– Ситуация… – сочувственно протянула Люба. – Вот преимущество собственного дома – никому ты не мешаешь, никто тебе не мешает. Жаль, что вы свой продали. Там теперь все перестроили – не узнать.
– Предлагаешь переехать в свой дом?
– Была бы ты нормальной, я бы предложила, – прозрачно намекнула на брата Сергея Любочка, – а так – что толку предлагать. И что ты собираешься предпринять?
– Переселиться к соседу, чтоб со скамьи запасных перейти в разряд активных игроков, так сказать, – съязвила Августа.
Любочка прыснула:
– А что, это выход. Кстати, не обязательно к соседу, можно к кому-то другому переселиться, – снова не удержалась от намека подруга. У Тетерского была двухкомнатная квартирка в хрущевке на окраине.
– У тебя какая-то сестра на юриста училась, если я не ошибаюсь, – ушла от темы Августа.
– Да. Ирина. Она юрисконсульт.
– Да? Мне как раз нужна консультация. Сил больше нет слушать этот упоительный трах. Нужно же что-то делать с придурком за стеной. Как-то же его нужно в чувство приводить.
Внезапно и совершенно вне всякой логики Августа порадовалась, что не связана никакими обязательствами ни с одним из мужчин. А ведь был момент, когда небо с овчинку стало казаться и она чуть не поддалась на уговоры подруги.
* * *
… Не наркоман, не дистрофик, не алкоголик, не сектант и не бандит – Матвей оказался банальным треплом. К такому выводу пришла Августа, когда соседи снова воспели гимн сексу. Обещал поговорить с другом и не поговорил.
Почему не поговорил? Может, потому, что он сам и есть сосед? Этот вопрос держал в тонусе, не хуже самого акта.
В данную минуту, сказала себе Ава, не важно, кто за стеной предается плотским утехам. Важно найти управу на этих одноклеточных.
Утром, измученная бессонницей, Августа позвонила по номеру, который ей дала Любочка.
Судя по голосу, Ирина была симпатичной дамой средних лет.
Августа обращалась к ней на "вы" и по имени-отчеству, после обмена приветствиями сразу перешла к делу и постаралась не растекаться мыслью по древу:
– У меня сумасшедшие соседи. Ночью занимаются любовью так, что нет никакой возможности заснуть, днем слушают тяжелый рок. С этим можно как-то бороться?
– Все поняла, – включилась в работу Ирина, – к сожалению, путь сложный и утомительный. Надо запастись терпением.
– Насколько утомительный?
– Достаточно. Все рассчитано на выдержку: у кого она есть, тот добивается успеха. Значит, так.
Далее последовал пугающий перечень действий, которые должна предпринять пострадавшая сторона, от создания комиссий домоуправления до вызова участкового и подачи заявления в суд.
– Главное, – внушала Ирина, – не падать духом. Не вышло пять раз, на шестой раз выйдет. Звоните, вызываете комиссию послушать, что творится за стеной. Составляете акт комиссионно. Этот акт прикладываете к заявлению участковому. Приглашаете участкового. Не пришел – пишите на него заявление начальству. И так до тех пор, пока не появится достаточно оснований для обращения в суд.
– О нет, – выдохнула Ава, – неужели все так муторно?
– К сожалению, только так.
Простившись с консультанткой, Августа представила эту затяжную войну и подавила рвущийся из груди вопль. Ну как, как жить в таких условиях?
Пойти к соседям, поговорить? Что сказать? Главное, как сказать: вы мне мешаете спать своей камасутрой? Ответят: не слушай. Допустим, она скажет: это невозможно не слушать. Это невозможно не услышать. Ответят: озабоченная. И будут правы. Сто раз правы, черт возьми! Ма-ма!
Розы не вяли, стояли, как заговоренные. Через неделю Августа поразилась этому обстоятельству и была осмеяна Татьяной Ивановной:
– Да ведь это новые уже!
– Как?! – ахнула Августа. – И что же вы молчите?
– А что говорить?
– Или это он вам цветы носит? – предположила невероятное Августа. С ее точки зрения, позариться на Татьяну Ивановну мог только слепой.
