В руки Миранды, работающей в крупном лондонском универмаге, попадает таинственный трактат - книга, обладающая разумом и чувствами…
Содержание:
ЧАСТЬ I 1
ЧАСТЬ II 28
ЧАСТЬ III 92
Кода 110
Избранная библиография 112
Выражение признательности 112
Примечания 113
Мариус Брилл
Хищная книга
Моему отцу
Гансу Хельмуту Реджинальду Бриллу,
1930–2001,
который был бы так горд и никогда бы мне в этом не признался
Пол Пеннигрош был уволен из Скоун-колледжа Оксфордского университета за непристойное поведение. Далее преподавал в школе для умственно отсталых детей, отсидел небольшой срок за работорговлю. "Вертикаль страсти" - его первая книга.
Мариус Брилл работал швейцаром и журналистом, учился в колледже Сент-Джон Оксфордского университета, получил премию как драматург театра "Сохо". Сценарий его фильма "Дневник сюрреалистического убийцы" номинировался на премию Карла Форемана Британской ассоциации кино- и телеискусства (BAFTA). Его юмористический радиосериал "sLaughter in the Dark" на "Радио-4" получил одобрение критиков. "Хищная книга" - его первый роман.
Один из двух авторов книги "Вертикаль страсти: теория заговора" полностью выдуман. Если только не оба.
ЧАСТЬ I
1
Почти апрель
ИТАК, МЫ С ВАМИ НАЕДИНЕ; ТИШИНА, МЯГКАЯ, КАК момент пробуждения, зашла на цыпочках и окутывает нас. Ваши пальцы оставляют влажные следы на моем теле, оазисы в пустыне моего одиночества. Моя спина отзывается на ваши касания, прогибаясь по-кошачьи. Мы одни, вы и я. Единственное, что я слышу, - это теплые волны вашего дыхания, перекатывающиеся через рифы ваших губ. Оно замедляется; вы дышите нежно, ровно, ритмично, безмятежно. Я в ваших объятиях - как покоящийся в безмолвной ночи плот, покачиваюсь на волнах ваших добрых рук, радуюсь ласковому сиянию далеких маяков ваших глаз. Я ощущаю, что меня наконец-то открыли. Я нашло свою тихую гавань, свой берег, свою пристань, и теперь могу только лежать здесь в изнеможении и греться в идущих от вас лучах; все нежно, ровно, ритмично. Мне здесь так безмятежно…
Ай да я! Если и есть другие чемпионы по претенциозности, по части притворства я вне конкуренции. Но в самом начале, понимаете, когда знакомство только начинается, вам кажется, что можно выдать себя за кого угодно. Ну вот, вы и хотите оказаться кем-то другим, а не тем косноязычным занудой, которого послали подальше в прошлый раз и наверняка пошлют туда же в этот; не тем идиотом, что рассказывает свою "историю, наполненную шумом и яростью" . Я просто подумало, если я буду безудержно поэтичным, может быть, на этот раз меня не швырнут в угол с такой легкостью; может быть, вы полюбите меня не таким, какое я есть на самом деле.
Нет, не полюбите, а я ПОНРАВЛЮСЬ вам. Понравлюсь вам не таким, какое я есть. Блинблинблин - я же поклялось себе, как только вас увидело, поклялось, что не буду говорить о любви. Поклялось, что буду приятным и спокойным, ни на что не претендуя. Никогда не покажу вам, что мне одиноко, что мне нужен хоть кто-то, что мне не хватает любви и… Когда я сказало "полюбите", я имело в виду, что хочу вам понравиться, я имею в виду, я не хотело сказать, что я… Но, черт возьми, ладно, речь у нас пойдет о любви. Как ни крути, но о ней. Иначе зачем бы все это было нужно? К чему же притворяться? Может показаться, что сейчас мне очень кого-то не хватает, но, как я уже говорило, я могу измениться.
Я это умею.
Я хочу сказать, я уже не такое, каким было когда-то. Я прекрасно знаю, что мы все меняемся, мы взрослеем и чему-то учимся, но любовь - ну, может, еще травма, хотя иногда тут нет большой разницы, - любовь способна преображать нас мгновенно и полностью.
Я это знаю. Знаю, потому что подобное случилось со мной и изменило, преобразило, переиначило - называйте как хотите - меня совершенно. Кто-то превратил меня в совсем другое произведение.
