Кларисса, шелестя зеленой шелковой накидкой, вышла в двери будуара, и лакей проводил ее к портшезу. Особняк Растинторпов находился всего в нескольких шагах от площади Фицроу.
Оставшись одна, Генриетта с облегчением вздохнула, пошевелила голыми пальчиками ног и погрузилась в приятные мечты о том, чем они с Энтони займутся, если она решится ему уступить.
Спустя минуту она позвонила, чтобы Эбигейл явилась к ней с щеточками и расческами, накладными волосами, прокладочками, щипцами и лентами и принялась за кропотливую работу по созданию прически миледи.
Глава 5
На землю опустилась ночь, когда путешественники подъехали к огромному особняку Памфри. Его сиятельство поднял Фауну на руки и понес к дому. Двое лакеев, заслышав грохот экипажа и цоканье лошадиных копыт, кинулись открывать двери особняка, Фауна жмурилась в ярких лучах света из вестибюля и от фонарей в руках слуг и крепче прижималась к человеку, купившему ее как рабыню для своей капризной жены.
Вообще же Фауна чувствовала какое-то сонное умиротворение. С тех пор как она покинула рабовладельческое судно и избавилась от злобных лап мистера Панджоу, вокруг нее возник куда более дружелюбный мир. Тетушка лорда Памфри, герцогиня, ни разу даже не видела Фауну, однако в ее доме девочку прекрасно кормили, а присматривала за ней одна из служанок, которую его светлость подкупил не столько золотой гинеей, сколько своими аристократическими объятиями - за них любая служанка готова отдать душу.
- Вообще-то не подобает, чтобы рабыня с негритянской кровью была одета как леди, - говорило это отзывчивое создание его светлости.
Поэтому портниха изготовила на скорую руку простенькое платьице из домотканого материала, которое скрывало изящную фигурку Фауны. Это был уродливый балахон темно-оранжевого цвета, способный уничтожить любую красоту. Но только не красоту Фауны! Опрятная, с аккуратно причесанными и уложенными блестящими волосами, в маленькой коричневой накидке из бумазеи и чепце с рюшками, она выглядела теперь как ребенок из бедной, но почтенной семьи. Ее экзотичность оказалась спрятанной, и она приобрела столь необычную для нее скромную английскую внешность. Наблюдая за ней, его светлость разражался громким веселым смехом. Глядя на ботиночки на деревянной подошве и перчаточки, он думал о том, что портниха сделала все от нее зависящее, чтобы уничтожить яркую, ослепительную внешность девочки. Но как только Фауна попадет к Генриетте, та при ее склонности ко всему причудливому очень скоро изменит все.
В платье и грубом хлопчатобумажном белье Фауна чувствовала себя крайне неловко, а свою "шляпку" и туфли на деревянной подошве просто возненавидела. Еще ни разу в жизни ее маленькие совершенные ножки не находились в таком заточении. Однако она терпела, ибо Джордж Памфри сказал, что больше ей нельзя выглядеть прежней дикаркой. За время их двухдневного путешествия из Бристоля в Лондон он с щедрым благодушием закармливал девочку конфетами и пирожными, пока ее однажды не стошнило.
Фауна прониклась неистовой любовью к высокому красавцу аристократу, он же, в свою очередь, забавлялся ее собачьей преданностью. Но, подъезжая к Лондону, начал колебаться: хорошо ли примет Генриетта этот удивительный подарок, купленный у Панджоу по столь высокой цене.
Вряд ли Фауне очень нравилось это путешествие. Ее пугало мерное покачивание "летающей кареты", запряженной четырьмя могучими лошадьми; настораживала необычность местности, через которую они проезжали. Миля за милей тянулись пустынные заброшенные пастбища, темные леса, холмы, горы и долины, небольшие деревенские селения. Кучера непрестанно орали и переругивались, а когда меняли лошадей в Ньюбери, мертвецки напились. Заночевали они там же. Лорда Памфри принимали в "Голове сарацина" как почетного гостя. Фауна спала в помещении для слуг, и, поскольку кровать там оказалась всего одна, пришлось Фауне разделить ее с неопрятной судомойкой, искусанной клопами. Девочке было неудобно и противно. Однако, уставшая от волнения и новых впечатлений, она очень скоро заснула.
