- Это не важно, - Хлоэ дотронулась до своего живота, - я бы никогда, никогда не оставила своего ребенка. Почему ты меня оставила? - почти простонала она.
Джейн закрыла глаза:
- Я сделала это для тебя. Я думала, так будет лучше. Но я никогда, никогда не переставала думать, что я совершила самую большую ошибку в мире…
- Мои родители любят меня, - твердо заявила Хлоэ.
- Знаю.
- Ты положила меня на чердак, - продолжила она. - Ты меня не хотела, ты спрятала меня…
Девочка начала плакать, уронив свой пакет. Она подтянула колени к лицу, закрыла голову руками и тряслась, тихо рыдая. За последние пятнадцать лет Джейн так часто представляла себе этот момент. Она мечтала о мудрости и прощении. Иногда ей грезились долгие беседы, в которых бы они рассказывали об этих бесконечных пятнадцати годах, проведенных друг без друга, делились бы своими секретами. Но она никак не была готова к тем рыдающим звукам, что издавала ее дочь, напоминающая раненое животное. И не была готова к реакции своего собственного тела - глубокой боли.
- Хлоэ, - всхлипнула она.
Но та ничего не слышала. Сегодняшний день оказался одним непрекращающимся стрессом. Страх, ложь, правда - плюс белый пакет с тестом на беременность. Девочка свернулась клубочком и рыдала.
Джейн знала, что семья Чэдвик любит Хлоэ. Она называла их своими родителями, и они были ими всю ее жизнь. Джейн знала, где сейчас должна быть Хлоэ. Поэтому она развернулась и поехала в обратную сторону. Мимо "Вишневой долины", мимо супермаркета.
Они подъехали к саду - изумрудному, волшебному. На ветках уже появились маленькие яблоки. Они были зелеными. Они проехали мимо палатки, не останавливаясь. Мона помахала рукой, Джейн махнула в ответ, но Хлоэ даже не заметила этого.
Джейн свернула в сторону дома Хлоэ и затормозила рядом с их семейным автомобилем. Там стоял Дилан, его трактор был припаркован к обочине. Шерон Чэдвик только что приехала домой, она стояла на дороге, сумки валялись у ее ног, продукты рассыпались по асфальту. Оба они посмотрели в их сторону, Дилан с болью и осуждением, Шерон с болью и непониманием.
Когда они приблизились к машине, Джейн по глазам Дилана поняла, что он хочет, чтобы Хлоэ немедленно вышла из машины. Джейн вспомнила, с какой любовью она смотрела на него прошлой ночью, а теперь она стала врагом его семьи. И, возможно, он прав… За ним стояла Шерон, плотно сжав губы.
Хлоэ, кажется, даже не замечала, где она находится. Дядя позвал ее, но она не обратила внимания. Она медленно подняла глаза на Джейн. Женщина пережила шок, увидев выражение лица девочки, и поняла, что Хлоэ плачет не столько от того, что ей врали, но от того, что она всю жизнь чувствовала себя брошенной.
- Я не хотела причинить тебе боль, Хлоэ…
- Мое имя, - хрипло сказала Хлоэ.
- Да?
К окну прижались сердитые лица, Дилан попытался открыть дверь, но Джейн опустила кнопки.
- Они - мои родители - хотели назвать меня Эмили. Но не могли, ведь ты сказала…
Джейн закрыла глаза, вспоминая условие удочерения - ее дочь должны назвать выбранным ею именем.
- Прости. - Джейн была готова рыдать. - Ты бы хотела, чтобы тебя звали Эмили?
Хлоэ покачала головой, и по ее лицу снова потекли слезы:
- Я Хлоэ, это мое имя…
Джейн не могла ничего сказать. Хлоэ открыла дверь, и Дилан вытащил ее из машины, схватив за руку. Он словно спасал маленькую девочку из рук похитителя. Шерон обняла Хлоэ, и Джейн услышала, как они всхлипывают.
На какое-то мгновение их глаза встретились - ее и Дилана. Он явно полагал, что она не заслуживает того, чтобы из-за нее плакали. Она видела, что он чувствует себя преданным, но взгляд Хлоэ был еще хуже. Джейн не могла говорить, не могла даже моргнуть. Она выехала с дороги.
