- Что? Моя мать? - У нее сердце едва не остановилось.
- Нет, леди Сара. - Он быстро покачал головой. - Мистер Эстон.
Ее сердце снова стремительно забилось.
- Он поранился?
- Нет. - Томас замялся, и она начала нетерпеливо постукивать ногой.
- Ну? - наконец спросила она. - Что с ним случилось?
- Главный конюх сказал, что он взял фургон, который ему доставили. Он не сказал, куда его забирает, но через несколько часов вернул лошадей.
Она, заморгав, уставилась на Томаса. Его слова не легко было понять.
- И где он теперь?
- Главный конюх не знает.
Почему она должна волноваться? Ничто не связывает ее с этим человеком, за исключением официальных уз.
"Я хотел бы видеть вашу грудь свободной".
О Господи, о чем она думает?
- Очень хорошо, - сказала она. Жизнь в Чейвенсуорте вряд ли изменится без него. Он был каплей дождя в шторме.
Она закончила дела к шести, поправила волосы, вымыла руки и лицо и пошла посидеть с матерью.
- Есть какие-нибудь перемены? - спросила она.
Хестер, не отрывая взгляда от герцогини, покачала головой.
Пожалуй, мать сегодня выглядит еще слабее, чем вчера. Она просто тает. Если она не очнется, чтобы хотя бы попить воды, то ничего хорошего не будет.
- Что нам делать? - спросила Сара, но Хестер не отвечала. Она неслышно выскользнула из комнаты.
Сара подвинула кресло ближе к кровати, положила одну ладонь на запястье матери, другую на кисть. Ее кожа была так холодна, будто могила уже звала ее.
Возможно, если Сара заговорит с матерью, та услышит? Вернется ли к жизни? Откроет ли глаза?
- Скатерть сегодня выстирали, ту, с винными пятнами. Прачка постирала ее в четвертый раз, думаю, что еще через пару стирок пятна отойдут. Я велела покрасить конюшню, и уже пора поправить живую изгородь. Я знаю, тебе не нравится, когда она слишком вырастает, - продолжила она о саде, который мать так ценила. - Думаю, младшая судомойка беременна, - вздохнула Сара. - Не знаю, как заговорить с ней об этом. Я достаточно прозрачно намекнула, что приму любые объяснения. Думаю, что она охотнее поговорила бы с тобой, мама, чем со мной. - Она улыбнулась. - Это для тебя стимул поправиться. Чейвенсуорт нуждается в тебе.
Помолчав несколько минут, Сара заговорила снова:
- Я так привыкла советоваться с тобой, но я не знаю, что делать, когда ты мне не отвечаешь. Я догадываюсь, что ты предложила бы, и пользуюсь собственными суждениями, как ты меня учила. Но порой так важно услышать твое мнение.
Она взяла руку матери и нежно поцеловала.
- Я так хочу, чтобы ты очнулась. Надеюсь, ты слышишь меня. - Сара прижалась лбом к руке матери и вздохнула. От простыней, как обычно, пахло лавандой.
Мгновение спустя она заставила себя продолжить и, подняв голову, улыбнулась матери:
- Дамская гильдия требует устроить ежегодное чаепитие в розарии. Я одобрила дату, но предложила ограничиться пятьюдесятью персонами. В прошлом году была такая толчея, что некоторые розы были повреждены.
Она перебирала в уме темы и события, которые могли бы заинтересовать мать, перечислила сделанные сегодня дела?
- Я велела Томасу осмотреть все ливреи. Надеюсь, дополнительных расходов не потребуется. Но лучше быть готовыми к неожиданностям. - К этому мать приучила ее с детства. - На северном крыле приподнялась крыша. Повреждения не слишком серьезные. - Сара пыталась вспомнить слова управляющего. - Но нужно проследить, чтобы крышу починили до следующего шторма.
Герцогиня Херридж не отвечала.
