– Женщина уже тогда была довольно старой, – тихо сказала мама. – Возможно, она за это время впала в слабоумие.
– Возможно. Но для неё не составило никакого труда узнать юную девушку на фотографии, – сказал мистер Уитмен. – Юную девушку, которая той ночью родила дочь.
– Это была фотография Люси.
Слова Фалька обрушились на меня, как удар кулака в живот. В Драконьем зале повисло молчание. Мои колени подогнулись, и я сползла по стене на пол.
– Это… недоразумение, – услышала я в конце концов мамин шёпот. В коридоре послышались шаги, но я была не в состоянии повернуть голову. Я поняла, что это Гидеон, лишь когда он склонился надо мной.
– Что случилось? – спросил он шёпотом и присел передо мной на корточки.
Я не могла говорить, я лишь молча качала головой.
– Недоразумение, Грейс? – Фалька де Вильерса было отчётливо слышно. – На одной из фотографий женщина узнала и тебя – мнимую старшую сестру, которая передала ей конверт с небывало крупной суммой денег. Она узнала и мужчину, державшего Люси за руку во время родов! Моего брата!
И, как будто я ещё не всё поняла, он добавил:
– Гвендолин – ребёнок Люси и Пола!
У меня вырвалось странное повизгивание. Гидеон, лицо которого резко побледнело, взял мои руки в свои.
В Драконьем зале начала плакать моя мама.
Только это была не моя мама.
– Всё это было бы не нужно, если бы вы оставили их в покое, – всхлипнула она. – Если бы вы их не преследовали так безжалостно!
– Никто не знал, что Люси и Пол ожидали ребёнка! – резко сказал Фальк.
– Они совершили кражу! – фыркнул доктор Уайт. – Они украли самую ценную собственность Ложи и собирались уничтожить всё, что столетиями…
– Ах, да замолчите же вы! – вскричала мама. – Вы заставили этих молодых людей оставить их любимую дочь через два дня после её рождения!
Это был тот самый момент, когда я – сама не знаю, как – опять вскочила на ноги. Я больше ни секунды не могла этого слышать.
– Гвенни! – настойчиво произнёс Гидеон, но я стряхнула его руки и побежала.
– Куда ты? – Через несколько шагов он догнал меня.
– Подальше отсюда! – Я побежала ещё быстрее. Фарфор в витринах, мимо которых мы пробегали, тихонько звенел.
Гидеон схватил меня за руку.
– Я с тобой! – сказал он. – Я сейчас не оставлю тебя одну.
Позади нас в коридоре кто-то выкрикнул наши имена.
– Я не хочу… – прохрипела я. – Я не хочу ни с кем разговаривать.
Гидеон крепче сжал мою руку.
– Я знаю, где нас в ближайшие часы никто не найдёт. Нам сюда!
Из протоколов инквизиции патера-доминиканца Жиана-Петро Бариби, архив университетской библиотеки Падуи (расшифрованы, переведены и обработаны доктором М. Джордано).
27 июня 1542 года. Не посвятив меня, М. уговорил патера Доминикуса из третьего Ордена, человека весьма сомнительной репутации, провести обряд экзорцизма особого рода, чтобы излечить свою дочь Элизабетту от её мнимой одержимости. Когда я узнал об этом кощунственном замысле, было уже поздно. Хотя я получил доступ к капелле, где проводился этот позорный обряд, я не мог воспрепятствовать тому, чтобы девушка была напоена сомнительными субстанциями, от которых у неё изо рта пошла пена, глаза закатились, а сама она стала бормотать какую-то ерунду. Патер Доминикус в это время обрызгивал её святой водой. Вследствие этой обработки, которую я не боюсь назвать словом "пытка", Элизабетта той же ночью потеряла плод своего чрева. Перед своим отъездом её отец продемонстрировал не сожаление, а триумф по поводу изгнания демона. Признание Элизабетты, сделанное под воздействием субстанций и боли, он тщательно запротоколировал и подписал как доказательство своего безумия. Я с благодарностью отказался от копии – мой доклад Главе Конгрегации и без того натолкнётся на непонимание, в чём я полностью уверен. Я только хочу своим докладом поспособствовать тому, что М. попадёт в немилость у своих покровителей, но в этом отношении у меня мало надежды.
