Раздался стук в дверь, и Миранда, просто на всякий случай, еще раз оглядела себя в зеркале - готова ли она к тому, что за дверью окажется Он, рыцарь в сверкающих латах, и застанет ее врасплох. За дверью, естественно, возвышался не высокий, темноволосый, симпатичный незнакомец, не мужчина из рекламы "Милк трей", и даже не сексапильный электрик, а Тони Изсоседей, живший в другой квартирке последнего этажа. Высокий и тощий, Тони был обвешан проводами, напоминая собою вид, открывающийся на музыкальный центр сзади. С десяток разнообразных проводков и кабелей вечно свисало у него из карманов, с пояса и шеи, словно ему осталось только одно, последнее соединение, чтобы подключиться к Вселенскому Интерфейсу. Тони глядел на Миранду сквозь огромные очки с толстенными линзами - казалось, они вот-вот свалят его на землю и раздавят своей тяжестью. Миранда, считая его ужасно застенчивым, по давней привычке сразу стала изучать свою обувь, чтобы лишний раз его не смущать. Тони стоял и щурился. Так, ноготь на большом пальце левой ноги сломан.
- Привет, - наконец сказала Миранда.
- Привет, - откликнулся Тони и опять погрузился в молчание.
Миранда подняла глаза:
- Ты чего-то хотел?
- О, нет, нет. - Тони покачал головой.
После очередной минутной паузы Миранда указала себе за плечо:
- Ладно, я пойду, займусь опять своими делами.
- Разумно, - кивнул Тони.
Хотя он не сдвинулся с места, Миранда захлопнула дверь и вернулась к зеркалу. Только она села, в дверь опять постучали. Миранда еще раз ее открыла. Тони стоял в той же позе, в которой она его оставила.
- Да, Тони?
Улыбка.
- Ты уверен, что тебе ничего не надо?
- Нет. Э-э… Просто… Тебя там к телефону…
Миранда встрепенулась:
- Что ж ты сразу не сказал?
Она скатилась к телефону-автомату на нижней площадке, пока Тони бормотал что-то о том, что она не спрашивала. Трубка раскачивалась на проводе. Подхватив ее, Миранда заорала "АЛЛО" так, чтобы ее услышали, даже если там успели повесить трубку.
- Господи, да ты порвешь мне перепонки! - Это была Мерсия.
- Привет-привет, прости, что я так долго. Тони Изсоседей, - произнесла Миранда так, будто его имя все объясняло.
- Ты все у шизанутого Зорбы? Тебе давно пора съехать, найти что-нибудь поприличнее. Там же форменный дурдом.
- Мне здесь нравится, - солгала Миранда.
- Ага. Чем занимаешься?
- Когда?
- Вечером.
Миранда закусила губу.
- Миранда?
- Вечером? Да так, ничем. Чем всегда.
- Пиццу любишь?
- Ой, Мерси, я что-то подустала. Хотела лечь пораньше, книжку почитать, в таком духе.
- Блин, эти твои чертовы книжки, Ранда! Когда ты начнешь жить настоящей жизнью? "О, мистер Чичестер, я должна вам сказать…", и хлоп в обморок! Миранда, оглянись: вокруг реальный мир. Он не кусается.
- Знаю, - вздохнула Миранда.
- Тогда, значит, пицца, в реальном мире. Пицца, бутылка вина и немного пьяного разврата.
- Нет, Мерсия, не сегодня. Я действительно устала.
- Миранда, там же все придумано. Такого никогда не бывает. Они обвенчались под колокольный звон, и все счастливы? Чушь, они кидаются друг в друга посудой, трахаются за спиной друг у друга, и все безудержно спиваются. В реальном мире ты в лучшем случае встретишь чудика, такого же затурканного, как ты, и успеешь немного порадоваться жизни, прежде чем - бац! - он трахает другую, а ты слезно названиваешь мне, мечтая выпить эту несчастную бутылку вина со своей настоящей подругой.
