- Ну же маленький, давай! - не обращала я внимание на причитания женщин, которые все как одна зарыдали, поняв, что ребенок не дышит.
- Роза, займись детским местом, - бросила я своей помощнице, как самой вменяемой в этот момент.
Сама же я отошла к столу, приготовленному для пеленания ребенка и, уложив тельце на него, решила воспользоваться единственным известным мне методом. Я, прижавшись губами к его ротику, вдохнула в него воздух, надеясь, что под этим давлением легкие развернутся.
За моей спиной плач становился все более отчаянным и рвал душу так, словно стальные крючки вонзили в мое тело и дернули в разные стороны.
- Давай же парень, мы с тобой через столько уже прошли, не сдавайся, - шептала я между вздохами, выдохи от которых отдавала ему.
Слезы градом потекли по щекам, когда грудная клетка под руками впервые вздрогнула без моего участия. Метнувшись к двери, я зачерпнула пригоршню снега и высыпала ее на спинку перевернутого мной ребенка, заставляя разреветься. Его громкий, обиженный плач стал лучшим звуком за всю эту длинную ночь.
Роза, не веря своим ушам, подошла, чтобы взглянуть через мое плечо на плачущего младенца.
- Что с Полин? - вытирая рукавом мокрое лицо, спросила я.
- Кровотечение. Сильное.
- Пусть твоя сестра займется мальчиком.
Шорох юбок ознаменовал появление еще одной пары рук. Оставив младенца на попечение второй акушерки, ушла к Полин, уже зная, что очередной бой только начинается.
Хоть послед и вышел в срок, это не улучшало положения. Кровь не останавливалась.
- Роза, ты знаешь, что делать?
- Да, мне приходилось массировать живот роженицы.
- Тогда приступай, а я постараюсь найти еще источник кровотечения.
Роза замерла в полушаге.
- Еще что-то?
- Да. Сама взгляни, цвет слишком темный.
Роза внимательно осмотрела промежность и побледнела.
- Боже мой!
- Не стой, займись делом, - подтолкнула я ее.
- Плохо дело, да? - сипло спросила Полин, не отводя взгляда от своего ребенка, которого обмывали и укутывали в теплые пеленки.
- Все будет хорошо! - сказала я ей, про себя добавляя, что по-другому я не позволю.
Я не оставлю еще одну потерянную мать на своей совести, я этого не перенесу.
- Даже если не будет, все равно спасибо, - перевела взгляд Полин на меня. - Ничто не может быть важнее для матери, чем знать, что с ее ребенком все в порядке.
Я не ответила, продолжая сосредоточенно мыть руки, перед тем как приняться за дело.
- Они важнее. Их жизнь важнее всего. Я готова вечно гореть в аду, но знать, что мои дети живы. И никогда не думайте иначе.
Я подняла голову, посмотрев в бледное лицо, и видела правду в ее глазах. Она действительно готова на все.
- Ты нужна им не меньше, - сказала я ей.
Она улыбнулась.
- Конечно. Но они мне нужны гораздо больше.
Вот она материнская правда. Все на алтарь, ради своей плоти и крови. Ради своего ребенка.
Лея тоже это знала и, делая свой выбор, делала его осознано. Только я все не могла осознать, что случившееся тогда в лесной избушке не моя ошибка, а выбор женщины, которая понимала гораздо больше меня.
Из размышлений меня вывела Роза, случайно толкнув локтем. Не время сейчас для размышлений.
Источник кровопотери был найден относительно быстро, и, нащупав разрыв тканей, который кровоточил достаточно сильно, чтобы убить даже женщину из семьи оборотней, я добрым словом вспомнила Ли Бэя. Еще месяц назад я бы выла в голос от безысходности, но теперь, имея наставника, владеющего многими недоступными мне прежде знаниями, я могу помочь.
Спустя несколько минут, пока Руфь ворковала над колыбелью, обе помощницы заглядывали через мое плечо, пока я, основываясь на том, что мне показывал Ли Бэй, накладывала швы на разрыв. Процесс шел медленно из-за обилия крови и очень неудобного места расположения раны.
