Глава 7
Примерно месяц спустя - в конце июля - его светлость объявил, что, если миледи будет угодно, ему хотелось бы всем домом переехать в загородную резиденцию Памфри, располагавшуюся неподалеку от Хэмптон-Корт. Генриетта охотно согласилась, поскольку крошка Арабелла в последнее время хворала и нуждалась в деревенском воздухе. Памфри-парк был восхитительной резиденцией, выстроенной в стиле восемнадцатого столетия. Кроме того, ее окружал великолепный парк с искусственным озером, где миледи могла в хорошую погоду давать роскошные званые вечера на открытом воздухе.
Наконец все домочадцы упаковали вещи и приготовились к отъезду.
За день до отъезда Генриетта возлежала в шезлонге в своем будуаре. Она выглядела очень эффектно в муслиновом платье из Индии, отделанном вишневого цвета лентами. Ее великолепные темные напудренные волосы крупными локонами ниспадали на обнаженные плечи. Миледи вовсю кокетничала и флиртовала со своим последним избранником.
Энтони Леннокс, сидевший на скамеечке для ног рядом с миледи, держал ее за белоснежные руки и, ежеминутно осыпая их поцелуями, читал свою поэму, посвященную неповторимой красоте предмета его страсти. Миледи громко вздыхала. Известие о том, что его дорогая Генриетта на месяц или даже на два покидает Лондон, было для Энтони страшным ударом. Из-за своей политической деятельности он вынужден постоянно пребывать в столице, хотя, безусловно, будет приезжать в Хэмптон, чтобы встречаться со своей любовницей. Действительно, Генриетта стала его любовницей почти сразу же после званого обеда, данного в честь возвращения Джорджа из Бристоля. Именно здесь, в своем изящном, позолоченном, заставленном цветами будуаре, Генриетта и уступила страстному молодому красавцу, отдав на милость победителю не только свои пухлые красные губы. Разумеется, Энтони отнюдь не был ее первым любовником. В то похотливо-сладострастное время многие титулованные дамы не отказывали себе в любовных развлечениях - моральные устои были очень шатки. Что до Энтони Леннокса, то он впервые наслаждался такой щедростью объятий и ласк, если не считать женщин легкого поведения, о которых он старался не вспоминать в присутствии утонченно воспитанных дам.
Закончив читать поэму и порадовавшись похвалам своей возлюбленной, он начал ласкать ее, а она нежно гладила его по волосам. Генриетте нравилось, когда Леннокс был без парика и косички. Ей хотелось, чтобы мода на парики прошла поскорее, хотя, разумеется, этого не произойдет, пока моду поддерживают Его Величество и принц.
- В Хэмптон-Корте будет немного скучно, но я стану жить ради ваших приездов, милый Тони, - нежно прошептала Генриетта.
- Такой желанной красавице, как вы, вряд ли придется скучать, - произнес он и прибавил: - А что с вашей новой фантазией… Фауной?
Выражение лица Генриетты резко переменилось. Взгляд ее миндалевидных глаз стал злым. Она надула губы и перестала гладить его волосы.
- А, Букашка Джорджа… он так ее прозвал. О, я не знаю, Тони, не знаю… Иногда мне кажется, было бы лучше, если бы он вообще не покупал ее для меня.
- Так продайте ее кому-нибудь, - зевая, произнес молодой человек.
- Вот уж нет. Кларисса Растинторп с ума сходит, чтобы заполучить ее себе.
Энтони рассмеялся, забавляясь неизменностью желания любовницы постоянно возбуждать зависть своей подруги.
- Значит, ее прихоть так и не удовлетворена? - осведомился он.
- Нет, - резко отозвалась Генриетта, пристально изучая свои безукоризненно острые ногти.
