Дом Филиды в Клифтоне большой, но мебель есть не во всех помещениях. Он давно был бы обставлен, если бы крыша не требовала замены, еще когда Филли покупала дом. На верхнем этаже пустовало несколько комнат, и дети - Рейчел и две дочки любовника Филиды - расположились лагерем в одной из них, так что, кроме редких появлений на обед и обязательного туалета (я имею в виду мытье), мы их почти не видели. В субботу днем для очистки совести мы прогуляли девчонок до Клифтонского разводного моста, чтобы честно сказать, что дети подышали свежим воздухом, однако им не терпелось вернуться в свою комнату, где они замышляли экзотический ночной пир. Рейчел, опасно перегнувшись через перила моста, выглядела очень счастливой. Одна из девочек была на два года старше ее, другая - годом младше, и это приводило дочку в восторг: с одной стороны, есть на кого смотреть снизу вверх, кем восхищаться и кому подражать, с другой - есть для кого быть таким же кумиром. Я наблюдала за ними, посмеиваясь и вскрикивая, когда они перевешивались вниз, отчего-то ощущая легкую меланхолию а-ля "Срывая розы, поспеши". Посмотрев вниз и ужаснувшись высоте, я внезапно испытала желание броситься туда и со всем покончить. Конечно, это был лишь секундный порыв, но меня бросило в дрожь. На какой-то сумасшедший миг мысль перестать жить показалась замечательной. Сосредоточившись на нормальном восприятии действительности, я осторожно подняла глаза, виновато глянув на Рейчел, а затем на Филиду. Подруга, наблюдавшая за мной, улыбнулась краем губ и сказала:
- В прошлом веке отсюда бросилась женщина и, представь себе, осталась жива.
- Каким образом?
- Спасли огромные юбки, сработали как парашют. Дама плавно спланировала в ил и грязь. Одной попытки ей хватило с лихвой, и, полагаю, она дожила до правнуков.
- Для чего ты мне это рассказываешь?
Филли двумя пальцами взялась за мои джинсы.
- Мы живем в эру постсуфражизма, - усмехнулась она. - Это тебя не спасет… Пойдем, пора возвращаться.
По пути мы купили чипсов, кока-колы и множество пакетиков вредных для зубов сластей. Затем, затолкав в девчонок пастуший пирог и две порции овощей, мы сочли обязанность кормления выполненной и, нагрузив детей покупками, отпустили их наверх, велев до утра не появляться. Девчонки просияли от удовольствия, несомненно, решив, что мы сошли с ума, и кинулись по лестнице, хохоча и вопя от восторга, пока мы не передумали. Выждав минут десять и убедившись, что все тихо, мы, как пара сбежавших жуликов, достали припасы для собственного полуночного пиршества. У нас был копченый лосось, изумительная Филидина куропатка, нашпигованная поджаренным хлебным мякишем, хлебный соус, чипсы, черносмородиновый шербет и коробка шардоннэ.
Когда мы перешли к шербету, Филли вдруг сказала:
- Да, фраза избитая, но верная.
- Ты о чем?
- О том, что жизнь, моя дорогая Пэтси, не генеральная репетиция. Живем один раз.
- Знаю, - огрызнулась я.
- Ну и?..
- Что - ну и? - с вызовом спросила я, отлично понимая, к чему Филида гнет.
- Когда ты намерена выйти на сцену?
- Не поняла метафоры.
- Ты прекрасно все поняла. Сейчас ты живешь словно в заточении. Ты сложила все эмоциональные яйца в корзину Рейчел, а это неправильно по отношению к вам обоим. Если будешь продолжать в том же духе, однажды повернешься к ней и скажешь: "Я всем пожертвовала ради тебя…"
- Чушь! - возмутилась я. - Никогда я не скажу ничего подобного, не стану перекладывать свои проблемы на родную дочь! И вообще, когда она подрастет, я скорее всего перееду и поселюсь отдельно.
- Видишь, ты уже используешь ее как предлог.
- Филида, как ты можешь? Как смеешь говорить со мной в таком тоне? Ты не решилась стать матерью, не отважилась на этот в высшей степени альтруистичный поступок! Ты не знаешь, о чем берешься рассуждать!
- Нет, знаю, - спокойно возразила подруга.
- Иди ты к дьяволу!
- Ну что ж, - торжественно заключила Филида. - По крайней мере ты еще способна на проявление чувств, чего я и добивалась. Между прочим…
- Что?
- Ты влезла локтем в масло.
Когда мы отчищали рукав с помощью "Фэри", я призналась:
- Ты права, дома хуже и хуже. Я действительно держу все в себе, но ведь это ради выживания! Как только Рейчел подрастет, я обязательно оставлю Гордона. Вот будет она подростком, взрослее, независимее - тогда и…
Филида, подставлявшая под струю из крана мыльную губку, вдруг отшвырнула ее куда-то вверх и отошла. Описав дугу, губка приземлилась к моим ногам. Я наклонилась, чтобы ее поднять.
