- Нет, он самостоятельно ушел с поля боя. Но Господи, что за безрассудство! Двое взрослых мужчин... а прибегают к такому способу улаживания разногласий.
- Мужчины всегда так улаживали свои разногласия, - возразила подруге Шарлотта.
- Но совершенно необязательно и дальше совершать подобные безумства.
- Когда я стану королевой, я запрещу мужчинам драться на дуэли, - заявила Шарлотта, и Мерсер посмотрела на свою ученицу с одобрением.
Да, беседовать с Мерсер было очень приятно; Шарлотта чувствовала, что приобретает под ее руководством массу новых знаний.
Она рассказала Мерсер, как мистер Каннинг обычно кланялся ей, когда ее в раннем детстве подносили к окошку и она махала ему рукой.
- Я столько чепчиков разорвала, подражая ему! - воскликнула Шарлотта и весело расхохоталась, однако Мерсер больше нравилось, когда принцесса была серьезной.
От Мерсер Шарлотта узнавала про политику и про события в мире, а миссис Адней открывала ей секреты, которые все остальные пытались скрыть.
- Знаете, - прошептала однажды миссис Адней, - Мэри-Энн Кларк заполучила блюдо, которое когда-то принадлежало Бурбонам. Помяните мое слово, она себя прекрасно обеспечила!
- Вы полагаете, она теперь не нуждается?
- Ха-ха! Это же были очень ценные письма. Клянусь жизнью, ей за них хорошо заплатили.
- Бедный дядя Фред! Он, наверное, ужасно расстроен. Я рада, что тетя Фредерика приехала к нему в Лондон.
- Сомневаюсь, чтобы ей он писал такие же письма.
- Тем более ценно, что она его поддерживает, - возразила Шарлотта.
Но хотя она порой и осекала миссис Адней, чаще принцесса предпочитала беседовать с ней в дружелюбном тоне, поскольку ей хотелось выудить из миссис Адней все пикантные новости. Поэтому миссис Адней показала ей карикатуры на дядю Фреда и Мэри-Энн Кларк и рассказала, как развязно держалась эта женщина, явившись в суд.
"Все это очень прискорбно, - вздыхала Шарлотта, - но должна же я знать, что творится в моей семье!"
Она любила слушать истории про разных людей. Про то, например, как один моряк умер в больнице Гайс, а при вскрытии в его теле обнаружили восемнадцать складных ножей.
- Он их глотал, когда напивался. На спор, - объяснила миссис Адней. - И чего только не делают люди!
Были и другие истории: про грабителя, который ворвался в дом к цирюльнику и убил беднягу и всю его семью; про мужчину, который застрелил девушку, когда она отказалась выйти за него замуж.
Шарлотта считала, что все это очень интересно и забавно, если ты не знаком с пострадавшими. Ей бы не хотелось, чтобы какую-нибудь ее знакомую убил разочарованный жених.
Она говорила себе, что такие истории - наряду с историями о том, что Наполеон вытворяет в Европе, - и составляют содержание жизни.
В октябре начались юбилейные торжества. Король просидел на троне уже пятьдесят лет.
"Пятьдесят лет! - ахала Шарлотта. - Целую жизнь".
Но бедный дедушка был настолько плох, что не мог по-настоящему наслаждаться своим праздником.
- Ах, - досадливо морщилась Мерсер, - ну кому нужен этот юбилей. Только тори. А почему? Потому что и дома, и за границей сейчас столько неприятностей, что они хотят отвлечь внимание народа.
Шарлотта уселась поудобнее и приготовилась выслушать рассказ о неприятностях дома. Из-за наполеоновских войн торговля заглохла; помешать Наполеону захватить всю Европу оказалось неимоверно трудно. Тори правили из рук вон плохо. Мерсер была не прочь высказаться и насчет здоровья короля, однако решила, что его внучке об этом знать не следует. Ходили слухи, что странностей у старика прибавилось; болезнь того и гляди могла вернуться. В последние годы он так сильно состарился, что почти ничего не видел, и его мысли частенько блуждали.
