– Гвен, не стоит так переживать. – Король, заметив состояние жены, успокаивающе накрыл женскую ладонь собственной. Но та отбросила ее и гневно взвизгнула:
– Есть ли измена больше этой?! Зная, сколько проблем приносят нам эти войны, зная, сколько наших земель вытоптали эти скоты, сколько перерезали людей, скольких изнасиловали женщин, Удгар смел заключить с ними союз?!
– Гвен, – строже выговорил Нирох. – Возьми себя в руки.
Королева не унималась:
– Тогда нам следует заковать его дочь в цепи, запрятать в темницу и заморить голодом! – Гвендиор ткнула пальцем в Виллину.
Невестка вздрогнула, вжавшись в стул: о властности ее величества в столице ходило немало пересудов.
– Замолчи уже, – осадил жену Нирох. В зале притихли. – Королю Удгару виднее, что делать со своей страной. Он не порывал с нами альянса, а прочие дела Архона нас не касаются.
"Будем надеяться, – думал Страбон, – подчинив себе племена, Архон облегчит нам жизнь, обезопасив хотя бы южные границы Иландара".
Гвендиор притихла, поджав губы и скрипя зубами. Нет, не потому что боялась мужа, а потому, что наконец увидела свой путь к цели.
Гуляние возобновилось. Покинув помост короля, Гленн и Тирант уселись ярусом ниже, рядом с Ронелихом, по другую сторону которого сидел Тройд.
– Ну, про наши дела вы слышали, теперь о ваших, – бодрее обычного произнес Гленн.
– Да-да, – весело поддержал его Тирант. – Не приелась семейная жизнь? Я-то вот не прочь бы покрушить вражеские черепа. – Громила потряс кулаками, случайно при этом зацепив бокал с пивом. Тот грохнулся на пол. – Ох, вот же!
Тирант запыхтел, ворчливо сокрушаясь о пролитом добре.
– Женись – сам узнаешь, что и когда наскучит, – ответил Ронелих, снисходительно глядя на кузена.
– Ша! – выкрикнул Тирант, жестом велев слуге принести новую кружку, побольше. – Каждый день по собственной воле просыпаться с одной и той же бабой! Я что, болван? – добавил он, повысив голос и заметно подмигнув разносившей снедь девушке. Цветущий вид розовощекой красавицы с аппетитными формами здорово будоражил воображение.
– Не слушай его, Ронелих, он всегда такой, – усмехнулся Тройд. И дело не в возрасте, подумал принц. Да, Тирант среди кузенов самый младший, но, например, сам Тройд вообще никогда таким не был. Замыслов Богини не разгадаешь.
– Виллина светится, – спокойно проговорил Гленн, глядя на родственницу. – Правы мудрецы и ведуньи: девство украшает девушку, но лишь материнство – женщину. Норану ведь скоро будет год, я правильно помню? – обратился к Тройду.
– Точно. – Тройд зачарованно посмотрел на супругу, которая осталась подле Нироха и о чем-то с ним оживленно беседовала. Правда, чему-то улыбнувшись, Виллина неожиданно поднялась и направилась в противоположный конец зала. К ней почти сразу подошла девушка, чертами отчасти схожая с самой принцессой. Они поцеловались в щеки и вернулись за стол, где прежде сидела незнакомка.
– С кем это разговаривает твоя жена, Тройд? – спросил Тирант, приглядываясь к девушке. – Я не помню ее. Недавно в замке, правда?
Тройд пригубил хмеля и кивнул:
– Линетта, прибыла из Ангората пару месяцев назад.
Гленн заметно оживился, уставившись на кузена:
– По какому поводу?
– Мне кажется или на Ангорате все вообще поводы упираются в волю храмовницы? – пошутил Тройд. Подошел слуга, передал, что король намерен поговорить с сыном. Принц коротко кивнул и ушел к отцу.
– Не помню ее среди сестер общины. – Гленн, хмурясь, почти не моргая, смотрел на несчастную девчонку поодаль в компании Виллины.
– Ох ладно, – встал Ронелих, приосанился, – ждите здесь.