- Что я буду делать без тебя? - в тишине спросила Сара. - Кто даст мне совет? Кто поделится знаниями со мной? Кто заставит меня смеяться?
Никакого ответа, только едва слышный звук дыхания герцогини. И дыхание ее казалось слабее, чем вчера.
Сара понурилась, жалея, что не может придумать молитву, способную привлечь внимание Всевышнего. Если она правильно сложит слова, Господь смилуется? Может быть, он оставит свои дела и обратит внимание?
Внутренняя стена остановила ее слезы. Высокая толстая стена, которая скрывала поднимающийся поток горя. Но скоро она не в силах будет сдерживаться. Пока Сара владела собой. Слуги, видя ее спокойную, с сухими глазами, наверное, винили ее в черствости. Это горе, эта потеря не для обсуждений и перешептываний. Эта боль выплакивалась в тишине спальни, в глушившую звуки подушку.
Сара поглаживала руку матери, чтобы хоть как-то согреть ее.
Как странно, что, сосредоточившись на этом моменте, она не способна вызвать в памяти что-то радостное, хотя бы один счастливый миг. Она не могла оторвать ладони от руки матери и переменить свои мысли.
- Я закончила дела за понедельник и вторник, - сказала она, нежно поглаживая запястье матери. - Я только на день отстаю. Завтра я все наверстаю.
Сара понизила голос до шепота.
- Я ведь не упомянула о своем замужестве? - Она сделала паузу, словно давая матери время ответить. - Он весьма привлекателен, мама, почти рыцарь в сияющих латах. Он по-своему очень властный, но сначала таким не кажется. Я заметила, что он, прежде чем принять решение, изучает ситуацию. А потом действует весьма твердо. Он не высокомерен, не груб. Он как валун или дуб. Его невозможно сдвинуть.
Сара водила пальцем по узору на простыне. Ей хотелось задать матери десятки вопросов, но не столько болезнь Морны сдерживала ее, сколько собственное затруднение. Она многого не знала. Не о совокуплении, нет - Чейвенсуорт был огромным поместьем с процветающими фермами, она видела животных в брачной охоте, хотя ей полагалось этого не замечать и притворяться, что этого не существует.
Нет, вопросы, которые она хотела задать, имели несколько иной характер. Может ли женщина любопытствовать о физических аспектах брака, даже если не слишком хорошо знает мужчину? Может ли она интересоваться совокуплением, или даже сам интерес рассматривается как акт разврата?
И если женщине случилось лежать голой около греховно привлекательного мужчины, должна ли она позволить себе свободу? Особенно если этот греховно привлекательный мужчина ее муж?
Не у кого было спросить, и ей оставалось барахтаться в собственном невежестве. Сара тяжело вздохнула.
- Он очень красив, - сказала она, снова понизив голос. - Но кажется, этого в нем не замечают. Он производит впечатление, - добавила она. - Очень определенное впечатление.
Из тех, что близки к молнии.
Что ее мать подумала бы о Дугласе Эстоне? Была бы она им очарована? Ее мать умела в каждом видеть хорошее. Сара знала, что не унаследовала эту черту характера. Она, конечно, начала так поступать, желая верить, что каждый человек, с которым она контактирует, добрый и трудолюбивый. Ей хотелось думать, что у людей в сердце не только собственные интересы, что они искренне беспокоятся о других.
Пока мать наставляла ее и давала советы, в это легче было верить. Возможно, в ней слишком много цинизма отца.
Что она подумала бы о Дугласе Эстоне, обладай она оптимистическими взглядами матери?
К сожалению, она не думала бы о нем по-другому, просто потому что она его не знала. Она могла судить только по поступкам, но, пробыв в его обществе один день, мало что можно сказать. Он настоял, чтобы она спала в одной комнате с ним, что в конце концов оказалось не в тягость, потому что он не коснулся ее. Он не настаивал, чтобы она разделила с ним брачное ложе. И при этом он не учинил никакого насилия, кроме словесного.