- Оставь, - жестко скомандовала подруга. - Вечно ты в своем репертуаре поломойки… Брось ее, иди сюда и сядь.
- Не задирай меня, - буркнула я.
Филли провела пальцами по челке и глубоко вздохнула.
- Извини, - сказала она, - но пора вспомнить о мире, лежащем за границами твоего крошечного островка, и серьезно задуматься. Необходимо, дорогая моя подруга, определиться с местом в реальной жизни. - Филида вновь наполнила бокалы. - Неужели ты искренне считаешь, что взрослым сыну или дочери легче пережить развод родителей? Могу с уверенностью сказать, наслушавшись бесчисленных исповедей несчастных детей, с которыми работаю, - это всегда, всегда тяжело. А на основании собственного опыта я со всей определенностью утверждаю, что тянуть с подобной новостью до пубертатного периода - худшее, что можно придумать. Ну вот представь: у Рейчел начинают расти волосы в непривычных местах, вот-вот появится грудь, мальчики уже не только товарищи по играм…
- Ей всего десять! - взвилась я.
- От десяти до тринадцати это с девочками и происходит! Бесполезно с нежностью вспоминать собственные десять лет - ах, Инид Блайтон, ах, дядя Мак по радио: та невинность давно утрачена…
- Рейчел как раз читает Инид Блайтон, - воинственно заявила я.
- А также смотрит "Соседей", которые отлично просвещают на этот счет, а еще "Даллас" и "Династию". Они сейчас наверху небось обсуждают Шарлин, поцелуи и бюстгальтеры. У Рейчел на носу богомерзкий ритуал вхождения в юность, а ты решила добавить к этому неожиданное объявление об окончании вашего брака? Кстати, как ты собираешься это сделать? Подождать до первой дочкиной менструации и, протянув прокладку, бросить между прочим: "Да, кстати, мы с твоим отцом разводимся, я уверена, ты поймешь…"?
- Заткнись! Заткнись! - не выдержала я. Иногда мы ненавидим подруг. - У тебя нет детей. Ты никогда не настраивалась с кем-то так эмоционально близко, как я с дочерью. И не рассказывай мне о родительском долге - что ты можешь об этом знать!
Я поднялась и пошла в кухню, с трудом удерживая бокал в дрожащей руке, оставляя за собой дорожку красных капель (мы уже пили портвейн). По пути я в сердцах пнула мыльную губку, страстно желая, чтобы это был Гордон, Филида или даже - прости меня Боже - Рейчел.
- Я стольким пожертвовала ради нее, - пожаловалась я.
- Знаю, - жестко сказала Филида. - И однажды ты ее в этом упрекнешь.
- Никогда!
- Упрекнешь, если будешь и дальше откладывать неизбежное. Рейчел пробузит ночь на рок-концерте или заведет роман в четырнадцать лет, и мамаша взвоет: "Как ты могла преподнести мне такое, когда я стольким поступилась ради тебя?" Это, сама понимаешь, не добавит девочке уверенности, а тут еще проблемы переходного возраста…
- Филида, - перебила я, - ты нарочно такая жестокая!
- Да, - сказала она, - потому что если будешь тянуть еще года три-четыре, и впрямь поверишь, что "всем пожертвовала", искренне начнешь так думать и испортишь оставшуюся жизнь себе и дочери.
- Ты драматизируешь.
- Я сталкиваюсь с этим каждый день.
- Что же мне делать?
- Прими правильное для себя решение. Дети, как известно, воспринимают все буквально. Скажи Рейчел правду сейчас или сначала подготовься, но не откладывай разговор в надежде, что лучше сообщить об этом в отдаленном будущем. Тебе нужно взяться за собственную жизнь, стать настолько счастливой, насколько сможешь. Иисусе! - Она вскинула руки вверх нехарактерно театральным жестом. - Кому нужна мамаша-неудачница, винящая во всем свое дитя?
- Я не виню Рейчел…
- Тогда зачем цепляешься за жалкое прозябание с Гордоном?
- Потому что я трусиха.
- Решай, Пэт. Решай для себя и не используй Рейчел как предлог.
- Я защищаю дочь.
- Ты защищаешь себя.
- Слушай, не пора ли закончить урок?