- Это невероятно, - прокомментировала Роза. - Никогда такого раньше не видела.
- Лекарь из замка научил.
- Этот старикашка? - подала голос вторая помощница.
- Он лекарь, владеющий множеством знаний, - одернула я ее. - И только благодаря ему я могу помочь в этой ситуации.
Она стыдливо замолчала и дальше наблюдала, не произнося ни звука.
Уже светало, когда мы обмыли Полин и, заменив простыни, устроили ее удобнее. Она все это время жадно рассматривала ребенка, спящего в люльке, и все не переставала улыбаться, хоть в лице не было ни кровинки.
- Вам нужно отдохнуть, - шепнула я ей, погладив по спутанным волосам.
- Спасибо, - со слезами на глазах сказала она, ловя мою руку и целуя мне ладонь.
- На все воля Божья, я лишь помогаю, - чувствуя себя неловко, отступила я.
- Не думаю. Вы само благословение.
Она в очередной раз метнула взгляд на ребенка, словно все время проверяя на месте ли он, не сон ли все это.
- Я слышала, что вы спасли племянника милорда.
Я не ответила.
- Руфь говорила, что вы вините себя.
Я принялась поспешно собирать инструменты и травы, которые не пригодились сегодня.
- Зря, - тем временем продолжала Полин. - Уверена, что Лея благодарна вам.
- За смерть? - почти грубо спросила я.
- За жизнь! - исправила она меня.
Глава 35
Полин не хотела расставаться с сыном, и вконец вымотанная, она все равно не могла уснуть, если ребенка забирали из ее рук. Стоило только высвободить маленькое тельце из рук уснувшей женщины, как та мгновенно распахивала глаза и принималась требовать его обратно. Сил спорить с ней ни у кого уже не было, и потому решили оставить его Полин, при этом Руфь вызвалась страховать. Устало махнув рукой на все это, ушла к очагу и, тяжело усевшись туда, где несколькими часами ранее сидел Питер, без сил привалилась спиной к стене. Помощницы, быстро убрав следы случившегося чуда, тихо попрощавшись, ушли домой отдыхать.
Мои глаза неотрывно следили за последними искрами затухающего огня, когда дверь распахнулась, и в комнату ввалились Гай и Питер. Тишина в доме напугала хозяина не на шутку и он, бледнея с каждой секундой, на негнущихся ногах, медленно двинулся к шторе, отделяющей угол с Полин.
- Ромочка, ты как? - голос Гая был таким осторожным, словно он боялся, что я рассыплюсь, если воздух шелохнется чуть сильнее.
Я лишь пожала плечами, так как сама толком не могла определить, что чувствую. Усталость, смертельная усталость, но не физическая - моральная. Подавленная прежде паника вылилась в апатию.
- Мне так жаль…
- Чего жаль? - все так же безразлично спросила я.
- Что тебе вновь пришлось пройти через все это.
И тут до меня дошло, видимо они, увидев тихо уходящих женщин, решили, что спасти никого не удалось. Проверяя свою теорию, я обернулась на Питера, который так и стоял пред шторой, опустив голову и не решаясь отдернуть ее в сторону. Он, как будто, тянул время, решив, что пока не знает наверняка, то еще какое-то время сможет жить в блаженном неведении. Неужели он не чувствует, что там три живых человека? Или они не видели помощниц и пришли, потому что не могли больше ждать? Тогда, вполне вероятно, он считает, что там акушерки и Руфь. А, возможно, он боится подключать свои возможности, чтобы выяснить правду. Наверняка для него эти часы были не менее тяжелыми, чем для каждого из нас, а скорее всего, и сложнее.
- Ваша жена и ваш сын спят, - сказала я ему в спину и отвернулась к огню.
Громкий судорожный вздох - единственное свидетельство того, что он меня услышал.
