Журнал "Пипл" не лгал: Ван Дорн был роскошным мужчиной. Темный загар, ясные синие глаза с глубоко прорезавшимися морщинками вокруг них, когда он смеялся, и растрепанные выгоревшие пряди белокурых волос делали его похожим на зрелого Бреда Питта. Он излучал дружелюбие, обаяние и сексуальность. От широкой мальчишеской ухмылки и заигрывающих взглядов до поджарого мускулистого тела. Красивый и обаятельный мужчина, и любая женщина, у которой в жилах текла не водица, заинтересовалась бы им. Что ж, и Женевьева не смогла остаться безучастной.
Впрочем, ей нужно было выполнить поручение, и она знала, что одно из негласных правил предписывало ей дать этому весьма важному клиенту все, что он хочет. Не первый раз она обдумывала, что придется спать с кем–то по деловым соображениям. Женевьева прекрасно представляла, о чем это свидетельствовало, – она превратилась в прагматика. Подобного она избегала всеми силами, но рано или поздно ей пришлось бы стать менее привередливой, а более практичной. Если придется переспать с Гарри Ван Дорном только затем, чтобы получить подпись на документах и поскорее выбраться отсюда… ладно, существовало множество гораздо более обременительных обязанностей, которые ей приходилось исполнять в "Ропер и Ко". И эту она сможет одолеть, если придется.
Но Женевьева отлично знала правила. Они не перейдут к делу, с которым она заявилась, пока не будут соблюдены все светские тонкости, а с техасцами это может затянуться на несколько часов.
– Вы не должны принимать во внимание Питера, – повторил Ван Дорн. – Он Овен с благоприятным стечением звезд в момент его рождения, иначе бы я его не держал. Двадцатого апреля, собственно говоря. Тоску он наводит чертовскую, уж точно, но должность свою исполняет превосходно.
– Давно он у вас работает? – спросила Женевьева, размышляя, когда Гарри соберется убрать руку с ее колена. Красивые у него руки: крупные, загорелые, с отличным маникюром. Ее могли бы касаться куда худшие руки, например, скользкого Питера Йенсена.
– О, кажется, он был у меня всегда, хотя на самом деле только несколько месяцев. Не знаю, как я обходился без него – он имеет представление обо мне и моей жизни лучше меня самого. Но вы знаете таких людей – они немного собственники по отношению к своим боссам. Послушайте, я не хочу тратить время на болтовню о Питере, – это так же интересно, как наблюдать, как растет трава. Давайте поговорим о вас, милая леди, и что вас сюда привело.
Женевьева потянулась было к портфелю, но Гарри накрыл ее руку большой ладонью и легко рассмеялся:
– К черту дела. У нас еще уйма времени для этого. Я имею в виду, что привело вас в фирму таких старых пердунов, как "Ропер и компания"? Расскажите мне о себе, о том, как живете, что предпочитаете, что терпеть не можете, а прежде всего хочу знать, какие блюда вы бы хотели, чтобы приготовил на обед мой повар.
– О, вообще–то я не могу задерживаться. У меня билет на рейс на Коста–Рику.
– О, вообще–то вы не можете уехать, – в тон передразнил ее Гарри. – Я скучаю и знаю, что ваши партнеры хотели бы, чтобы мне было весело. А какое же веселье, если за столом мне не с кем будет флиртовать? За одну ночь эти нефтяные скважины не иссякнут, ничего не случится, если я подпишу документы об уступке прав чуточку позже. Обещаю, подпишу бумаги и даже прослежу, чтобы вы улетели на Коста–Рику, хотя что вам сдалось в этом очаге заразы – ума не приложу. Но хоть на время забудьте о бизнесе и поболтайте со мной.
Женевьева отпустила портфель, а через секунду Ван Дорн отпустил ее руку. Следовало бы смутиться, но он изображал из себя такого милого щенка, которому вдруг захотелось, чтобы с ним поиграли, побросали бы ему мячик, что она не смогла почувствовать раздражение. Щеночек ведь совершенно безобиден, а она могла бы немного с ним поиграть. До тех пор пока он не начал трахать ее ногу.
