Возвращаюсь обратно в реальность. Моргаю. Мама говорила: со временем страшные приступы воспоминаний об убийстве прекратятся, но пока они не исчезли совсем, лишь стали реже. Во мне, возможно, еще осталась маленькая частичка порядочности, которая отказывается забывать?
- Рассказывай уже. Или тебе приглашение требуется с вензелем?
- Я был на улице под дождем. Дошел до сарая, а потом проснулся у себя в кровати, весь мокрый и в грязи. Наверняка опять ходил во сне.
- Наверняка?
- Лилу видел.
Слова приходится буквально выдавливать. Мы не обсуждаем прошлое. Вся семья тогда встала на мою защиту. Мать плакала, уткнувшись в свой меховой воротник, обнимала меня за плечи и говорила: "Может, ты и убийца, но малолетняя стерва наверняка это заслужила. Пусть думают что угодно, я все равно люблю моего сыночка". Под ногтями засела черная дрянь. Никак было не выковырять. Сначала пытался так, потом взял кухонный нож. Пока кровь не пошла. Моя кровь смыла то черное.
Видимо, совесть наконец проснулась. Самое время.
Дед вздергивает бровь.
- Давай поговорим - может, полегчает. О ней и об убийстве. Сними камень с души. Пацан, ты же знаешь: не мне тебя судить, сам не ангел.
Маму арестовали почти сразу после смерти Лилы. Не совсем из-за меня, конечно. Требовались большие деньги, причем срочно, а она была не в форме.
- О чем говорить-то? Я знаю, что убил, хоть ничего и не помню. Может, мама заплатила кому-нибудь, чтобы стереть мне память? Может, думала, если забуду то чувство - больше никого не убью?
Нормальные люди не могут, стоя над окровавленным телом любимого человека, испытывать жуткую, отстраненную радость. Во мне засело что-то чудовищное, что-то мертвое.
- Забавно. Лила была мастером снов, и вот теперь я хожу во сне и вижу кошмары. Не спорю - заслужил. Лишь хочу понять, почему сейчас.
- Съездил бы в Карни, к дяде Армену. Он все-таки мастер воспоминаний. Глядишь, помог бы.
- У дяди Армена болезнь Альцгеймера.
Он мне не дядя вообще-то, просто приятель деда, они с детства дружат.
- Ну да. Отдача такая. Ладно, посмотрим, что твой заумный доктор скажет.
Наливаю еще кофе. Я звонил ее матери с телефона-автомата. Всего неделя прошла, как Баррон и Филип спрятали тело. Где - не знаю. Обещал не звонить. Дед объяснил: если Захаровы узнают - за мое преступление заплатит вся семья. Конечно, кто-то же выкопал могилу, смыл кровь, кто-то не сдал меня. Они не простят. Но мать Лилы не шла у меня из головы. Сидела там одна и ждала.
А дочь все не возвращалась.
Гудок резанул по уху. Мысли путались. Услышал голос и бросил трубку, потом вышел из супермаркета, и меня стошнило.
Дед встает и снимает с крючка куртку.
- Давай-ка принимайся за ванную на втором этаже. Я за продуктами.
- Молоко не забудь.
- У меня-то как раз с памятью все в порядке.
Плитка на полу в ванной потрескалась, а кое-где выпала совсем. К стене притулился дешевый белый шкаф, набитый разнокалиберными ветхими полотенцами и желтыми пластиковыми бутылочками из-под лекарств - в каждой по две-три пилюли. Полки уставлены жестянками с порошком и потемневшими банками с какой-то засохшей жижей.
Вычищаю из душа шелковистые комки паутины, разгоняю крошечных новорожденных пауков, выкидываю пустые липкие бутылки от шампуня. И все время думаю о Лиле.
Мы познакомились, когда нам было по девять. Захаровы не ладили, и Лила с матерью приехали пожить к бабушке в Сосновую Пустошь. У Лилы были растрепанные светлые волосы, один глаз голубой, а другой зеленый. Я только и знал, что ее папаша - какая-то большая шишка. Услышал от деда.