Ранним ясным июньским утром они на всех парах устремились к Лондону, обогнав бристольскую почтовую карету, которую, как сообщил Фауне лорд Памфри, совсем недавно ограбили разбойники.
- Мда, страна катится ко всем чертям, Букашка, - задумчиво проговорил он, снова употребив эту забавную кличку. - Разве это не возмутительно, что в 1797 году приличным людям нельзя отправиться в поездку без страха быть ограбленными!
Больше он ничего не сказал. А Фауна ни о чем и не спрашивала, ведь ее очень заинтересовал джентльмен, подсевший к ним в карету в Ньюбери, - молодой музыкант, который ехал к своему оркестру при дворе наследного принца.
Молодой человек достал флейту и заиграл, чтобы скрасить долгое утомительное путешествие, а заодно и порепетировать. Мелодия была красивой, и Фауна, забыв обо всем, начала в такт двигать руками и ногами, тихо напевать. Ее движения были настолько грациозны, а в напеве чувствовалась такая безусловная музыкальность, что лорд и музыкант стали внимательно наблюдать за ней. Милорд снова громко рассмеялся от удовольствия и произнес с чувством:
- Ей-Богу, я купил миледи Фауну, которая заливается жаворонком и танцует, словно нимфа. Браво, Букашка! У тебя огромный талант.
Девочка смеялась вместе с мужчинами, радуясь похвале. Страх перед белыми людьми исчезал с каждым часом, проведенным в обществе милорда. К тому же в ней росло осознание редкой способности очаровывать окружающих. Вот уже сорок восемь часов она жила в мире, казавшемся ей куда более радужным и светлым, чем тот, в котором бедный измученный дедушка произнес свое мрачное пророчество. Она почти забыла о тех ужасных днях и ночах, когда ее, переодетую мальчиком, прикованную цепью к несчастному старику, увозили от берегов Африки на борту "Морехода". И все же истинное пробуждение еще не наступило. Она дремала, когда карета загрохотала по булыжным мостовым лондонского предместья. Милорд затормошил ее, желая, чтобы маленькая дикарка увидела столицу. Ему хотелось понаблюдать за ее реакцией. И он увидел, как ее огромные глаза расширялись все больше, разглядывая дома, фонари, таверны, залитые ярким светом, где танцевали, пели и пили толпы людей, наслаждающихся летним вечером. Фауна видела и грубых простолюдинов, и сточные канавы, переполненные грязью и отбросами. Она еще не понимала, что приличной особе небезопасно ближе к ночи выходить на эти улицы. Все увиденное казалось ей праздником… ведь так же весело плясали и пели люди из краалей ее далекой родины. Ее изумляли размеры некоторых домов, она испуганно прижалась к милорду, когда перед ней предстало все великолепие громадных зданий. С беспредельным удивлением и растерянностью взирала она на большую реку с кораблями и баржами, на пышные парки, окружавшие роскошные особняки богачей. Да и мог ли быть иным взгляд маленького ребенка, недавнего жителя первобытного африканского селения!
И только единожды омрачилось настроение его светлости, весело наблюдавшего за Фауной. Это случилось, когда они проезжали мимо места публичной казни. На виселице качалось чье-то несчастное тело, напоминавшее связку костей. На нем кишели черные вороны, жадно выклевывая глаза из мертвого лица, на котором почти не осталось плоти. Карета медленно подъехала ближе, и Фауна смогла увидеть все очень ясно. Ее охватили страх и отвращение. Вся затрепетав, она жалобно вскрикнула.
