- Да, стараешься, это видно, - ответила Салли, с трудом подбирая слова, чтобы выразить свою мысль. - Стараешься все делать как следует. Но только всякое дело надо делать с охотой, хотя бы всего-то и дела было - постель постелить. А что? И кровать заправить можно по-христиански. Так и на Небесах скажут: она все работала и некогда ей было бухаться на колени да молиться. Когда я была девчонкой, то плохо относилась к своим обязанностям заботиться о мастере Терстане, и вот посмотрите на его горб. Это оттого, что я недосмотрела и он упал. А ты сегодня стелила постель, так все вздыхала и даже подушек не взбила. Значит, мысли твои не тем были заняты. А всякое дело от Бога. Конечно, о такой работе пастор не станет читать проповедь, но как он говорит: "Что бы твоя рука ни делала, пусть делает со всем прилежанием". Ты попробуй всего один день думать только о том, что делаешь. Старайся все исполнить хорошо, а не кое-как. И помни, ты работаешь пред глазами Господина своего. Тогда и работа покажется вдвое легче, и не будет ни вздохов, ни слез. Вот после того случая я стала плакать да молиться. Я тогда думала - надо плоть умерщвлять и не думать о земном. Поэтому я пекла пудинги, а об обеде не заботилась, комнат не убирала и думала, что исполняю свой долг, потому что называю себя презренной грешницей. Но однажды вечером старая миссис - матушка мастера Терстана вошла, села рядом и как начни меня ругать, не слушая ничего в ответ. "Салли, - говорит она, - что же ты все себя ругаешь да стонешь? Мы и в салоне каждый вечер это слышим, у меня от этого сердце болит". - "Ох, мэм, - отвечаю я, - я же презренная грешница и жду теперь нового рождения". - "Значит, поэтому мы подгоревшие пудинги едим?" - спрашивает она. "Ах, мэм, - отвечаю, - вам бы о душе подумать, а вы все о земном печетесь". И еще головой вот так покачала, чтобы показать, как мне жаль ее бессмертной души. "Я о душе думаю каждый день и каждый час, - говорит она мне на это своим нежным голоском. - Если речь о том, что надо выполнять волю Божию. Но мы-то с тобой о пудинге говорили. Мастер Терстан не мог это есть, и тебе наверняка будет за это стыдно". Разумеется, мне стало стыдно, но я об этом не стала говорить, как она ожидала. А вместо этого заявляю: "Жаль, что деток приучают заботиться о плотском". Миссис на меня так посмотрела, что я язык прикусила. Тут я представила, как мой любимый малыш сидит голодный. А миссис и говорит: "Салли, ты что думаешь, Господь сотворил нас затем, чтобы мы только о себе думали и заботились только о своих душах? Или для того, чтобы мы помогали друг другу руками и сердцем, как Иисус помогал всем, кто просил у Него помощи?" Ничего я не ответила, потому что озадачила она меня. А она дальше говорит: "Знаешь, как хорошо написано у тебя в катехизисе, Салли…" Мне это понравилось, что диссентеры, оказывается, знают, что написано в нашем катехизисе. А она продолжает: "Выполнять свой долг на том месте, куда Господу было угодно поставить тебя. Вот тебя он поставил служанкой, и это так же почетно, как быть королевой, если правильно на это посмотреть. Ты помогаешь людям, служишь одним способом, а королева - другим. Ну и как же ты служишь на том месте, куда поместил тебя Господь? Как свой долг выполняешь? Так ли, как Он ждет от тебя? Угодна ли твоя служба Ему, если ты готовишь пищу, которую нельзя дать ни ребенку, ни взрослому?" Ну, я так сразу не сдалась, я тогда упрямая была, как баран, насчет своей души. И потому отвечаю: "Хорошо было бы, если б люди питались акридами и диким медом, а других бы оставили молиться за спасение души". И даже застонала, потому что пожалела душу миссис. Думаю, она тогда усмехнулась, на меня глядя. И говорит: "Ладно, Салли, завтра у тебя будет время помолиться за спасение твоей души. Но поскольку у нас тут, в Англии, акрид нет - да я и не думаю, чтобы мастер Терстан стал их есть, - то я уж сама приготовлю пудинг. И постараюсь сделать это хорошо. Не только, чтобы Терстану понравилось, а потому что все на свете можно делать правильно, а можно неправильно. Правильно - значит так хорошо, как только можешь, словно Господь на тебя смотрит. А неправильно - это когда только о себе думаешь. От этого люди либо недоделывают работу, либо слишком долго думают перед тем, как ее сделать, или после нее". Вот и сегодня утром я вспомнила слова старой миссис, увидев, как ты застилаешь постели. Ты все вздыхала, а подушки-то не взбила. Значит, сердце твое было далеко от работы. А ведь это долг, к которому Господь призвал тебя. Попробуй-ка подумать денек о всех работах - как их можно сделать так, словно Бог на тебя смотрит, без небрежения, и тогда ты возьмешься за них с радостью и забудешь про вздохи да про плач.