Да, праздновать тут было нечего, однако везде устраивались пиры, фейерверки и балы. Хотя стояла осень, королева и принцессы созвали гостей в Виндзор на праздник под открытым небом; в Лондоне горели разноцветные фонари, а кроме того, небо постоянно освещалось огнями фейерверков и красными отблесками пожаров. На нескольких торговых домах повесили светящиеся лозунги и торговые эмблемы. Вдобавок в церквах по всей стране служили благодарственные молебны. И везде звучало "Боже, храни короля!"
"Да, в такие времена, - думала, замирая от волнения Шарлотта, - что угодно может случиться".
Но все равно она оказалась не готова к страшному скандалу, который потряс их семейство. Он затмил даже историю с Мэри-Энн Кларк.
Шарлотте поведала о случившемся миссис Адней.
Увидев ее, девочка сразу догадалась, что случилось нечто из ряда вон выходящее.
- Не знаю, может, мне не следует говорить Вашему Высочеству... Хотя скоро об этом все будут знать... Видите ли, в покоях вашего дяди Эрнеста, в Сент-Джеймсском дворце, случилась страшная трагедия.
- Неужели дядя Эрнест умер? - в ужасе пролепетала Шарлотта.
- Нет, но он был на волосок от гибели.
И миссис Адней рассказала кошмарную историю о том, как дядю Эрнеста нашли в постели, раненного в голову. Эта рана чуть не убила его, но все-таки он остался жив.
- Провидение позаботилось о нем, - изрекла миссис Адней с многозначительной улыбкой. - А в соседней комнате лежал его камердинер Селлис... с перерезанным горлом.
Шарлотта ахнула.
- Он пытался убить дядю Эрнеста, да? Но кто же тогда убил его самого?
Миссис Адней пожала плечами.
Кто знает? Там явно была какая-то ссора. И произошло убийство... А уж кто виноват... королевский сын или кто другой - неизвестно.
Теперь, когда королевское семейство где-нибудь собиралось - в Карлтон-хаусе или в Виндзоре, - везде царила напряженность. Если Шарлотта заговаривала о случившемся, Старые Девы на нее шикали. Но как было уберечь ее от слухов? Мать показала девочке карикатуры и ехидные замечания, опубликованные в газетах.
Там говорилось, что у камердинера герцога была очаровательная жена, и камердинер застал ее в постели с хозяином. Слуга чуть было не убил герцога, а потом наложил на себя руки.
Это был самый страшный скандал из всех, которые когда-либо потрясали королевское семейство. Романтические похождения принца Уэльского никогда не доводили до убийства. Правда, однажды, когда миссис Фитцгерберт грозилась покинуть Англию, он якобы попытался свести счеты с жизнью. Но то ли это правда, то ли нет... Да и потом, это же не убийство!
Неужели дядя Эрнест, герцог Камберлендский, стал убийцей?
Тетя Амелия очень печалилась. Она сказала:
- Это огорчит твоего бедного дедушку больше, чем все остальное.
И бедный дедушка действительно огорчился. Когда Шарлотта к нему пришла, он бормотал что-то невнятное и, похоже, даже не сообразил, кто перед ним.
Амелия тоже стала выглядеть хуже. Она была такой меланхоличной, и Шарлотта не понимала, в чем дело.
"Право же, я слишком мало о них знаю", - думала она.
Тетушки всегда казались ей старыми, но теперь, размышляя об Амелии, Шарлотта гадала: а может, причина ее меланхолии кроется не только в собственном недомогании и в болезни короля?
Бедняжка Амелия! Как, должно быть, ужасно дожить до двадцати шести лет и нигде не побывать, не выйти замуж и знать, что ты уже не юная барышня, а старая дева.
Но, увы, такова была участь всех ее теток.
СМЕРТЬ СТАРОЙ ДЕВЫ
Амелия сидела у окна и глядела на море. Хотя дул свежий ветерок, ее самочувствие не улучшалось, однако Амелия была сегодня в радостном настроении: старший брат пообещал приехать к ней в гости из Брайтона.
Вышивание лежало у Амелии на коленях. Теперь ее даже такая работа утомляла. С каждой неделей Амелия уставала все больше, и у нее возникло тяжелое предчувствие, что через год в это же время ее уже здесь не будет.