– Пусть ваш повар не беспокоится, что ему приготовить, – сказала Женевьева.
– А что вы будете пить? Яблочный мартини?
От любого мартини ее тошнило, хотя она порядком их проглотила, чтобы не выделяться на обязательных к посещению светских мероприятиях, организуемых "Ропер". Самые противными были коктейли "Космополитен", а все вокруг предполагали, что она их обожает. Ее имидж а ля "Секс в Большом городе", должно быть, действовал эффективно.
Но здесь находился один из десяти самых богатых людей мира, и он мог достать все, что хотел. И Женевьева рискнула:
– "Таб".
Она ухитрилась–таки изумить его:
– Что такое "Таб"?
– Диетическая содовая, которую трудно найти. И не эта разновидность противного энергетического напитка. Неважно, я просто пошутила. Что вам угодно.
– Чушь собачья. Питер! – Всего лишь чуть повысил голос Гарри. Помощник так тихо возник в комнате, что у Женевьевы только мурашки забегали. – Мне нужно, чтобы ты достал какую–то содовую редкость, именуемую "Таб". По всей видимости, мисс Спенсер отдает ей предпочтение.
Бесцветные глаза Йенсена скользнули по ней:
– Конечно, сэр. Это может занять час или около того, но думаю, что–нибудь да достанем.
– Вот и отлично. Только настоящую, не какую–нибудь новомодную дерьмовую подделку. Мисс Спенсер остается на обед, разумеется. Скажи шеф–повару, чтобы он приготовил все самое лучшее.
– Боюсь, сэр, что повар покинул нас.
Заявления оказалось достаточно, чтобы стереть очаровательную улыбку с красивого лица Гарри.
– Не мели ерунды. Он работает у меня уже несколько лет! Без предупреждения он не уволится.
– Простите, сэр. Понятия не имею, какие у него имелись мотивы, личные или профессиональные, но он уехал.
Гарри потряс головой:
– Невероятно! Уже пятый работник из старослужащих покидает меня без предупреждения.
– Шестой, сэр, если посчитаете моего предшественника, – пробормотал Йенсен.
– Я хочу, чтобы ты с этим разобрался, Йенсен, – суровым голосом сказал Гарри. Но потом сияющая улыбка вернулась на место: – Между тем я уверен, что ты сможешь найти какую–нибудь замену Олафу, чтобы приготовили что–нибудь восхитительное мне и моей гостье.
– Разумеется.
– Мне не хотелось бы доставлять вам неудобства в самом разгаре такого кризиса в вашем домашнем укладе, – вмешалась Женевьева. – Собственно, вы могли бы подписать бумаги, и я поеду…
– И слышать об этом не хочу, – запротестовал Гарри. – Вы проделали весь этот вояж ради меня. Меньшее, что я могу для вас сделать, хотя бы угостить обедом. Проследи, Питер.
С приступом сожаления она наблюдала, как исчез помощник Гарри. Никак не получается уклониться. Одно только служило слабым утешением: она почти не сомневалась, что помощник умудрится раздобыть и "Таб", и первоклассного повара – у этого человека коэффициент полезного действия был заложен, как у какого–то механизма. А Ван Дорн вернулся к своему техасскому шарму – через несколько минут, без сомнения, он заговорит о своем дорогом старом папочке – и ей останется просто откинуться и использовать ситуацию наилучшим образом. Самое неприятное, что может быть, – она умрет со скуки, впрочем, существуют и худшие способы провести вечер.
Даже под личиной идеального исполнительного помощника Питер Йенсен мог действовать с пугающей эффективностью. Ему долго не удавалось избавиться от Олафа, дольше, чем от других служащих, и он уже боялся, что придется применить силу, но в конце концов работу он свою сделал, и шеф–повар сбежал в праведном негодовании.
Не то чтобы Питер возражал против применения силы. Он сделал бы то, что требовалось, тренировка у него была дай боже. Но он предпочитал действовать тонко, а грубая сила оставляет синяки, трупы и слишком много вопросов. В конце концов, Олаф убрался, Ханс был проинструктирован и заступил на место, и они почти подошли к тому, чтобы сделать хорошо спланированный ход.