И в самом деле, у нее произошло небольшое столкновение с Клариссой после soiree, устроенного маркизом и маркизой в их лондонском особняке с целью представить высшему обществу нового выдающегося скрипача. В то время повсеместно царило увлечение Моцартом, вообще музыкальными вечерами. Когда давали концерт, ненавистный маленький Зоббо, с огромным тюрбаном на голове, украшенным настоящим рубином, стоял с серебряным канделябром в руке, освещая солисту партитуру. С другой стороны находилась вторая крошечная фигурка, тоже с канделябром. Это была Фауна, квартеронка, которую Генриетта одолжила Клариссе для этого случая, нарядив ее в своеобразный костюм - маленькой турчанки в широких атласных шароварах изумрудного цвета, под стать тюрбану Зоббо. Лицо девочки полузакрывал яшмак, и, как и ожидала Генриетта, глаза Фауны обворожительно мерцали поверх него. Завершала это оригинальное одеяние круглая бархатная шапочка, надетая набекрень на золотисто-рыжие волосы девочки. Эта пара являла собой впечатляющее зрелище - Фауна, которой совсем недавно исполнилось десять, и Зоббо, шестнадцатилетний карлик. Эффект был ошеломляющим. Впоследствии весь Лондон судачил об этом. А тогда ни одну живую душу не волновал Зоббо, вертлявый и отвратительный, с огромными толстыми губами и черной масляной кожей. Все с ума сходили от Фауны, которую Генриетта впервые выставила напоказ в обществе. Дамы вскрикивали от наслаждения и все до одной завидовали Генриетте. Джентльмены же мечтательно произносили:
- Это миниатюрный houri, а через несколько лет… о да!
Фауна, еще ребенок, была очаровательной игрушкой, да и миссис Клак прекрасно выполнила свою работу - когда девочка снова предстала перед миледи, она олицетворяла само послушание и покорность. А поскольку была еще очень юной, то быстро выучилась тому, что от нее требовалось в доме. Ее лучшим качеством, по мнению Генриетты, стало то, что она почти не раскрывала рта. Девочка была молчалива и печальна. Однако печаль удивительно шла ей. Как и говорил супруге Джордж, Фауна умела петь и пела, когда ей приказывали. Она пела странные африканские песни на родном языке, которые миледи успокаивали, а для ее друзей оказались редчайшим развлечением. Однако ее ранняя женственность и привлекательность, определенно, становились в глазах миледи крупным недостатком. Несмотря на нежный возраст Фауны, ее пальчики были настолько ловкими и изящными, что она быстро сменила Эбигейл в роли массажистки и магически действовала на миледи, когда та страдала болями - в дождливую погоду Генриетту помучивал ревматизм. А также Эбигейл (весьма неохотно, но не осмеливаясь протестовать) учила Фауну завивать локоны миледи, умело используя для этого щипцы, полировать ногти на руках и ногах хозяйки до совершенного блеска. Фауна умела натирать драгоценные камни, чтобы они ярко сверкали, - этому она обучилась еще на родной земле. Когда разрывались нити жемчужных бус миледи, никто в доме не умел нанизать их снова с такой скоростью и проворством, как Фауна. Девочка украшала званые вечера, стоя за спиною миледи, когда та ела, и держа веер, букет или накидку. Она выполняла бесчисленное количество мелких поручений, выезжая вместе с миледи верхом в парк или прогуливаясь с ней пешком по магазинам, неся симпатичную золоченую корзиночку, в которую затем складывались покупки.
И всегда, куда бы и когда бы они ни шли, люди изумленно смотрели на них или издавали восхищенные возгласы, пораженные сказочной красотой девочки. Генриетта весьма потворствовала этому, наряжая Фауну в самые разнообразные одежды. Клетчатые шотландки. Восточные чадры и юбки с фижмами времен Елизаветы I. Атлас, шелк и кружева. Шляпки с перьями. Одетая как кукла, Фауна временами выглядела нелепо. Иногда миледи наряжала ее как нимфу, в древнегреческое одеяние; иногда - на туземный манер, зачерняя ее кожу и почти не одевая вовсе, когда детское тело было прикрыто лишь бусами, которые Фауна сама же и нанизывала. И вот однажды, простояв почти нагишом за спиною миледи на пронизывающем ветру, Фауна подхватила жестокую простуду, и целую неделю ее лихорадило. Генриетта, в страхе лишиться ее, сообразила, что в будущем следует одевать девочку потеплее.