Оставив кузенов недоумевать, Стансор стремительно пересек залу и, извинившись, обратился к Виллине:
– Любезная кузина, не найдется ли в твоем кругу дамы, которая могла бы составить компанию Роланду, а то больно тоскливая у него сегодня физиономия, и мужские толки вряд ли пойдут ему на пользу.
Ронелих был обезоруживающе обаятелен. Виллина улыбнулась в ответ, сказала собеседнице, что у них еще полно времени на разговоры, и ушла с герцогом. Линетта проводила Виллину и Ронелиха взглядом, раздумывая, чем себя занять, и вдруг услышала над ухом мужской голос:
– Ал твой закат, госпожа.
Вздрогнув, Линетта обернулась. Друид перед ней был хорошо знаком: Гленн, сын Первой среди жриц. А вон тот здоровенный, за его спиной, наверняка Тирант, хотя с ним Линетта не встречалась прежде.
– Богиня в каждом из нас, в сердце и разуме, на земле и на небе, – безотчетно отозвалась жрица. Гленн улыбнулся. В руке его была чаша с вином, и он протянул жрице напиток. Не сводя с друида глаз, Линетта пригубила, отдала Тиранту. Тот, отпив, впихнул сосуд обратно в руки Гленна: по закону гостеприимства предлагающий всегда пьет последним.
– Я – Линетта, – опустила она глаза.
– Тирант, – влез светлокудрый громадина.
– Гленн, – закончил друид. – Я, к своему стыду, совсем не помню тебя.
– Я приехала недавно по велению храмовницы, которая просила передать вам материнский привет и интересовалась, когда сыновья навестят ее.
Братья сели по обе стороны от жрицы.
– Да как только, так сразу! – ответил Тирант. – Разберемся с варварами, уладим дела в дружине – и, ежели король дозволит, навестим.
Гленн с трудом удержал смешок: хорохориться Тирант всегда горазд, но по доброй воле он бы еще сотню дел придумал (хоть червей на крючки насаживать кинулся, ей-богу), а на Ангорат не сунулся. Великой храмовницы Этана, кровной матери, он боялся куда больше, чем помереть в бою.
– Как поживает уважаемая мать? – вкрадчиво спросил Гленн.
– Госпожа в добром здравии, свято и неутомимо исполняет высокий долг храмовницы. – Линетта потерла висок: голова немного кружилась от духоты.
– Ладно, – нетерпеливо протянул блондин, чувствуя себя лишним, – нашли время разводить болтовню о… непонятно о чем. – Тирант не нашелся с претензией и, гаркнув имя какого-то дружинника, который первым попал в его поле зрения, размашисто и неуклюже зашагал к нему.
Линетта вздрагивала с каждым удаляющимся шагом Тиранта: пол под скамейкой, где они сидели, дрожал, пока увалень удалялся. Гленн, почувствовав девичье неудобство, проговорил, словно извиняясь:
– По правде сказать, Тирант не особо набожен, хоть и приходится сыном той, что стоит к богам ближе всех.
Линетта улыбнулась, не понимая, как Гленн может находить это нормальным. А тот между тем предложил жрице руку и увлек от столов к скамейкам, расставленным вдоль стен. Линетта даже не поняла, как оказалась на лавочке у входной двери, из-за которой в залу вливался свежий воздух. По дороге сюда Гленн сумел выхватить какого-то слугу и попросил два бокала колодезной воды. Протянув один девушке, жрец улыбнулся:
– Сколько знал жриц, здешнее вино им не в радость.
Линетта посмотрела на друида с благодарностью и сделала несколько жадных глотков.
– Давно ты закончила обучение?
– В конце июля.
– Совсем недавно, – сорвалось у Гленна.
– Точно. И я тебя хорошо помню.
– Кажется, я устыжен, – признал друид.
– Нет-нет, я не хотела тебя упрекнуть, – забеспокоилась девица. – Оно и понятно, ты происходишь от обеих династий, всегда находился подле матери или отца или рядом со Второй среди жриц как ее брат – в конце концов, такова была твоя обязанность долгое время, – тараторила девушка. – А я… я самая обычная среди сестер, и когда мы в последний раз пересекались на обрядах, едва вступила в пору взросления. Естественно, что ты не мог меня ни приметить, ни запомнить. – Она отвела взгляд.
