Он надеялся, что Карр вспомнит его фамилию. Однако этого, похоже, не произошло.
- Привет, Финли. Что я могу для вас сделать?
Джок начал злиться. Карр произнес эти слова так, словно он говорил с молодым торговцем сельскохозяйственной техникой, который нанес ему первый визит. Или с конюхом. Джок понял, что сейчас ему необходимо утвердиться, заявить о себе - быстро и решительно. Он твердо, но без злости произнес:
- Джок Финли. Вы можете сделать для меня следующее: спросите, почему я потратил пять часов на то, чтобы приехать сюда к вам.
Если бы Джок сказал это без улыбки, такая дерзость не сошла бы ему с рук. Но его улыбка, невинность, излучаемая голубыми глазами, спасли положение. Поколебавшись, Карр тоже улыбнулся.
- О'кей, почему вы потратили пять часов на то, чтобы приехать сюда? Пожалуй, будет лучше, если вы ответите мне за бокалом спиртного, поскольку вы, похоже, нуждаетесь в нем.
Карр провел его в дом, стоявший за загоном. Но это строение оказалось вовсе не "домом". Это был бар, игровая и бильярдная одновременно. За весьма скромным фасадом скрывалась комната, обшитая красным деревом и обставленная мебелью из натуральной кожи.
В ней работал кондиционер. Сидя в кресле с бокалом в руке, человек мог через большое окно наблюдать за происходящим в загоне. Или любоваться невадскими горами - пурпурными, коричневыми, серыми, со снежными вершинами, окутанными нежными белыми облаками.
"Кондиционеры, окна с живописными видами, массивные кожаные кресла из Нью-Йорка - вот что такое простая ковбойская жизнь сегодня", - подумал Джок.
Они оба пили шотландское виски. Финли - с содовой, Карр - чистое, со льдом. Джок отметил, что спиртному было восемнадцать лет; Престон потягивал его медленно, как истинный ценитель, а не как алкоголик.
Джок все еще думал о фразе, произнесенной Карром: "…за бокалом спиртного, поскольку вы, похоже, нуждаетесь в нем".
Имел ли Престон в виду долгую поездку под жарким солнцем? Или внутреннее напряжение Джока? Его неуверенность? Неужели это заметно? Не говорил ли Карр то же самое, что пыталась сказать в тот вечер Луиза?
Если у Престона и были скрытые мотивы, то он не выдавал их. Во всяком случае тем, как он наливал спиртное и протягивал его Джоку. Тем, как он сам пил виски. И той непринужденностью, с которой он ждал объяснения. Если бы Карр хоть немного раскрылся, Джоку стало бы легче.
Финли пришлось произнести несколько лестных фраз. О впечатляющем ранчо. О красоте животных - здесь Джок вставил несколько профессиональных терминов, усвоенных им недавно. О виде, открывавшемся из окна - он почувствовал, что его следует отметить. Карр принимал каждую банальность приветливо, с улыбкой. Престон отвечал фразами, которые он говорил сотни раз посетителям, продюсерам, журналистам. Было очевидно, что он вежливо ждал объяснения.
Джок внезапно точно бросился в воду вниз головой. Совсем не так, как планировал.
- Мистер Карр, я - режиссер, - выпалил он, - кинорежиссер!
Карр продолжал приветливо улыбаться.
- "Черный человек", - произнес Джок.
Увидев, что Карр не реагирует, Джок добавил:
- "Скажи правду".
- О, да, - произнес наконец Карр. - Да, я слышал. Кажется, в Нью-Йорке эту картину оценили весьма высоко.
Чтобы смягчить еле уловимую иронию, Карр пояснил:
- Сейчас я редко смотрю кинофильмы. Разве что по телевизору.
Престон улыбнулся, подумав о том, что он часто видит на экране самого себя.
- Я понимаю, - продолжил Карр, - фильмы вроде ваших не попадают на телеэкраны.
Это был намек на то, что фильмы "новой волны" насыщены обнаженной натурой, откровенными сценами, даже сексуальными извращениями. Джок улыбнулся. Но это была улыбка вежливости. Ему не нравилось, как проходит встреча.