Какой может быть дочь главы преступного клана? Совершенно верно - насквозь испорченная девчонка. Она к тому же насылала кошмары касанием руки.
Лила беспощадно громила меня в видеоиграх. Угнаться за ее длинными ножищами я тоже никогда не мог, так и болтался по холмам на три шага позади. Колотила, когда воровал ее кукол. Мы целыми неделями торчали в убежище под старой ивой, рисовали на песке цивилизации, рушили их, как какие-нибудь грозные боги, при этом я никогда не знал наверняка, ненавидит она меня или нет. Жестокость мне была не в диковинку - с такими-то шустрыми братцами, поэтому Лилу я боготворил.
Захаровы развелись. В следующий раз я увидел ее уже в тринадцать.
Снова начинается дождь. Дед возвращается из магазина, нагруженный пакетами. В основном там моющие средства, бумажные полотенца и пиво. Капканы купил.
- Это на енотов, но и для кошек сойдет. Можешь не беситься - гильотины в комплекте нет, все очень гуманно.
- Чу́дно.
Достаю их из багажника и несу в сарай. В темноте мерцают глаза. Ставлю первый капкан: открываю клетку, просовываю внутрь консервную банку с кормом и взвожу затвор. За спиной кто-то мягко спрыгивает на землю. Поворачиваюсь.
Белая кошка. Подошла совсем близко. Облизывается, демонстрируя клыки. При дневном свете хорошо видны рваное ухо и длинные багровые коросты на шее - раны явно свежие.
- Кис-кис-кис.
Идиотство, конечно, но вырвалось само собой. Открываю еще банку. От металлического щелчка зверь подпрыгивает. Почему я настороже? Как будто жду, что она вот-вот заговорит. Кошка, только и всего. Голодная бездомная кошка, скоро попадется в капкан.
Протягиваю руку в перчатке, она отступает. Умная животина.
- Кис-кис-кис.
Медленно подходит ближе, принюхивается. Я затаил дыхание. Трется об меня. Кожу щекочут встопорщенные усы и мягкий мех, слегка царапают острые зубы.
Ставлю корм на пол. Она принимается за еду, но шипит и выгибает спину, когда вновь протягиваю руку. Шерсть дыбом, вскинулась словно змея.
- Ну, другое дело.
Все равно умудряюсь ее погладить.
Худющая, лопатки торчат, вся в грязи. Я впускаю ее на кухню и наливаю воды в стакан для мартини.
- Зачем ты притащил сюда эту грязную тварь?
- Это не таракан, а кошка.
Дед смотрит скептически. Сам весь в пыли, в руках большой бумажный стакан с соломинкой. Только там не кока-кола, а бурбон.
- На что она тебе сдалась?
- Да ни на что. Не знаю. Голодная просто.
- Может, и остальных пригласишь? Небось тоже голодные.
Ухмыляюсь.
- По одной зараз, идет?
- Я не для того капканы покупал.
- Знаю. Ты наверняка хотел их всех переловить, отвезти миль за десять, выпустить на каком-нибудь фермерском поле, а потом мы бы сидели тут и делали ставки - которая первая вернется.
Дед качает головой.
- Иди-ка убираться, умник.
- У меня врач сегодня.
- Помню. Еще вполне успеешь поработать.
Пожимаю плечами и отправляюсь в гостиную. Водружаю посреди комнаты картонные коробки, достаю скотч, вытаскиваю мусорный бак и принимаюсь разгребать залежи.
Кошка наблюдает. Глаза у нее светятся.
Выкидываю проспекты с рекламой амулетов, облысевшую меховую муфту, разваливающиеся книжки в бумажных обложках. Те, что еще выглядят сносно, ставлю обратно на полки, некоторые откладываю почитать. Следом в мусорный бак летят кожаные перчатки. Их целая корзина накопилась, некоторые слиплись между собой, наверное из-за батареи.