Все это чрезвычайно забавляло миледи. Особенно когда знаменитые художники стали просить ее милостивого разрешения написать портрет девочки, а один из ведущих авторов шаржей поместил ее изображение в своей книге. В глазах общественности Генриетта всегда царила среди хозяек домов высшего общества и до появления Фауны. Но теперь! Теперь о ней говорили и писали так много, что Джордж Памфри начал находить это довольно неловким, особенно когда выслушивал в клубе довольно непристойные предположения насчет родителей Фауны и всяческие остроты, на которые ему приходилось с улыбкой отмалчиваться. Что до Генриетты, так она просто не могла жить без всего этого. Она наслаждалась. Пока ей не сообщил один из ее слуг, что Миллиган как-то ночью пытался вломиться в спальню девочки. Миссис Клак, заставшая его за этим гнусным занятием, осыпала слугу бранью и намекнула миледи (трясясь от жгучей ненависти к Фауне), что квартеронка имеет все задатки женщины легкого поведения и даже, несмотря на такой нежный возраст, спровоцировала Миллигана. Миледи верила ей лишь наполовину, несмотря на то, что видела бархатные глаза Фауны, направленные в сторону Джорджа, и досадовала на реакцию супруга на этот взгляд. А однажды вечером возник небольшой скандал. Джордж о чем-то ласково заговорил с Фауной, и глаза девочки наполнились слезами, поэтому он подозвал ее к себе, осведомился, как она поживает. Девочка бросила испуганный взгляд на Генриетту, которая надменно вздернула подбородок, после чего девочка неожиданно оцепенела, словно опасаясь вымолвить хоть слово. Тогда Джордж нежно обнял ее за плечики и, назвав ее "бедная миленькая Букашка", спросил, почему у нее такой грустный вид. Она зарыдала, и Генриетта приказала ей убираться вон. Джордж слабо запротестовал и осведомился, действительно ли Генриетта хорошо обходится с ней, поскольку ему показалось, что девочка похудела и стала более печальной. И тогда Генриетта набросилась на него с гневной тирадой.
Разве она не одевает в красивую одежду эту жалкую рабыню? Разве она не разрешает ей большую часть времени находиться в роскоши, следуя за ней, Генриеттой, повсюду? Да как только смеет его сиятельство даже вообразить, что девочка несчастна? Или что она худая… ведь миссис Клак утверждает, что она ест как лошадь. К тому же ее очень трудно обучать чему-либо, у нее нет чувства такта в соблюдении элементарных норм поведения и вежливости. А также чувства благодарности за огромную доброту, которую к ней проявляют.
Лорд Памфри, весьма недолюбливавший миссис Клак, несмотря на то, что очень ценил ее умение управлять домом, подумал: есть ли вообще что-то, за что девочка должна быть благодарна? Однако он не осмелился вмешаться. Правильно или нет он поступил, купив девочку и подарив ее Генриетте, Фауна являлась собственностью его жены. Он уже понял, что ее светлости весьма не нравилось, когда он слишком часто или слишком ласково заговаривал с ее "игрушкой". И несмотря на то, что милорд не обладал слишком ярким воображением, для него было очевидно, что, хотя Генриетта и находит забавным наряжать и повсюду водить за собой девочку, для несчастной маленькой квартеронки все это очень утомительно, а часто и унизительно.
После этой сцены Генриетта запретила Фауне вообще разговаривать с его светлостью и с какими-либо другими джентльменами, пока ей этого не позволят.
"Нет, - думала Генриетта этим вечером, проведя несколько часов со своим молодым любовником, - этот запрет не удержит Фауну, хотя пока она еще ребенок. Ее красота и явная привлекательность для противоположного пола скоро будут таить в себе очень большую угрозу".
И другие "невзгоды" приходилось претерпевать "бедной Генриетте" с тех пор, как в доме появилась Фауна. Иногда Генриетта брала квартеронку на легкие завтраки к Клариссе. Кларисса, в свою очередь, постоянно являлась в особняк Памфри. В такие часы миледи испытывала неприятное чувство из-за Фауны, поскольку тяжко ненавидела Зоббо: когда этот гнусный чернокожий карлик оказывался рядом с девочкой, он буквально пожирал ее своими выпученными глазами, самым вульгарным образом разглядывая ее. Такое бурное проявление страсти к золотоволосой квартеронке вызывало у обеих дам громкие взрывы смеха. И одна из самых непристойных мыслей благородных леди заключалась в том, чтобы, когда Фауна станет старше, выдать ее замуж за крошечного нубийца, к чему Зоббо отнесся с явным одобрением. Однако, когда об этом сообщили Фауне, девочка стала молочно-белой и отнюдь не походила на равнодушную "куклу". Генриетта неожиданно осознала, что увидела в девочке оскорбленную донельзя женщину.