– Как можно, Августа Михайловна, он же мне почти в сыновья годится, – вспыхнула медсестра, – и чем вам Бовбель плох? Импозантный мужчина, видно, что при должности, не жадный. Сами смотрите. – Она повертела вазу в разные стороны, выбирая ракурс.
– Наверное, у нас с вами вкусы разные, – пожала плечами Августа и прикусила язык. Похоже, в ее вкусе плохие парни, трахающие все живое.
Со вчерашнего дня Августе покоя не давала мысль о Матвее. Он или не он? Он или не он живет в квартире 22 и развлекается за стеной? И если это все-таки он? Каково это – спать с ним? Ава не заметила, как эта мерзкая мыслишка проникла в сознание и закрепила позиции.
Стук в дверь вернул Августу на грешную землю.
– Ну, как у нас дела? – елейным голоском осведомилась у вошедшего Татьяна Ивановна и положила перед Августой медицинскую карту.
Дискинезия-Бовбель, вспомнила и порадовалась за себя Августа.
К столу приближался крупный мужчина, застрявший во времени дикого капитализма: короткая стрижка бокс, красная футболка и черные джинсы, на шее цепь толщиной с палец, золотые часы и печатка.
– Прекрасно, – отозвался пациент, – как увидел Августу Михайловну, так всю хворь как рукой сняло.
Легко и неслышно ступая, он коротко вздохнул и по-хозяйски устроился на стуле.
Дурак, оскорбилась Августа, размашистым, неразборчивым почерком внося запись о приеме.
– Анализы готовы? – метнула свирепый взгляд на Татьяну Ивановну. Опять вы за свое, говорил этот взгляд.
– Да-да, – снова высунулась из-за вазы медсестра теперь уже с бланками анализов, – вот, не успела вклеить.
– Спасибо за цветы, не стоило этого делать, – Августа быстро подсмотрела имя на лицевой стороне карты, – Константин Петрович. Я и без цветов сделаю все, что положено в вашем случае.
Мачо вспыхнул:
– Августа Михайловна, вы не так поняли. Я же от чистого сердца, в другом смысле. В хорошем. Не подумайте. С чистыми помыслами, так сказать…
Под тяжелым взглядом серых глаз пациент замялся, сбился с мысли, запутался и сник.
– А как вы в нашей поликлинике оказались? – не удержалась от вопроса Августа.
– Можно сказать, случайно, – встрепенулся Бовбель, – после развода выписался по прежнему адресу и снял в этом районе квартиру. Тут меня и скрутило.
– Понятно. – Августа вздохнула. Скрутило не случайно, а потому что развод запивал водкой – это как водится. – Я рекомендую вам Трускавец.
Она запустила бы Бовбеля К. П. в открытый космос или поселила на бескрайних просторах пустыни Сахары – в любом месте, где нет сковороды и свинины.
Еще рекомендовала бы соблюдать все православные посты, но в пустых глазах Бога не было. Там водили хороводы черти, и Августа удержалась от человеческих рекомендаций. Хватит медицинских. Все равно Бовбель душу продал за подкопченное сало и жареные пирожки. Пусть все так и будет. Каждому свое.
Взгляд Татьяны Ивановны осуждал: такой мужчина, настоящий полковник, а вы…
Вот и берите себе это сокровище, просигналили нахмуренные брови Августы.
– Августа Михайловна. – Бовбель покосился на медсестру.
Татьяна Ивановна точно ждала сигнала – прижала к груди кипу медицинских карт и с деловым видом снялась с места:
– Я в регистратуру.
– Татьяна Ивановна, – попыталась удержать медсестру Августа, – потом все сразу отнесете, в конце приема.
– Так уже окончен прием, – отозвалась та с порога, – заработались совсем, Августа Михайловна.
– Посмотрите, там есть кто-нибудь? – смирилась с предательством медсестры Августа.
Татьяна Ивановна оглядела коридор.
– Ни души, – доложила она и, довольная, исчезла за дверью.