Он не требовал, чтобы она сообщила ему, что изменит свою жизнь. Конечно, она не дала и ему возможность сделать это. И ничего она не поменяет. Ее жизнь в Чейвенсуорте пойдет своим чередом. Никакой внезапно появившийся муж не способен изменить ее существование.
Разве это упрямство?
Он был очень любезен - посидел утром с ее матерью, поговорил с ней. Что он сказал? Сара ее дочь, и матери интересно все, что с ней связано.
Какое странное время, чтобы плакать. Слезы помимо воли катились из ее глаз. Сара сердито стерла их тыльной стороной ладони и снова наклонила голову.
Хорошо, он не доставляет никаких проблем. Но он просто исчез. И что ей с этим делать?
Она сидела с матерью еще час, к счастью, больше не останавливаясь на Дугласе Эстоне. Наконец она встала и, склонившись над кроватью, поцеловала мать в лоб и прижалась щекой к ее щеке.
- Пожалуйста, Господи, - прошептала она.
Она не знала, что еще просить. "Да будет воля Твоя"… Казалось, это самые трудные слова на любом языке. Что Бог выберет в этом случае? "Пожалуйста, Господи" казалось столь же подходящей молитвой, как любая.
Приблизительно через час Хестер снова заняла свой пост. Обойдя кровать, Сара положила руку на плечо пожилой женщины. Поймет ли Хестер, что этот жест значит так много, передает слова, которые Сара не имела силы произнести вслух?
"Пожалуйста, заботьтесь о ней, как будто она ваша любимая".
- Сообщите мне, если будут изменения, Хестер, - только и смогла прошептать Сара, выходя из комнаты.
Пожилая женщина кивнула.
Глава 9
Сара сначала прошла в свою спальню и собрала вещи, которые понадобятся ночью. Потом пошла по коридору в герцогские покои и закрыла за собой дверь. Вместо того чтобы войти в спальню, она прошла в ванную комнату.
Ее построил дед Сары. Увлеченный средневековыми вещичками, он в свое время совершил набег на французский замок, позаимствовав ванну, высеченную из твердого камня. Он привез ее в Чейвенсуорт и установил на широкой платформе с несколькими ступеньками.
Она зажгла восковые свечи и на миг замерла, восхищенная едва различимым ароматом. В колеблющемся свете огоньков, таком слабом, но все же совершенном освещении, камень начал пылать золотом.
Эта малость напомнила Саре, что она не часто позволяла себе роскошь.
Ванна была массивная, прямоугольной формы, с внешней стороны густо вырезан узор, всегда напоминавший Саре греческий орнамент. Она повернула кран, и холодная вода потекла в ванну. В доме ее отца в Лондоне была горячая вода, но здесь, в Чейвенсуорте, никогда не хватало денег, чтобы установить котел. Когда ванна наполнилась наполовину, Сара, взглянув на каминные часы, пошла к двери. Как она и велела, там стояли два лакея с ведрами горячей воды.
- Добрый вечер, леди Сара, - сказал тот, что повыше.
- Очень пунктуально, Джеймисон.
Он улыбнулся, что не было подобающим ответом, но Сара не отчитала его. Она молча стояла у двери и ждала, пока лакеи отнесут ведра в ванную. Закрыв за ними дверь, она вылила в ванну три ведра. Потом разделась, сложив одежду аккуратной стопочкой у ступеней.
Нагая, она поднялась по ступенькам и погрузилась в теплую воду, жалея, что у нее нет душистой соли. Этой роскоши она не могла себе позволить. Положив голову на твердый камень, она, как и всякий раз, когда оказывалась здесь, задумалась о жителях того далекого французского замка. Кем они были? Кто пользовался этой каменной ванной раньше? Они просто получали удовольствие от роскоши быть чистыми? Или они запутались в жизни, как она сейчас?
