После приветствий они заговорили в той манере, какую Обинье считал наиболее подходящей для гувернантки и воспитанницы.
Дверь покоев внезапно отворилась, вошла девушка; она была, пожалуй, чуть младше принцессы и такой красавицей, что, казалось, осветила комнату своим появлением.
При виде незнакомых людей она приоткрыла рот в детском испуге.
- Но, maman…
Мадам де Тиньонвиль изящно подняла руку, девушка умолкла и застыла на месте; ее темные волосы спадали на плечи; застенчивый румянец придавал яркость красоте.
- Ваше величество, - обратилась мадам Тиньонвиль к королю, - нижайше прошу прощения.
- Вы его получили.
- Я взяла с собой дочь, потому что иначе не могла бы принять эту должность.
- Извиняться за это не нужно, - негромко сказал король. - Мы благодарны вам за такой поступок.
- Жанна, - сказала девушке мать, - засвидетельствуй почтение его величеству.
Девушка робко подошла и встала перед королем на колени.
Обинье пришел в ужас. Он только что узнал о существовании этой девушки и увидел в глазах короля знакомый огонек.
Генрих вскоре забыл обо всем, кроме прекрасной дочери мадам де Тиньонвиль. Он зачастил в покои сестры, проявлял живейший интерес к ее занятиям и присоединялся к принцессе, когда она гуляла по саду, потому что с ней всегда находились сопровождающие, в том числе, разумеется, Жанна.
Девушка была целомудренной, взгляд ее прекрасных голубых глаз простодушным, но Генрих не сомневался, что за неделю она станет его любовницей. И предвкушал громадное удовольствие. Она будет совершенно не похожа на опытную мадам де Сов; и его удивляло, как он мог увлекаться такой женщиной, если на свете есть прекрасные девушки вроде Жанны де Тиньонвиль. Но такой, как Жанна, больше нет. По иронии судьбы, чтобы встретиться с ней, понадобилось приехать в Беарн.
Прошло несколько дней, прежде чем Генрих ухитрился оказаться наедине с девушкой. Жанна собирала в саду цветы. Увидя, что он приближается, она поставила корзинку и, казалось, собралась убежать. Король преградил ей путь, девушка покраснела и сделала реверанс.
Генрих широким шагом подошел к ней и приподнял, взяв за локти; она оказалась легкой, сущим ребенком; и ахнула, когда ступни ее оторвались от земли.
- Ага, - сказал он, - попалась. Теперь никуда не денешься.
Ее голубые глаза округлились; казалось, она не поняла.
- Ты избегала меня, или мне это почудилось?
- Сир, я не понимаю, о чем вы…
- Сейчас поймешь. Я должен сказать тебе многое.
- Мне, сир? - Тебя это удивляет? Оставь, маленькая Жанна. Тебе достаточно лет, чтобы догадываться о моих чувствах к тебе.
- Надеюсь, я ничем не расстроила ваше величество.
- Еще как расстроила! - Генрих засмеялся. - Ты знаешь, что тревожишь мои сны с тех пор, как я увидел тебя?
- Нижайше прошу прощения…
- И есть за что. Но заслужить его ты можешь только одним способом. Остаться со мною на ночь и вернуть покой моим дневным часам.
Генрих видел, как щеки девушки заливает румянец. Она была очаровательна.
- Я вынуждена просить ваше величество отпустить меня.
- За любезность надо платить. Поцелуй в обмен на свободу.
- Кажется, ваше величество спутали меня…
- Спутал?
- С потаскухой.
Настал его черед выразить удивление. Он опустил девушку на землю, но не выпускал, держа на небольшом расстоянии, чтобы видеть ее лицо.
- Такое словечко на таких чистых устах! - насмешливо сказал Генрих. - Неужели их никто не целовал?
- Родные и друзья…
Генрих тут же поцеловал ее в губы.
- Потому что, - сказал он, - я твой друг и стану самым близким.
Девушка не ответила на поцелуй.