- Мерсия.
- Да?
- Мне пора идти.
- Только не в страну "они жили долго и счастливо". Знаешь, почему твои сказочки начинаются со слов "давным-давно"? Потому что такое только давным-давно и бывало, а с тех пор жизнь - сплошное дерьмо.
- Мерси.
- Всего-навсего пицца, на скорую руку; вся толпа давно гуляет. Кстати, и вина осталось только полбутылки. Половину я уже выпила.
Миранда хмуро глянула вверх по лестнице и увидела, что Тони Изсоседей быстренько отшатнулся.
- А может быть, пойдем в бар, опрокинем парочку "докторов Нет"? - Мерсия сегодня явно переживала обострение своей боязни одиночества, осложненное приступом дружелюбия. У подруг была такая игра - каждую неделю они выбирали идущий по телевизору фильм и всю неделю пили то же самое, что и персонажи. На этой неделе повезло Джеймсу Бонду - сухое мартини, смешать, но не взбалтывать.
- Доктор что? - коварно переспросила Миранда.
- "Нет".
- Вот именно.
Мерсия пораженчески вздохнула:
- О’кей, тогда до завтра, Бригитта.
- Сама ты чертова Бригитта.
Миранда повесила трубку и крадучись пошла к себе в комнату Она услышала, что дверь Тони тихонько затворилась перед самым ее приближением. Миранда расстроилась. Оттого, что Мерсия, скорее всего, права, и оттого, что Миранда наврала ей, а больше всего оттого, что сегодня не собиралась ничего не делать, а шла на свидание с Барри.
Барри из отдела доставки. В "Доставке" всегда есть такие Барри. Барри хвалится, что "умеет пить", потом рассыпается на запчасти с первых трех кружек пива, он привык руками делать у девушек за спиной недвусмысленные жесты, а ртом издавать неприличные звуки. На первом свидании Барри рассчитывает, как минимум, на петтинг. Всем друзьям он расскажет, как вас трахал, даже если этого не было. Барри очень суеверен и ежеминутно хватается за свои причиндалы, словно боится их потерять. Что, если вдуматься, только сделало бы его намного приятней.
Миранда знала, что ей нужен не Барри. Ланселот, Фердинанд, Термидор, Галахад… Человек с квадратной челюстью и властным, внушающим трепет голосом. Человек, который любого заставит себя уважать.
Миранда задумалась и осознала, что ее устроил бы любой, кто, по меньшей мере, кредитоспособен. В уме она отметила, что хорошо бы еще, чтобы он не делал то, чем Барри прославился на весь Второй этаж. У Барри была одна из тех привычек, которые типичны для всех Барри; не реже одного раза в пять минут он при всем честном народе чесал свою задницу. Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы ненароком, быстро и не слишком явно почесать сзади штаны, избавляясь от нестерпимого зуда. Но Барри может обсуждать с тобой отправку груза в Ковентри, и в какой-то момент разговора ты вдруг осознаешь, что он перестал жестикулировать обеими руками. И впрямь - его правая рука уже запущена сзади под штаны, и оттуда доносятся громкие скребущие звуки. Барри продолжает весело болтать, как будто нет ничего необычного, а точнее-то говоря - тошнотворного, если человек старается отскрести от своей задницы засохшие остатки невытертых фекалий во время разговора о транспортных сетях графства Гемпшир. Но для тебя это, конечно, предупредительный сигнал, что пора уходить, ведь если замешкаешься, дальше будет еще хуже. По окончании раскопок Барри рассеянно обозревает свой указательный палец на предмет извлеченных находок. Если таковые есть, а обычно это застрявший под ногтем темный катышек с растущим из него толстым черным волоском, Барри пытается растереть его между большим и указательным пальцем, обнюхивает, покусывает ноготь, но, поняв, что прилипло намертво, аккуратно обсасывает палец.