Она села, умылась и взяла мыло. Намылив стопы и лодыжки, она тщательно и усердно начала мыть все тело. Привычные действия придавали уверенности.
Обхватив себя руками, она прижалась щекой к коленям. Когда она позволяла себе плакать, то часто делала это здесь, где никто не увидит ее слез, не услышит ее рыданий. Ни одна горничная не нарушит ее уединения. Никакой слуга и не помыслит войти в герцогские покои без особого разрешения.
Однако сегодня слез не было. Их заслонило раздражение и, возможно, некоторое любопытство.
Она не стремилась замуж. Тогда зачем беспокоиться, что муж оставил ее так быстро? Возможно, он вообще не вернется. Возможно, он отправился в Лондон, сказать ее отцу, что сделка не равноценная и он не хочет до конца дней жить с особой вроде нее.
Где ее муж? И когда уже пора начать волноваться?
Она намылила руки. Правая рука прошлась по левой от плеча до запястья, потом снова поднялась вверх. Мускулы побаливали от тяжелых ведер, но работа лечит. У Сары днем не было времени на раздумья и волнения. Только к ночи, когда дневные дела закончены, вихрь мыслей кружился в ее голове.
Она вымыла правую руку, потом занялась грудью. Он ведь хотел видеть ее нагую грудь? Поэтому он оставил ее? Потому что она не повела себя как шлюха?
Насколько она могла судить, ее грудь весьма привлекательна. Несколько великовата, но не обвисшая. Соски скорее розовые, чем коралловые, и дерзко смотрели вверх, как теперь. Она осторожно намылила ложбинку, потом умышленно задела сосок.
Полагалось ли ей чувствовать себя грешницей?
Грудь просто часть ее, как нос или уши. Она не чувствовала ничего необычного, коснувшись пальцем кончика носа. Полагалось ли чувствовать что-то особенное при прикосновении к груди? Гм, она этого не испытывала.
Она испытала бы нечто иное, если бы коснулся ее он? Будто она это позволит. Боже, он ведь хотел посасывать ее грудь? Что ей делать, если он так поступит? С какой стати у нее сердце пустилось в галоп?
Она уставилась на дальнюю стену. Возможно, это хорошо, что муж ее оставил. Лучше он оставит ее, чем она потеряет здравый смысл.
У Сары сегодня не было времени зайти к плотнику, поэтому, вымывшись и вернувшись в спальню, она с неохотой посмотрела на свою походную кровать.
Ее мужа здесь нет. Если уж на то пошло, она понятия не имела, собирается ли он возвращаться. Почему она должна спать на этой неудобной кровати? Почему она вообще должна спать в герцогских покоях? Она вполне счастлива в своей собственной спальне.
Она сказала себе это, но ее ноги не двинулись к двери. В раннем детстве она научилась повиноваться. Но кто такой Дуглас Эстон, чтобы приказывать ей? Ответ пришел стремительно: ее муж, связанный с ней если не нравственно, то юридически.
Хорошо, она не вернется в свою спальню. Но и спать на отвратительной кровати не собирается. Сегодня ночью она будет спать в герцогской кровати.
Сара подошла к двери и из предосторожности закрыла замок, на всякий случай, если ее муж действительно вернется. Запертая дверь будет знаком ее неудовольствия.
Сняв халат, она села на край кровати и расправила длинную ночную рубашку так, чтобы ткань не обвивалась вокруг ног. По правде говоря, были времена, когда ночная рубашка казалась почти оковами. Пару раз она даже задумывалась о том, каково спать совершенно нагой. Теперь это действительно был бы экстравагантный поступок. Однако такому искушению она едва не уступила однажды. В последний момент разум всегда возвращался. Что, если Маргарет среди ночи вызовет ее к постели матери?
Леди Саре не подобает быть нескромной и забываться.
Сидя на краю кровати, она поболтала ногами, потом наклонилась и погасила лампу на ночном столике.