- Боюсь, ваше величество может потребовать чего-нибудь в благодарность за дружбу.
- Дружба, предложенная не от всего сердца, - не дружба.
- Тогда я благодарю ваше величество за дружбу, предложенную от всего сердца и не требующую ничего взамен.
- Раз я предлагаю ее от всего сердца, то и ты тоже?
- Трудно представить, как простая девушка может быть другом королю.
- Дорогая моя, это случается сплошь и рядом.
- Но вряд ли случится со мной.
Юные губы были плотно сжаты; глаза хоть и сверкали, но холодно. Ей-богу, подумал Генрих, за этой стоит поухаживать.
Ухажером он был неважным. Не признавал надушенных записок, цветистых комплиментов и прочих тонкостей. Оставлял их таким, как месье де Гиз и дамские угодники французского двора. А сам предпочитал сильное чувственное влечение и его немедленное удовлетворение к удовольствию обеих сторон.
В глубине души Генрих испытывал легкое раздражение. К этому времени он надеялся уже переспать с Жанной; и вот на тебе - эта девчонка держит его на расстоянии, решает, как далеко может зайти их легкий флирт.
В этом самом саду он развлекался с Флереттой - страстной крестьянкой, которой и в голову не приходило разыгрывать из себя недотрогу.
Он этого не потерпит. Покажет этой девчонке, что он король, ждущий покорности; что она - простушка, как сама признается, - должна быть благодарна ему за внимание. К тому же он преподал бы ей такой урок страсти, что она всю жизнь была б ему благодарна.
Генрих засмеялся и обнял Жанну, но она попыталась вырваться, а потом напряглась.
- Жанна, - сказал он, - просто тебя еще не любили. Ты не знаешь, какое наслаждение ждет тебя.
- Я знаю, что если уступлю вашему величеству, то это будет грех, а я ни за что не согрешу… добровольно. Если ваше величество принудит меня, это будет не мой грех, но я стану обесчещенной и брошусь в Баизу.
Говорила девушка с такой горячностью, что у Генриха опустились руки. Ощутив себя свободной, она повернулась и побежала из сада.
Это было смехотворно. Генрих вздыхал по девице, решившей хранить целомудрие.
Он подстерегал ее, смеялся над ней, даже злился; но Жанна оставалась непреклонной. Намекала, что хоть он и король, но состоит в браке и потому не может заниматься с ней любовью.
- А будь я свободен? - спросил Генрих.
Она потупилась.
- Ваше величество, это невозможно. Вы обвенчаны с королевой, и хотя она в Париже, а вы в Беарне, вас тем не менее связывают брачные узы.
- Жанна, не нужно бояться моей супруги. Она проводит время с любовниками и ничего не имеет против, что я веду себя так же.
- Я не боюсь ни ее, ни вас, сир, мне только страшно за свою душу.
Генрих вздохнул. При французском дворе подобные взгляды можно было высказывать разве что в шутку. Однако эта девица говорит со всей серьезностью. И вместе с тем ему казалось, что он не противен ей; она боится греха, а не его.
Будь он свободен?.. Но разве мог бы он жениться на простой девушке вроде Жанны де Тиньонвиль? Мысль об этом совершенно нелепа, так какая разница, что он женат на Марго?
Как ни странно, Генрих, мучаясь, продолжал надеяться. Эту надежду давало ему нечто в поведении Жанны; он замечал ее колебание, хоть она и клялась, что не подвергнет опасности свою душу и твердо намерена сохранить девственность до замужества.
Генрих решил, что дело тут в строгом религиозном воспитании, в том образе жизни, который вела его мать и сделала примером для многих. Двор его был пуританским; да он и не хотел, чтобы нравы французского двора повторялись в Беарне - насколько это касается придворных, с усмешкой признавал Генрих, потому что сам был одним из первых распутников при французском дворе. Нет-нет, он намерен наслаждаться тем, что его привлекает, и делать это с легким сердцем и чистой совестью. Для себя он в близости с женщиной не видел ничего дурного; это развлечение вроде охоты или тенниса; а раз обладание женщиной всегда казалось ему игрой более веселой и захватывающей, чем прочие, то в нее тем более нужно играть почаще, добиваться в ней совершенства.
