На лицах некоторых девушек выразилось удивление, но большинство, знакомые с характером хозяйки, заранее предвидели выбор и приняли его с тем тупым равнодушием, с которым приучила их относиться ко всему окружающему их неестественная сидячая жизнь и бессонные ночи.
Однако Руфи такой выбор был непонятен. Во время работы она постоянно зевала, глядела по сторонам, любовалась на прекрасную стену, забывалась, мечтая о доме, - и ожидала за все это только выговора. При других обстоятельствах Руфь и получила бы его, но тут ее вдруг выделили в числе самых прилежных!
Ей очень хотелось увидеть гордость графства - великолепный бальный зал в здании магистрата, хотелось поглядеть на танцоров и послушать музыку. Ей хотелось хоть какого-нибудь разнообразия в мрачной монотонной жизни, но ее мучила мысль, что она награждена по ошибке. И вот, к удивлению всех своих подруг, Руфь быстро встала и, подойдя к миссис Мейсон, доделывавшей платье, которое следовало выслать заказчице уже два часа тому назад, проговорила:
- Извините, миссис Мейсон, но боюсь, что я не была особенно прилежна. Мне даже кажется, что совсем наоборот. Я была такая утомленная, и в голову мне лезли разные мысли, а когда я думаю, я не могу сосредоточиться на работе.
Она остановилась, полагая, что все достаточно объяснила. Однако миссис Мейсон не хотела ни понимать, ни слушать дальнейших объяснений:
- Ну, милая, так привыкайте думать и работать одновременно, а если не можете, то откажитесь от мыслей. Ваш опекун, как вы знаете, надеется, что вы скоро выучитесь работать. Надеюсь, вы не захотите обмануть его ожиданий!
Но это не удовлетворило Руфь. Она постояла еще с минуту, хотя миссис Мейсон принялась за шитье с таким видом, который ясно говорил всем, кроме новенькой, что хозяйка не желает продолжать разговор.
- Но все-таки я не была прилежна и потому не могу идти на бал. Мисс Вуд и многие другие работали гораздо лучше меня.
- Несносная девчонка! - проворчала миссис Мейсон. - Она договорится до того, что я и вправду оставлю ее дома.
Но, взглянув на девушку, она была в очередной раз поражена ее замечательной красотой. Эта чудесная фигура, это привлекательное лицо с черными бровями и ресницами, каштановыми волосами и нежным цветом кожи сделают честь ее заведению. Нет! Прилежная или ленивая, но Руфь Хилтон должна быть на бале.
- Мисс Хилтон, - сказала миссис Мейсон строгим, исполненным достоинства голосом, - эти юные леди могут подтвердить вам, что я не привыкла с кем-либо обсуждать мои решения. Если я так говорю, то так и должно быть исполнено, я знаю, что делаю. Итак, садитесь, пожалуйста, и будьте готовы к восьми часам. И больше ни слова! - прибавила она, пресекая новые возражения.
- Дженни, это ты должна была идти, а не я, - сказала тихонько Руфь, садясь подле мисс Вуд.
- Тсс, Руфь! Я все равно не смогла бы пойти из-за кашля. Мне приятнее уступить это удовольствие тебе, чем кому-либо другому. Вообрази себе, что я сама тебе уступила, и прими это как мой подарок, а когда вернешься домой, расскажи мне обо всем, что там увидишь.
- Хорошо, тогда я приму это как подарок, а не как награду. Спасибо тебе! Ты не можешь себе представить, как мне будет теперь весело. Когда я услышала, что возьмут самых старательных, мне так захотелось пойти туда, что я проработала прилежно целых пять минут. Но больше я не выдержала. Ах, дорогая, неужели я в самом деле услышу оркестр и увижу этот знаменитый зал?
ГЛАВА II
Руфь отправляется на бал
Вечером перед уходом на бал миссис Мейсон собрала своих "юных леди" и тщательно осмотрела их наряды. Ее важность и нетерпение напоминали курицу, созывающую цыплят. Она подвергла девушек такому осмотру, как будто им предстояло играть на балу роль поважнее, чем роль временных горничных.