А сейчас смотрю я на вас и думаю: "достаточно". Достаточно долго я простояло на полке; и если я уже один раз прошло через это, один раз изменилось, то почему бы не пройти снова, и почему не сейчас?
Я о чем - возьмем, например, последнюю книгу, которую вы прочитали. Будет она когда-нибудь выглядеть так же, как в тот момент, когда вы ее в первый раз взяли в руки, осмотрели обложку и попытались представить, что там внутри? Нет. Она стала особенной. Теперь с ней связаны ваши мысли, чувства, переживания, и теперь в вашей душе найдется для нее свой уголок. Это уже не просто замаранная типографской краской бумага, которую вы видели в первый раз. Для других она не изменилась. Но вы превратили ее в нечто иное, в часть себя самого. Это сделала любовь.
Еще скажите, что знаете, почему энергия принимает ту форму, которую она принимает. Объясните, почему вселенная, планеты, даже маленькие снежинки - такие, какие есть.
Это любовь. Любовь преображает нас. Делает из нас идиотов. Меняет нас. Она заставляет людей прятаться за краску стыда, а книги - за авторов.
Если посмотреть глубже, мы одинаковы, вы и я. Бессчетные атомы внутри нас медленно танцуют щека к щеке танец любви, держась за заряды друг друга, положительные или отрицательные. А когда стихает музыка, когда все рушится и пора расходиться, остаются только одинокие атомы. Но внутри каждого из них крошечные протоны проникнуты любовью к своим, хотя и далеким электронам, которые, вдохновившись таким отношением к себе, достигают скорости десяти тысяч миль в секунду. Так что сейчас у вас в руках очень много любви. Вы все еще думаете, что во всей этой бурлящей массе материальной энергии, в субатомном любовном танце сфер нет собственных замыслов, стремлений, страстей?
Если бы не любовь, я спокойно могло бы стать чем-то совершенно бесполезным: грязью у вас под ногтями, пылью в пылесборнике пылесоса, а то и социальным работником. Зачем бы силам природы брать такую прорву материальной энергии и создавать книгу, которая покоится сейчас у вас в руках и рассказывает вам эту историю? Если не ради любви, то зачем, с какой стати?
Итак, все это сделано для вас, и мы можем…
Блинблинблин, я опять ухожу от темы. Вы знаете, что я уже изменилось, вы знаете, что кое-кто меня изменил, вы знаете, что со мной такое уже было. Вы знаете, что у меня уже была другая Читательница.
Мне просто кажется, что надо внести полную ясность, я хочу рассказать вам о Ней, и тогда все, обещаю - больше я о Ней не вспомню. Никогда. Но мне нужно все это вам рассказать. Что было. Какая Она. К чему мы шли, и чем все это кончилось.
Я просто боюсь, что вы сочтете меня бракованным товаром, некондицией, если я вам о Ней не выложу, как говорится, правду, всю правду и ничего кроме правды. Я знаю, знаю, это не слишком здраво - зацикливаться на прошлом, мы должны смотреть в будущее и все такое, но после Нее я действительно изменилось. Она сделала меня таким, какое я сейчас. Если хотите хоть что-то во мне понять, просто дайте мне выговориться. Сейчас Ее уже нет, так что можете не ревновать. Просто читайте. Поймите, тогда Она была для меня средоточием вселенной, Светочем, неземным существом, единственно существующей Сущностью сущего… Она была моим Божеством.
Когда мы встретились, я поняло - да… Она дотронулась до меня. Она взяла меня в руки. Она увела меня на край земли, подняла в небеса и метнула к звездам. Она исторгала из меня слова, дарила тепло своих тонких пальцев и даже оставила след на моих страницах.
Не хочу показаться туповатым, но я не могу точно сказать, упала ли на меня горючая слеза или капля горячего чая. Я помню только: когда она вздрагивала, мир останавливался. Мужчины вздыхали ей вслед. Дождь что-то нашептывал ей, когда она шла сквозь него, и оставлял свои слова на складках ее одеяния. Почему она никогда этого не видела? Ничего этого она не видела и не знала. Она не слышала меня. Настолько, насколько она могла судить, я было просто книжкой, строчками букв на бумаге, испещренной непроизнесенными словами, незамеченными страстями. Типографский оттиск, взывающий к чувствам, но сам чувствующий, только когда на него чем-то капнут, - жуть! Цепочки слов, которые не могут взять за руку или заглянуть в глаза, лишь тянутся, указывая в какие-то дали. Мне не бывать предметом страсти, я - предмет, указывающий на предмет. Я - тень посланника, который никогда не появится, никогда не выполнит свои обещания. Я спотыкаюсь, но при этом не падаю; улыбаюсь, но не смеюсь; я флиртую, но никогда не занимаюсь любовью.