Однако девица стала проблемой. Ему следовало бы знать, что адвокатская фирма пошлет какую–нибудь молодую красотку, чтобы угодить клиенту. Они не имели достаточного представления об извращенных наклонностях Гарри, чтобы осознавать, на что обрекают посланницу.
Интересно, что за бумаги она привезла с собой – простой предлог или ключ к чему–то важному? Гарри не выказывал ни малейшего интереса, впрочем, с другой стороны, он и не будет пока интересоваться.
Питеру нужно удалить с яхты эту женщину, причем быстро, до того, как они приведут в действие свой план. Они получили "добро" на следующие несколько дней, и он не хотел, чтобы какой–нибудь отбившийся от людского стада гражданин вмешался и усложнил задачу. Операция относительно простая – ничего такого, чего бы Питер не совершал прежде, а уж в своем деле он был очень хорошим специалистом. Но время, как всегда, решало все.
На пути возникла эта мисс Спенсер, и чем раньше он от нее избавится, тем лучше. Он принадлежал к людям, избегавшим сопутствующие жертвы, и почти не изменял себе в этом вопросе, не имело значения, насколько важной была миссия. И хотя он знал только часть "Правила Семерки", маниакального порождения Гарри Ван Дорна, но и этого хватало, чтобы хорошо понимать: остановить Ван Дорна – миссия чрезвычайной важности.
Питер знал, как его зовут за спиной. Айсберг. За его холодное, как лед, самообладание и за особые профессиональные навыки. Ему было наплевать, как его кличут, поскольку он просто делал свою работу.
Мисс Спенсер придется убраться, прежде чем не стало слишком поздно. Прежде чем он не вынужден будет убить ее.
Он запомнил ее карие глаза, как они смотрели сквозь него. Ему не следовало упоминать кроссворд – эту деталь мисс Спенсер могла запомнить, если кто–то начнет задавать ей вопросы, когда будет завершена работа. Впрочем, нет, он отлично играл свою роль. Мисс смотрела на него и не видела. Эта способность исчезать являлась его коронной уловкой.
Угрозы их заданию она представлять не станет. Яркая, красивая и пустоголовая – она вернется назад в свой безопасный мирок до того, как случится что–нибудь паршивое.
И никогда не узнает, насколько близко находилась к смерти.
Мадам Ламберт смотрела на редкие ветви дерева за окном своего ничем не примечательного офиса в неприметном здании около лондонских Кенсингтонских садов. Стройная элегантная женщина с кожей цвета сливок, которую не коснулся возраст, и с холодными нестареющими глазами. Стоял апрель, пора, когда возрождается все живое.
В городе весна всегда запаздывает, естественный ход природной эволюции здесь замедляет смог. И по непонятной причине деревья и сады около офисов "Спенс–Пирс финэншенел консультантс лимитид" имели обыкновение погибать. "Спенс–Пирс" всего лишь одно из дюжин прикрытий для секретной работы, проводимой Комитетом, группы столь засекреченной, что Изобел Ламберт до сих пор вникала в кое–какие запутанные детали, а ведь она заступила на должность более года назад.
Стоял апрель. Время выходило. В игру вступило "Правило Семерки", которое поддерживается закулисно блестящим мозгом Гарри Ван Дорна и его с виду неограниченными ресурсами. И Комитет еще толком не выяснил, что из себя представляет это самое "Правило". Дирижируемые Гарри Ван Дорном семь катастроф, чтобы погрузить планету в хаос, хаос, который каким–то образом сыграет на руку Ван Дорну. Но когда, где и как – остается по–прежнему безумно неясным. Не говоря уже кто: Ван Дорн не смог бы осуществить свой замысел без посторонней помощи.
Что бы это ни было, оно представляет собой смертельную угрозу.
И работа Комитета – предотвращать смертельные угрозы. Неважно, во сколько трупов она обойдется.
У мадам Ламберт возникло нехорошее предчувствие насчет этого дела, а она привыкла доверять инстинктам. Питер лучшее, что у них в наличии, блестящий агент, никогда не проваливавший задания.