- Рома? - боясь поверить в мои слова, спросил Гай.
- Домой хочу, - я встала на ноги и положила руку на локоть своего отца. - Оставим семью наедине, им нужно.
Из избы я вышла не оглядываясь. Благодарность мне была не нужна, не для того меня учили помогать. Сказать самой тоже было нечего. Зато у меня есть важное дело, которое нужно было сделать уже давно.
Обратный путь оказался во стократ короче, словно не было этих наметенных сугробов и встречного ветра, который так и не унимался. Гай больше не задавал вопросов, видя, что беседовать я не настроена. Что тут скажешь? Все хорошо, что хорошо кончается, а остальное подождет. Молчать в компании седого оборотня всегда было комфортно, а теперь, когда чувствуешь в нем не только понимание, но и близкую родную душу, ощущаешь себя еще лучше. Покой, волнами исходящий от него, и крепкая рука, надежно удерживающая меня при ходьбе по глубокому снегу, все это часть моего нового дома.
- Устала? - все же спросил меня Гай, как только мы преодолели центральные двери.
- Нет, - честно ответила я.
Удивительно, но это было именно так. Словно не было часов напряженной борьбы, как будто не было всей этой ночи.
- Уверена? - сомнение было написано на его лице крупными буквами.
Сам же он выглядел на редкость помято и измотано. Синие круги под глазами, четко проявившиеся морщинки, которые прежде я не замечала, опущенные плечи, как под влиянием тяжелой ноши.
- Иди, отдохни, - положила я ладонь ему на небритую щеку. - А у меня еще дела.
Ждать его ответа я не стала и напрямик пошла в свою комнату, намереваясь привести себя в порядок. Вид у меня, должно быть, плачевный. Рукава испачканного кровью платья по-прежнему закатаны, волосы растрепаны, кожа лоснится от пота, который катил с меня градом несколько напряженных часов. Сейчас я, как никогда, похожа на ведьму из детских сказок.
Немного погодя, отмокая в большой лохани, от которой шел обильный пар, я прокручивала в голове последние события и слова, сказанные Полин. Видимо, меня нужно было хорошенько встряхнуть, чтобы я заметила и осознала многие вещи, которые прежде упускала из-за своей зацикленности на ложном чувстве вины. Мне и раньше говорили, что я не виновна в смерти Леи, но слышать от других и понимать самой - это разные вещи. Мне понадобилось много времени, чтобы прийти к выводам, которые сейчас казались такими логичными. Но это был трудный для меня путь.
Еще час спустя, я медленно шла по коридору, отсчитывая шаги, перед тем как открыть дверь, которую прежде миновала быстрыми шагами. Навстречу мне шел сморщенный низкий старичок.
- Ли Бэй, - привлекла я его внимание к себе.
- Я слушать.
А говорить-то и нечего. Поэтому я, просто приблизившись вплотную, поцеловала его в морщинистую щеку.
- Спасибо за все!
Мудрый старик не стал спрашивать, за что благодарю, он просто кивнул и продолжил свой путь.
Благодарность - странная вещь. Она не всегда бывает логичной, и приходится к месту. Вот и мне она сегодня была не нужна и Ли Бею не нужна. Просто мы делаем то, что можем, а остальное, не наш выбор, и не зависит от нас.
А вот и комната, которую я избегала все время, проведенное в замке Вульфа. Но все решено. Я толкнула дверь, и она бесшумно отворилась.
Большое пространство казалось насмешкой над маленьким мальчиком, лежащим на огромной кровати, не подходящей ему по размеру. К моему удивлению, здесь никого не оказалось. И только парящий таз с теплой водой и стопка чистых пеленок говорили о том, что совсем недавно его проведывали и позаботились обо всех его нуждах, пока Руфь отсутствовала. Я медленно приближалась, словно нашкодивший мальчишка к строгому отцу, и боролась с желанием сбежать. Шаг, другой, а потом ноги сами понесли меня быстрее. Появилось странное нетерпение и желание увидеть, узнать, познакомится с человеком.