- Черт побери, какая жалость, что она увидела это! - бормотал лорд Памфри и успокаивающе гладил девочку по голове, пока она не перестала всхлипывать. - Какая же ты чувствительная, Букашка! Вытри слезы, малышка. Тебе надо запомнить, что жизнь - это не только конфеты и ласки, в ней есть место и скверным делам, и жестокости. И запомни, преступление наказуется смертью. Вне всяких сомнений, этот болтающийся на виселице бедняга, которого ты только что видела, украл у какого-нибудь простофили-мясника всего-навсего кусок мяса для своей семьи. Но вот как пришлось расплатиться за кражу.
Фауна не понимала милорда. В племени дедушки тоже наказывали за воровство, но не смертью же! Заплатить жизнью за жалкий кусок мяса! Ей это показалось ужасным. Зрелище казненного подавило Фауну, и оно стояло перед глазами даже тогда, когда ее внесли в дом, под крышей которого ей суждено было прожить шесть будущих лет.
Растерянно разглядывала она огромный вестибюль роскошного дома, похожего на дворец; удивленными глазами обводила отделанные деревом стены, на которых висели портреты предков лорда Памфри, музыкальную галерею, кадки с оранжерейными цветами… Сотни восковых свечей сияли в огромных хрустальных люстрах, свисающих с потолка. Ее утомленный, но и возбужденный ум едва ли мог охватить все это великолепие, так разительно контрастировавшее с жилищем, которое она когда-то знала. Этот роскошный дворец, казалось, был переполнен людьми, и она разглядывала джентльменов в напудренных париках, бархатных или парчовых камзолах, в красивых жилетах и туфлях с пряжками, украшенными драгоценными камнями. А как было не испытать потрясения при виде дам в разноцветных платьях, напоминающих огромное скопление бабочек. Ее поражали их высокие шляпки с золотыми и серебристыми вуалями, с цветами и ярким сверканием драгоценностей. Оркестр на галерее исполнял нежную мягкую музыку. По широкой лестнице вверх и вниз сновали пары. Два лакея в каштаново-золотистых ливреях дома Памфри только что растворили двойные резные двери, ведущие в обеденную залу, где уже был накрыт ужин.
- Черт возьми! - прошептал милорд. - У миледи званый ужин, и меня замучат за мое опоздание…
Что и произошло, ибо леди Генриетта уже спустилась с лестницы и теперь сердито постукивала разукрашенным веером по ногтю большого пальца. Она смотрелась просто великолепно в прозрачном французском туалете, украшенном жемчугами. В ее напудренных волосах рдели розовые бутоны, однако ротик миледи исказился от гнева.
- Премилое же время вы избрали для возвращения из вашей поездки, милорд! Вы же обещали прибыть намного раньше! Мне пришлось принимать наших гостей без вас. А вы являетесь весь в дорожной пыли и неподобающе одетым. Я весьма и весьма недовольна…
- Прошу прощения, любовь моя, - начал оправдываться лорд Памфри, отвешивая низкий поклон, ибо он редко сердился на свою красивую и exigeante супругу, - но задержка была неизбежна. Сразу перед въездом в Ньюбери, у самой заставы, нам преградила путь перевернутая повозка с мелом, а чтобы ее убрать с дороги, потребовалось время, и мы…
- А что это у вас на руках? - перебила его Генриетта. Лорд Памфри со смущенным видом поставил Фауну на пол.
- А это то, что я обещал моей дорогой миледи.
- Разве вы это мне обещали?! - воскликнула Генриетта и удивленно уставилась на маленькую девочку в скромном чепце и накидке. - Вы что, сошли с ума, Памфри?
Милорд дернул себя за мочку уха. К ним уже подходили гости, с любопытством разглядывая Фауну. Тут милорд несколько вызывающе шепнул Генриетте прямо в ухо:
- В Бристоль пришло работорговое судно. Вы же просили какое-нибудь существо, похожее на Зоббо Клариссы, однако я подумал, что это вам больше понравится, дорогая. Это квартеронка, и она в вашем распоряжении.