Не совершил ли он ошибку, приехав без предварительного звонка, без приглашения? В любом случае сейчас от него требовалась дерзость.
- Мистер Карр, если вы хотите знать правду, я приехал сюда, чтобы понять, насколько вы искренни. Нет ли в вас фальши?
Улыбка продолжала играть на коричневом лице Карра, но его глаза стали сердитыми. Джок понял, что удар достиг цели. Он еще не мог оценить значения маленькой победы. Но Финли привлек к себе внимание Карра, вызвал в нем гнев, а возможно, даже и уважение к себе.
- Давайте внесем ясность в ситуацию, мистер Карр, - Джок не без язвительности выделил голосом слово "мистер". - Я получаю полторы сотни тысяч за картину. Вот "феррари", стоящий шестнадцать тысяч. Я потратил пять часов моего драгоценного времени, чтобы приехать сюда. Я проведу здесь остаток дня и потрачу еще пять часов на обратный путь. Завтра.
При слове завтра лицо Карра начало багроветь. Но Джок, избрав такую тактику, теперь уже не смел повернуть назад.
- Я хочу до моего отъезда получить ответ на этот вопрос, мистер Карр. Так что если вы намерены избавиться от меня, вам следует позвать двух крепких мужчин, чтобы они оттащили меня к "феррари", привязали к машине и отвезли за пределы вашего ранчо. Другим путем я не покину его. Сегодня!
Карр промолчал. Это были самые долгие мгновения, какие доводилось переживать Джоку Финли. Затем Карр начал смеяться. Он словно хотел сказать: "Я сталкивался с наглостью, но не такой! Малыш, а ты не из робких!" Наконец Джок почувствовал в его смехе уважение.
- О'кей, Финли, что заставляет вас считать меня неискренним? - спросил Карр, когда смог заговорить.
- Вы сидите здесь, окопавшись среди роскоши, которую можно купить за деньги. Вы заявляете миру, что вернетесь в кино, как только появится подходящий сценарий. Но мне кажется, что вы окопались здесь навсегда. У вас есть все необходимое. Поэтому подходящий сценарий не появится никогда! Подходящий для вас. Потому что в вашей душе поселился страх. Пришло новое время. Вы боитесь, что ваша игра покажется бледной, слабой по сравнению с тем, что демонстрирует молодежь. Или что режиссер моего типа будет слишком силен и склонен к реализму, к которому вы не привыкли. Если я прав, скажите это. И я сяду в мой итальянский автомобиль и уеду отсюда. Сам. Без посторонней помощи.
Но если я ошибаюсь - очень надеюсь на это, - тогда я смогу предложить Престону Карру роль, которая станет его лучшей ролью!
Режиссерская интуиция Джока подсказала ему, что сейчас надо замолчать. Карр беззвучно вращал массивный хрустальный бокал; большим пальцем он стер с него конденсат.
- Оставьте сценарий. Я сообщу вам о моем решении.
Джок отрицательно покачал головой.
- Я должен прочитать сценарий и обдумать.
Джок кивнул.
- Тогда оставьте его.
Джок снова отрицательно покачал головой. На лице Карра появилось сердитое выражение. Это вселило в Джока надежду. Он, кажется, задел нерв, который искал.
Почувствовав себя уверенней, сильней, Джок сказал:
- Я подожду, пока вы будете читать и обдумывать его. Завтра вы скажете свое слово. Оно будет последним. Я не стану спорить с вами. Но я хотя бы получу ответ на мой вопрос. Да или нет. Я не буду ждать вашего отказа неделями, месяцами, как это было с другими режиссерами. Вы поймете, мистер Карр, что я не такой, как другие режиссеры!
Поколебавшись, Карр спросил:
- Где сценарий?
- Я принесу его.
И Джок направился к "феррари" той ковбойской походкой, которую он освоил за последние несколько дней.
Карр поместил его в один из коттеджей для гостей. Но они обедали вместе в главном доме. После обеда они сидели в просторной гостиной, обшитой деревянными и каменными панелями, перед большим полыхающим камином - вечер выдался прохладным. Они пили бренди. Опять самое лучшее.