Поэтому упорство Жанны необходимо как-то сломить, а поскольку в это положение поставил его Обинье, приведя во дворец мадам де Тиньонвиль, то должен и вывести из него.
Генрих послал за своим другом.
- Дорогой мой, - сказал он, - мне нужна твоя помощь.
Обинье довольно улыбнулся. Он считал себя главным советником короля и очень радовался, когда тот обращался к нему за помощью.
- Что вашему величеству угодно?
- Добудь мне то, что я не могу заполучить сам.
- Пусть ваше величество скажет, что именно, и я приложу все силы.
- Жанну де Тиньонвиль.
- Ваше величество?
- Эту девушку привел во дворец ты. Я ее хочу, но она верит в грех и позор, не внимает никаким доводам. Просвети ее, внуши, что, как добрая подданная, она должна служить королю. Приведи ее ко мне в спальню обузданной, готовой возместить все треволнения, доставленные своему повелителю.
Обинье вскочил, лицо его побледнело, глаза сверкали.
- Ваше величество ошибается во мне, я не сводник.
- Ты мой слуга и будешь повиноваться.
В устах многих монархов эти слова прозвучали бы угрозой, но у Генриха Наваррского - нет. Он говорил полушутя, хотя в его страсти к этой девушке не могло быть сомнения.
- Я служил вашему величеству, как только мог, - твердо сказал Обинье, - но и пальцем не пошевельну, чтобы помочь вам лишить эту девушку невинности.
- Кажется, - заметил Генрих, - я слишком добр к тем, кто мне служит, поэтому они считают, что могут безнаказанно насмехаться надо мной.
- Прошу ваше величество отбросить фривольные мысли и подумать о будущем девушки.
- Брось, Обинье, неужели ее будущее пострадает? Она получит хорошее вознаграждение, и ты прекрасно это знаешь.
- Я думаю о ее духовном будущем.
Генрих вышел из себя. Он считал, что увлечен этой девушкой, как еще никем из женщин, и такое пренебрежение к своим чувствам приводило его в ярость.
Если б Обинье поговорил с Жанной, образумил ее, она бы наверняка уступила. Отвращения к нему она не питает; просто воспитана так, что считает девственность чем-то священным.
Глаза Генриха опасно блеснули.
- Подумай, Обинье, - негромко произнес он. - И если у тебя есть разум, не забывай, что я твой король, а ты мой слуга.
Отпущенный мановением руки Обинье ушел молиться. Генрих в гневе ходил по комнате и наконец решил вернуться к любовнице, которая ублажала его до появления Жанны; однако пыла в его любовных актах не было. Он не испытывал страсти ни к кому, кроме этой упрямой девушки.
Генрих исключил Обинье из числа своих советников и уже не обращался к нему по-дружески. Не замечал его, когда тот исполнял обязанности постельничего, и окружающие поняли намек короля.
Обинье обнаружил, что жалованье ему задерживают, и он оказался в долгах - положении для человека его принципов весьма неприятном.
Генрих, озорно поглядывая на него, однажды спросил:
- Ну как, готов быть добрым слугой?
- Я всегда добрый слуга моему королю, но сводником не буду никому на свете.
- Дуракам приходится расплачиваться за свою глупость.
Обинье поклонился.
Его стали донимать. Стащили одежду, и он остался лишь в том, в чем был; король досаждал придирками и насмешками. Некогда уважаемый Обинье стал предметом издевательств, но на попятный не шел. Генрих продолжал обхаживать благонравную Жанну, придворные потешались, наблюдая за этим, и один из друзей сказал ему:
- Самые упрямые при дворе - это богомолец и девчонка.
- В неуступчивости им не откажешь, - согласился Генрих. - Но есть кое-кто не менее настойчивый.
- Если так, сир, и они тянут в разные стороны, кто в конце концов возьмет верх?