В щель между шторами она видела бледный лунный свет. Выскользнув из кровати, Сара раздвинула занавески шире, пока комнату не залило голубоватое сияние. Она распахнула окна, не веря во вред ночного воздуха. Даже весной воздух Чейвенсуорта был напоен ароматом лаванды, ранние розы добавляли собственный запах.
Сегодня ночью в Чейвенсуорте было тихо. Саре было жаль, что она не слышит ничего, кроме неземной тишины. Даже уханье сов казалось приглушенным, не слышно и лис в ближнем лесу. Птицы в это время ночи обычно молчали, но Сара напряглась, чтобы попытаться услышать их.
В доме тоже никаких звуков. Обычно она слышала обрывки разговоров лакеев, слабый звук отдаленного смеха.
Вернувшись к кровати, Сара забралась под одеяло. Она положила голову на подушку, на которой в прошлую ночь спал Дуглас. Хотя белье поменяли - постельного белья было достаточно, и она велела менять ежедневно, - она чувствовала его запах.
Его здесь нет, но было ощущение, что он занял половину кровати. Сердясь на себя, она повернулась и вытянула руку на простыне, пока не почувствовала край матраса. Никого. Нет даже призрака Дугласа Эстона.
Его злят узы брака? Был ли кто-то в его жизни, кого он любил? Он женился на Саре просто ради целесообразности и близко подошел к тому, чтобы признаться ей в этом. И теперь он так жалеет об этом, что оставил ее?
Как странно, что он, казалось, присутствует, даже когда ушел. Снова Сара подумала, где он.
Она легла на спину и смотрела на балдахин кровати, который теперь был лишь темной тенью. Сара знала, что там вышит фамильный герб, но не видела в темноте тонкой работы.
Это было время ее молитв, время просить Всевышнего позаботиться о ее матери, благословить Чейвенсуорт, дать Саре мудрость вынести обрушившиеся на нее проблемы, помочь ей заботиться о подопечных. Вознеся молитвы, она закрыла глаза и пожелала себе сна.
Через пять минут она села, взбила подушку и снова легла.
Завтра будет очередной напряженный день, ей нужно отдохнуть.
Почему каминные часы так громко тикают?
Перекатившись на бок, она натянула одеяло до подбородка и смотрела во тьму. Ребенком она всегда любила темноту. Стоило погасить лампу, и все вокруг казалось экзотическим, удивительной далекой страной. Ее никогда не пугали вымыслы о чудовищах. Страшнее герцога Херриджа в гневе никого не было. Все монстры бледнели по сравнению с ним.
В темноте почти все могло случиться. Чейвенсуорт мог превратиться в волшебный заколдованный замок. Она могла стать принцессой. А может, это чужая страна, о которой она читала в книгах или знала из рассказов матери. Темнота для нее всегда была безопасной, - окутывала ее теплым мягким одеялом. Звуки ночью казались восхитительнее. Ароматы - сильнее.
Она никогда прежде не задумывалась, что эмоции в темноте тоже усиливаются. Она никогда не была одинока, никогда не имела такой возможности. Тогда почему она чувствует себя брошенной на произвол судьбы?
Ладно, она одинока. Но еще больше смущал факт, что это почти причиняло боль.
Что принес ей этот брак? Чувство настоящего одиночества, опыт брошенной женщины?
Даже после двух бедственных сезонов у нее не было мысли о браке. О, когда она впервые отправилась в Лондон, да. У нее были романтические мысли о поклонниках. Не один красивый лорд привлек ее внимание, но как оказалось, все напрасно. Все они были для ее отца неприемлемы, все до единого. У них не было достаточного количества денег, а тот, что был богат, сделал предложение другой. И ее отложили на полку до следующего сезона, а через год стряхнули пыль, вытащили из Чейвенсуорта и снова отправили в круг лондонской элиты.