Генриетта была вне себя. Лорд Памфри наклонился, расстегнул на Фауне накидку и снял с нее шляпку. Девочка, полумертвая от страха, задрожала. Но мерцающий отблеск свечей окрасил завитушки ее волос в ярко-золотистый цвет и заиграл в огромных бархатных глазах. Нервно вцепившись в подол своего простенького платья, она чуть приподняла его, демонстрируя прелестные маленькие ножки с изящными стройными лодыжками. Со всех сторон послышались восхищенные возгласы гостей обоего пола:
- Однако она же совершенно белая!
- Золотоволосая квартеронка… невероятно!
- А какие восхитительные глаза и ресницы…
- Какая у нее кожа! Да она… это какое-то волшебство. Да такого не может быть!
Милорд, глуповато улыбаясь, стоял рядом, созерцая свое приобретение. Раздался сдержанный голос Генриетты:
- Отведите ее наверх.
Эти слова Фауна понимала. Она тут же протянула руки к милорду. Сердечко ее забилось от замешательства и страха перед неизвестностью.
- Фауна останется с тобой… - прошептала она. Услышав эти слова, миледи ледяным тоном осведомилась:
- Что это еще за Фауна?
- Это ее имя, любовь моя, - объяснил его светлость. - Фа-у-на, - раздельно произнес он. - Ее дед-ирландец когда-то был профессором-энтомологом. Я зову ее Букашка. - И милорд снова глуповато рассмеялся.
- Вообще-то насекомых давят каблуками, Памфри, - зловещим тоном произнесла Генриетта.
Она явно капризничала, ибо считала не дипломатичным выказывать сильную радость по поводу любого подарка, преподнесенного ее супругом. В душе же она была совершенно очарована видом маленькой рабыни. Квартеронка… и какой изумительной красоты… вот изойдет от зависти милая Кларисса, да и все в свете, кто держит у себя чернокожих слуг. Извинившись перед гостями, она сказала:
- Дорогие мои, умоляю вас, приступайте к ужину. Мы с милордом очень скоро присоединимся к вам.
И пальцами в бриллиантах она послала воздушный поцелуй толпившимся в вестибюле гостям, при этом многозначительно и томно взглянув на Энтони Леннокса, стройного молодого человека в расшитом атласном камзоле. Своими порочными глазами изящный юноша послал ответное заверение в любви, бросив на миледи дерзкий взгляд. Ему-то страстно хотелось, чтобы лорд Памфри вообще не вернулся из Бристоля. По крайней мере он надеялся, что его светлость возвратится не так рано. Он возлагал большие надежды на эту ночь, поскольку намеревался сделать Генриетту своей любовницей до окончания светского сезона. Черт бы побрал эту странную квартеронку, которой, похоже, всерьез заинтересовалась миледи.
В будуаре жены лорд Памфри еще раз поставил вконец уставшую Фауну на ноги и предложил послать за домоправительницей, миссис Клак, чтобы та отвела девочку спать.
- Минуточку, - властно произнесла Генриетта. - Она говорит по-английски. Я слышала, как вы обращались к ней. Это так?
Памфри коротко пересказал миледи то, что сообщил ему о девочке Руфус Панджоу. Фауна, пошатываясь от усталости, продолжала изумленно осматривать элегантную обстановку. Она была готова вот-вот расплакаться. Жизнь безжалостно швыряла ее с места на место. И ее совсем еще детский неразвитый ум не справлялся с таким обилием впечатлений. Она чувствовала себя слабой и жалкой, мгновенно ощутив острую неприязнь к этой красивой даме в восхитительном наряде, которая отнеслась к ней с такой же враждебностью, как и владелец "Морехода".
Фауна боролась со слезами и усталостью. К тому же она снова почувствовала прилив тошноты, ибо милорд, желая проявить доброту, начал запихивать ей в рот конфеты.
- Ну и ну! - проговорила Генриетта. - Значит, ее дед - чистокровный негр, а мать - полукровка?
- Разве тебе не нравится это, душа моя?
Леди Памфри задумалась, заработал ее гибкий расчетливый ум.
- У нее симпатичная внешность и весьма приятный голос, - наконец заметила она.
- И еще она умеет петь и танцевать, дорогая.