Но у нее шевелилось неприятное чувство, что в любой момент все может измениться.
Она встряхнулась, вернулась к столу из орехового дерева без единого пятнышка, в котором не содержалось ничего, кроме блокнота и черной ручки. Ради безопасности шеф Комитета все держала в голове, но иногда ей просто нужно было пописать.
Она накарябала что–то, потом посмотрела на запись. "Правило Семерки".
Чем же, черт возьми, планирует обрушиться на ничего не подозревающий мир Гарри Ван Дорн?
И достаточно ли будет убить его, чтобы это предотвратить?
Глава 2
Непомерных размеров особняк–яхта Гарри Ван Дорна был настолько огромным, что Женевьеве почти удалось забыть, что вокруг, куда ни глянь, вода. Все же давал о себе знать запах моря, но океан Женевьева в общем–то любила, вот только не пребывая на плавучем средстве. А здесь могла легко притворяться, что стоит на каком–нибудь совершенно безопасном утесе, любуясь прибоем, а не торчит прямо в гуще вздымающихся волн.
Нельзя отрицать, мужчиной Гарри Ван Дорн был одновременно и своеобразным, и обаятельным. И весь свой шарм он обрушил на нее. Ну как тут не растаять от этой мегаваттной улыбки, прищуренных синих глаз, протяжного голоса и восхищенного внимания, с которым Гарри ловил каждое ее слово. Разве что Женевьеву не так–то легко растопить даже теплому карибскому солнцу вкупе с миллиардером, который из кожи вон лез, чтобы ее соблазнить.
Конечно же, появилась и содовая "Таб" в стакане со льдом, и такая же холодная, как этот лед. В душе Женевьева понимала, что следовало настоять на "Пеллегрино" или чём–то столь же дорогом – ее фирме не принесет славу пристрастие сотрудника к такому мирскому явлению, как превосходная содовая, – но Женевьеве уже полагалось пребывать в отпуске, и потому кое–какие мелкие церемонии она себе позволила отбросить. Даже скинула туфли, растянувшись на белой кожаной оттоманке, покачивая под лучами солнца пальцами обтянутых шелком ног.
Женевьева знала, как заставить чувствовать себя в своей тарелке любого самого застенчивого мужчину, но уж Гарри вряд ли можно было причислить к обделенным вниманием личностям. Фонд Ван Дорна никогда персонально не входил в сферу ее деятельности, она занималась относительно простыми делами нескольких фондов поскромнее, но находила взгляд Гарри на мир занимательным. Неудивительно, что миллионер загребал ковшом все награды в области гуманизма, его даже номинировали на Нобелевскую премию мира. Только будь ее, Женевьевы, воля, не видать ему этой премии, как своих ушей. Что ж, прибыли от его зарубежных компаний уменьшились вполовину, поскольку он отказался использовать на производстве детский труд, а рабочие получали достаточно, в пределах прожиточного минимума своих стран, чтобы не посылать детей на фабрики и в бордели. И все же он получал прибыль, цинично подумала Женевьева, поскольку его щедрые зарплаты составляли лишь толику того, что он платил рабочим на американских фабриках, которые нынче стояли закрытые и заброшенные в умиравших городках по всему Северо–Западу, только вот гуманитарные организации напрочь закрывали глаза на сей факт. Или закрывали глаза, или, вручив награду миллиардеру, намеренно рассчитывали на еще большую благотворительность по отношению лично к себе его благотворительного фонда.
Деньги стекались к Ван Дорну отовсюду: с нефтяных месторождений на Среднем Востоке, алмазных копей в Африке, с вложений столь запутанных, что Женевьева сомневалась, что он сам в них что–то понимал. Она только знала, что деньги он делал быстрее, чем смог бы потратить, и вкусы имел запредельные.