12
Когда мы вбежали в помещение хронографа, мистер Марли при виде нас нахмурился.
– Вы не завязали ей гла… – начал он, но Гидеон не дал ему договорить.
– Я сегодня буду элапсировать с Гвендолин в 1953 год, – пояснил он.
Мистер Марли упёр руки в бока.
– Вы не имеете права, – сказал он. – Весь запас времени вам нужен для операции Чёрный Турмалин тире Сапфир. И на тот случай, если вы забыли: эта операция состоится немедленно. – На столе перед мистером Марли стоял хронограф с искрящимися в искусственном свете драгоценными камнями.
– Изменение планов, – резко ответил Гидеон и сжал мою руку.
– Я об этом ничего не знаю! И я вам не верю. – Мистер Марли сердито вытянул губы. – Полученный мной приказ однозначно…
– Так позвоните наверх и спросите, – прервал его Гидеон, указывая на телефон на стене.
– Именно это я сейчас и сделаю! – Мистер Марли с покрасневшими ушами направился к телефону. Гидеон отпустил мою руку и склонился над хронографом, а я, как манекен, застыла у двери. Сейчас, когда уже не надо было никуда бежать, я вдруг оцепенела и стала неподвижной, как остановившиеся часы. Я даже не чувствовала, как бьётся моё сердце. Такое ощущение, что я медленно превращалась в камень. Собственно говоря, в моей голове должны были крутиться мысли, но они не крутились. Я ощущала лишь тупую боль.
– Гвенни, я всё для тебя настроил. Иди сюда. – Гидеон не стал дожидаться, когда я последую его приглашению, он проигнорировал и протест мистера Марли ("Оставьте! Это моя работа!"). Он притянул меня к себе, взял мою вялую руку и аккуратно вложил один из пальцев в отверстие под рубином. – Я сейчас же перемещусь следом за тобой.
– Вам не разрешено самолично настраивать хронограф, – начал мистер Марли, снимая трубку телефона. Я ещё успела увидеть, как он набирает номер, затем водоворот рубиново-красного света унёс меня прочь.
Я приземлилась в кромешной тьме и стала наощупь пробираться вперёд, где, по моим представлениям, должен был находиться выключатель.
– Позволь мне, – услышала я голос Гидеона, бесшумно приземлившегося позади меня. Через две секунды лампочка под потолком загорелась.
– Ты, однако, быстро, – пробормотала я.
Гидеон повернулся ко мне.
– Ах, Гвенни, – мягко сказал он. – Мне так жаль! – Когда я не пошевелилась и не ответила, он двумя шагами подошёл ко мне и обнял меня. Он прижал мою голову к своему плечу, положил подбородок мне на волосы и прошептал: – Всё будет хорошо. Я обещаю тебе. Всё опять будет хорошо.
Я не знаю, сколько времени мы так простояли. Может быть, это были его слова, которые он повторял снова и снова, а может быть, это было тепло его тела, но моё оцепенение стало медленно проходить. Во всяком случае, я смогла беспомощно прошептать:
– Моя мама… это не моя мама.
Гидеон подвёл меня к зелёной софе, усадил меня и сел рядом.
– Как бы мне хотелось, чтобы я это знал, – озабоченно сказал он. – Тогда я бы мог тебя предупредить. Тебе холодно? У тебя стучат зубы.
Я покачала головой, прислонилась к нему и закрыла глаза. На какой-то момент мне захотелось, чтобы время остановилось здесь, в 1953 году, на этой зелёной софе, где не было никаких проблем, никаких вопросов, никакой лжи – только Гидеон и его утешительная близость.
Но мои желания не имели обыкновения сбываться, я это знала по собственному горькому опыту.
Я опять открыла глаза и посмотрела на Гидеона.
– Ты был прав, – жалобно сказала я. – Это, наверное, действительно единственное место, где нам не могут помешать. Но тебе достанется!