Августа удивленно посмотрела на часы – до конца приема оставалось еще около десяти минут. Обычно и по окончании приема под дверью толпился народ, особенно вечером, а тут за десять минут до конца – и никого. Колдовство какое-то.
Бовбель подхалимски улыбнулся:
– Это судьба. Надеюсь, вы позволите себя проводить домой? – интимным полушепотом спросил он. Тяжелое дыхание не забивала даже жвачка.
– А вот это лишнее. – Отказ прозвучал, пожалуй, жестче, чем Августа хотела.
– Почему? – обескураженно поинтересовался Бовбель – к отпору он готов не был.
– Потому что это неэтично. Вы мой пациент.
– Так я же здесь временно, – напомнил хитрец.
– Временное – самое постоянное.
Но не так просто оказалось сбить с толку этого Бовбеля.
– Так вы же меня выписали.
– Это ненадолго, – заверила любителя сырокопченых колбас Августа.
– Почему это? – оскорбился тот.
– Потому что вы не станете соблюдать и десятой доли предписаний. Так ведь? Не станете?
– Не стану. – На сытой физиономии появилась горделивая улыбка.
– Значит, попадете ко мне снова. Причем скоро. Хотите, назову приблизительную дату?
– Ну?
– Гну, – Августа не церемонилась с Дискинезией. – Через три месяца будете сидеть здесь с теми же симптомами. Так что провожать меня не нужно. И цветы перестаньте присылать. Пожалуйста. Мне перед коллегами неловко.
– Ну извините, – с кривой ухмылкой изрек поклонник. – Можно идти?
– Да-да, конечно. Печать на больничном в регистратуре не забудьте поставить.
– До свидания.
– Всего хорошего.
Смягчая впечатление, Августа улыбнулась, чем окончательно добила Бовбеля. Натыкаясь на казенную мебель, тот попятился к выходу.
Дверь за посрамленным пациентом не успела закрыться – в проеме возникли две мужские фигуры: одна – высокая, во всем белом, другая – темно-синяя, пониже.
В первую минуту Августа приняла высокого белого за Ильина – завполиклиникой (тот любил заглянуть в конце приема): тот же рост, та же консерваторская грива, худоба и неуклюжесть.
Высокий чуть приотстал, второй сунулся в дверь, рассмотрел Августу и присвистнул:
– Везет же некоторым. Мотя, я тебе завидую белой завистью: лучше бы это у меня живот прихватило. Девушка, мне и моему другу требуется срочная медицинская помощь. Мы оба при смерти. Я не знаю, что у него, а у меня от вашей красоты пульс сделался нитевидным.
В голове Августы включилось сканирующее устройство, но идентифицировать посетителей не получилось – диагноз не вспоминался.
В этот момент позади парочки материализовалась Татьяна Ивановна. Она оттеснила молодых людей плечом и вошла в кабинет, чуть не наступив на вялого второго.
– Прием окончен, – совсем другим, противным голосом предупредила посетителей медсестра.
– Наша смерть будет на вашей совести, – очень серьезно предупредил говорливый. Группа поддержки, оруженосец, определила Августа.
– А что, скорую помощь в городе упразднили?
– Ну зачем же сразу скорую? – насторожился долговязый. – Может, ничего серьезного.
– Карту взяли? – мобилизовалась и начала возводить препоны Татьяна Ивановна.
– Взял. – Долговязый продемонстрировал зажатую в кулаке жиденькую тетрадку.
– Тогда быстро.
– Вот как раз спешить ни к чему, – вклинился не в меру активный друг долговязого.
– А вы посидите в коридоре, – осадила друга медсестра.
Оруженосец попытался возражать и затянул что-то о коварстве злодейки судьбы, но сдался под напором Татьяны Ивановны и попятился, только успел выкрикнуть:
– Братуха, держись!
Дверь перед любопытной физиономией захлопнулась.
Оставшийся без поддержки долговязый тип продвинулся в глубь кабинета, еще раз поздоровался, да так и замер – с открытым ртом, рассмотрев под медицинской шапочкой те самые надменные брови и серые с влажным холодным блеском северных морей глаза.