- Вымой пол, - ядовито сказала Филида. - Развела тут настоящий свинарник. Подумать только, женщина не умеет нормально держать бокал…
Я разревелась, и мы крепко обнялись. Потом, когда я протерла пол, Филида поставила "Богему", включив магнитофон на полную громкость, а когда началась "Che gelida manina", она стала Мими, а я - Родольфо. Это была одна из арий, которую прекрасно исполнял Гордон, хотя, конечно, не со сцены. Я почувствовала, что музыка здесь, в бристольской кухне, и мужчина, сидящий дома в Лондоне, не вызывают у меня никаких ассоциаций, кроме легкого сожаления о делах давно минувших дней. Мы спели ответ: "Si, mi chiamano Mimi" и ударились в замечательно фальшивый дуэт "О soave faniculla", когда на пороге появились три озадаченных ангелочка с перепачканными мордочками и крошками от чипсов на ночных рубашках.
- Вас слышно даже наверху! - хмуро сообщили они.
А Рейчел, глазевшая на меня со смесью смущения и интереса, заявила:
- А ты пела.
- Ну, иногда я себе позволяю, - согласилась я, целуя ее в липкую щечку.
Дочь выразительно округлила глаза и переглянулась с подружками, красноречиво показывая, что отрекается от сумасшедшей матери.
- Пожалуйста, не пой, - назидательно сказала она. - Это звучит ужасно.
- По-моему, пора уложить их в постельки и выключить свет, как считаешь, Филли?
Девчонок словно ветром сдуло, и только легкое покачивание двери напоминало о недавнем визите.
Немного позже (ладно, намного позже), спустя еще стакан-другой портвейна и второй акт оперы Пуччини, мы тоже отправились на боковую, предварительно заглянув к детям. Те безмятежно спали в окружении пустых банок кока-колы, конфетных оберток и пустых упаковок из-под чипсов. Рейчел во сне прижимала к груди плюшевого мишку и портрет Майкла Джексона.
Глава 4
В течение двух следующих месяцев перед Рождеством жизнь словно попала под ослепительный свет огромной дуговой лампы. Ничто не могло укрыться от беспощадных лучей: поднимая брошенный носок, я отмечала пренебрежительную неряшливость его хозяина. Чистить ванну непосредственно перед собственным мытьем стало делом принципиальной важности. Ставя еду на стол, я затаив дыхание ожидала "спасибо", но ничего похожего не слышала. Дуговая лампа безжалостно обличала, во что я превратилась - по крайней мере для Гордона (и, несомненно, начинала превращаться и в глазах Рейчел): пользуясь терминологией Филиды, в хозяйственный придаток и поломойку. Конечно, вина целиком на мне, но все равно обидно. Подождите, дорогие, думала я, сидя, словно Золушка, на пепелище собственной жизни, грядут большие перемены. Тешась этой мыслью, в глубине души я все же надеялась, что слепящая лампа высветит и приятные стороны, которые я проглядела и о которых дважды подумаю, прежде чем отказаться. Оказалось, ни одной, кроме вышеупомянутой рутины - аккуратного ведения хозяйства, оплаченных счетов, надежного тыла, но никаких эмоциональных или чувственных аспектов, ничего, что затрагивало бы во мне женщину. Мать - да. Мать - проняло до глубины души. Я смертельно страшилась испортить налаженную, обеспеченную жизнь дочери. Мысль открыть Рейчел, что у меня на уме, заставляла холодеть от ужаса. Я избегала думать об этом слишком долго.
Но кошмар, в который превратился наш брак, становился все невыносимее, рос с каждой неделей, и неизбежный взрыв был лишь вопросом времени.
Рождество застало меня тихо всхлипывающей посреди скомканной оберточной бумаги и засохшего остролиста, отгоняющей мысль, что это наше последнее совместное Рождество. Принятое решение повлекло за собой ужасный момент, и открытка Филиды - у-у, хитрюга - с надписью "Счастливого и позитивного всем вам Нового года" ни капли не утешила. И вот пришел Новый год.
Канун праздника, тридцать первое декабря. В тот день лицемерие оказалось куда болезненнее, чем в пять или шесть предыдущих. Чертова дуговая лампа заливала сцену ослепительным светом, не оставляя спасительной тени. Праздник мы справляли у соседей, Джоанны и Саймона. Мы всегда ходим на Новый год куда-нибудь недалеко после одного случая, когда Гордон, проявив выдающуюся тупость, настоял на посещении торжественного приема в Хайгейте. Возвращаться предстояло на такси либо ночным автобусом. Я наотрез отказалась добираться домой в три утра на двадцать седьмом рейсовом с пьянющим водителем, Гордон категорически не хотел платить за такси, в результате мы отправились на своей машине. Маленькая победа осталась за мной, когда мы бросали монетку, кому оставаться трезвым и садиться за руль на обратном пути. Гордон проиграл, но протестовать не стал: я разрядила ситуацию, сказав, что заплачу няньке из денег на домашние расходы; подобные мелочи существенно улучшали работу механизма, которым представлялся мне наш брак - смешно, как вспомнишь, но все-таки… Прием устраивал какой-то виолончелист: море показухи, помпы и шума. Раз или два я подходила к Гордону убедиться, что он выпивает в разумных пределах - муж обещал позволить себе не более трех бокалов шампанского, - но вскоре вспомнила, что имею полное право расслабиться, и отдала должное игристому вину. Абсурдность ситуации заключалась в том, что как раз я осталась достаточно трезвой, чтобы вести машину, ибо, дорвавшись до гор вкуснейшей еды, провела больше времени с тарелкой в руках, чем с бокалом. Когда пришло время уходить, Гордон выглядел нормально. Двигался слегка неуверенно, но ведь и я дурацки подхихикивала.