– Да, причём наверняка. – Гидеон легко улыбнулся. – Прежде всего потому, что мне пришлось несколько… ну да… неделикатно воспротивиться попытке Марли отобрать у меня хронограф. – Его улыбка стала мрачной. – Операцию Чёрный Турмалин и Сапфир придётся перенести на другой день. Хотя у меня сейчас ещё больше вопросов к Люси и Полу, и встреча с ними была бы как раз тем, что нам сейчас нужно.
Я подумала о нашей первой встрече с Люси и Полом у леди Тилни, и мои зубы застучали, когда я вспомнила, как Люси смотрела на меня и шептала моё имя. Боже, а я ведь не имела никакого понятия.
– Раз Люси и Пол – мои родители, значит, мы родственники?
Гидеон снова улыбнулся.
– Это тоже было первым, что промелькнуло у меня в голове, – сказал он. – Но Фальк и Пол для меня – отдалённые родственники, кузены третьей или четвёртой степени. Они происходят от одного, а я от другого близнеца-карнеола.
В моём мозгу опять начали вращаться цеплявшиеся друг за друга шестерёнки. Внезапно я ощутила плотный ком в горле.
– Перед тем как заболеть, мой отец каждый вечер пел нам и играл на гитаре. Мы так это любили, Ник и я, – тихо сказала я. – Он всегда утверждал, что свой музыкальный талант я унаследовала от него. А ведь мы с ним даже не были в родстве. Чёрные волосы у меня от Пола. – Я сглотнула.
Гидеон молчал, с сочувствием глядя на меня.
– Раз Люси – не моя кузина, а моя мама, то моя мама… моя двоюродная бабушка! – продолжала я. – А моя бабушка – на самом деле моя прабабушка. А мой дед – не дедушка, а дядя Гарри! – Это было последней каплей, и я начала безудержно плакать. – Я не выношу дядю Гарри! Я не хочу, чтобы он был моим дедушкой! И я не хочу, чтобы Каролина и Ник перестали быть моими сестрой и братом. Я так их люблю!
Гидеон дал мне немного поплакать, а затем начал гладить мои волосы и бормотать успокоительные слова.
– Эй, всё хорошо, Гвенни, это не играет никакой роли. Они всё те же самые люди, не важно, в какой степени родства вы состоите!
Но я продолжала безутешно всхлипывать. Я почти не заметила, как Гидеон мягко притянул меня к себе. Он обвил меня руками и крепко прижал к себе.
– Они должны были мне это сказать, – с трудом выговорила я наконец. Майка Гидеона была совершенно мокрая от моих слёз. – Мама… должна была мне сказать.
– Наверное, она и собиралась когда-нибудь. Но поставь себя на её место: она тебя любит – и поэтому совершенно точно знает, что правда причинит тебе боль. Наверное, она не могла на это решиться. – Ладони Гидеона гладили меня по спине. – Это должно было быть ужасно для всех, а для Люси и Пола в особенности.
У меня опять потекли слёзы.
– Но почему они оставили меня одну? Стражи мне никогда бы ничего не сделали! Почему они с ними не поговорили?
Гидеон ответил не сразу.
– Я знаю, что они пытались, – медленно сказал он. – Предположительно тогда, когда Люси заметила, что беременна, и когда они поняли, что ты станешь Рубином. – Он откашлялся.
– Но у них тогда не было никаких доказательств их теорий о графе. Их истории были отметены как детские попытки оправдаться за их недозволенные путешествия во времени. Это можно прочитать даже в Анналах. Особенно дедушка Марли гневался из-за их обвинений. Согласно его записям, Люси и Пол вываляли в грязи память о графе.
– Но мой… дедушка! – Мой разум отказывался думать о Люкасе как НЕ о моём деде. – Он ведь был посвящён во всё и, во всяком случае, верил Люси и Полу! Почему он не воспрепятствовал их бегству?