Салли отправилась в кухню ставить чайник, и там, в тишине, ей вдруг сделалось совестно за ту горячую проповедь, которую она произнесла в салоне. Однако в конечном итоге она почувствовала удовлетворение, поскольку теперь Руфь весело нянчила своего мальчика и ребенок тоже был весел. Да и домашнюю работу Руфь выполняла теперь не безразлично, а тщательно и старательно. Мисс Бенсон, несомненно, тоже оказала влияние на переворот, происшедший в поведении Руфи, но Салли приписывала заслугу своей силе убеждения.
Однажды мисс Бенсон и Руфь сидели вдвоем. Хозяйка заговорила сначала о ребенке, а потом стала вспоминать свое собственное детство. Незаметно разговор перешел на воспитание детей. По мнению мисс Бенсон, для того, чтобы дать разумное воспитание ребенку, матери необходимо самой поучиться и образовать свой ум чтением. После этого разговора Руфь решила просыпаться как можно раньше этими прекрасными летними утрами и учиться, приобретая те знания, которые можно будет передать потом сыну. Она не была особенно образованна, мало читала и не знала ничего за пределами простых повседневных занятий. Однако природа одарила ее утонченным вкусом, здравым смыслом и способностью отделять ложь от правды. Эти качества очень пригодились ей, когда она принялась за свое образование под руководством мистера Бенсона. Рано утром она читала книги, которые он ей указывал, и проявляла при этом редкое прилежание. Она не пробовала учиться иностранным языкам, но принялась учиться латыни, чтобы впоследствии самой учить сына. Эти летние утра были счастливыми для Руфи: она старалась не вспоминать больше прошлого и не заглядывать в будущее, но со всей серьезностью жить только настоящим.
Встав рано, когда воробьи еще только начинали щебетать, будя своих товарищей, Руфь одевалась, открывала окно, поправляла полог, чтобы солнечные лучи и свежий воздух не потревожили спящего сына, и садилась заниматься. Когда ее одолевала усталость, она подходила к спящему малютке, смотрела на него и мысленно молилась о нем. Иногда Руфь сквозь открытое окно смотрела на поле вереска, которое вздымал волнами ветер в утреннем тумане. Это были ее недолгие минуты отдыха, и после них она с новыми силами возвращалась к занятиям.
ГЛАВА XVII
Крестины Леонарда
Та часть церкви диссентеров, к которой принадлежал мистер Бенсон, не признавала необходимым крещение ребенка сразу после его рождения. Его единоверцы полагали, что крещение - это торжественно приносимое Богу благодарение и посвящение Ему ребенка и потому совершение обряда следует отсрочить примерно до исполнения младенцу шести месяцев. Много разговоров по этому поводу велось в маленьком салоне дома Бенсонов между братом, сестрой и их протеже. Разговоры эти состояли по большей части из вопросов Руфи, выдававших ее незнание обычаев, и ответов мистера Бенсона, который стремился не столько объяснить, сколько заставить свою ученицу думать. Мисс Бенсон подавала только краткие реплики - всегда очень простые и часто весьма необычные. У нее был истинный дар, присущий только людям любящим и чувствительным, и она идущим от сердца чутьем прекрасно понимала все религиозные вопросы.