- У королей есть преимущество перед подданными, - угрюмо ответил Генрих.
Однако Жанна не сдавалась, Обинье тоже, и со временем Генрих выразил старому другу свое восхищение и сменил гнев на милость; но девушка по-прежнему отказывалась стать его любовницей, и хотя страсть его нарастала, он стал спокойнее, словно выжидал благоприятного случая.
Вздыхая по малышке, Генрих, разумеется, не жил монахом. В Нераке хватало красоток, готовых принять за честь внимание короля. Во время одной интрижки Генрих заметил, что у Жанны, слишком добродетельной, чтобы стать его любовницей, угрюмый вид. Значит, ревнует. Втайне он ликовал. И был уверен, что ждать осталось недолго: когда ревность доймет ее, она смягчится.
Но Жанна не уступала. Когда Генрих обратился к ней еще раз, она ответила, как прежде. В раздражении он сравнил ее холодность с пылом нынешней любовницы. Жанна, широко раскрыв глаза, заметила, что положение у этой женщины совсем другое.
- Почему же? - спросил Генрих. - С какой стати ангелу, отмечающему наши добрые и дурные дела, упускать ее грехи, но усиленно стараться записать твои?
- Она замужем.
Генрих не мог скрыть удивления. Мадемуазель де Тиньонвиль пожала плечами.
- Если ее муж не возражает, ничего дурного в этом нет. Она не девушка, которую после того, как она лишится девственности, никто не захочет взять замуж.
- Я заблуждался! - со смехом воскликнул Генрих. - Не понимал твоих взглядов на добродетель. И сколько времени потерял зря из-за своей бестолковости.
Он приподнял Жанну и посмотрел на нее снизу вверх смеющимися глазами.
- Любовь моя, почему же ты не сказала мне о своем желании? Я ведь всегда говорил, что тебе стоит лишь заикнуться, и ты получишь то, о чем просишь.
Вскоре после этого Жанна де Тиньонвиль вышла замуж. Мужем ее стал Франсуан Леон Шарль, барон де Пардейан и граф де Панже; хоть он был толстым, неуклюжим и намного старше жены, но зато богатым и, как государственный советник, пользовался влиянием при беарнском дворе. Все сочли, что для мадемуазель это удачная партия, ведь, собственно говоря, кто такие Тиньонвили? Никто не замечал их, покуда король не обратил внимания на Жанну, и известность она приобрела тем, что отказывала ему.
Граф де Панже был не только богат и влиятелен, но и разумен. Он понимал, почему суверен избрал его в женихи, и охотно сыграл свою роль. Это был брак только по названию; его супружеские обязанности брал на себя монарх.
Граф с готовностью согласился. Своей ролью он снискал благодарность короля, а это неизменно приносит выгоды. Он знал, что значительно продвинется на государственном поприще, а жена со временем вернется к нему. Она очень хорошенькая, и он ее примет. Это был брак по расчету, и свой расчет имелся у обеих сторон.
Медовый месяц супруги проводили в Нераке. Панже потихоньку выходил из спальни, когда король входил туда играть роль мужа.
В Лувре подобный фарс оценили бы выше, чем в Нераке.
Но исходом дела был доволен даже Обинье. Теперь король успокоится; он добился своего. Ну а Генрих прямо-таки пылал страстью.
Жаль, думал Генрих, что маленькая Жанна запросила столь высокую цену за свою добродетель, потому что уступка ее не доставила ему того блаженства, какого он ожидал.
Поначалу Генрих не признавался себе в том, что разочарован. Он очень много думал о Жанне и решил, что жаждет ее больше, чем любую другую женщину. А теперь убедился, что разница между нею и другими невелика.
Девушка, которую он впервые увидел в покоях сестры, была бесконечно желанной. Но это дитя исчезло, и его место заняла расчетливая женщина… попросившая перед тем, как уступить, выгодно выдать ее замуж.
Очень жаль.
Генрих зевнул. Он часто зевал в обществе Жанны.