Фауна, с красным от гнева лицом и горящим взором, топнула ножкой и проговорила, пристально глядя на Зоббо:
- Не прикасайся ко мне. Убирайся вон! Я никогда не выйду за тебя замуж! Никогда! - кричала она, добавив еще несколько слов на африканском наречии, которых никто, кроме Зоббо, не понял. С громким плачем он тут же повалился Клариссе в ноги и зашептал, что его страшно обидели, что квартеронка заявила, будто она произошла из более светлой и чистой расы, чем он, и что если бы они находились сейчас в Африке, то люди из племени ее дедушки утопили бы его. Обеим дамам все это казалось безумно забавным, однако уже тогда между лучшими подругами возникло некоторое недовольство. Кларисса стала защищать своего Зоббо и потребовала от Фауны извинений перед ним, но девочка наотрез отказалась. Генриетта залепила ей пощечину, однако и это не подействовало. Очевидно, Фауна приготовилась покорно сносить издевательства миссис Клак, зависть и презрительные насмешки остальных слуг (а особенно Эбигейл) и даже с готовностью принимать побои, однако, как твердо заявила девочка, она ни за что не выйдет замуж за Зоббо, когда станет старше.
Генриетта рассказала об этой сцене Джорджу. И он весьма опрометчиво встал на сторону своей Букашки:
- Душа моя, предположив такое, вы зашли слишком далеко. Все-таки у девочки английская кровь, и выдавать ее замуж за этого маленького монстра Клариссы - весьма необдуманно.
Тогда своенравная леди Генриетта спросила:
- Почему? Разве Фауна не с тех же берегов Африки? Почему его светлость считает, что ей нельзя выйти замуж за Зоббо, а если не за него, то за кого-нибудь подобного?
- Я не знаю, кто станет ее мужем, и вообще сейчас она еще слишком юна для этого, - промолвил милорд. - Однако если вам угодно знать мое мнение, то я не представляю ее брошенной во власть этого уродливого черномазого. - Последние слова лорд Памфри произнес довольно резко для него.
За это высказывание миледи заставила лорда Памфри расплатиться тем, что по крайней мере на две недели изгнала его из своей постели и в течение этого времени не только не выказывала благосклонности по отношению к Фауне, но и назло милорду приказала миссис Клак постоянно занимать девочку работой на кухне. У девчонки слишком большое самомнение, считала миледи.
Находясь в немилости, одетая не в красивые платья, которые, она, с одной стороны, презирала, а с другой - любила, а в грубую одежду служанки, как Амелия, Фауна проводила долгие часы на кухне, чистила картошку и делала другую грязную и утомительную работу. Все это чрезвычайно нравилось миссис Клак и особенно Эбигейл, которая не упускала случая злобно ущипнуть или ударить Фауну, завидуя ей всякий раз, когда миледи звонком призывала девочку к себе.
В конце концов миледи уступила и согласилась с Джорджем, что и речи быть не может о браке между Фауной и Зоббо. Тогда коварная Кларисса предложила: может, было бы недурно послать Фауну в ее владения, чтобы та получше познакомилась с Зоббо. Генриетта наотрез отказалась. Она прекрасно понимала замысел Клариссы: любым путем раздобыть Фауну для себя! Генриетта вернула Фауне свою благосклонность и теперь придумывала новые обязанности для девочки, новые варианты появления Фауны на людях, что, естественно, привлекло бы внимание общества к самой Генриетте.
Однако, возлежа в объятиях своего возлюбленного и выслушивая его страстные уверения в любви, Генриетта раздраженно вспоминала о последнем званом ужине, состоявшемся неделю назад и ставшем для нее весьма и весьма неуспешным.
Глава 8
Много времени прошло, пока в Лондоне не прекратились разговоры о той ночи в гостиной Генриетты, в ее знаменитой гостиной с затянутыми в атлас стенами и наполненной богатствами рода Памфри. Ровно в полночь Генриетта пригласила гостей за огромный полированный круглый стол в середине залы, на который двое слуг водрузили гигантский, поражающий своим великолепием, покрытый сахарной глазурью торт. Все свечи в гостиной были погашены, кроме тех, что освещали стол. В полумраке лишь тускло мерцали драгоценности, украшающие дам.
Большинство джентльменов были навеселе. Сам хозяин, устав от званого ужина супруги, удалился в угол гостиной и сидел с сэром Гарри Роддни, склонившись над шахматной доской. Милорд пришел в негодование, когда, собравшись сделать смелый ход, обнаружил, что гостиная погрузилась в полумрак.
- Ну что еще там придумала моя Генриетта? - прошептал он молодому баронету, сидящему напротив.
Вскоре милорд узнал, в чем дело, - Генриетта неожиданно поманила молодого красавца Роддни к столу.
- Идите к нам, у вас есть шпага, - проговорила она, одарив баронета любезной улыбкой. - Вы должны разрезать торт. Разрезать мягко, медленно… вон там, где вы видите полоску из засахаренного миндаля… и очень осторожно, чтобы ни в коем случае не отклониться ни вправо, ни влево от этой полоски.