– Я не знаю. – Гидеон пожал мокрыми от моих слёз плечами. – Без доказательств даже ему не удалось бы многого добиться. Ему нельзя было рисковать своим положением в Ближнем Круге. И кто знает, всем ли Стражам он мог доверять. Мы не можем исключить вероятность того, что в настоящем присутствовал некто, кто знал об истинных планах графа.
Некто, кто, может быть, в конце концов убил моего деда. Я покачала головой. Для меня всё это было слишком. Но Гидеон ещё не закончил со своей теорией.
– Кто бы ни навёл его на эту мысль – может быть, твой дед даже поддержал идею отправить Люси и Пола с хронографом в прошлое.
Я сглотнула.
– Они могли взять меня с собой! – сказала я. – До моего рождения!
– Чтобы родить тебя в 1912 году и вырастить под фальшивыми именем? Незадолго до первой мировой войны? – Он покачал головой. – А кто бы взял тебя к себе, если бы с ними что-нибудь случилось? Кто бы о тебе позаботился? – Он погладил меня по волосам. – Я даже приблизительно не могу себе представить, как больно пережить такое. Но я могу понять Люси и Пола. Они были уверены, что в твоей маме они нашли того, кто будет любить тебя, как своё собственное дитя, и вырастит тебя в безопасности.
Я прикусила губу.
– Не знаю. – Я устало выпрямилась на софе. – Я вообще уже ничего не знаю. Мне бы хотелось, чтобы я могла повернуть время вспять – пару недель назад я была, возможно, не самой счастливой девушкой на свете, но, во всяком случае, абсолютно нормальной! Не путешественница во времени. Не бессмертная! И не ребёнок двух… двух подростков, живущих в 1912 году.
Гидеон улыбнулся мне.
– Да, но посмотри на это так: есть и парочка позитивных вещей. – Он аккуратно провёл пальцем под моими глазами, наверное, чтобы вытереть гигантские потёки туши. – Я считаю, что ты очень храбрая. И… я люблю тебя!
Его слова смыли тупую боль с моей груди. Я обвила руками его шею.
– Пожалуйста, ты не мог ли бы ещё раз это сказать? И поцеловать меня? Так, чтобы я обо всём забыла?
Взгляд Гидеона скользнул от моих глаз к губам.
– Я могу попытаться, – пробормотал он.
Попытки Гидеона увенчались успехом. Если можно так сформулировать. Во всяком случае, я была бы не против провести остаток дня или даже остаток жизни в его объятьях на зелёной софе в 1953 году.
Но в какой-то момент он отодвинулся, оперся на локоть и посмотрел на меня.
– Я думаю, нам сейчас лучше прекратить, иначе я ничего не гарантирую, – сказал он, переводя дыхание.
Я не сказала ничего. Почему он должен себя чувствовать иначе, чем я? Разве что я не могла бы так просто остановиться. Я подумала, а не принять ли мне из-за этого немного обиженный вид. Но долго я не могла об этом размышлять, потому что Гидеон бросил взгляд на часы и внезапно вскочил.
– Ах, Гвен, – торопливо сказал он. – Сейчас начнётся. Тебе надо что-то сделать с волосами – наверное, все Стражи собрались вокруг хронографа и будут злобно на нас смотреть, когда мы вернёмся.
Я вздохнула.
– О Боже, – сказала я удручённо. – Но нам сначала нужно обсудить, что мы делаем дальше.
Гидеон наморщил лоб.
– Им, конечно, придётся сдвинуть операцию, но, может быть, мне удастся их уговорить послать меня на два оставшихся часа в 1912 год. Нам надо действительно срочно поговорить с Люси и Полом!
– Мы можем их вместе посетить сегодня вечером, – предложила я, хотя мне стало плохо при одной этой мысли. Приятно с вами познакомиться, мама и папа.
– Забудь об этом, Гвен. Они больше не отправят тебя со мной в 1912 год, разве что этого потребует граф. – Гидеон протянул мне руку, поднял меня на ноги и неловко попытался разгладить кучу моих волос на затылке, которую он сам и накрутил.
– Как хорошо, что у меня дома случайно есть свой собственный хронограф, – сказала я по возможности хладнокровно. – Который, кстати, замечательно функционирует.