Жанна слишком долго медлила. Слишком искусно торговалась.
Теперь Генрих понимал, что в ней нет ничего такого, чем не обладают другие женщины, поэтому любовь их, едва начавшись, стала остывать. Он подумывал, как отделаться от малышки Тиньонвиль, когда пришла весть, что жена готова приехать к нему.
НЕЖНАЯ ДАЙЕЛЛА
Марго все это время плела интриги при дворе своего брата. Любовные дела ее вызывали ужас и смех; король и королева-мать не знали, что делать с ней.
Другим источником беспокойства оставался младший брат короля, герцог Анжуйский. Он отвернулся от дела гугенотов, повоевал на стороне католиков и всюду вносил разлад. Теперь у него появилась новая честолюбивая цель - стать правителем Нидерландов, и поэтому он готовился снова переметнуться к гугенотам. При этом Франциск понимал, что, поскольку он недавно сражался с гугенотами, вряд ли может надеяться на теплый прием в Нидерландах, но считал, что там охотно примут ту помощь, какую он сможет оказать в борьбе против Испании, хотя и встретят его с противоречивыми чувствами. И когда Марго вызвалась совершить путешествие в Нидерланды - якобы на воды, а в действительности узнать о тамошних настроениях, - это показалось ему хорошей идеей.
Отправилась Марго с пышностью, какой любила окружать себя; носилки ее были обиты красным испанским бархатом с золотым шитьем, стекла на дверцах искусно разрисованы. К любимой роскоши добавлялись интриги, неизменно доставляющие ей радость. В довершение всего в пути она встретила своего давнего любовника, Генриха де Гиза, и оба с огромным удовольствием убедились, что, как бы ни разлучала их судьба, никто не сможет заменить им друг друга. Встреча их вызвала множество слухов. Однако сплетни были столь же неотъемлемой частью жизни Марго, как наряды и драгоценности.
Доставила удовольствие ей и встреча с романтическим героем, испанским полководцем - незаконнорожденным братом Филиппа II Испанского доном Хуаном Австрийским, он устроил прием в честь Марго и пытался прибавить свое имя к списку ее любовников; однако при всем своем внимании и любезности дон Хуан прекрасно знал о целях ее приезда, и добилась она от него меньшего, чем ей хотелось бы.
Но визит во Фландрию оказался не напрасным; хотя кое-кто относился к ней с подозрением, как дон Хуан, Марго очаровала многих и проявила себя замечательным послом. Она достигла б своей цели, если б король Франции, Генрих III, питающий к брату ненависть и видящий - не без оснований - во всех его начинаниях желание возвеличиться над ним, не приказал бы ему отправиться на войну с гугенотами в то самое время, когда Марго так успешно вела его дело в Нидерландах.
Поэтому неудивительно, что, когда Марго вернулась в Париж, братья ее ненавидели друг друга пуще прежнего. Франциск Анжуйский был, по сути дела, пленником в Лувре, и они с Марго стали разрабатывать план его освобождения. С помощью сестры он в конце концов вырвался на свободу, спустясь ночью из окна ее покоев по веревке. Когда все мужчины оказались внизу, Марго и ее фрейлины, опасаясь разоблачения, сожгли веревку в камине.
Обнаружив побег младшего брата, король хотел отправить Марго в тюрьму, но сообразил, что это приведет к новым интригам; поэтому на ее просьбу о разрешении отправиться к мужу в Наварру ответил согласием. Было решено, что с нею поедет королева-мать.
Две королевы не могли путешествовать без большой свиты. В нее вошли кардинал Бурбонский, герцог де Монпасье и мемуарист Брантом, восхищавшийся королевой Наваррской и восторженно писавший о ней стихи. Фрейлин своих Марго отобрала придирчиво, в их числе оказались две неопытные девушки, почти девочки: Франсуаза де Монморанси, дочь барона Фоссе, и мадемуазель де Ребур, дочь дворянина-гугенота из Дофине, пострадавшего во время Варфоломеевской бойни.