня действительно нравился этот дар, который давал мне возможность узнавать чужие тайны. Да, в этом отношении я была плохим человеком.
Но я уже давно узнала, что самый милый и хороший человек мог иметь самое темное, самое развратное сердце, как отчим Пейдж Форрест. Лучше было точно знать, какими люди являлись на самом деле, чем доверять человеку, который в конечном итоге просто хотел сделать тебе больно.
Я не должна была сомневаться в бабушке. Она любила меня, а я любила ее. Я чувствовала это при каждом ее прикосновении, ее любовь, мягкую и дружелюбную, как теплое одеяло, которое охватило меня с головы до пят. Именно так я чувствовала свою маму, прежде чем она умерла.
Я открыла глаза и пожала плечами, когда отвечала на бабушкин вопрос.
– Более или менее, как всегда. Я заработала двести долларов за находку браслета. Сто из них я положила в банку с печеньем.
Бабушка Фрост не хотела принимать деньги, когда я начала их ей приносить. Но я настояла.
Конечно, она не тратила эти деньги, как этого хотела я. Вместо этого она оформила на мое имя сберегательную книжку и отдавала туда заработанные мной деньги. Об этом я на самом деле не должна ничего знать.
Но в один день, когда я искала жвачку в ее сумке я случайно задела рукой ее чековую книжку, и пред моим внутренним глазом предстала картинка того, как она открывала сберегательный счет. Однако я ничего не рассказала бабушке. Я слишком сильно любила ее, чтобы разрушить ее тайну.
Она кивнула, сунула руку в карман и достала оттуда еще одну сотню.
– Я тоже сегодня немного заработала.
Я подняла брови.
– Ты, должно быть сказала, ей что-то очень хорошее.
– Ему, – поправила меня бабушка. – Я объяснила ему, что он и его жена уже в следующем году станут родителями маленькой красивой девочки. Они пытались уже два года зачать ребенка, и надежда медленно покидала его.
Я кивнула. Это было не настолько странно, насколько звучало. Люди приходили к бабушке Фрост и задавали ей самые разные вопросы. Нужно ли им жениться, будут ли у них когда-
либо дети, обманывали ли их супруги, какое число они должны использовать в лотерее.
Бабушка никогда не врала тому, кому она предсказывала будущее, независимо от того, насколько ужасной была правда.