Мистер Бенсон изложил Руфи свои взгляды на крещение и заметил, что ее скрытые чувства обращаются в истинную набожность. После этого пастор мог сказать себе, что сделал все от него зависящее, чтобы обряд стал не простою формальностью. Таинство, проходящее по необходимости скромно и тихо, должно было наполниться той торжественностью, которая присуща только действиям, совершаемым в вере и истине.
Нести ребенка пришлось недалеко: как я уже говорила, церковь находилась поблизости от дома пастора. Процессия состояла из мистера и мисс Бенсон, Руфи с младенцем на руках и Салли. Последняя, будучи прихожанкой англиканской церкви, посчитала все же возможным снизойти и поприсутствовать на крестинах у "этих диссентеров". Если бы она не попросила позволения присутствовать, ее бы и не ждали. Таков был обычай ее хозяев - давать служанке ту же свободу в поступках, которую они хотели бы иметь сами. Однако решение Салли оказалось для Бенсонов очень приятным. Всем было отрадно чувствовать, что они живут одной семьей, где важны интересы каждого.
Впрочем, это послужило поводом к маленькому происшествию. Салли была до того переполнена сознанием важности события, которое она решила почтить своим присутствием и которое благодаря этому становилось не совсем еретическим, что рассказала о нем с покровительственным видом нескольким своим знакомым, и среди прочих служанкам мистера Брэдшоу. Мисс Бенсон была очень удивлена, когда утром в день крестин маленького Леонарда к ней явилась Джемайма, дочь мистера Брэдшоу, раскрасневшаяся и запыхавшаяся. Она была вторым ребенком в семье и уже училась в школе, когда крестили ее младших сестер, и теперь она с девичьим пылом просила, чтобы ей разрешили поприсутствовать на церемонии. Побывав вместе с матерью в доме Бенсонов после их приезда из Уэльса, Джемайму с первого взгляда совершенно очаровала красота и грация миссис Денбай. Само собой, ее чрезвычайно заинтересовала вдова, бывшая только несколькими годами старше ее самой, а сдержанность Руфи и ее склонность к уединенной жизни только подбавили масла в огонь.
- Ах, мисс Бенсон, - заговорила она, - я ни разу в жизни не видала крестин! Отец разрешил мне пойти, если только это не будет неприятно мистеру Бенсону и миссис Денбай. Я буду вести себя тихо-тихо, не шелохнусь. Сяду за дверью, или где вы скажете. Такой чудесный ребеночек! Мне так хочется увидеть, как его окрестят! Вы говорили, его назовут Леонардом? Это в честь мистера Денбая?
- Нет… не совсем, - в замешательстве ответила мисс Бенсон.
- Так, значит, мистера Денбая не звали Леонардом? Мама решила, что ребенка наверняка назовут в честь отца, да и я думала то же самое. Так можно мне быть на крестинах, милая мисс Бенсон?
Мисс Бенсон дала согласие, хотя и не совсем охотно. Не совсем приятно присутствие нового лица было также ее брату и Руфи, но они никак не обнаружили своих чувств и вскоре об этом забыли.
Когда процессия медленно вошла в церковь, Джемайма уже стояла в старинной ризнице с самым серьезным видом. Она решила, что Руфь выглядит бледно и словно бы испуганно, потому что должна крестить ребенка одна, без мужа. Однако дело было в другом: Руфь являлась перед алтарем Бога благоговейно, как кающаяся грешница, боясь, что недостойна назваться Его дочерью. Она являлась как мать, принявшая на себя тяжелую ответственность за своего сына, и молила Всемогущего, чтобы Он помог вынести ее ношу. Полная страстной, тоскующей любви, она жаждала истинной веры, которая успокоила бы ее и придала уверенности в будущем ее ребенка. Каждый раз, когда Руфь думала о своем мальчике, она слабела и ее охватывал трепет, но слова пастора о Божией любви, бесконечно превышающей даже нежную материнскую любовь, наполняли ее душу миром.
Руфь стояла, прижав к своей бледной щеке головку младенца, покоившегося на ее руках. Глаза ее были опущены. Руфь не видела простой обстановки церковного помещения: все перед ней было словно застлано туманной дымкой, сквозь которую ей хотелось прозреть будущее своего сына. Но слишком плотная туманная завеса не позволяла что-либо увидеть сквозь нее человеческому взгляду. Будущее ведомо одному Господу.