Генриетта вновь постучала кончиком веера по ногтю большого пальца, ее миндалевидные глаза сощурились.
- Однако девочка… с ней позднее могут возникнуть неприятности.
Втайне Джордж Памфри был совершенно согласен со словами супруги. Воистину так! Будут неприятности. И немалые, если эта букашка превратится из куколки в роскошную бабочку, а судя по всему, именно так и произойдет. Наверное, "бабочка" не совсем точно, мрачно думал милорд, ибо за то время, которое он провел с ней, смог хорошо почувствовать ее незрелую еще, но исключительно глубокую женственность. Она из настоящей плоти и крови, и никакая не Фауна или Флора. И с врожденной притягательностью для мужчин. А хорошо это или плохо, кто знает?
- Могут возникнуть неприятности, - повторила Генриетта.
- Подумаешь! - сказал милорд. - Вы сумеете за этим проследить. Да и миссис Клак будет держать ее в строгости, как и остальных служанок.
- Как же мне ее использовать? - пробормотала Генриетта, напряженно думая. Самым страстным стремлением ее жизни было затмить всех остальных светских дам в Лондоне, давать самые блистательные вечера, и чтобы ей непременно завидовали, особенно Кларисса, маркиза Растинторп. Что ж, насколько ей известно, ни у кого, даже у Красавчика Браммеля (и у самой королевы Шарлотты), не было рабыни квартеронки.
Она сделает из этой малютки-красавицы свою личную служанку… свою игрушку… прихоть, каприз… и вот тут-то в Лондоне начнутся неиссякаемые разговоры, и внимание к ее персоне вырастет еще больше. Да, да, вне всяких сомнений, ей, Генриетте, станут завидовать все! Известно, как сложно в наши дни приобрести раба. И миледи лукаво посмотрела на мужа.
- А ведь удерживать это существо в рабстве незаконно, - проговорила она.
Джордж неодобрительно махнул рукой.
- Полагаю, мы уладим это, душа моя. Ведь всегда можно сказать, что она - сирота, которой мы предоставили приют. Словом "раб" следует пользоваться очень осторожно, а моя дорогая Генриетта отлично умеет быть осторожной.
Лицо миледи порозовело от удовольствия. Она любила лесть. Теперь Генриетта стала думать о том, как будет одевать маленькую девочку. Один день - под турчанку, с яшмаком… о, как очаровательно будут смотреться над яшмаком ее глаза! В другой раз оденет ее пастушкой и даст пастуший посох с крюком… а может, за ней будет бежать крошечный ягненок… Эбигейл стала являть собой неприятное зрелище, ее глаза с постоянно воспаленными веками уже начинали раздражать Генриетту. Пусть лучше Эбигейл научит эту Фауну (кстати, недурное имя) ухаживать за ногтями миледи на руках и ногах, а также выполнять многие другие обязанности. Фауне придется точно следовать ее распоряжениям. Ведь она невольница, существо с негритянской кровью и будет использована как таковое. Кларисса, например, не терпит расхлябанности своего Зоббо. И Генриетта не позволит девчонке плохо работать!
- Ну что, любовь моя? - взволнованно спросил милорд.
- Ступайте, Джордж, переоденьтесь, - сказала Генриетта. - Я принимаю ваш столь необычный подарок. Она будет развлекать меня.
Сморщенный от волнения лоб его светлости расправился. Человек весьма недалекий, он примитивно судил о женщинах, особенно о Генриетте. Если она называла его "Памфри", значит, была им недовольна. Когда же супруга величала по имени, он считал, что в фаворе. Облегченно вздохнув, милорд склонился над холеной ручкой, протянутой к нему, и нежно поцеловал ее. Фауна увидела, как Памфри повернулся, чтобы уйти. В неразберихе и постоянных переменах последнего времени этот благородный джентльмен, как и грубый О’Салливан с "Морехода", стал для нее близким человеком, в доброте которого она уже убедилась. И вот он собрался уходить! Издав жалобный крик, Фауна бросилась вслед за ним.
- Не покидай меня! - воскликнула она.