Впрочем, последние несколько лет она стала привыкать иметь дело с миллиардерами. Да что там, в конечно итоге, все одним миром мазаны, кое–кто даже похож на Гарри Ван Дорна с его маленькими причудами. Она слушала, как он говорил и говорил с протяжным техасским акцентом, и убеждала себя, что ей стоит просто расслабиться, что к завтрашнему дню она уже сбросит эту одежду, эти свои профессиональные доспехи, и будет топать по туристическим тропам Коста–Рики, отгоняя москитов и избегая ядовитых растений, вызывающих волдыри. По сравнению с теперешним роскошным коконом, предстоящее – просто рай земной.
Она вздрогнула и очнулась. Гарри все говорил. Очевидно, он даже не заметил, что Женевьева на секунду задремала. Она мысленно вознесла хвалу зеркальным солнечным очкам. Если бы до Уолта Фредерикса когда–нибудь дошло, что его протеже уснула перед клиентом, он бы в считанные часы вышвырнул ее вон. Хотя, вполне возможно, Женевьева всегда только этого и ждала.
А потом она поняла, от чего проснулась. Не от ленивой болтовни Гарри, а от внезапного ощущения, что корабль ожил. Безошибочно различался рокот двигателей, в то время когда этой проклятой посудине следовало просто дрейфовать на поверхности при выключенном моторе...
– Почему завели двигатели? – прервала Женевьева рассуждения Гарри о картах Таро.
– Разве? Не заметил. Думаю, их включают время от времени для проверки. Чтобы удостовериться, что яхта в хорошем рабочем состоянии. Что–то типа пожарных учений. Обычно это делают за несколько часов до предполагаемого отплытия, но прямо сейчас я никуда не собираюсь. Должно быть, какая–то техническая проверка.
Гостья села и выпрямилась. Когда Гарри устроил ее с удобствами на оттоманке, они расположились в тени под сенью нависающей палубы, но сейчас солнце переместилось куда дальше и добралось до ног Женевьевы. Что ж, разумное объяснение, но ее на мякине не проведешь.
Она спустила ноги с кожаной кушетки, чуть ли не с содроганием надела убивавшие ее туфли и встала.
– Я и не знала, что уже настолько поздно, так заслушалась ваших интересных историй, – солгала она с отточенным годами талантом. – Мне действительно нужно подписать документы, и у меня самолет. Завтра до обеда я должна уже быть в Коста–Рике.
– Чепуха. И слышать не хочу о вашем отъезде, – заявил Гарри. – Мы отлично пообедаем, вы переночуете, а завтра я отправлю вас на личном самолете, куда пожелаете.
– Я не могу…
– И не думайте, что у меня какие–то злые умыслы в отношении вас. Что касается обращения с леди, матушка воспитала во мне джентльмена. На корабле семь спален с отдельными ванными. И ничто не сравнится со сном в убаюкивающих объятиях океана. От его качки все ваши заботы улетят прочь.
– В настоящий момент у меня нет никаких особых забот, – с совершеннейшим очарованием солгала она сквозь зубы. – И не хочу доставлять вам столько хлопот какими–то просьбами.
– Да никаких хлопот, – отмахнулся Ван Дорн. – У меня есть самолет и пилот, который ничего не делает, только штаны просиживает – ему придется по душе прошвырнуться куда–нибудь на денек–другой. Он может даже подождать, пока вы не закончите свои дела, и привезти вас обратно сюда или в Нью–Йорк.
– Я буду там шесть недель, мистер Ван Дорн.
– Никто меня не зовет мистером Ван Дорном, – запротестовал он. – Так звали моего деда. А зачем, черт возьми, вам понадобилось проводить в Коста–Рике целых шесть недель?
– У меня турпоход по дождевым лесам.
Она подождала его реакции.
Он моргнул, и на секунду ей стало любопытно, как далеко простирается его обязательство по человеколюбию?
– "Ван Дорн фаундейшен" всегда активно и успешно работает в области охраны окружающей среды. В конце концов, у нас всех в наличии лишь одна планета.
Женевьева чуть было не сказала ему, что выбрала для отпуска дождевые леса больше из–за недостатка средств, поскольку была небогата, чем из соображений благотворительности.
– Так и есть, – пробормотала она. – Но мне в самом деле нужно собираться.