- Это ваше лучшее платье, мисс Хилтон? - недовольно спросила миссис Мейсон, оглядывая Руфь, одетую в черное шелковое воскресное платье, довольно старое и поношенное.
- Да, мэм, - тихо ответила Руфь.
- Ну, делать нечего, - продолжала миссис Мейсон тем же тоном. - Вы знаете, юные леди, наряд - дело неважное, главное - это поведение. Но все же, мисс Хилтон, вы бы написали вашему опекуну и попросили у него денег на другое платье. Жаль, что я об этом не подумала прежде.
- Я думаю, он мне не пришлет, даже если я напишу, - еле слышно ответила Руфь. - Когда в начале зимы я попросила у него шаль, он рассердился.
Миссис Мейсон недовольно подтолкнула ее в знак того, что можно идти, и Руфь вернулась к своей подруге, мисс Вуд.
- Ничего, Руфь, ты все-таки красивее их всех, - весело сказала одна добродушная девушка, слишком несимпатичная для того, чтобы чувствовать зависть к сопернице.
- Да, я знаю, что я хорошенькая, - сказала Руфь печально, - но мне так стыдно: у меня нет платья получше, это такое истасканное, а миссис Мейсон за меня еще стыднее. Лучше бы мне не идти. Я не знала, что нам придется заботиться о своих нарядах, а я и не мечтала туда пойти.
- Ничего, Руфь, - сказала Дженни, - тебя теперь уж осмотрели, а через несколько минут миссис Мейсон будет слишком занята, чтобы думать о тебе или о твоем платье.
- Ты слышала, Руфь Хилтон знает, что она хорошенькая! - громко шепнула одна девушка другой, и Руфь услышала это.
- Ну а как же мне не знать, - ответила она совершенно простодушно, - когда столько людей говорили мне это!
Наконец приготовления были окончены, и девушки вышли на свежий морозный воздух. Прогулка так ободряюще подействовала на Руфь, что она едва не прыгала, позабыв и о своем поношенном платье, и о сердитых опекунах. Бальный зал в магистрате оказался даже лучше, чем она ожидала. Стены лестницы были разрисованы человеческими фигурами, которые при тусклом свете казались привидениями, потому что на темных выцветших полотнах выдавались одни только лица с каким-то странно-неподвижным выражением глаз.
Разложив принадлежности для работы на столах в передней и все приготовив, молодые модистки рискнули наконец заглянуть в зал, где музыканты уже настраивали инструменты и несколько поденщиц заканчивали вытирать пыль со скамей и стульев. Какой странный контраст представляли их запачканные платья, их неумолчная болтовня с величественным эхом, раздававшимся высоко под сводами!
Поденщицы ушли, когда вошла Руфь и ее подруга. Весело болтавшие до этого в передней, девушки смолкли перед древним великолепием огромного зала. Он был столь велик, что трудно было различить предметы, находившиеся на противоположной стороне. На стенах висели писанные во весь рост портреты знаменитых представителей графства во всевозможных костюмах, начиная от современных Гольбейну и до самых новомодных. Потолок нельзя было хорошо разглядеть, потому что лампы еще не были зажжены, но в одном конце комнаты сквозь ярко разрисованное готическое окно светила луна и, казалось, посмеивалась над потугами искусственного света соперничать с ней.
Сверху раздавались звуки оркестра, повторявшего еще не твердо разученные пассажи. Но вот музыканты перестали играть. В темноте, освещаемой всего несколькими свечами, их голоса звучали пугающе. Дрожание свеч напоминало Руфи зигзагообразное движение блуждающих огоньков.
Вдруг зажегся свет. Но освещенный зал произвел на Руфь менее сильное впечатление, чем прежний таинственный полумрак, и она без сожаления покинула его по первому зову миссис Мейсон, собиравшей свое разбежавшееся стадо. Теперь наши швеи должны были помогать дамам, которые толпились в передней и заглушали своими голосами звуки оркестра, - а Руфи так хотелось его послушать. Но если в этом отношении надежды Руфи не сбылись, то в остальном вечер превзошел ее ожидания.