Только когда она проехала палатку, забор, ограждающий сад, старый красный амбар, Джейн заметила, что Хлоэ оставила две вещи: белый пакет с тестом на беременность и пятнышко крови на сиденье.
У девочки началась менструация.
По губам Джейн скользнула улыбка. Видимо, это все-таки плохая карма. Затем ее улыбка исчезла.
Часть 3
СВЕТ СЕРЕБРЯНОЙ ЛУНЫ
Глава 26
Время шло так медленно. Маргарет было интересно, зачем им здесь, в "Вишневой долине", вообще нужны часы. Она взглянула на них - девять часов. Посмотрела снова - десять минут десятого. С другой стороны, дни проходили быстро. Понедельник превращался во вторник и постепенно перетекал в следующую неделю. Пришел и закончился самый долгий день года. Прошло и Четвертое июля, с пикником на открытом воздухе и песнями.
У них здесь есть календарь. Большой квадратный кусок бумаги, с датами, которые следует вычеркивать. Рядом с ним стоял кусочек картона с квадратиками манильской бумаги, которые заменялись ежедневно, чтобы помогать постояльцам следить за временем. Сегодня там было написано:
"Привет! Сегодня:
Воскресенье, 30 июля.
Погода: Солнечно (изображение улыбающегося солнца)
Температура: 85°
Ближайший праздник: День труда"
Сидя в своем кресле-каталке около комнаты медсестер, Маргарет смотрела на надпись. Она вместе с еще семью обитателями дома престарелых ожидала, когда ее отвезут обедать. Слева от нее дремал пожилой мужчина, громко храпя. По его подбородку стекала тонкая, непривлекательная струйка слюны. Он был лысым, в очках с золотой оправой, на коленях у него лежал журнал "Уолл-стрит".
С другой стороны от нее джентльмен чесал свою руку. Он чесался так сильно, что Маргарет испугалась, что он может разодрать себя до крови. Она промолчала, однако, думая о том, как часто она останавливала детей в коридорах, говоря им, чтобы они перестали расчесывать комариные укусы или ранки от ядовитого плюща. У этого мужчины были седые волосы и очки в толстой оправе, и она была уверена, что он достаточно умен для того, чтобы самостоятельно перестать расчесывать кожу.
Глаза Маргарет наполнились слезами. У нее болели ноги, а в ботинках лежали магниты. Ее сломанное бедро потихоньку заживало, она проводила так много времени на лечении, что не могла принимать участие ни в каких мероприятиях и даже не успевала ни с кем познакомиться. Запах мочи, доносящийся от кого-то из ее соседей по этажу, был глубоко обескураживающим. Вокруг ходили нянечки, улыбаясь, говоря громкими голосами: "Привет, Джек", "Привет, Сэм", "Привет, Дороти", как будто все были глухими.
Однако они не здоровались с Маргарет. По крайней мере не по имени. Она здесь уже тридцать дней. Те сиделки, что работали по будням, уже хорошо ее знали, но сегодня воскресенье, и дежурные нянечки были с ней еще не очень хорошо знакомы, к тому же в середине лета многие брали отпуска, и со сменами выходила полная путаница. Маргарет все понимала и старалась оставаться совершенно спокойной. Сиделки улыбались и кивали, но никто не сказал: "Привет, Маргарет" - громким голосом или нет.
Она всхлипнула, достала носовой платок и протерла глаза. Потом вернула на свое лицо довольное выражение. Она всегда говорила дочерям, да и всем своим студентам тоже, что "напускание" на себя жизнерадостного вида привлекает внимание и всегда будет иметь успех. Маргарет знала точно, что ей надо выглядеть жизнерадостно.
Посмотрев на улыбающееся солнце, она попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого покачала головой. Должно быть, она вздохнула, потому что чешущийся мужчина повернулся к ней и сказал:
- Они думают, что нам двенадцать лет.
- Простите? - переспросила Маргарет.
- Персонал. Сделав такой рисунок. О чем они думали? Что мы потеряли свои мозги при въезде?
Маргарет невольно усмехнулась:
- Я знаю, о чем вы. Я сорок пять лет преподавала в школе, и именно такие картинки можно увидеть в кабинете для первоклассников. Так что двенадцать - это даже многовато.