Мистер Бенсон стоял под самым окном, расположенным очень высоко. Поэтому он оказывался почти полностью в тени, только на серебристых волосах его играли лучи света. Когда пастор обращался к собравшимся, голос его звучал хотя и тихо, но мелодично. Мистер Бенсон был слишком слаб, чтобы обращаться к большой пастве без напряжения, но сейчас он легко заполнял небольшое помещение звуками, подобными воркованию голубицы над птенцами.
И он, и Руфь забыли все, поглощенные своими мыслями. И когда мистер Бенсон провозгласил: "Помолимся!" - и присутствовавшие встали на колени, то среди всеобщего безмолвия можно было услышать тихое дыхание ребенка - столь поглощена оказалась вся паства торжественностью молебна. Молитва совершалась долго. Каждый из молящихся думал о своем, вспоминая грехи, в которых хотел покаяться перед Богом, и каждый просил Его помощи и заступничества.
Не дождавшись конца службы, Салли потихоньку вышла на зеленый церковный двор. Мисс Бенсон, помогавшая брату, заметила это и, не понимая, в чем причина, готова была уже выбежать из церкви, чтобы расспросить Салли, однако как раз в эту минуту служба окончилась. Мисс Брэдшоу подошла к Руфи и попросила позволения нести малютку домой, но Руфь в ответ крепко прижала его к груди, как будто он мог найти безопасное убежище только у сердца матери. Мистер Бенсон заметил выражение неудовольствия на лице мисс Брэдшоу.
- Пойдемте с нами, - предложил он. - Выпейте у нас чаю. Вы ни разу не приходили к нам на чай с тех пор, как уехали в школу.
- Я была бы очень рада, - ответила мисс Брэдшоу, вспыхнув от удовольствия, - но надо спросить у папы. Можно я сбегаю домой и спрошу?
- Конечно, дорогая!
Джемайма побежала домой. К счастью, отец ее оказался дома: позволение матери сочли бы недостаточным. Ее напичкали поучениями о том, как надо себя вести.
- Не клади сахар в чай, Джемайма! Я уверен, что Бенсонам не по карману покупать сахар. И не ешь много. Наешься вдоволь, когда вернешься домой. Помни, что они и так много тратят на миссис Денбай.
Выслушав эти наставления, Джемайма поостыла и даже забеспокоилась, что голод принудит ее забыть о бедности мистера Бенсона.
Тем временем мисс Бенсон и Салли, узнав о том, что мистер Бенсон пригласил Джемайму в гости, принялись печь к чаю свои особенные булочки, рецептом которых очень гордились. Они обе были гостеприимны и любили потчевать гостей лакомствами домашнего приготовления.
- Отчего это ты убежала из церкви прежде, чем кончилась служба? - спросила у Салли мисс Бенсон.
- Да я решила, что раз хозяин так долго молится, то, значит, у него в горле пересохло, вот я и пошла поставить чайник.
Мисс Бенсон хотела было разбранить ее за посторонние мысли во время молитвы, но вспомнила, что после ухода Салли и сама никак не могла сосредоточиться на молитве, снедаемая любопытством о том, что случилось со служанкой, - и ничего не сказала.
Мисс Бенсон была очень недовольна, когда Джемайма, хотя и явно голодная, ограничилась только одной булочкой из тех, которые они с Салли с такой радостью пекли. А Джемайма тем временем не могла избавиться от чувства, что отец наблюдает за тем, как она ведет себя за столом. Она так и видела отца: вот он поднимает брови, а затем разражается сентенцией: "Я просто удивляюсь, как Бенсоны с их доходами могут позволить себе такое угощение!"
Наверное, Салли могла бы ответить ему: "Ни хозяин, ни хозяйка никогда не считали самопожертвованием помощь бедным и никогда даже в мыслях не принимали за какую-то заслугу встречу гостя в соответствии со старинными законами гостеприимства". Делать людям приятное было для Бенсонов радостью, и маленькие странности, которые за ними водились, всегда объяснялись желанием сделать доброе дело, а добро не измеряется деньгами.