Ладно, с чего ей так уж расстраиваться? Обычный Мальчик-грязный-пальчик. Все равно никому со Второго этажа она ни за что в этом не признается. Неужели вибратор - единственное, чего она достойна? Неужели ей нечего больше ждать от жизни? Барри неплохо выглядит. Всегда веселый. Молод и строен. Миранда была уверена, что его еще можно научить тонкостям туалета. Тем более, нельзя сказать, что поклонники вытоптали газон под окном Миранды. Еще ни разу, выходя из дома, она не видела, чтобы к фонарному столбу был привязан белый конь, а прекрасный принц в серебряных доспехах набирал на домофоне номер квартиры Миранды. Ей просто надо быть внимательней и держаться подальше от указательного пальца Барри.
Миранда открыла шкаф:
- Итак, Калибан, что же мне надеть? - Приложив палец к щеке, она задумчиво смотрела на свое единственное вечернее платье и бормотала: - Просто глаза разбегаются.
- О, знаю, - сказала она, словно ее осенила блестящая идея, - надену-ка я вот это, - и, уже с меньшим энтузиазмом: - Для разнообразия.
Вынула поношенное вечернее платье. Оно было черное, тонкое, облегающее, прямо "вечерний туалет". В том смысле, что в таком и в туалет сходить не стыдно. Если вечером. Хотя лучше уж ночью.
Миранда сняла одежду, в которой ходила на работу, и мне открылась еще одна звездная россыпь, еще одно небесное видение - ее тело. Если бы она только знала… Миранда натянула платье через голову, прикрыв однотонные грязно-бежевые лифчик и трусики. Критично изучила себя в одиноком зеркале и, памятуя, что кавалеры редко окружают своим вниманием девушек с большим задом, разгладила платье на ягодицах, будто каждый миллиметр мог приблизить ее к вожделенным пропорциям куклы Барби.
* * *
Выходя из комнаты, Миранда взяла меня и положила в сумочку. В конце концов, Барри не может не опоздать. Я болтался между помадой, расческой и батончиком "Фрут энд нат", в то время как Миранда целеустремленно шла по Голдхоук-роуд, отклоняясь от прямой, только чтобы разминуться с собачьими кучками, лужицами рвоты, с пьяными и с богомерзким продавцом благотворительного журнала "Большое дело".
Ах, Шепердз-Буш, Шепердз-Буш. У меня появилось ощущение, что я прекрасно знаю этот район. Все читатели библиотеки жили неподалеку, и мои коллеги делились со мной впечатлениями.
Неужели Барри не мог зайти за ней? Миранда терпеть не могла одиноко сидеть в пабе. Не из-за похотливых взглядов, когда каждый посмотрит оценивающе, прежде чем безразлично отвернуться, не из-за бесцеремонных замечаний, не из-за запахов дыма и мужского пота и даже не из-за чувства, что она вторглась в мужские владения. Просто потому, что, пересекая порог паба, она признавала их победу. Это было не вторжение, а наоборот - капитуляция. Подчинение худшему из того, что есть в мужском самодовольстве. Словно признание - все в порядке, мне нравится, какие вы, можете блевать мне на туфли, я же мечтаю, чтобы вы приняли меня в свою компанию. И пока я в вашем царстве, я с милой улыбкой буду смотреть, как вы открываете рот и, высовывая в мою сторону язык, посылаете мне воздушные куннилингусы. Мне нравится, когда вы третесь об меня, делая вид, что проталкиваетесь к стойке бара. Нет-нет, я ничего не имею против, если вы, напившись в стельку, схватите меня за груди и спросите, не пробовала ли я их когда-нибудь взвесить.
Пабы были царством Барри, а "Бродяга буша" - что рядом с виадуком - был любимым пабом в этом царстве. Паб из пабов. Выдержанный в австралийском стиле. Миранда задумчиво смотрела на дверь. Это словно работа, которая всегда занимает ровно все отведенное на нее время: сколько бы австралийских пабов ни открылось, таинственным образом всегда находится достаточно австралийцев, чтобы их заполнить.