С Амелией сидела ее сестра Мария. Что бы она делала без Марии! Это была любимая сестра Амелии. Из братьев же она больше всего любила Георга. В последнее время Амелия и Мария еще больше сблизились. Георг обитал в другом мире, в мире любовных утех и веселья, а бедняжка Мария, которая в юности была такой хорошенькой, а сейчас напоминала увядший цветок, делила с сестрой печаль и уныние.
Мария вошла в комнату и увидела, что сестра сидит, положив руки на колени.
- Тебе следовало бы немножко поспать, - произнесла Мария.
- Я все утро спала. Мне не хочется тратить всю жизнь на сон... вернее, остаток жизни.
- Не говори так, прошу тебя.
- О, Мария, давай будем откровенны. Ты же знаешь, мои дни сочтены.
- Ничего я такого не знаю!
- Нет, знаешь, милая сестрица. Но не желаешь с этим смириться.
Мария почти сердито покачала головой, и Амелия ласково проговорила:
- Иди сюда. Присядь, давай немножко поболтаем.
Мария взяла маленькую скамеечку для ног и, приставив ее к креслу Амелии, села на нее.
- Какой сегодня чудесный день! - сказала она. - Надеюсь, в Брайтоне погода тоже хорошая, и Георгу приятно ехать.
- Как прекрасно, что мы увидим его. Хотя... мне хотелось бы, чтобы он был счастливее.
- Но почему бы Георгу не наслаждаться счастьем? У него есть все, о чем можно только пожелать. Он свободен.
- Свободу ценишь лишь тогда, когда ты ее лишен... как крепкое здоровье, богатство и... молодость.
Мария вздохнула.
- Мы все стареем. Даже тебе, Амелия, уже исполнилось двадцать шесть. Двадцать шесть, а ведь ты из нас самая младшая... Что же до Георга, то он сам виноват. Я слышала, он порывает свои отношения с миссис Фитцгерберт. С чего бы ему быть в таком случае счастливым?
- Он полагает, что с леди Хертфорд ему будет лучше.
- Порой наш обворожительный братец бывает довольно глуп.
Однако Амелия не желала критиковать Георга.
- Он живет такой полной жизнью. Вполне естественно, что Георг часто совершает поступки, которые нам не понятны.
Мария смягчилась. Все сестры были от Георга без ума.
Она сказала:
- Он всегда говорил, что, придя к власти, первым делом найдет нам всем мужей. Наверное, ему нас жаль. У Георга доброе сердце, хотя ради нас он, разумеется, не поступится своими удовольствиями.
- Конечно. Это было бы глупо. Разве он помог бы нам, отказавшись от развлечений?
- О, Амелия, порой я впадаю в бессильную ярость и чувствую прилив такой горечи, что готова совершить безрассудство. Например, сбежать... или вытворить еще что-нибудь в этом же духе.
- Я понимаю, - кивнула Амелия. - Но это убьет папу.
- Амелия, а тебе не приходило в голову, что папа убил что-то в нас? Он всю жизнь продержал нас взаперти. Не разрешил выйти замуж. Это все равно что закрыть птичек в клетке и показывать им, как другие пташки порхают вокруг, нежась в лучах солнца... взлетают ввысь, спускаются вниз, кружатся в брачном танце...
- Да, все возвращается к одному и тому же, - вздохнула Амелия. - Нам следовало выйти замуж... всем нам.
- Но папа не желает этого. Мы члены королевской крови. И вокруг нет достойных женихов. Только нашей сестре Шарлотте все-таки подыскали мужа. Помнишь, как мы боялись, что ее свадьба сорвется, потому что у будущего мужа Шарлотты была жена, которая умерла при загадочных обстоятельствах? Поговаривали даже, что, может быть, она и не умерла вовсе...
- Бедная Шарлотта, она так занемогла, когда возникло впечатление, что затея со свадьбой окончится ничем. У меня слезы на глаза наворачивались, стоило мне представить себе ее ужас. Да, я явственно это все ощущала.
Мария с тревогой посмотрела на сестру.
- Тебя этот разговор огорчает?