Гидеон уставился на меня.
– Что?
– Ну ладно! Ты же это знал – как иначе я могла бы постоянно видеться с Люкасом? – Я прижала ладонь к животу, где уже начала крутиться карусель.
– Я думал, что ты нашла способ во время элапсирования… – Перед моими глазами Гидеон растворился в воздухе. Я последовала за ним через несколько секунд, успев за это время ещё раз пригладить волосы.
Я была убеждена, что помещение хронографа при нашем возвращении будет кишмя кишеть Стражами, рассерженными из-за самовольных действий Гидеона (я тайно ожидала, что мистер Марли с фонарём под глазом стоит в углу и настаивает на том, чтобы Гидеона увели отсюда в наручниках), но на самом деле в помещении было тихо.
Присутствовал только Фальк де Вильерс – и моя мама. Она с жалким видом сидела на стуле и, заламывая пальцы, смотрела на меня заплаканными глазами. Тушь для ресниц и остатки теней для век образовывали потёки на её щеках.
– Вот и вы, – сказал Фальк. – Его голос звучал нейтрально, выражение лица тоже было нейтральным, но я не исключала, что под этим фасадом кипит гнев. Его янтарные волчьи глаза странно блестели. Гидеон, стоявший рядом со мной, невольно подобрался и чуть вздёрнул подбородок, словно пытаясь внутренне вооружиться против возможных попрёков.
Я быстро схватила его за руку.
– Он не виноват – я не хотела элапсировать одна, – затараторила я. – Гидеон не специально нарушил план…
– Ничего, Гвендолин, – Фальк послал мне мягкую улыбку. – В данный момент здесь многое идёт не по плану. – Он потёр себе ладонью лоб и искоса взглянул на маму. – Мне очень жаль, что наш разговор сегодня днём… что ты таким образом обо всём узнала. Это произошло совершенно точно не намеренно. – Он снова взглянул на маму. – Такое важное дело должно быть преподнесено намного более деликатно.
Мама молчала, стараясь сдерживать слёзы. Гидеон сжал мою руку.
Фальк вздохнул.
– Я думаю, Грейс и ты, вам нужно многое обсудить. Лучше всего мы оставим вас сейчас одних, – сказал он. – За дверью ждёт адепт, который проводит вас наверх, когда вы будете готовы. Ты идёшь, Гидеон?
Гидеон неохотно выпустил мою руку и поцеловал меня в щёку. При этом он шепнул мне в ухо:
– Ты справишься, Гвен. А потом мы поговорим о том, что ты спрятала у себя дома.
Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы не вцепиться в него и не умолять "Пожалуйста, не оставляй меня".
Я молча ждала, когда они с Фальком выйдут из комнаты и закроют за собой дверь. Потом я повернулась к маме и попробовала улыбнуться.
– Меня удивляет, что они допустили тебя в святая святых.
Мама встала, пошатываясь, как старая женщина, и криво улыбнулась в ответ.
– Они завязали мне глаза. Тот с лицом как блин. Ему кто-то разбил губу, и поэтому, я думаю, он особенно крепко завязал мне повязку. Волосам было очень больно, но я не рискнула жаловаться.
– Да, это мне знакомо. – Я не было особенно жалела разбитую губу мистера Марли. – Мама…
– Я знаю, ты меня сейчас ненавидишь. – Мама не дала мне заговорить. – И я тебя абсолютно понимаю.
– Мама, я…
– Мне так ужасно жаль! Я не должна была этого допустить. – Она сделала шаг в мою сторону и протянула ко мне руки, но тут же снова беспомощно опустила их. – Я всегда так боялась этого дня! Я знала, что он когда-нибудь наступит, и чем старше ты становилась, тем больше я его боялась. Твой дед… – Она запнулась, потом глубоко вздохнула и продолжала: – Мой отец и я собирались вместе тебе об этом рассказать, когда ты будешь достаточно взрослой, чтобы понять правду и справиться с ней.
– То есть Люкас об этом знал?