- С тобой все в порядке? - уточнила я.
- Будь спокойна, - ответил муж.
И мы отправились домой. Возле Шепердс-Буш на дорогу выбежала кошка, Гордон резко вывернул руль и въехал, торжественно и ровно, прямо в фонарный столб. Было около двух часов ночи, но полиция не заставила себя ждать. Подтянутые люди в форме легкой поступью приблизились к нам и с прекрасной дикцией задали вопрос: "Простите, сэр, вы пили?" Еще бы он не пил… Не исключено, что действительно не больше трех бокалов шампанского, но стоило проверить, какого размера были бокалы. Дыхательный тест на алкоголь дал положительный результат, и Гордона забрали в участок. Я поехала домой, чтобы отпустить няньку, хромая в нашем смятом "пежо", пристыженная и очень злая. А если бы Гордон убил нас обоих?.. Каким-то образом он отболтался от происшествия, и дело не возбудили. Думаю, муж ненамного превысил разрешенную норму и к тому же устроил в участке импровизированный концерт, растрогав любителей домашнего уюта, которым ночные дежурства давно стали поперек горла. И Гордона отпустили домой.
- Никаких нотаций, - вернувшись, предупредил муж, подняв указательный палец для вящей доходчивости.
Я и не начинала.
Но я не простила Гордону ослиную глупость его поведения, и с тех пор мы ходили на Новый год пешком, например, к живущим рядом Джоанне и Саймону.
Слова Филиды звучали в ушах. Улыбаясь и перебрасываясь шутками с Эвансами, Дрейкоттами и Симпсонами, слушая одну из вечных (но очень смешных) историй Саймона о его мальчишках из шестого класса, я не переставала думать, что этот позор в виде брака не должен дольше существовать. Сильнее обычного меня страшил роковой миг, когда часы пробьют двенадцать: предстояло сделать то, что и остальным, - поцеловать супруга, сделав вид, что поздравления и добрые пожелания искренни и щедры, а не являются дутым притворством. Под бой курантов мы с мужем собрались с силами, и Гордон поцеловал меня прямо в губы (вряд ли он намеревался это сделать, наверное, просто промахнулся. Наши губы не встречались уже несколько лет, и меня шокировало, как это противно и как неприятно колется его борода. Я отпрянула, и мы, замерев, стальными глазами смотрели друг на друга, униженные бессмысленностью поцелуя. Тут кто-то чмокнул меня, кто-то - Гордона, его увлекли в безопасное место - к пианино, зазвучали аккорды аккомпанемента, и мы были избавлены от дальнейшего публичного притворства. Начался тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год.
Мы шли домой, держа руки в карманах - морозно. Я молчала, Гордон очень красиво напевал "Тихую ночь". Мы оба все понимали, хоть и не произносили вслух - слишком было страшно. Я ощущала облегчение (возможно, Гордон тоже) оттого, что нам вновь удалось пройти по тонкому льду, избежав открытой конфронтации. В душе затеплилась надежда, что так будет продолжаться до бесконечности.
Но второго января, когда после ослепительного солнечного дня и сверкающего снега на землю опустился темно-синий бархатный вечер, застав меня коленопреклоненно отмывающей духовку, наступила развязка.
Рейчел уже спала. Незаметно я увлеклась своим удручающе неблагодарным занятием. Кто-то должен это делать, иначе произойдет пожар или взрыв. В начале января я традиционно отмывала духовку. Это служило мне епитимьей, своеобразной флагелляцией, по окончании которой я чувствовала себя настолько чудесно, что наливала джина с тоником, приносила стул, усаживалась перед сиявшим чистотой духовым шкафом и любовалась, смакуя джин. Я обожала этот момент. Но когда зазвонил телефон, я не дошла еще и до середины процесса: резиновые перчатки были перепачканы жиром, окалиной и едкой моющей жидкостью.
- Возьми трубку, - крикнула я Гордону в комнату.
Телефон продолжал звонить. Я поднялась и потащилась к столику в коридоре.
Гордон в гостиной смотрел телевизор.
- Показывают "Порги и Бесс", - сообщил он, словно это избавляло его от телефонной повинности.
Я схватила трубку, вымазав ее жирной слизью и мылом.
- Да! - рявкнула я в телефон.