Во время обеда Карр не вспоминал о сценарии. Он говорил в основном о прежнем Голливуде, о выдающихся личностях, о знаменитых шутниках, о талантливых алкоголиках и, наконец, как водится, о сексуальных подвигах звезд. То были великие дни; еще не появились телевидение, соперничество с зарубежными фильмами, новые критики, новый стиль; тогда "Голливуд" было волшебным словом, а Престон Карр - Королем.
Ни слова о сценарии. Вдруг Карр внезапно произнес:
- Те сцены с девушкой. Я гожусь ей по возрасту в отцы. Как отнесется к этому зрительская аудитория?
Услышав этот вопрос, Джок понял, что у него есть реальный шанс заполучить Престона Карра, контракт, восьмимиллионный бюджет!
Но он также знал, что сейчас необходимо действовать крайне осторожно. Он еще не почувствовал, насколько силен интерес Карра к психологии персонажей и к глубинному значению их сексуальных отношений. Джок ощущал лишь, что его объяснение должно оказаться впечатляющим, убедительным и очень лестным для Престона Карра. Вставая, Джок улыбнулся.
- Сейчас вы произнесли магическое слово, мистер Карр. Теперь я знаю, что мы найдем общий язык. Аудитория, мистер Карр. Аудитория! Это ключ ко всему, что я делаю и о чем думаю. Ключ к каждой сцене, которую я ставлю. Именно это делает "новую волну" действительно новой. Это дает силы мне, "малышу", которого зовут Джок Финли… да, мистер Карр, первое слово, которое я услышал от вас, было "малыш". Но этого "малыша" знает весь мир. Вот что важно! В глазах критиков Джок Финли кое-что стоит.
Почему? Отчасти причина во мне. А отчасти - в том, что я знаю о них кое-что! Аудитория! Я знаю о ней кое-что такое, о чем она сама не догадывается. Мы живем в новом мире, мистер Карр! Это сделало телевидение. Но не так, как вы думаете. Не соперничеством с кино, а тем, что оно, телевидение, изменило характер аудитории. Когда-то люди собирались в кинотеатрах. Они нуждались в обществе друг друга для того, чтобы получить удовольствие от фильма. Сидеть в пустом зале было грустным занятием. Вам знакомо чувство, которое испытываешь, сидя в одиночестве в просмотровой комнате?
Но с появлением телевидения весь мир, вся аудитория привыкла смотреть и слушать в одиночестве. Не только фильмы, но и новости. Самые потрясающие, волнующие, ужасные события сегодняшнего дня. Мы смотрим их одни. Часто нам не с кем поговорить, разделить наши чувства, реакции.
Джок принялся ходить по огромной комнате, жестикулируя. Он, казалось, находился в собственном мире. Ему удавалось произвести впечатление на Карра. Джок тайком наблюдал за актером. Пока его слова впечатляют Короля, он будет говорить.
- Внезапно, в один прекрасный день, без всякого предупреждения, мы стали одинокими зрителями всего происходящего! Мы больше ни в чем не участвуем! Аудитория распалась на совокупность индивидуумов. Теперь каждый человек отрезан от других. Больше нет общности, называемой аудиторией. Есть только множество одиноких людей с глазами, ушами и еще кое с чем. Они смотрят, смотрят, смотрят, но не участвуют.
С этой новой зрительской массой происходит нечто странное. Ее обработали. Люди хотят испытывать чувства, быть частью мира, общаться с другими людьми. Но при этом оставаться защищенными от подлинной вовлеченности, от настоящей боли.
Мы стали наблюдателями. Сегодня люди смотрят фильмы, чтобы прикоснуться к жизни, которую они не смеют прожить.
Теперь я знаю это. Знаю аудиторию лучше, чем она сама. И должен знать ее так, потому что, снимая фильм, я живу и чувствую за сотню тысяч человек. Я должен быть более чувственным, более эмоциональным. И более требовательным.