Сердце Августы подпрыгнуло, повисло где-то в горле, раздулось, и теперь удары раздавались в темени, прямо под шапочкой.
Перед ней стоял парень из аптеки, с которым они столкнулись в подъезде, – Матвей. Друг соседа, полового гиганта. Якобы друг, якобы…
Летние брюки из небеленого льна, стильная фуфайка, золотой браслет и цепь на шее – почти как у Бовбеля, только изящней, с налетом цивилизации. И море обаяния, несмотря на нездоровый, серый цвет лица и такие же серые губы.
Секунды тикали, глаза смотрели в глаза, кабинет, предметы, вещи, медсестра – все исчезло.
– Это вы? – севшим голосом задал посетитель сакраментальный вопрос.
– Я, – в тон ему ответила Августа. Чувство нереальности происходящего усилилось.
– Давайте уже. – Фыркнув, медсестра буквально вырвала из кулака Матвея тонкую тетрадь и сунула Августе.
Пальцы вцепились в скрученные края, как в спасательный плот, взгляд упал на обложку с детской аппликацией и жадно впился в буквы, выведенные круглым, старательным, как в начальной школе, почерком: Матвей Игоревич Степура. Улица Первомайская, дом 49, квартира 22.
Августа не поверила и перечитала. Это был… ее домашний адрес с разницей на одну единицу-в номере квартиры.
Как это? А как же?…
Сердце упало, в голове зазвенело от пустоты.
Августа все смотрела и смотрела на несколько строчек, словно пытаясь найти в них какой-то тайный смысл. Смысл наконец проступил.
Ах, вот, значит, как?
Августу охватил гнев.
Значит, это он и есть? Мерзкое одноклеточное, вместилище всех пороков, врун и развратник, устроивший в квартире бордель, – ее сосед. Руки непроизвольно сжались в кулаки и едва не смяли ни в чем не повинную тетрадку.
Ну надо же! В гостях у друга он был… Клоун. Устроил спектакль, звонил себе в квартиру… Тьфу! А эта обвинительная речь в собственный, как оказалось, адрес… "Я ему задам" или что-то в этом роде.
Гнев постепенно заволакивал взор, строчки расплылись.
Ах ты, аскарида, вонючий отросток слепой кишки, язва прободная, ну, подожди…
"А сама-то, – не упустил случая бдительный скептик, – нашлась овечка".
Увы, гордиться было нечем: она тоже была не на высоте, насочиняла с три короба. Да, но она же не шокирует соседей бурной интимной жизнью.
"Бурной? Ха! У тебя не то что бурной, у тебя вообще никакой интимной жизни не наблюдается, – скептик не знал жалости. – А может, ты готова признаться сейчас, что ты не Люба? Или хочешь сделать заявление, что вы живете на одной лестничной площадке, в соседних квартирах? Давай, самое время!"
– Так-так-так, – листала карту Августа. Она уже взяла себя в руки, и это уже была не Августа.
Это уже был терапевт A. M. Новицкая, как значилось на дверной табличке и на бедже.
Судя по карте, Матвей Игоревич Степура отличался редким здоровьем.
"Со стороны желудочно-кишечного тракта жалоб нет", – прочитала Августа и не могла не порадоваться. Не за себя – за желудочно-кишечный тракт, не имеющий жалоб на хозяина. Все-таки профессионализм и образованность друг без друга немыслимы.
Кумиром Августы был хирург, читавший им лекции по экстремальной медицине, – полный улет. Девичьи сердца таяли, как пломбир под солнцем. Вот кто говорил и оперировал одинаково виртуозно. И не только говорил и оперировал – все остальное тоже делал не менее виртуозно.
Кажется, она в институт тогда ходила, только чтоб увидеть этого хирурга – такого же, как этот враль и развратник, неотразимого. Слышала, спивается. Не выдержал собственного совершенства.
Н-да. Наверное, настоящий мужчина – это мужчина с какой-нибудь гнильцой, с каким-нибудь изъяном. Совершенству развиваться некуда, а изъян как раз и участвует в эволюционном развитии…
Так. Что у этого здоровяка дальше?