Обложенный подушками и одеялами, он размахивал крошечными кулачками и кряхтел, жалуясь на то, что остался один. Маленький мальчик был одет в свободную распашонку, которая не мешала двигаться, а снизу закутан в пеленку для сохранения тепла. Забавная шапочка закрывала голову, но из-под нее виднелись светлые волоски, точно такого же цвета как были у его матери. Серые глаза серьезно рассматривали высокий потолок и бровки складывались домиком от неизвестной мне думы. Маленький, беззащитный, и совсем один.
Я вмиг забыла, что собиралась сказать или сделать. Глупо, наверное, но я, собираясь сюда, мысленно подбирала слова. Он же не поймет. А как мне объяснить, что случилось тогда, в тот злополучный вечер среди болот? Как рассказать, что мне безумно жаль, что он потерял родителей, и о своей роли в этом? Зачем я собиралась об этом говорить с младенцем, которому нет и двух месяцев? Но мне казалось это таким важным… А сейчас я стою и молчу.
- Ну, здравствуй, - шепнула я почти неслышно.
Может, он уловил этот неясный звук, а возможно просто заметил, что уже не один, но он посмотрел прямо на меня. Глаза блеснули сталью, маленький носик насупился, и Богдан громко задышал. А потом…
А потом он мне улыбнулся. Беззубой, кривой, дрожащей улыбкой. Ему было сложно контролировать свою мимику, и потому улыбка то пропадала, то вновь появлялась. Ножки стали активно сгибаться в коленях, а пятки ударяться о кровать. Ручки еще более живо замелькали в воздухе. Я не ожидала. Не думала, что меня будут так рады видеть. Словно он ждал, а я все не приходила.
- Маленький, ты прости меня, что я так долго, - сказала я ему, медленно опускаясь на колени перед кроватью.
Край как раз оказался на уровне груди, и было удобно, сложив руки перед собой, склониться над ребенком.
- Прости, что меня не было рядом. Прости…
Одинокая соленая капелька сползла по щеке, бесшумно падая на простыню. Холодная решимость, раскололась на осколки, и каждый болезненно впился в душу. Стоило лишь понять, что этот человечек совсем не чувствует ко мне презрения или ненависти. Он еще многого не знает, но я верила, что оценит самопожертвование родителей и поймет мой выбор. А сейчас он просто рад мне, а я тому, что провидение сохранило ему жизнь. Этот мир становился гораздо светлее от каждой его неумелой улыбки. Кровоточащая душа словно омылась от темных пятен боли и вины, которые я сама на себя примерила. И мне в эту минуту стало безумно жаль времени, которое я потратила попусту, а ведь могла провести его с ним. С этим человечком, которому нужна родная душа, и мне очень хотелось стать таким человеком для этого малыша.
Я аккуратно протянула руку вперед, боясь напугать его резким движением, но он в ответ очень проворно перехватил мой палец, крепко сжав его в кулачке. Теплая ручка, мягкая как упругое тесто. Короткие пальчики, цепкие, словно колючки репейника, и уже такие сильные.
- Здравствуй, Богдан.
В ответ мне раздался довольный писк и бульканье. А потом мой завоеванный палец потянули в рот.
- Эй, проказник, он же невкусный, - улыбнулась я.
Но он так не думал, так как со смаком принялся обмусоливать палец голыми деснами.
- Проголодался, - раздался голос у меня за спиной.
Я дернулась от неожиданности, так как совсем не слышала, что кто-то вошел.
- Пора кормить, - кивнула на кувшинчик с молоком Ивон.
Она проворно разложила на столе принесенное, среди которого, помимо кувшина, оказался хлебный мякиш и тонкая ткань. А я все так и сидела на полу, как изваяние, пока мою руку облизывали и посасывали.
- Ну, что сидишь? Помогай, - позвала она меня. - Уже совсем старая стала. Нет в руках прежней твердости, боюсь, не справлюсь сама.