- При определенных условиях… - и тут миссис Мейсон начала перечислять бездну условий, которым, как казалось Руфи, и конца не будет, - при определенных условиях швеям позволяется во время танцев стоять у боковой двери и смотреть.
Ах, какое это было прекрасное зрелище! Там плыли, то приближаясь, то удаляясь под звуки музыки, похожие на фей прелестнейшие женщины графства. Когда они приближались, можно было разглядеть мельчайшие детали украшений на их роскошных нарядах, но сами дамы не обращали никакого внимания на тех, кто любовался ими. На улице было так холодно, бесцветно, уныло, а здесь так тепло, ярко, живо. Благоухающие цветы, точно не кончилось лето, украшали головы и корсажи. Краски вспыхивали и исчезали в быстром движении танцев, сменяясь другими, не менее привлекательными. Улыбки появлялись на всех лицах, а во время перерывов по залу проносилась волна неясного, но полного радости говора.
Руфь не пыталась разглядеть каждую фигуру из тех, что составляли такое восхитительное и блестящее целое. Ей было довольно смотреть и мечтать о жизни, в которой эта музыка, это множество цветов и бриллиантов, эта роскошь и красота считались делом обычным. Ее не интересовало, кто все эти люди, между тем как подруги ее с восхищением называли друг другу имена гостей. Эти разговоры даже мешали ей: волшебный мир грозил моментально превратиться в будничную жизнь разных мисс Смит и мистеров Томсонов, и, чтобы не слышать об этом, Руфь вернулась в переднюю.
Там Руфь стояла, предаваясь мечтам, пока ее не вернул к действительности голос, раздавшийся над самым ухом. С одной из танцевавших молодых дам случилась маленькая неприятность. На ней было платье из легчайшего газа, подхваченное букетами. Один из букетов оторвался во время танца, и юбки волочились по земле. Чтобы поправить эту беду, дама попросила своего кавалера проводить ее в переднюю, где находились швеи. Там оказалась одна только Руфь.
- Мне уйти? - спросил джентльмен. - Необходимо ли мое отсутствие?
- О нет! - ответила леди. - Несколько стежков, и все исправлено. Да я и боюсь войти одна в эту комнату.
Все это она говорила очень весело и любезно. Но вот она обратилась к Руфи:
- Работайте побыстрей, не держите меня здесь целый час! - И голос ее зазвучал резко и повелительно.
Дама была хороша собой, с темными локонами и блестящими черными глазами. Руфь заметила это с первого взгляда, прежде чем встала на колени и принялась за работу. Она заметила также и то, что джентльмен был молод и изящен.
- Ах, этот чудный галоп! Как мне хочется танцевать его! Да скоро ли вы закончите? Как вы копаетесь! Мне так хочется поскорей вернуться, чтобы поспеть к этому галопу!
И, желая выказать милое ребяческое нетерпение, она начала под веселую музыку оркестра выбивать ножкой такт. Это беспрерывное движение мешало Руфи зашивать платье, и она подняла голову, чтобы попросить даму держаться поспокойнее. Но тут глаза ее встретились с глазами молодого человека, которого, по-видимому, очень забавляли грациозные выходки его хорошенькой дамы. Веселость молодого человека заразительно подействовала на Руфь, и она опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Но он ее заметил и теперь обратил внимание на эту коленопреклоненную фигуру, всю в черном, с благородной опущенной головкой, составлявшую такой контраст с беспечной, веселой, немного фальшивой девушкой, принимавшей услуги швеи с гордым видом королевы.
- О, мистер Беллингам, как мне совестно, что я вас задерживаю. Как можно так долго копаться с одним швом? Немудрено, что миссис Мейсон так дорого берет за платья, если ее швеи такие неповоротливые.
Дама хотела сострить, но мистер Беллингам не улыбнулся. Он увидел краску негодования на хорошенькой щечке, которая была обращена в его сторону, и, взяв со стола свечу, стал светить Руфи. Она не подняла глаз, чтобы поблагодарить его, - ей было стыдно, что мистер Беллингам заметил ее улыбку.
- Извините, я вас задержала, мэм, - кротко сказала она, закончив работу. - Я боялась, что платье опять порвется, если не пришить покрепче. - И она встала.