Миранда, перешагнув через тело, толкнула дверь, на которой большими, весело раскрашенными буквами сообщалось, что сегодня "день X". Миранда мимоходом подумала о странностях австралийской культуры. Потом засомневалась, а существует ли таковая. Она никогда не бывала дальше Пеннарта, но подозревала, что Австралия - это обширные прогалины сухой красной глины, перемежаемые чуть менее обширными завалами бесчисленных пивных банок. Ей не нравились австралийцы, которых она встречала. Но выяснилось, что она им тоже не нравилась, а во взаимных чувствах, какими бы они ни были, всегда есть что-то утешительное.
К сожалению, Барри не опоздал. Думаю, она собиралась меня почитать, пока его нет. Но он помахал ей рукой, а все остальные Барри покосились в ее сторону, прежде чем отвернуться.
- Что тебе взять? - Барри протянул руку в приветственном жесте, явно не замечая, что Миранда воздержалась от прикосновения к ней.
- Сухое мартини, пожалуйста.
- А сухое разве можно пить? - спросил Барри.
- Джеймс Бонд пьет, - улыбнулась Миранда.
Барри исчез в дыму. Неделя Бонда Миранде положительно нравилась. Мартини было приятным и в табели о рангах занимало строчку, о существовании которой большинство остальных напитков даже не подозревало. Тем временем, в предвкушении своего мартини, она даже улыбалась некоторым мужчинам из тех, кто все еще посматривал на нее через плечо.
Барри вернулся, неся в руках кружку со своим бешено плещущимся пивом и бокал со сравнительно хладнокровным коктейлем для Миранды, поставил их на стол и, тяжело плюхнувшись рядом с ней на свою вечно свербящую задницу, жизнерадостно провозгласил:
- До дна!
Миранда взяла свой бокал и медленно поднесла к губам, уже ощущая во рту горьковато-сладкий вкус мартини.
- Постой-ка, - Барри остановил ее руку. - Туда какая-то дрянь попала.
Заботливо наклонившись к ней, он выудил из бокала оливку своим указательным пальцем.
Вертикаль страсти
Теория заговора
Глава первая
ЛЮБОВЬ ДВОЙСТВЕННА, БЕЗУМИЕ ЕДИНО
Любовь моя, дыханье затаи
одно мгновение у смерти укради
когда бесшумным станет дождь на крыше
бесшумные машины осенит бесшумный ветер
померкнут звезды и затихнет все на свете
замрут часы, чтоб время шло потише
тогда прислушайся - услышишь:
ты мой, ты мой, ты мой…К нам тишина придет; все зная, ничего не скажет
пусть на пол на одежды наши ляжет
прикрыть их срам своею наготойДа сгинет свет, иссохнет океан!
и мертвых
в пустых уже гробах никто не воскресит
вселенской центрифуги барабан
вращенье прекратит
ты говорил: "люблю тебя" - ты лгал!
и музыка разбитых сфер умолкла
теперь мне, без тебя, не слышать слов любви
лишь ужаса входящего шагино лестница моя пуста
и гулким эхом - тишина
перед дверьми
мне слышно до сих пор
как сердце у тебя стучит
но почему оно молчит?
зачем молчит?
зачем?
ЧТО ЗА РОД ЛИТЕРАТУРЫ ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА? И ЧТО ЭТО ЗА ранимая, пульсирующая во тьме часть нашего существа, которая плачет над песнями о любви? Почему они способны довести нас до слез? В конце-то концов, это же просто набор слов. Это пятна типографской краски или журчащие звуки, простые колебания в воздушной среде, которые сами по себе не имеют никакого отношения к тем чувствам, к тем реальным эмоциям, которые мы испытываем Тем не менее, все те же слова любви мы произносим на протяжении уже многих веков, они окрыляют нас и терзают, они покоряют царей и приводят в восторг школьниц.