- Вы правы, - откликнулся мужчина. - Они думают, что нам пять. Итак. Вы школьный учитель?
- Директор, - поправила пожилая женщина.
- Приятно познакомиться, - ответил он. - Я судья. Здесь все именно так и представляются - по своим профессиям. Так, чтобы никто не подумал, что мы просто седая масса, спящая целый день. Пусть все знают, что когда-то мы были другими. Мое имя Ральф Бингэм.
- Привет, я Маргарет Портер.
- Очень приятно. Я видел, как вы проезжали мимо моей двери, но последние две недели я провалялся в постели. Проблемы с глаукомой. Так… и часто вы здесь бываете?
Она улыбнулась шутке, но в то же время ей снова захотелось плакать.
- К несчастью, да, - усмехнулась Маргарет.
- О, здесь вовсе не так плохо, - подбодрил ее мужчина. - Разве может место под названием "Вишневая долина" быть плохим?
Она постаралась улыбнуться, но случайно всхлипнула:
- Мои дочери устроили меня сюда. У меня две замечательные дочери, - похвасталась Маргарет.
- А у меня три, - сообщил Ральф, - и еще сын.
- Разве это не прекрасно? - спросила Маргарет.
- Не уверен, - пробормотал Ральф. - Сегодня воскресенье, они обещали заехать и вывезти меня на прогулку. Если они это сделают - это действительно прекрасно. Если нет - придется переписать завещание. Как насчет вас? Ваши дочери заедут сегодня?
- Сильви приедет. - Маргарет притихла. - Моя другая дочь, Джейн, вернулась в Нью-Йорк.
- Нью-Йорк? "Большое Яблоко"? - изумился Ральф.
- Да. Она пробыла здесь почти всю весну, помогая мне устроиться. Но ей надо управлять своим бизнесом… у нее прекрасная пена.
- Что?
- Прекрасная печка. - Маргарет знала, это опять случилось, она опять забывает слова… Она напряглась, стараясь сосредоточиться. - Пекарня, - наконец, вымолвила она. - У Джейн прекрасная пекарня.
- А-а, - протянул Ральф.
- Она… - Маргарет прервалась. Она видела, как Джейн плачет. В последний день, перед отъездом в Нью-Йорк, та пришла навестить Маргарет. Она поблагодарила ее за все, что дочь для нее сделала, и предложила повидаться с Хлоэ. Но Джейн сказала, что она не рассчитала время и возвращается в Нью-Йорк.
Маргарет никак не могла остановить ее.
- Нью-Йорк не так уж и далеко, - сказал Ральф, - она может вас навещать.
- Надеюсь, - грустно прошептала Маргарет, зная, что Джейн и близко не подъедет к Род-Айленду.
Ральф по-прежнему почесывал руку. Маргарет взглянула на его лицо. У него отсутствовала пара задних зубов, а на щеках красовались пятна. Ему не помешало бы помыть голову - у него явно были проблемы с перхотью, белые точки виднелись на рукавах его черной рубашки. Но она видела, что когда-то он был красивым, импозантным мужчиной. За его глаукомой она усматривала ум и сочувствие. Мужчина улыбнулся ей, как будто понимая, что она грустит из-за Джейн.
- Я хочу представить моего друга, - сказал он, наклоняясь к спящему мужчине и толкая его руку. - Билл, эй, Билл! Разбуди его, Мэгги!
Маргарет посмотрела на его руку, чувствуя странное оживление от того, что этот пожилой господин так назвал ее. Она дотронулась до плеча спящего.
- Простите, - вежливо сказала она, - Билл, не так ли? Билл, Ральф хочет вас разбудить…
- Раххннгх? - спросил Билл, просыпаясь. - Пора закрываться?
- Нет, ты не на работе, - рассмеялся Ральф. - Это "Вишневая долина", Билли. Проснись - познакомься с Мэгги!
- Маргарет, - поправила она, хотя ей и понравилось новое имя.
- Это слишком официально, - возразил Ральф.
- Ну, я довольно официальная персона, - пошутила женщина.
- Директор школы, - кивая, сказал Ральф, наклоняясь к Биллу, чтобы тот лучше слышал.
- Ась? - прокричал Билл.