Выкидываю и выкидываю, а хлама не убавляется. Бесконечные кучи вещей, невозможно даже понять - где уже убирался, а где нет. Десятки мятых полиэтиленовых пакетов, в одном - пара сережек и чек, в других всевозможная одежка или остатки сэндвичей.
Отвертки, разные винтики и шпунтики, мой табель за пятый класс, вагоны от игрушечного поезда, пачки магазинных наклеек "оплачено", сувениры-магнитики из Огайо, три вазы с засохшими цветами и один кувшин, набитый цветами пластиковыми, картонная коробка с битыми елочными украшениями, древний радиоприемник, покрытый черной и липкой дрянью.
Из-под пыльной сушилки выскальзывает шкатулка с фотографиями.
Черно-белые, настоящий пин-ап. На женщине короткие тонкие перчатки, старомодный корсет и черные трусики. Прическа как у Бетти Пейдж. Стоит на коленях и улыбается кому-то. Наверное, фотографу. На одном снимке видны его пальцы - дорогое обручальное кольцо поверх черной перчатки. Женщину я узнаю.
Мама хорошо получилась.
Как-то она отвезла меня полакомиться вишневым сиропом. Только меня одного. Именно в тот жаркий летний день раскрылся мой преступный талант. Машина нагрелась от солнца, кожаные сиденья чуть жгли голые ноги. Рот весь покраснел от сиропа. Мы заехали на заправку, а потом развернулись - наверное, чтобы подкачать шины.
- Видишь тот дом? - Мама показывала на ранчо с черными ставнями. - Найди окно сзади, там лестница есть. Пролезь внутрь и возьми со стола коричневый конверт.
Наверное, я долго пялился на нее в недоумении.
- Ну, Кассель, просто игра такая. Надо успеть как можно быстрее, я засеку время. Давай сюда сироп.
Знал, конечно, что никакая это не игра, но все равно помчался со всех ног, влез на водосточную трубу, пролез через окно - я же был тогда еще совсем мелкий. Как мама и сказала, конверт лежал на столе, среди документов и кофейных чашек, из которых торчали ручки, линейки и ложки. Еще там стояла маленькая стеклянная статуэтка кошки. Когда я поднес ее к свету, внутри словно золото засияло. От кондиционера шел холодный воздух, и мокрая от пота футболка моментально высохла. Кошку я сунул в карман.
Когда вернулся обратно с конвертом, мама допивала сироп.
- На.
Улыбнулась. Рот у нее теперь тоже был красным.
- Молодец, зайчик.
И тут меня осенило: она взяла меня только из-за роста. Но какая разница: получалось, что от меня тоже может быть польза. Хоть и не мастер, некоторые дела проворачиваю даже лучше их.
От этой мысли по телу прошла дрожь. Словно выброс адреналина.
Кажется, мне было тогда лет семь. Не помню точно. Еще до Лилы.
Про статуэтку я никому не сказал.
Перебираю фотографии. Еще несколько с дедом и отцом Лилы в каком-то баре в Атлантик-Сити. Стоят в обнимку с непонятным стариком. Не знаю его.
Протираю под стульями. Закашливаюсь, когда поднимается облако пыли.
Падаю на диван передохнуть. За спинкой обнаруживается старый блокнот, исписанный маминым почерком. На этот раз никаких фривольных снимков, сплошная скукота. "Убрать масляный бак - зарыть" - нацарапано на одном листе. На другой стороне: "Купить морковь, курицу (целую), отбеливатель, спички, моторное масло". Через две страницы список адресов, один подчеркнут. Потом план - как позвонить в контору по прокату автомобилей и уговорить их бесплатно одолжить машину на неделю. Еще парочка афер. Читаю и невольно улыбаюсь.
У меня своя афера сегодня: посмотрю на работу профессионала - потренируюсь.
У нас, как, наверное, в любой семье, считается, что все дети похожи на кого-то из родни. К примеру, Филип вроде как пошел в деда: рано бросил школу и стал работать на Захаровых. Через несколько лет обзавелся ожерельем из шрамов. Просто помешан на верности и преданности, а деньги зарабатывает, ломая другим ноги и руки. Так и вижу его лет через сорок: пенсионер в Карни, гоняет с газона детишек.