Да, мистер Карр, я хочу предупредить вас. Когда я стараюсь воплотить мечты, желания несчастных индивидуумов, обреченных на жизнь без риска, без любви, без сильных страстей, я проявляю беспредельную требовательность к себе и к другим.
Я делаю фильмы для одной собирательной личности, которая называется аудитория. Я убеждаю ее отдать мне свои тайные чувства. Смотрю ли я на нее с презрением? Нет! С жалостью? Да! Я делаю ее жизнь более терпимой, менее скучной, менее одинокой. Специалисты говорят, что фильмы - это обезболивающий наркотик для зрителей. Я с этим не согласен. Я причиняю людям боль. Часто. Хватаю их, удерживаю, меняю. Разрушаю одиночество, создаваемое телевидением. Протягиваю им мою руку и говорю: "Эй, давайте испытаем это вместе!"
Джок повернулся лицом к Карру, словно извиняясь за то, что так сильно раскрылся перед ним. Тихо, как бы устало, произнес:
- Вот мое отношение к аудитории. Вот почему я испытал облегчение и радость, услышав, что прежде всего вы заговорили о зрителях.
Что скажут о вашей связи с девушкой? Я отвечу вам, что они скажут. Потому что я сам заставлю их сказать это!
Во-первых, сексуальный импульс исходит от девушки. Это уже само по себе избавляет вас от осуждения публики. Более того, эта девушка отчаянно нуждается в мужчине вашего типа. Зрелом, красивом, обладающим животной сексуальностью. Но с большой силой отца, вселяющего уверенность. Ей необходимо ощущение безопасности, которое способен дать только зрелый человек. И вы интуитивно чувствуете это. Вы знаете, что нужно девушке, чтобы помочь ей выйти из состояния растерянности и душевной муки. Именно поэтому в конце концов вы уступаете и сближаетесь с ней.
Заметьте, вы не соблазняете девушку. До знакомства с вами она была шлюхой! На самом деле вы спасаете ее от постоянного поиска новых партнеров! Вы встречаете запутавшуюся, избитую девушку, которую использовали многие мужчины, а оставляете ее помудревшей, более зрелой, готовой выйти замуж и вести добропорядочную жизнь с мужчиной ее возраста. Вы поступаете так, хотя и любите ее.
Я представляю это как самое благородное, неэгоистическое проявление любви, какое когда-либо видели кинозрители!
Карр молчал. Он налил Джоку новую порцию бренди. Но режиссер не приблизился к бокалу. Он продолжал импровизировать, разыгрывать эпизоды из сценария, сочинять новые.
Всякий раз это были сцены, связанные с характером Линка - героя, которого предстояло сыграть Карру. Линк раскрывался как человек действия, обладавший глубиной, душевной тонкостью, силой. Джок обещал, что даже сцены с дикими мустангами не станут просто сценами чистого действия, как бывало в прежних фильмах Карра.
Джок утверждал, что они вместят в себя нечто большее, нежели конфликт человека с животным. Они станут символом новой школы. Отразят столкновение старого мира с новым. Индивидуума с системой. Линк не просто пожилой кочующий ковбой. Он - последний великий индивидуалист, сражающийся с подавляющей личность системой.
Закончив свои описания благородного, смелого вызова, бросаемого обществу, Джок приблизился к Карру и заговорил тихо, но с огромной убежденностью:
- Снимитесь в этой картине, мистер Карр. Сделайте это так, как я скажу. Обещаю вам, мы утрем носы авангардным критикам из Нью-Йорка, Лондона и Парижа! После "Мустанга" ваше прозвище "Король" будет символизировать не только кассовый успех. Вас наконец признают серьезным актером. В зрелом Престоне Карре после этой глубокой, значительной картины увидят личность, о существовании которой раньше не знали.
Величайшими лицедеями оказываются не актеры, а режиссеры. Происходит это не перед камерой, а задолго до того как будет отснят первый фут пленки. Спектакль разыгрывается режиссером, который убежден, что без данного актера фильма просто не будет. Джок Финли был мастером по части таких сцен.