Заметив ее неловкость, Гленн спросил:
– Надолго ты здесь?
– Не знаю точно, – жрица пожала плечами, – госпожа сказала надолго, но сроков не называла.
– Да, – Гленн почесал бровь, – я иногда отвыкаю, что все, кто выходит из Ангората, неукоснительно и без расспросов следуют воле моей матери.
– Ибо ее слово – это слово Богини, ее длань – лишь продолжение другой всемогущей длани.
Гленн неслышно усмехнулся: в семнадцать он рассуждал так же. Да и сейчас, в двадцать шесть, Гленн не изменил взглядов, просто общение с Тирантом спасает его от привычной жреческой одержимости.
– А ты в каком возрасте получил их? – спросила жрица, взглядом указав на вайдовые крылья на лбу мужчины.
– В девятнадцать. – Увидев, как расширились глаза собеседницы, пояснил: – Да, для сына храмовницы и Верховного друида я несколько поздний жрец.
– Удивительно, насколько вы несхожи с братом, – только и нашлась девушка.
– Верно, каждый из нас…
На другом конце зала взмыленный, наскоро прибывший гонец от Берада Лигара сообщил королевской чете о смерти старого Грея.
– Отец, – тихонько вымолвила Гвендиор, поднимаясь и пошатываясь. – Надобно прекратить пир, сказать на кухне о постной пище на неделю и отдать распоряжения по ношению траура, – прошелестела женщина, как-то странно поглядев на мужа.
– Мы обо всем позаботимся, – неспешно отозвался Нирох, хотя Гвендиор не особо походила на скорбящую дочь. – Виллина, – позвал король.
"Нет, только не она! – подумала Гвен. – Только не эта маленькая сучка! Виллина будет распоряжаться в ее доме? Виллина будет отдавать указания в честь самого ярого из всех христиан страны? Кто угодно, но не она!"
– Нет, пусть этим займется Изотта, – указала королева на свою служанку. – Я пойду в молельню. Не беспокойте меня.
– Как пожелаешь, – не глядя, кивнул король. Реакция ее на смерть родителя была мало сказать что странной, но навязываться Нирох не стал.
Шепоток успел пробежать по рядам, все разговоры затихли. Нироху не составило труда обратиться к присутствующим. Он сообщил известие и велел расходиться: христиане или язычники – смерть уважают все люди.
Гвендиор зашла в покои, даже не подумав идти в часовню. Стоило запереть за собой дверь, женщину затрясло. Ни о какой любви речи не шло: со слезами находили выход напряжение и усталость долгих десятилетий, которые, даже будучи королевой, Гвендиор прожила в страхе перед Греем. Она ненавидела его: отец сломал ей жизнь. Она нуждалась в нем: отец был тем оплотом христианства, который незримо, но ежечасно поддерживал силу ее собственной веры. Грей был символом догмата, непримиримости со всей языческой мерзостью. Гвендиор не застала его умирающим, гнилым и тщедушным стариком, и в ее памяти отец навсегда остался олицетворением железной булавы, сокрушающей весь мир за стенами монастырей.
Только к глубокой ночи королева смогла наконец признаться себе, что жить стало легче. А обнаружив честность и приняв свой грех, самое время замолить его. В храме.
На рассвете по ушедшему герцогу в придворной часовне королевского замка прошло отпевание.
Ронелих испросил у слуги письменных принадлежностей. Не в пример многим знатным мужчинам Ронелих, как наследник Мэинтарского герцогства, был обучен грамоте, поэтому услугами писцов пользовался редко. Вот и сейчас мужчина сам принялся за послание сестре, которая, со слов Элайны (они постоянно поддерживали переписку), серьезно враждовала со свекром. Хотя и согласилась выхаживать старика до конца.
Ронелих крутил в пальцах перо, время от времени грызя его кончик: сочувствовать или поздравлять сестру – было неясно.
Вошел Роланд:
– А я все думал, куда ты пропал… – Брат заглянул через плечо Ронелиха на стол и почти безучастно добавил: – Кому пишешь?
– Герцогине Лигар, более известной как "сестра".