- Пусть бы лучше порвалось, но я бы не пропустила этого прелестного галопа, - ответила молодая дама, встряхивая платье, как птичка перья. - Пойдемте, мистер Беллингам, - прибавила она, взглянув на него и ни знаком, ни словом не поблагодарив оказавшую ей помощь девушку.
Это удивило молодого человека, он взял со стола кем-то оставленную там камелию:
- Позвольте мне, мисс Данкомб, вручить от вашего имени этот цветок юной леди за ее умелую работу?
- Пожалуй, - ответила та небрежно.
Руфь взяла цветок и молча наклонила голову. И вот она снова осталась одна.
Вскоре вернулись ее подруги.
- Что случилось с мисс Данкомб? Она сюда заходила? - спрашивали они.
- Ее платье немного порвалось, и я его починила, - спокойно ответила Руфь.
- И мистер Беллингам с ней приходил? Говорят, он на ней женится. Приходил он, Руфь?
- Да, - сказала Руфь и снова смолкла.
Мистер Беллингам всю ночь танцевал и с удовольствием ухаживал за мисс Данкомб. Но он часто посматривал на боковую дверь, возле которой стояли молодые швеи. Когда он различил стройную фигуру девушки с роскошными каштановыми волосами, одетую в черное, глаза его отыскали камелию. Цветок, во всей своей снежной белизне, был тут, на ее груди. И мистеру Беллингаму стало еще веселее, чем прежде.
Холодное, серое утро едва занималось, когда миссис Мейсон и ее ученицы вернулись домой. Фонари уже погасли, но ставни лавок и домов были еще закрыты. Все звуки как-то странно, не так, как днем, отдавались в воздухе. Двое бездомных спали на крыльце, прислонясь к холодной стене, уткнув голову в колени и дрожа от холода.
Руфи посещение бала казалось сном, и теперь она будто возвращалась к действительности. Не скоро удастся ей вновь побывать на бале, услышать звуки музыки, посмотреть на этих блестящих счастливцев, словно принадлежащих к другому, нечеловеческому роду, свободному от забот и горя. Отказывают ли они себе когда-нибудь в желаниях, не говоря уже о потребностях? Их жизненный путь устлан цветами - в буквальном и переносном смысле. Суровая зима и убийственный холод существуют только для нее и подобных ей бедняков, а для мисс Данкомб и ее знакомых - это счастливое время года. Для них и теперь цвели цветы, блистали огни, их окружал комфорт и роскошь, словно подарки сказочных фей. Зима! Знают ли они, как ужасно звучит это слово для бедняка? Что им зима? В то же время Руфи казалось, что мистер Беллингам, по крайней мере, может понять тяжелое положение тех, кто далек от него по своему положению. Она видела, как мистер Беллингам, дрожа от холода, поднимал стекла своей кареты. Руфь в это время внимательно смотрела на него. Ей очень нравилась и, подняв голову, гордо посмотрела кругом, как бы призывая в свидетельницы своих подруг.
- Где юбка от платья леди Фарнхэм? Как, оборки еще не пришиты?! Удивительно. Позвольте спросить, кому поручалась вчера эта работа? - спросила миссис Мейсон, пристально глядя на Руфь.
- Мне, но я не так нашила и должна была все распороть. Извините, пожалуйста.
- Я так и думала. Если работа не закончена или испорчена, то не трудно догадаться, в чьих руках она была.
Подобные замечания Руфи пришлось выслушивать целый день, и именно в тот день, когда она была менее всего готова переносить их спокойно.
После обеда миссис Мейсон нужно было ехать за город. Надавав бездну наставлений, приказаний и запрещений, она наконец ушла. Почувствовав облегчение от ее отсутствия, Руфь положила руки на стол, опустила голову и дала волю тихому плачу.
- Не плачьте, мисс Хилтон!
- Руфь, не обращай внимания на старую змею!
- Как же ты проживешь пять лет, если не привыкнешь оставлять без внимания ее слова?
Так старались утешить и успокоить ее молодые работницы.
Дженни лучше других понимала причины ее горя и знала средство помочь ей.