Сейчас он превзошел самого себя вопреки тому, что все это время испытывал сознаваемую враждебность, сильную антипатию к Карру, к своей роли. Великий режиссер, молодой или старый, не должен зависеть ни от студии, ни от звезды, ни от сценария. Он не должен спорить, умолять, просить, унижать себя ролью марионетки, уговаривать тщеславных или глупых актеров, по той или иной причине имеющих громкое, "кассовое" имя.
Джок понял, что он обрушил свой гнев на Луизу, потому что не мог выплеснуть его на Престона Карра.
Но спектакль почти закончился. Оставалось только услышать от Карра - "да". Результат шестичасового разговора, игры, лести, изобретений, импровизаций.
Карр допил последние капли своего дорогого бренди.
- Звучит отлично!
Джок едва сдержал улыбку торжества.
- Я обязательно подумаю об этом, - добавил Карр.
Он еще будет думать об этом! Внутри Джока закипела ярость. Надменный сукин сын! Ты вынудил меня разыграть этот спектакль. Пустить в ход все мои уловки. Ты оставил меня почти безоружным. А теперь говоришь: "Я обязательно подумаю об этом"!
Джок посмотрел на Карра своими невинными голубыми глазами.
- Карр, я расскажу вам, что я сказал Полу Муни, перед тем как снимать его.
Карр невольно оторвал взгляд от бокала и посмотрел на Джока, как бы недоверчиво спрашивая: вы снимали Муни?
Джок отлично понял это, но, вместо того чтобы избавить Карра от сомнений, он продолжил:
- Я сказал: "Да, мистер Муни, я хочу, чтобы вы подумали об этом. Не соглашайтесь поспешно. Если вы хотите работать со мной. Потому что я не делаю ничего поспешно и примитивно. Я предупреждаю вас сейчас. Я буду требовательным, тяжелым. Я - фанатик в отношении моей работы, потому что делаю только то, что считаю важным".
Именно так я сказал Муни. Это было еще до того, как я поставил два хита на Бродвее. До моих кинокартин. Речь шла о телепостановке. Я только начинал карьеру режиссера. В те годы продюсеры доверяли театральным режиссерам, а на моем счету была одна внебродвейская работа.
И я решил пригласить Муни. Телекомпания и автор согласились, что он отлично подойдет на эту роль, но они считали, что мне не удастся уговорить его. Я верил в сценарий и хотел заполучить Муни; я послал ему рукопись. Тогда он жил в Санта-Барбара. Он долго не звонил мне. Время шло. Телекомпания начала нервничать. Спонсор - тоже. Я сказал, что полечу к Муни и встречусь с ним. Все решили, что это не поможет, но все же дали добро - это могло стать хорошей рекламой для спектакля. "Джок Финли летит к Полу Муни, чтобы обсудить готовящуюся телепостановку". Нет нужды рассказывать вам, Карр, как преподносят такую информацию публике.
Я прибыл в Лос-Анджелес. Сел в автомобиль, взятый напрокат в аэропорте; мне подробно описали, как проехать в Санта-Барбара и найти дом Муни. Всю дорогу я репетировал вступительную фразу: "Мистер Муни, я настолько сильно убежден в том, что для этого сценария подходите только вы один, что в случае вашего отказа порекомендую телекомпании не осуществлять постановку". Неплохая вступительная фраза для разговора с великим актером? Она должна была заинтриговать его. Только мне не довелось произнести ее.
Когда я прибыл, дверь открыла его жена. Она вышла из кухни, где следила за поваром, готовившим ужин. Я представился, и она сказала: "Муни сейчас на берегу". Она произнесла это с сожалением. Словно я хотел забрать его в тюрьму или психушку. Я прошел через прелестный сад и увидел в его конце Муни. Он любовался океаном. Был ранний вечер. Солнце почти касалось горизонта. Огромное и усталое, оно еще роняло свои золотистые лучи на неспокойную воду. Муни наслаждался этой картиной. Он жестом предложил мне сесть в кресло рядом с ним. Он смотрел на воду, пока солнце не погрузилось наполовину в океан.