Ивон совсем не старческими, быстрыми, четкими движениями смяла шарик из хлеба и, укутав его в ткань, окунула в молоко.
- Напитается, дашь мальцу.
Сунув мне в руки кувшин, кормилица ушла не оглядываясь.
Не в первый раз она появляется в сложный для меня момент и несколькими фразами перемешивает мысли в моей голове. Вот и сейчас я глядела ей вслед со смесью недоумения и благодарности. Я ни на секунду не поверила, что она не в состоянии сама справиться с мальчиком. Но была очень признательна ей за то, что она нашла для меня предлог задержаться здесь подольше и не чувствовать себя лишней.
Богдан нетерпеливо завозился и закряхтел, напоминая о том, что он все еще голоден.
- Сейчас, маленький. Я мигом.
Проверив температуру молока, я присела на край кровати, чтобы было удобно дотягиваться до кувшина с молоком, и аккуратно, с благоговением, подняла на руки ребенка. Он оказался тяжелей, чем я думала, теплым и очень вертким для своего возраста. Чуть сжав руки вокруг него, чтобы случайно не уронить, я помогла ему взять в рот хлебно-молочный узелок, который он с удовольствием принял. Богдан вытягивал из него молоко жадными глотками, не забывая при этом теребить хвостик ткани, свисающей у меня из рук. Забавная манера делать сразу несколько дел вызывала улыбку.
Аппетит у мальчика оказался воистину волчьим, и мы потратили не менее часа, прежде чем он, наевшись, устало зевнул и стал сонно щурить глазки. К моему удивлению, он словно сопротивлялся сну, и все время испуганно поднимал едва опустившиеся веки.
- Что, маленький? - склонилась я чуть ближе, как будто он действительно мог нашептать мне свое желание.
А он, тем временем, схватил меня за кончик перевалившейся через плечо косы и удовлетворенно вздохнул. Меня как током ударило - он боится, что я уйду. Я сидела, не шелохнувшись, наблюдая, как Богдан засыпает, а сама боролась со сбившимся дыханием и резью в глазах. Он помнил меня и ждал!
- Дождался, наконец, мамку-то, - вновь появление Ивон осталось мной незамеченным.
- Но ведь я не…
- Ты можешь думать, что хочешь, а вот он тебя мамой считает.
Я ослышалась? Мамой? Почему? Прочитав на моем лице всю гамму вопросов, кормилица снизошла до объяснения.
- Ты первое живое существо, которое было рядом при его рождении. Ты приняла его в этот мир. Вы провели первые несколько часов вместе. Для него с того момента, когда ты впервые прижала его к себе, все было определено. Он волк, а значит, его главный инстинкт нюх. Твой запах для него всегда будет ассоциироваться с матерью. Всегда, независимо от возраста.
Я опустила взгляд на ребенка и в немом благоговении смотрела на спящего младенца.
- Никто не говорил мне этого.
- Потому что не собирались навязывать тебе что-то против твоей воли, - спокойно пояснила Ивон.
- Но ведь если бы…
- Если бы знала, все было бы иначе? - изогнула она бровь.
"Да" хотелось сказать мне, но я не знала наверняка. Может быть болото вины стало бы еще глубже.
- Не знаю, - призналась я.
- Поэтому и молчали.
Ивон присела рядом, погладив меня по склоненной голове.
- Все происходит в свое время, вот и ваше пришло.
Ивон давно ушла, Богдан спал сладким сном. Я все сидела и держала его на руках.
Мама. Так, странно. Я мама. Волнующе, пугающе, невероятно. Даже осмыслить сложно, вот так сразу.
- У нас много времени. Правда, маленький?
Устроив его в гнезде из одеял, легла рядом, лицом к нему, и еще долго любовалась носиком, дугами тоненьких бровей и пухлыми щечками. Так и уснула рядом, зная, что он будет ждать моего пробуждения. А там, во сне, меня ждет оборотень с сильными теплыми руками и ласковыми серыми глазами.