Про Баррона говорят, что он весь в маму, хотя та мастер эмоций, а он - удачи. Мать может завязать разговор или подружиться с кем угодно. Искренне верит, что мошенничество - игра. И ей нужно все время выигрывать, во что бы то ни стало.
Получается, я должен был уродиться в папу, мастера удачи, но увы. На нем все в семье держалось. Пока он был жив, мама почти не сходила с ума. Это после его смерти она начала гоняться напропалую за миллионерами. Без перчаток. Когда очередной парень проснулся после морского круиза по уши влюбленный и недосчитался ста кусков, его адвокат позвонил в полицию.
Но она по-другому не может. Просто обожает аферы.
Постоянно пытаюсь убедить себя, что я-то не такой, но на самом деле мошенничать тоже люблю.
Листаю дальше без особой цели. Может, что-то знакомое увижу, а может, наткнусь на забавный семейный секрет. В середине блокнота между страницами скрепкой приколот конверт. Надписано: "Чтобы не забыть". Внутри серебряный амулет памяти с выгравированной надписью "помни" и целым голубым камнем. Тяжелый, серебро местами потускнело, похоже - старая работа. Как те у Одри, против проклятий.
Амулеты появились тогда же, когда и мастера. Чтобы сделать такой, надо проклясть камень - только камни впитывают магию целиком, даже отдачу. Про́клятый камень отведет заклятие того же типа. К примеру, мастер удачи может заколдовать кусок нефрита и носить его при себе; если кто-то захочет забрать удачу - нефрит расколется, а ей ничего не будет. Каждый амулет срабатывает только один раз и только для одного типа проклятий. Но все равно - защита. Золото и серебро, дерево или кожа не годятся, только камни. Кому что нравится - амулеты делают из всего, начиная с гальки и заканчивая гранитом. Если у меня в руках не подделка - то вся сила в голубом самоцвете.
Интересно: правда мамин или она стащила чью-то семейную реликвию? Забыть про амулет памяти - смешно. Сую его в карман.
И снова за уборку. Машина для пуговиц, пакеты с упаковочной пленкой, ржавый меч, три непонятно чьи сломанные куклы, опрокинутый стул (в детстве я его боялся, потому что за день до того, как Филип и Баррон его притащили, видел точно такой же по телевизору), хоккейная клюшка, куча боевых медалей. Уже почти двенадцать. Я наконец-то закончил уборку, руки и штаны почернели от грязи. Выкидываю пачки газет, каталогов, сто лет как просроченные счета, полиэтиленовые пакеты с вешалками и клюшку.
Меч ставлю к стенке.
У крыльца скопилось уже порядочно мусорных мешков. Скоро придется на свалку ехать. Перевожу взгляд на чистенькие аккуратненькие соседские дома - подстриженные лужайки, свежевыкрашенные двери, а потом обратно на нашу берлогу. На окнах кривые ставни, одно стекло разбито, краска облупилась, кедровые доски посерели. Дом гниет изнутри.
Оттаскиваю от дорожки проклятущий стул. По лестнице спускается дед, покачивает у меня перед носом ключами.
- Жду к ужину.
Сжимаю ключи так, что металл с силой врезается в ладонь. Бог с ним, со стулом. Твердой походкой направляюсь к машине, как будто у меня и правда прием назначен и опаздывать не дело.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Доктор Черчилль принимает в Принстоне, на Вандевентер-авеню. Так, во всяком случае, написано в Интернете. Паркуюсь около соседнего ресторанчика и внимательно осматриваю себя в зеркале заднего вида. Пальцами приглаживаю волосы. Похож я на хорошего, правильного мальчика? Руки до сих пор грязные от черной жирной пыли, хотя я их три раза помыл, когда останавливался у магазина выпить кофе. Вхожу в приемную. Так и хочется пальцы о джинсы вытереть.