- Пожалуйста, не будем менять тему. Я хочу поговорить о нас... о нас и о нашей жизни. Однако это отнюдь не умаляет моей любви к дорогому папе.
- Ты всегда была его любимицей.
- Да, я же самая младшая. Папина дочка, - Амелия улыбнулась. - Когда он впадал в меланхолию, меня всегда подсылали к нему, чтобы я его позабавила.
- И ты всегда делала отца счастливым.
- Он так крепко прижимал меня к себе, что мне становилось страшно. Помнишь, как он однажды обнял меня с такой силой, что все испугались... подумали, что у меня хрустнут ребра?
- Прекрасно помню. На папу надели смирительную рубашку, потому что он дико кричал, когда тебя уводили. Он тогда был очень болен.
- Мария, как ты думаешь... он может снова заболеть?
- Я часто об этом раздумываю. Да, очень часто.
- Я тоже. Мы должны всегда иметь это в виду и не расстраивать папу.
- И все же мы еще молоды... или были молоды совсем недавно. Неужели мы не можем иметь собственной жизни?
- София тоже так рассуждала.
- София! - прошептала сестра Амелии. - Она оказалась самой смелой из нас.
- Бедная София! Как ты думаешь, она счастлива? О, Мария, я даже себе не представляю, каково это - быть матерью ребенка, которого ты не можешь признать!
- Но она хотя бы стала матерью. Это лучше, чем... состариться, так и не узнав, что такое жизнь... быть принцессой, посаженной в клетку... сидеть здесь с мамой, читать вслух, ухаживать за собаками, шить, наполнять табаком ее табакерки. Наверное, Софию нечего жалеть.
- Но у нее порой бывает такой трагический вид! Как ты думаешь, когда-нибудь она выйдет замуж за генерала? Представляешь, если бы они поженились... и мальчик жил бы с ними. Как по-твоему, они были бы счастливы?
Мария опасливо поглядела через плечо.
- Нас могут подслушать.
- Они и так все знают, - возразила Амелия. - Такое нельзя сохранить в секрете от слуг.
Обе сестры вспомнили тот день, когда София призналась им, что у нее будет ребенок. Бедняжка София, она чуть с ума не сошла от волнения. Что скажет папа? Что скажет королева? София боялась королеву больше, чем отца, ведь, заболев, отец стал очень кротким и порой вообще не понимал, что творится вокруг.
- Это папа во всем виноват, - сказала Елизавета. - Он держит нас взаперти и считает, что мы должны жить, как монахини. Но мы не монахини и здесь не монастырь.
София была влюблена. И - надо же, ее возлюбленный входил в свиту короля и до сих пор жил во дворце... он был одним из тех, кто сопровождал Амелию в Веймут. От этого он казался членом их семьи. Двадцатитрехлетняя София всегда была довольно безрассудной. Родителям, конечно, следовало найти для нее мужа. Но разве они могли? Старшие сестры - Августа, Елизавета и Мария - тоже были на выданье. София влюбилась в сэра Томаса Гарта и, отчаявшись выйти замуж, решила обойтись без брака.
- Принцесса беременна! Это необходимо держать в тайне. Папа не должен узнать! Такая новость его убьет, - заявила Августа.
Елизавета с ней согласилась. Томас Гарт - человек находчивый. Он должен все устроить. Софии следует скрывать свое положение... Это оказалось нетрудно - в моде были пышные юбки. Изобразить недомогание тоже было легко, ведь бедняжка безумно беспокоилась, поэтому ей не пришлось особенно притворяться больной. Доктор - друг Томаса - рекомендовал Софии сменить обстановку. Ей посоветовали поехать в Веймут, который все принцессы обожали. Там София встретилась с Марией, которой всегда поручали ухаживать за больными родственниками. Там же София и родила сына. Все было устроено очень ловко. У Томаса Гарта был портной по фамилии Шарленд, живший в городе; жена Шарленда ждала ребенка, и когда он появился на свет, всех убедили, что у нее родились близнецы.
Вот каким образом улаживались неприятности в королевских семьях.