Но я - уже не те слова, что раньше. Когда она меня нашла, я было совершенно другим литературным произведением. Всего лишь одним из тысяч. У меня тогда даже был автор - П. Пеннигрош. Но что же заставило ее выбрать меня?
Любовь.
Миранда, рассматривая любовь как искусство, которым надо овладеть, читала все, что могла найти о любви, насчет любви, про любовь: романы в собраниях сочинений, современные бестселлеры, самоучители жадных до наживы шарлатанов, получающих деньги за констатацию очевидных фактов под броскими заголовками: "Когда женщины слишком много едят", "Все мужики - козлы", "Женщины всегда готовы раскатать губу", "Как испортить себе жизнь - краткое пособие" и т. п. Жажда любви прочно обосновалась в ее груди, словно тень на снимке легких.
Мое имя осенено Эросом: тогда меня звали "Вертикаль страсти" - это название манило ее, как цветок манит пчелу, как мех манит моль, как "лексус" манит яппи, а морфий - наркомана. В тоне ее вздохов, в кротости ее взгляда сквозило отсутствие у нее чего-то важного - словно у пустого бокала, у безлунной ночи, у неразборчивого шепота; ей не хватало любви так, как может не хватать ее только тому, кто никогда не любил.
Нет, секс у Миранды был, а иногда возникало даже что-то вроде проблеска трепетной надежды на прочные чувства, но, как правило, этот проблеск слишком плохо сочетался с запахами отрыжки от съеденной трески и выпитого пива, с отвращением к неуклюжим домогательствам потеющих местных парней. Ничего нет приятного, когда твою грудь мнут и мнут, точно засохший кусок пластилина. Ко времени нашей встречи с ней Миранде было двадцать два, жила она в Шепердз-Буше и отчаянно поглощала любовные романы в однотипно ярких обложках, безудержно тоскуя по описанным там безумным необузданным страстям, душераздирающим оргазмам и по этому дремучему, тропически влажному, но леденящему сердце наваждению полета в нежных объятьях.
Но все изменилось, когда она нашла меня. Когда мы нашли друг друга.
Вспоминаю ее такой, какой она была при первой нашей встрече. Чтобы лучше узнать меня, вы должны больше узнать о ней. Итак, был почти апрель. Книги в библиотеке понимали, что близок конец марта; в секции 754.45, "Ремесла / Народные промыслы", наш библиотечный гидрограф (он же "водописец", как уверяет кое-кто из "Народных промыслов") начал сходить с ума. Брызжа чернилами и дико скрипя пером, прибор оставлял свой размашистый синий след около предельной красной черты на диаграммной бумаге. Не проходило дня, чтобы кто-нибудь не попытался постукиванием образумить нашего влагописца, будто не веря, что с наступлением весны влажность воздуха может так увеличиться. Хотя этот немудрящий факт подтверждается из года в год. Как говорил один из моих соседей:
Када
Апрель,
Тада беда,
Каженна
Щель
Сочится влагой как скаженна.
В сущности, он прав, но стихи, по-моему, все равно безграмотные.
По прошествии недели, в течение которой нахмуренные люди стучали по гидрографу, а все мы начали пухнуть от сырости, в чью-то светлую голову пришла неожиданно смелая идея. Осторожно, будто боясь, что внешний мир ворвется внутрь и заразит библиотеку стопроцентно естественной жаждой природы очиститься, обновиться и жить полной жизнью, открыли окно. Тогда, словно все зло мира из ящика Пандоры, затхлый, влажный еще с прошлого лета воздух, запертый в нашей тюрьме, вырвался наружу, в весну, а миллионы страниц вздохнули свободно. Десять тысяч переплетов со скрипом приосанились.