У слов есть сила, слова пленяют и побуждают к действию, но дело не столько во власти слов над нами, сколько в словах, дающих власть, - ведь если вы способны создавать любовь и управлять ею, сочинять ее как стихи, то разве это не настоящая власть над людьми?
В качестве оксфордского профессора (стипендиата компании "Кока-кола") я занимался тематикой лингвистической значимости слов, и мое изучение подобных вопросов увело меня из спокойного, полусонного царства лингвистики, вынудив подступиться к такой проблеме, как природа власти. Я, хотя поначалу и невольно, обнаружил исторический след, который способен раскрыть секреты современного всемирного правительства, всех этих транснациональных корпораций. В рамках данного трактата я намерен описать один из самых коварных инструментов для промывания мозгов и управления массами, который широко применяется сегодня. Я изложу историю насилия над людьми, насилия, предательски использующего наши иллюзии относительно свободы воли и наше собственное воображение. Я расскажу об ужасающем оружии, которое испытано сильными мира сего на гражданах уже практически всех стран. Они употребляют такие термины, как "эффективное средство управления человеческими ресурсами". Мы называем это любовью.
Сначала я просто задался вопросом: почему слова любви так могущественны?
Самым очевидным ответом будет такой: они для нас имеют смысл, потому что мы связываем их с собственными переживаниями. В конце концов, кто из нас не ощущал того огня, который сжигает все внутри, когда к нам приближается очаровавший нас человек? Кто не ощущал этого страха заговорить, когда горло перехватывает судорога и слова застревают на языке? Кто не брался за перо и бумагу, дабы выразить такие мысли, на произнесение которых вслух в обществе наложено своего рода табу? Думаю, таких людей мало, и по личному опыту скажу, что они более других жаждут испытать это ошеломляющее и всепоглощающее чувство.
3
"Попжобуй шюда, шука!"
КОГДА ТЫ КНИГА, БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ ВРЕМЕНИ ПРОВОДИШЬ в ожидании. Кажется, у меня уже развился комплекс.
А ждешь только того, чтобы попасть в хорошие руки. В такие, что в них будешь чувствовать себя как дома. Это так скучно - стоять на полке и ждать, когда же тебя выберут, стараться интересно выглядеть в своем вечном одиночестве, без рук читателя, рук любовника, который возьмет тебя с собой.
Но вот это разве не трогательно? То, чем мы с вами сейчас занимаемся. Вы держите меня в руках, уже привыкнув к моей форме, к моему весу, моему формату и моим интонациям. Я это чувствую. Я греюсь в ваших ладонях и открываюсь вам, с тем неприступным и в то же время зазывным видом, какой умеют напускать на себя только книги.
И иногда, как я замечаю, мои слова запечатлеваются на ваших губах, словно мой нежный поцелуй. Воздушный поцелуй бродячего актера. И как бродячий актер я говорю: "Позвольте взять вас за руку", - рука в руке, рой надежд, - "и провести по улицам Лондона", а точнее, по улицам Шепердз-Буша, ведь именно там я провело ночь, на холодном подоконнике Миранды.
По ту сторону заиндевевшего стекла утро уже захватило власть над Шепердз-Бушем, моим нежданным пристанищем на два года. Другие, более популярные романы, всякие Куксоны и Гришемы, возвращаясь, радужно описывали, что это за место - Шепердз-Буш, а теперь я наконец-то могу воочию с ним познакомиться. Шепердз-Буш, "Пастушьи кустарники". Мне представлялась эдакая пасторальная идиллия. Овцы, пасущиеся на сочных зеленых лужайках, и козы, обгрызающие кустарниковую поросль. Шепердз-Буш. Когда-то, должно быть, мальчишки присматривали за блеющими тучными стадами, лениво устроившись в прохладной тени развесистых кустов, ветки которых прогибались под тяжестью спелых сладких ягод.
Теперь из всей картины остались только кучки лениво сидящих подростков.