Роланд, не изменившись в лице, со скукой спросил:
– Зачем?
Ронелих не нашелся с ответом: что значит "зачем"?
– У нее есть муж, – заметил Роланд. – Правда, едва ли у него еще остались силы радовать женщин.
– Это не наше дело, – оборвал старший из братьев.
– Зато, если бы у Кэя нашлось для нее внимание и время, думаю, наша сестра-жрица была бы счастливее. Особенно теперь, когда старый Грей помер, как…
– Заткнись.
Роланд смерил брата оценивающим взглядом.
– Я зашел сказать: лошади готовы. Можем ехать.
Ронелих кивнул и мотнул головой в сторону двери. Наскоро закончив письмо, велел поживее сыскать гонца и отправился в родное герцогство.
Шиада ужинала в безмолвии – Кэй, наскоро перехватив еды, оставил ее в одиночестве, а Берада за столом вовсе не было. После ужина жрица несколько часов провела в молельне, а когда отправилась спать, в одном из коридоров замка увидела, как из покоев Берада вышла обнаженная пышнотелая служанка, закутанная в простыню. Последняя, поняв, что обнаружена, пискнула и убежала. Берад задержался в дверях, недоумевая, и вскоре узрел жену. Шиада прошла мимо с таким видом, будто сам факт нахождения рядом с мужем вызывал у нее острые приступы дурноты. Осторожно затворив дверь, герцог вернулся в комнату и, сев на кровать, громко выругался.
Заснула Шиада быстро и глубоко. Великое предначертание Второй среди жриц требует от нее прожить долгую жизнь и вложить в исполнение Замыслов все силы. Поэтому их нужно беречь.
В последующие дни Шиада украдкой бросала любопытствующий взгляд на служанку всякий раз, когда пересекалась с ней. И всякий раз женщина не осмеливалась поднять глаз. Через неделю жрица застала ее на кухне, рыдающей, уткнувшись лицом в колени старшей поварихи. Еще через пару недель жрица поняла, что служанка немного прибавила в весе.
"В конце концов, это в его природе", – рассеянно подумала жрица, минуя вечером коридоры замка. Глубоко вздохнув, постучала и вошла в спальню Кэя. Тот стоял раскинув руки – его раздевала служанка. Завидев мачеху (Кэя передернуло, едва она появилась), молодой человек велел служанке выйти.
– Чем обязан? – проговорил удивленно, когда остался с Шиадой наедине. С самого первого дня их сосуществования молодые люди условились, что никаких обращений вроде "мачехи", "матушки", "пасынка" или "сынка" не примут – в конце концов, прежде они знались вполне дружески. До выходки Берада с женитьбой.
– Хочу спросить кое-что, так, чтобы об этом никто не узнал.
– Я слушаю, – ответил молодой человек, подал Шиаде руку и проводил в кресло. Сам сел на кровать.
– Сколько у твоего отца бастардов?
Кэй выпучил на жрицу глаза, но быстро взял себя в руки.
– Два сына и дочь.
– И где они все?
– Шиада, неужели…
– Где? – спокойно повторила жрица.
– За пару недель до женитьбы отец распорядился, чтобы братья переехали к Ардену. Ну, ты помнишь его, это папин крестник.
– Зачем это потребовалось?
– Не хотел задевать твоих женских чувств. Ну, так, во всяком случае, выглядело и так он нам сказал.
Жрица немного отклонилась, моргнула и расхохоталась. И чего здесь смешного? Кэй свел брови.
– А дочь? – спросила, немного успокоившись. Надо же, присмотрелась жрица к мужчине: когда Кэй хмурится, становится до жути похож на деда в молодости.
– Мира, ей четырнадцать, ты видела ее среди служанок.
Жрица взметнула брови – и впрямь частенько видела девчонку, которая в присутствии герцогини держалась больно уж раболепно. Рукастая.
– Отец переживал, что тебя это будет беспокоить, – продолжал Кэй. – "Будущая герцогиня слишком молода для подобного", – сказал он. Ну или как-то похоже. Короче, замковым строго-настрого запрещено болтать в твоем присутствии о папиных бастардах.
Ага, а вот плодить их он по сей день себе не запретит". – Жрица взметнула бровь.