София в течение десяти лет хранила случившееся в глубокой тайне. Ее мальчик подрастал. Время от времени она с ним виделась. Мария всегда боялась, что сестра себя выдаст - очень уж выразительно она смотрела на сына.
Томас Гарт очень любил мальчика. Он забрал его у Шарлендов и "усыновил". Томас постоянно говорил о нем, строя планы насчет его образования. Том-младший имел фамильное сходство с Ганноверами - характерное круглое, довольно некрасивое лицо и большие голубые глаза. Правда, ресницы у мальчика были темные, не как у матери. (Белесые ресницы несчастной Шарлотты были почти незаметны.) Смотрел Том-младший обычно угрюмо; лицо его оживлялось, только когда он улыбался; челюсть была тяжеловата, но в целом внешность мальчика производила приятное впечатление.
Сын вил веревки из Томаса Гарта, который всячески баловал его, ибо в жилах мальчика текла королевская кровь.
"Боже, какие страшные тайны есть у нашего семейства! - подумала Амелия. - Так что не только у моих братьев были любовные похождения".
Амелия с грустью вспомнила милого Чарльза Фицроя. Она любила его, а он - ее, но им не суждено было соединиться, и оба это понимали. Чарльз уже женился во второй раз: его первая жена умерла молодой, подарив ему сына, и вот теперь он женился на Фрэнсис-Энн Стюарт, старшей дочери маркиза Лондондерри. У Чарльза было два сына - Джордж и Роберт - и одна дочь. Какой смысл сожалеть о былом, приговаривая: "Эти дети могли бы быть моими!" Она принцесса, а он хоть и сын герцога Графтона и потомок Чарльза II от его любовницы Барбары Вильерс, но все равно, по мнению короля, недостоин жениться на королевской дочери. Ах, неужели это действительно так? Может, Георг III и вправду не в силах вынести мысли о том, что его дочери возлягут на брачное ложе? Он ведь странный человек... у него бывают такие удивительные, темные мысли, которые порой так его терзают, что он совершенно теряет рассудок. Она, Амелия, могла бы выйти замуж за Чарльза Фицроя, а милая Мария, сестрица, которая неотлучно находилась при ней и всегда сама ее выхаживала, любила своего кузена, герцога Глочестерского. Почему им не позволяют пожениться? Почему все принцессы должны до конца дней своих оставаться, по меткому выражению их брата Георга, "стайкой старых дев"?
Может, всему виной странная мания отца, из-за которой он оказался на грани безумия? Или это мама хочет удержать их при себе в качестве служанок, которыми она может помыкать, обращаясь с ними, словно с детьми, еще не вышедшими из детской?
"Ах, какая разница? - устало спросила себя Амелия. - Главное, что мы сидим здесь в заточении, и даже София, которая на несколько мгновений позволила себе выйти за очерченные рамки, была вынуждена вновь вернуться в них, когда случилось неизбежное".
- Моя бедная Амелия, - внезапно сказала Мария. - Право, я утомила тебя этой болтовней.
"Нет, - подумала Амелия. - Это Мария бедная. Я-то умру молодой, а они будут стариться, все больше накапливая обиды. Когда же Георг сможет найти им мужей, будет уже поздно..."
В дверь тихонько поскреблись. Мария дала разрешение войти.
Это оказался сэр Томас Гарт, верный слуга Амелии. Мария уверяла, что он всегда старался облегчить участь младшей дочери короля, и если доктор Поуп прописывал какое-нибудь лекарство, Томас Гарт обязательно доставал его, как бы это ни было трудно. Он относился к Амелии как к своей младшей сестре.
Принцессы слегка смутились, когда он вошел - ведь они только что о нем говорили. Томас Гарт не блистал красотой, ему было далеко за пятьдесят - он был гораздо старшее Софии.
"Неужели она не могла выбрать кого-нибудь поинтереснее? - удивлялась Амелия. - Например, человека, походившего на Чарльза Фицроя... Как трудно представить себе нежную Софию в объятиях этого грубого, старого солдата... мало того, что он и так не блещет красотой, так на лице еще и родимое пятно, которое еще больше его уродует".
Бедная София! Бедные они все!
Томас поклонился - настолько, насколько позволял большой сверток, который он держал в руках.