Плановое обследование… ничего не выявлено… Вывих ступни два года назад – и больше не единого обращения за медицинской помощью.
Между тем здоровяк Степура страдальчески морщился, смотрел виновато и нес, с точки зрения медсестры Татьяны Ивановны, полную ахинею:
– Любовь, вы, как врач, как гуманист… должны простить меня за дурацкий розыгрыш. Могу обещать, что этого больше не повторится. – Табличку на двери и бедж с инициалами на груди Августы Матвей проигнорировал – что взять с больного?
Нос у Татьяны Ивановны заострился от любопытства, она переводила пронзительный взгляд аргуса с одного на другого, пытаясь понять, что происходит, почему эти двое разговаривают на птичьем языке.
– Отставить разговорчики, – прервала поток сознания Августа. – Что беспокоит? – Гуманист взял верх над женщиной.
– Живот, – выдохнул здоровяк Степура.
– Ложитесь, – коротко приказала Августа, – согните ноги в коленях и поднимите футболку.
Впалый живот казался по-детски беззащитным, пупок – трогательным. Мышцы были в тонусе и выдавали болевой синдром.
– Когда ходили по-большому?
Краска стыда пробилась сквозь зелень, Матвей отвернул пунцовую физиономию к стене:
– Сегодня два раза.
– Стул жидкий?
– Не особенно, – сгорая от стыда, выдавил Мотя. Не так он представлял очередную встречу с ангелоподобной Любовью, ой не так.
– Что ели?
– Как обычно – мясо, вино, фрукты. – Прозвучало так пижонски, что Матвей покраснел еще больше.
Августа дотронулась до горячей кожи, испытывая незнакомое волнующее покалывание в пальцах. Этого только не хватало.
От прикосновения прохладной руки тело Матвея пошло пупырышками, но ладонь была вкрадчивой, как и голос.
– Так болит?
– Нет, – пропыхтел Мотя, напряженно следя за движением руки – ладонь прощупывала подвздошную область.
– А так? – Рука сместилась вниз.
– Тоже нет.
Теплые пальцы погрузились в подреберье.
– А так?
– Не болит.
– А так?
– Не болит! – Матвей уже не чувствовал никакой боли и почти уверил себя, что вовсе ничего не было, а если и было, то совсем не опасное, так, какая-нибудь ерунда. Колика.
И тут вероломная врачиха (ох, не зря он всегда боялся этих садистов) резко отпустила скромную плоть – от острой боли Матвей глухо охнул.
– Где отдает?
– Здесь, – ткнул дрожащим пальцем.
– Лягте на правый бок. – Интонации были в точности как по утрам за стеной: "И-и – раз, и-и – два… А кто у нас ум-ный…"
Матвей неловко перевернулся на бок.
– Когда первый раз почувствовали боль? – продолжала допрос докторша.
– Позавчера вечером, – разлепил сухие губы Матвей.
– Рвота была?
– Нет.
– Температуру мерили?
– Нет.
Прохладная ладонь легла на лоб, блаженство заструилось прямо в воспаленный мозг. Обессиленный, Степура прикрыл веки и только теперь понял, как устал от боли.
– Где болит?
– В боку.
Как обычно, в момент диагностики, Августа ощутила легкий толчок в груди и внезапную вспышку в сознании.
– Острый аппендицит. – Слова прозвучали как удар хлыста.
– Ё-мое, – запаниковал Мотя, – вы уверены?
– Уверена. Татьяна Ивановна, у хирурга прием закончился?
– Конечно, – буркнула медсестра, – времени-то уже…
– Тогда вызовите, пожалуйста, скорую.
Проводив глазами мосластую фигуру в белом халате и выждав, пока та скроется за дверью, Матвей попросил:
– Любовь, простите, я телефон не взял с собой, а мне бы маме позвонить.
– Да-да, пожалуйста.
Передав трубку, вернулась к столу – заполнять карту. Это же надо так завраться! Даже имя себе чужое присвоила.