В этот вечер настроение мисс Бенсон было подпорчено тем, что Джемайма отказывалась от ее угощения. Бедная Джемайма! Булочки выглядели так аппетитно, а Джемайма сидела такая голодная, но тем не менее держалась твердо.
Пока Салли убирала со стола, мисс Бенсон и Джемайма пошли наверх вслед за Руфью, которая понесла укладывать спать маленького Леонарда.
- Крестины - очень торжественное богослужение, - сказала мисс Брэдшоу. - Я и не знала, насколько оно торжественное. Мистер Бенсон молился так, как будто у него на сердце лежит тяжелый камень и снять его может один только Бог.
- Брат очень тонко чувствует подобные вещи, - сухо ответила мисс Бенсон.
Ей хотелось побыстрее прекратить этот разговор, поскольку она понимала, что кое-какие из произносившихся сегодня молитв были внушены печальными обстоятельствами их жизни.
- Я, однако, не все поняла, - продолжала Джемайма. - А что имел в виду мистер Бенсон, когда говорил: "Ты не отвергнешь это дитя, отверженное светом и осужденное на одиночество, Ты позволишь ему приблизиться к Тебе и получить Твое всемогущее благословение"? Отчего этот милый малютка будет отвержен? Я не помню слово в слово, как говорил ваш брат, но он сказал что-то в этом роде.
- Ах, моя дорогая, да у вас платье намокло! Вы, должно быть, опустили рукав в купель. Позвольте, я его выжму.
- Ах, благодарю вас! Но не беспокойтесь о моем платье, - сказала Джемайма поспешно.
Она хотела вернуться к своему вопросу, но в эту минуту вдруг заметила, что у Руфи, наклонившейся над малюткой, который пищал и брызгался в ванночке, текут по щекам слезы.
Джемайма догадалась, что невольно затронула какую-то болезненную струну, и поспешила переменить тему, а мисс Бенсон охотно поддержала намерение гостьи. Этот маленький случай вскоре забылся и, как казалось, не оставил следов. Однако через несколько лет он живо припомнился Джемайме во всем своем значении. Теперь же ей было довольно и того, что миссис Денбай позволяет ей помогать себе. У мисс Брэдшоу было сильно развито чувство красоты, а Руфь казалась ей поистине прекрасной в своей тихой печали. Простое домашнее платье делало ее еще восхитительнее: сама этого не осознавая, Руфь умудрялась носить его так, что оно напоминало складками тунику древнегреческой статуи - облегало фигуру и в то же время делало ее необыкновенно грациозной. Кроме того, обстоятельства жизни миссис Денбай были таковы, что не могли не поражать воображение молоденькой, романтически настроенной девушки. Джемайма готова была целовать ее руки и объявить себя рабыней Руфи. Она ухаживала за маленьким Леонардом: подавала Руфи его одежду, когда этот маленький принц просыпался, складывала его пеленки. Джемайма чувствовала себя совершенно счастливой, когда Руфь оказывала ей честь - разрешала подержать малыша несколько минут на руках, и в качестве награды девушке было довольно увидеть улыбку молодой матери и поймать ее лучистый благодарный взгляд.
Когда Джемайма ушла домой вслед за служанкой, которую за ней прислали, все в доме Бенсонов хором воздали ей хвалу.
- Какая славная девочка, - сказала мисс Бенсон. - И как она помнит все те дни, которые проводила у нас, пока еще не уехала в школу. Право, она стоит двух мистеров Ричардов. Они оба остались такими же, какими были в детстве, когда разбили окно в церкви. Тогда ее брат убежал, а она постучала к нам в дверь - робко, как нищенка. Я пошла отворить и испугалась, увидев ее смуглое личико. Она посмотрела на меня, а потом объявила, что разбила окно, и предложила заплатить за него деньгами из своей копилки. Если бы не Салли, мы бы тогда и не догадались, что мастер Ричард тоже был в этом замешан.
- Но ты ведь помнишь, - заметил мистер Бенсон, - как всегда был строг мистер Брэдшоу к своим детям. Неудивительно, что Ричард был в те годы труслив.