- А что, если Руфь сходит вместо тебя за покупками, Фанни Бертон? - спросила она. - Воздух освежит ее. Ты ведь не любишь холодного восточного ветра, а Руфи нравится и мороз, и снег, и холод.
Фанни Бертон, высокая девушка с сонным лицом, как раз грелась у огня. Она весьма охотно отказалась от прогулки в сумерках, когда восточный ветер пронзительно задувал по улицам, сметая даже снег.
Без крайней необходимости никто не вышел бы из теплой комнаты. К тому же сумерки свидетельствовали о том, что приближается час чаепития для скромных жителей той части города, где находились лавки. Дойдя до высокого берега реки, где улица круто спускалась к мосту, Руфь увидела перед собой покрытую снегом равнину, от которой темные тучи на небе казались еще темнее, как будто мрак никогда не покидал землю и находил себе здесь убежище во время коротких ночей. У моста, на небольшой наклонной насыпи, куда обыкновенно приставали прогулочные лодочки, играли, несмотря на холод, несколько детей. Один из них забрался в большое корыто и с помощью сломанного весла катался туда-сюда по маленькому заливчику, возбуждая восторг товарищей. Маленький герой вполне овладел их вниманием, и они глядели на него, стоя неподвижно, хотя лица их посинели от холода, а руки все глубже прятались в карманы в тщетной надежде найти там хоть немножко тепла. Дети, должно быть, боялись, что при малейшем движении жестокий ветер насквозь продует их дырявую одежду. Они сжались в кучку и молчали, все глаза были устремлены на юного морехода. Наконец один из ребятишек, завидуя впечатлению, произведенному смелостью его товарища, прервал молчание:
- Эй, Том, спорим, ты не посмеешь выйти в настоящую реку, вон за ту темную полосу?
Вызов был, разумеется, принят. Том направился к полосе, за которой тихо и ровно текла река. Руфь стояла на вершине склона, наблюдая за смельчаком, и - сама почти ребенок - так же мало сознавала опасность, как и дети внизу. Они же не могли спокойно смотреть на подвиг своего товарища, от нетерпения били в ладоши и прыгали с ноги на ногу.
- Славно! - кричали они. - Молодец, Том, отлично! Молодец!
Том стоял, бросая вокруг гордые взгляды. Вдруг он пошатнулся, потерял равновесие, корыто перевернулось, и мальчик очутился в воде. Течение подхватило его вместе с лодкой и тихо, но уверенно понесло к морю.
Раздался крик ужаса. Руфь побежала вниз, к маленькому заливу, и вошла в воду прежде, чем смогла осознать подаренная камелия, но она не думала, что это связано с какими-нибудь особенными причинами, цветок ведь был так красив!
Руфь во всех подробностях, нисколько не краснея и глядя прямо в лицо, рассказала Дженни, откуда взялась эта камелия.
- Как это было хорошо с его стороны! Если бы ты знала, как он это мило сделал именно в ту минуту, когда я почувствовала себя обиженной ее резкостью.
- В самом деле, очень мило, - отвечала Дженни. - Какой чудесный цветок! Жаль только, что у него нет запаха.
- А по мне, он хорош и такой, как есть. Я бы ни на что его не променяла! Какой он белый, чистый! - воскликнула Руфь, неохотно расставаясь со своим сокровищем, чтобы поставить его в воду. - А кто этот мистер Беллингам?
- Он сын миссис Беллингам, владелицы поместья возле монастыря. Мы ей шили серый атласный салоп, - отвечала Дженни сонным голосом.
- Это было до меня, - сказала Руфь.
Ответа не последовало: Дженни уже спала.
Руфь еще не скоро последовала ее примеру. И поутру улыбка освещала лицо Руфи, так что Дженни не стала будить ее, а только посмотрела с восхищением: Руфь была прекрасна в своем счастье.
"Ей снится бал", - подумала Дженни.
Она не ошиблась. Однако одно лицо чаще других являлось Руфи в сновидениях. Он дарил ей цветок за цветком, и как быстро пролетел сон! В прошлую ночь она видела во сне свою покойную мать и плакала, теперь она видела мистера Беллингама и улыбалась.