Подхожу к стойке. Там женщина отвечает на телефонный звонок. Кудряшки выкрашены в рыжий, очки висят на нитке с бусинками. Сама, интересно, нанизывала? Рукоделие у меня подсознательно ассоциируется с дружелюбием. Лет пятьдесят на вид. Седина пробивается, лицо в морщинках.
- Здравствуйте, у меня назначено на два.
Не улыбается, смотрит серьезно и что-то выстукивает у себя на клавиатуре. Я-то знаю, ничего она там не увидит, в компьютере. Мне того и надо. Все по плану.
- Как вас зовут?
- Кассель Шарп.
Как можно больше правды - а вдруг потребуются детали, попросят удостоверение. Она стучит по клавишам, пытаясь понять, кто же из нас ошибся, а я изучаю обстановку. На двери в кабинет только один доктор указан - Эрик Черчилль, д. м. н., значит, та дамочка в сиреневой униформе - медсестра. На шкафу темно-зеленые конверты с историями болезни. Впереди на стойке скотчем приклеено объявление о часах работы. Бланк фирменный. Тянусь к нему.
- Не могу вас найти, мистер Шарп.
- Правда?
Рука останавливается на полпути. Если сейчас стащу объявление - заметит.
- Какая досада!
Надо прикинуться расстроенным. Пускай пожалеет бедного мальчика и еще поищет, а лучше - пойдет и спросит кого-нибудь.
Не очень-то она купилась на мое липовое отчаяние. Похоже, даже разозлилась, никакого сочувствия.
- Кто вас записывал на прием?
- Мама. Может, она свою фамилию продиктовала?
Медсестра достает зеленую папку и кладет на стойку, совсем близко от меня.
- Никакого Шарпа. Может, ваша мама перепутала? - Взгляд у регистраторши непреклонный.
Глубоко вздыхаю и концентрируюсь. Здесь важно не выдать себя. Лгуны обычно дотрагиваются до лица, путаются в словах, вздрагивают. Десятки очевидных предательских мелочей: они часто дышат, говорят сбивчиво, краснеют.
- Ее фамилия Сингер. Проверьте, пожалуйста.
Поворачивается к монитору, а я стягиваю со стойки папку и прячу под курткой.
- Нет, никакого Сингера. - Теперь уже явно злится. - Не хотите позвонить матери?
- Да, пожалуй.
С сокрушенным видом поворачиваюсь и одновременно сдергиваю объявление. Заметила или нет - сказать не берусь. Заставляю себя не оглядываться, твердо иду к выходу, одной рукой придерживаю папку под курткой, а другой прячу объявление. Все шито-крыто.
Позади открывается дверь, слышу женский голос (пациентка, может быть, даже та, чью историю болезни я стащил):
- Не понимаю. Если меня прокляли, почему не сработал амулет? Посмотрите, тут же изумруды; вы что, хотите сказать - это подделка? Как в дешевых лавчонках?..
Ровным шагом иду к выходу.
- Мистер Шарп. - Мужской голос.
Почти добрался до двери, только пара шагов еще, но я останавливаюсь. План не сработает, если меня здесь запомнят, а пациента, за которым пришлось гоняться, запомнят наверняка.
- Да?
Доктор Черчилль загорелый и худой, белоснежные вьющиеся волосы коротко подстрижены. Рассеянным движением он сдвигает очки с толстыми линзами на кончик носа.
- Не знаю, кто напутал с вашей фамилией, но у меня как раз есть немного времени, проходите.
- Что? Но вы же сказали…
Удерживая папку, поворачиваюсь к регистраторше. Та хмурится.
- Вам нужен врач или нет?
Ничего не остается, кроме как идти в его кабинет.
Посреди комнаты кушетка для осмотра пациентов. Медсестра дает мне анкету, куда надо вписать адрес и информацию по страховке, и уходит. Пялюсь в одиночестве на график с разными стадиями сна и соответствующими формами волн, потом чуть-чуть надрываю подкладку у куртки (совсем немного - чтобы туда папку можно было засунуть) и сажусь вписывать личные данные. Пишу почти полную правду.