- Маргарет работала директором школы! - закричал в ответ Ральф.
- Мне показалось, ты сказал, что ее зовут МЭГГИ! - Билл завопил еще громче.
- И то и другое меня устраивает. - Маргарет пыталась сохранить благородный вид, пока двое мужчин склонялись ближе друг к другу, их головы были на уровне ее груди.
- Билл работал биржевым маклером, - сообщил Ральф.
- Да, в Нью-Йорке, - гордо добавил Билл.
- Потрясающе, - согласилась Маргарет.
- У тебя есть вклады и акции? - спросил Билл громким голосом.
- Немного, - ответила Маргарет, - на зарплату учителя, знаете…
- Как насчет твоего мужа? Он вкладывает куда-нибудь деньги? - продолжал Билл, едва ли не крича.
- Почему бы тебе просто не попросить у нее банковскую книжку, а? - вмешался Ральф. - Ради бога, приятель. Не обращай на него внимание, Мэг.
- Мэг? - переспросила она.
- Или Пегги. Пегги, милое имя для девочки.
- Мое имя, - раздельно произнесла она, чувствуя себя так, будто вдруг принимает участие в дурном спектакле, - Маргарет.
- Он такая зануда, - сказал Билл, дотрагиваясь до ее руки, - он жить не может, не придумав каждому по кличке. С тех пор как я появился здесь, он зовет меня Билли, а меня никто так раньше не называл после смерти моей матери.
- А у него самого есть какое-нибудь прозвище? - спросила Маргарет.
- Нет, - ответил Ральф, - в этом-то и проблема. С именем Ральф ничего особенного не сделаешь. Я всегда хотел, чтобы меня звали Чип или Скип или Терри или вроде того, но нет. Черт, если бы у меня было имя вроде Маргарет или Билл, я был бы счастлив…
Маргарет не могла не представить, когда она посмотрела на Ральфа, его же, только в школьном возрасте. С кучей книг, невысокий, наверное, полноватый. Очки, которые подходили юристу, вряд ли подошли бы мальчишке. Она улыбнулась ему. В этот момент Билл начал путаться в словах и бубнить что-то бессмысленное, а потом заплакал. Маргарет достала платок и вытерла Биллу глаза, как она привыкла поступать с детьми.
- Вот, - сказала она.
- Пассб, - пробормотал он.
- Пожалуйста. - Маргарет его прекрасно поняла. За годы работы она помогла многим детям эмигрантов, даже разработала для них специальную программу. Когда она не понимала чьего-то языка, она просто воспринимала его сердцем. Сейчас, глядя на Билла, который не мог нормально разговаривать, она поблагодарила Бога за то, что имеет. И особенно - за дочерей.
- Ты хорошая девочка, Мэгги, - сказал Ральф.
- Спасибо, - прошептала Маргарет, думая о том, как странно меняется ее жизнь.
- Не за что, - отмахнулся Ральф. - Думаю, мы подружимся. Не так ли, Билли? С ней я думаю нам будет повеселее, да?
Билл кивнул. Потом к нему снова вернулась способность говорить, и он сказал:
- Это абсолютно точно. Она как роза в зарослях чертополоха.
А потом пришли сиделки, чтобы отвезти их всех на обед.
Глава 27
Отдых на природе оказался настоящим раем.
У Джона была потрясающая оранжевая палатка, сделанная из такой высококачественной материи, что не пропускала ни жару пустыни, ни холод Мэна. Пока в Род-Айленде стояла августовская жара, здесь уже было по-осеннему прохладно, и яркие солнечные дни чередовались с холодными ясными ночами.
Сильви и Джон сидели возле костра, глядя на небо. Они обнялись и завернулись в один большой спальный мешок. Влюбленные сидели тихо-тихо, прислушиваясь к ночным шорохам и глядя на падающие звезды. От огня исходил жар, и они слегка отодвинулись, чтобы было лучше видно звезды.