– Я не знаю, как у вас в Мэинтаре, но здесь ни одной женщине ни мой дед, ни отец не позволяли той свободы, какой располагаешь ты. Я бы даже сказал, что отец вообще никому не позволял такой свободы… – Кэй неожиданно утих.
– Если Берад не хотел, чтобы я знала, зачем ты мне рассказал?
– Потому что ты спросила.
– И ты ответил, зная, что отец против?
– Я не отец, – просто и уверенно ответил Кэй, стягивая рубашку. Видя недоумение Шиады, молодой мужчина пояснил: – Я не верю, что тебя это может ранить, обидеть или еще что-нибудь подобное. К тому же всем известно, что вы не любите друг друга, так что ваши отношения тоже не пострадают.
"Идеальный Лигар, – подумала жрица, глядя на мужчину. – До последней кровинки".
Шиада поднялась:
– Спасибо за ответы и прости за беспокойство.
– Да чего уж, – отозвался Кэй. – В конце концов, мы живем под одной крышей.
Кэй смолк, не сводя с Шиады чернющих глаз. Жрица кивнула, не улыбнувшись, и вышла.
На другой день Шиада отправила Гвинет с подарком к мужу. Женщины, кроме одной, были не вхожи в кабинет и покои герцога без приглашения. Но о том, чтобы передать пошитые тунику с плащом собственноручно, жрица даже думать не думала. Берад был удивлен, услышав от стражника о визите "служанки ее светлости". Ну право, такие вещи не случаются каждый день, должна же быть причина, по которой Гвинет что-то забыла в его кабинете.
– Пусти.
Гвинет бухнулась в пол у самого порога.
– Я п-прошу прощения, – заикаясь, сказала она, – госпожа велела передать вам э-это, – она протянула руки со сложенными на них плащом и туникой.
– Поднимись ты, – велел Лигар, отрываясь от просмотра описаний древних фамилий Иландара. – И подойди ближе. Что там?
– Туника и плащ. Ее светлость сготовила их для вас и велела передать.
"Подарок? От Шиады? Что за напасть… Не дай бог, снег выпадет раньше времени или, наоборот, боярышник во дворе зацветет".
Гвинет ждала.
– Разверни! – прочистив горло, приказал Берад.
Служанка послушно разложила тунику поверх бумаг и развернула плащ, держа в руках. Берад обомлел – искусная работа, плащ прекрасного кровавого оттенка, расшитый серебряными нитями. У оторочки плаща жрица вышила грифона – фамильный герб Лигаров.
Он немного помолчал, коснулся мягкой ткани и проговорил:
– Герцогиня выделала это в последние дни?
– Нет, милорд. На такую работу уйдет не один месяц.
Берад кивнул:
– Отнеси в мои покои и передай госпоже благодарность.
"И всего?" – чуть было не вырвалось у служанки, но она вовремя убежала.
На этом поводы для изумления Гвинет не кончились. Когда она передала благодарность Шиаде, та и бровью не повела.
– Вас не удивляет, что он даже не захотел примерить их? Даже плащ не накинул!
Если уж кто из слуг знал больше всего нюансов в отношениях герцогской четы, то именно она, Гвинет. И после такого явного изъявления благосклонности, полагала женщина, герцог не мог остаться равнодушным. Обязан был расцвести, как подснежник, и кинуться к ногам ее светлости.
Шиада между тем ничего не ответила, заплетая волосы Неларе.
– Спасибо, Гвинет, – проговорила наконец. – Можешь идти.
Когда Шиада с Неларой остались вдвоем, девица поинтересовалась:
– А почему вы сами не поднесли?
– Жрица выткала, служанка отнесла. Каждому свое дело, – неопределенно ответила Шиада.
– А как же дело жены?
Шиада со всей силы дернула одну из прядок.
– Ой! – взвизгнула Нелара. – Простите, миледи.
Молча улыбнувшись, Шиада помедлила с ответом, но потом объяснила:
– В свете некоторых событий, боюсь, герцог весьма неблаговидно воспринял бы такой мой жест, как собственноручное подношение подарка.
– А по вас не скажешь, что вы дорожите мнением окружающих.