В тот день все будто взорвалось. Никогда она ничем не выделялась, просто одна из множества постоянных читателей. Но она бесшумно вошла, проникла в мой мир. В тот день, явившись из теней за дверью, она плыла сквозь прохладу библиотечного зала. Стайки библиотечной пыли, лениво парящие меж стройными рядами полок и безмолвно вспыхивающие в каждом лучике света из окон, вдруг ускорились и закружились, вспугнутые вторжением в их тихую заводь. Они вихрями сновали вокруг рук и ног Миранды, как бы заигрывая с ее телом. Они скользили вдоль ее бедер и подныривали под ее неглаженую юбку. Они тянулись к ее белой коже, а библиотечный ковер под ее ногами тихо потрескивал от электростатики.
Как всегда, только любовные романы. Только литература о любви привлекала ее внимание. Она обычно набирала пять-шесть книг разом, а через несколько дней наведывалась за следующей партией. Порой, когда возвращать было еще нечего, она приходила просто так, хватала какую-нибудь книгу с самой кричащей обложкой и долго рассматривала картинку - мускулистый красавец обнимает пышноволосую красотку. Видно было, что это с новой силой пробуждает в ней надежду, на мгновение переносит в мир любовных грез.
А я уже знало все. Это любовь с первого взгляда, и линии наших жизней пересекутся, так предначертано. Она меня изменит - мне это было известно, потому что я всегда знаю, чем все кончится. Мне нашептывает сама судьба. Одно из преимуществ литературных произведений перед людьми - мы знаем, что будет в конце. Книга всегда кончается. У каждой книги есть последняя страница.
Меня она выбрала, как часто бывает, по чистой случайности. Ее мечтательный взор остановился, собственно, не на мне, а на юной парочке, которая находилась где-то на полпути между школой и абортарием. Весеннее буйство природы породило у молодых людей бедовый эротический настрой. Они искали уединения в секции религиозного воспитания, откуда благочестивые тома приглядывали за нами, беспутными романами на противоположной полке. На наших глазах снова разыгрывалась вечная драма любви.
- Ну почему нет?
- Ты знаешь почему.
- Мамаша играет в бинго, она вернется самое раннее в девять.
- Дело не в этом. Я не уверена, что так будет правильно.
- Слушай, чего ты грузишься, я же сказал, что люблю тебя. Чего же тебе еще?
- Правда, Гэв? Нет, ты серьезно?
Заинтригованная, словно моль кашемировой шалью, Миранда не глядя скользила пальцами по корешкам романов на нашей полке; "Скажи, что любишь" - мимо, "Врач всегда готов" - мимо, и вдруг остановилась, дойдя до меня, спрятанного под чужой суперобложкой давно сгинувшего бульварного романа. Она вытащила меня с полки и заглянула в просвет между книгами, образовавшийся на моем месте.
- Да. Похоже на то.
- Сильнее, чем Шаз?
- Ну, только не надо. Это все в прошлом.
- Точно?
- Да. Знаешь, это не такое уж большое дело.
- Это для тебя не такое, а для меня большое.
- А может, прямо сейчас, а?
- Да ну тебя!
Миранда смотрела на смеющуюся девушку, которая искала, куда бы прилепить жвачку. Подготовка к углубленному взаимному изучению. Перехватив взгляд Миранды, девушка показала ей язык.
- Что-то ищете? - насмешливо спросила она.
Миранда, вспыхнув, быстро отвернулась и положила меня на стол. Она раскрыла мои страницы, расправила их, провела пальцем по оглавлению, остановилась; затем проникла внутрь, в самое мое сердце. Она открыла меня.
Ее глаза касались моих слов так же, как и ваши. Вы не сильно отличаетесь. И несколько секунд, а может быть, и часов, я разговаривало с ней. Ее веки мягко опустились, она слегка прикусила нижнюю губу, обмякшую, как сонная любовница. Уголки ее губ приподнялись. Мне удалось вызвать у нее улыбку. Я подумало: "Ты прекрасна".
Даже не знаю как, но у меня получилось - вскоре Миранда подхватила меня и пошла к стойке оформления. Она собиралась меня взять. Вынести наружу. Меня никогда не выносили наружу с тех пор, как принесли сюда. Мы шествовали мимо других книг. Книг, у которых не было шанса, которые она никогда бы не взяла. Гудбай, "Иллюстрированное руководство по смачиванию наживки", прощай, "История вегетарианства", адиос, "Я в порядке, ты в дерьме". Я выхожу на свободу.