Им пришлось перенести поездку, чтобы устроить маму в дом престарелых. Джон отнесся к этому с пониманием, на самом деле он сам предложил изменить их планы. Узнав Сильви получше, он понял, что она никогда не будет счастлива, пока не убедится, что с ее семьей все в полном порядке. Ее мать в хороших руках. С другой стороны, Джейн…
При мысли о Джейн Сильви сгорбилась. Она бы так хотела защитить сердце Джейн, как свое собственное. Она не знала всех подробностей того, что произошло, но она поняла, что Дилан Чэдвик отвернулся от Джейн. И еще Хлоэ, девочка прислала матери сообщение, что не хочет видеть ее в своей жизни. Это было сформулировано так четко и ясно, что Джейн вернулась в Нью-Йорк. Сильви отвезла ее на станцию. Вид сестры, забирающейся в поезд, с твердо сжатыми губами и отсутствующим взглядом, разбил Сильви сердце.
- Я рад, что мы поменяли дату, - сказал Джон, прижимая рот к ее уху.
- Что? - Она все еще думала о сестре.
- Дату нашей поездки, - пояснил Джон. - Подумай только обо всех восхитительных вещах, которые мы видели на этой неделе - в июне такого могло не случиться.
Прошлой ночью они видели северное сияние. Сегодня повстречали медведицу с медвежатами. А теперь, сидя в обнимку, смотрели на звездопад.
- Спасибо, что ты так к этому относишься, - прошептала Сильви.
- Как я еще могу к этому относиться? - удивился ее любимый.
Сильви сжала его руку, обнимавшую ее талию. Она была так благодарна Джону за то, что он заботился о ее матери и что он не принимал жизненных перипетий близко к сердцу.
- Так красиво, - сказала Сильви, глядя вверх. - Я никогда не думала…
- Не думала о чем? - Джон поцеловал ее шею.
- Никогда не думала, что что-то может быть таким прекрасным. По сравнению со всеми этими книгами в библиотеке, со всем, что я читала про ночевки под открытым небом, про горные вершины… слова настолько невыразительны по сравнению с реальностью.
- Я всю жизнь хожу в походы, - признался Джон, - но все мои путешествия так невыразительны по сравнению с этим.
Сильви улыбнулась и вздрогнула, Джон почувствовал это и прижал ее ближе к себе. Как такое возможно? Сильви никогда не любила находиться вне дома, она не занималась никакими видами спорта. Все летние каникулы девушка проводила за чтением. Теперь она начала понимать, что их мать, раненная уходом отца, отгородилась от реального мира миром книг и увлекла за собой обеих дочерей. Сильви, конечно, не осуждала Маргарет за это, она была благодарна за привитую любовь к литературе и учебе. Но Джон, холодный воздух, спальный мешок, крики диких уток на озере - все это тоже достойно существования.
Только одно удерживало ее в нескольких шагах от ощущения абсолютного счастья.
Джейн.
Как могла быть счастлива Сильви, зная, что ее сестре плохо? Она посмотрела на небо. Джон обнимал ее. Первый раз в жизни Сильви влюбилась. Она всегда наряжалась в броню, не допускала этого, не позволяла себе полюбить кого-то, кто может ее бросить. Всю юность она провела, готовясь к поступлению и учебе в Браунском университете. А в этом заведении было так трудно завоевать репутацию отличной ученицы. И потом, у нее перед глазами всегда стояла трагическая история Джейн - вот что может сделать любовь.
Поэтому Сильви прятала свое сердце. Она сидела дома, работала библиотекарем, занималась матерью - а любовь проходила мимо.
Но вот появился Джон. Если бы не он, она могла бы так никогда и не узнать, на что это похоже. Она смотрела на свою сестру сверху вниз, обвиняя ее в том, что с ней случилось. Она полагала, что Джейн сама создает себе проблемы. Сильви искренне верила, что сестре следует все забыть, чтобы регулярно возвращаться домой. Потому что Сильви скучала.
- Можно я тебе кое-что скажу? - спросила она у Джона.
- Все, что угодно, - ответил он.
- Это насчет моей сестры. - Сильви потерлась о плечо мужчины. - Я была к ней несправедлива.
- В каком смысле?
- Все эти годы, пока она жила в Нью-Йорке и не приезжала домой… Я так злилась на нее. Я думала, она превратила свою жизнь в хаос. Она поддалась слабости и разрушила свою жизнь.
Джон молча слушал.
- Я чувствовала себя выше ее, - продолжала Сильви, ее горло сжималось, - так много лет.
- Но теперь - нет?