И вдруг что–то произошло. Ася, конечно же, так и не поняла, что такого могло произойти в следующий момент, но только почувствовала вдруг – произошло что–то хорошее. Для нее. Рука, сжимающая ее горло, вдруг дернулась резко и отпустила разом, и от неожиданности она сразу уселась на землю – ноги не удержали. И тут же услышала за своей спиной странную возню - там, похоже, была драка. Она снова с трудом поднялась на ноги, с трудом развернулась лицом к происходящему - и правда, драка… Двое мужчин лежали на земле и отчаянно барахтались–перекатывались с одного на другого, и злобно и яростно пыхтели–кряхтели; один из них держал в очень смуглой – Асе даже с перепугу показалось, черной руке нож, а другой мертвой хваткой вцепился ему в эту руку и удерживал ее изо всех сил. Приглядевшись, в этом "другом" Ася узнала долговязого уличного преследователя в плаще с поднятым вортником, а еще более осознанно приглядевшись, поняла вдруг, что спаситель ее в этой драке находится совсем даже не на высоте, и что еще немного, совсем чуть–чуть стоит поднапрячься черной руке, сжимающей нож, и спаситель ее горько пожалеет о своем благородном порыве, и будет это чувство самым последним в его жизни… Оглядевшись лихорадочно по сторонам в поисках хоть какого–нибудь тяжелого предмета и ничего такого, конечно же, поблизости не обнаружив, она не нашла ничего лучшего, как быстро стянуть с себя ветровку и накинуть на голову оказавшемуся в этом момент сверху то ли маньяку, то ли убийце, да еще и впиться сквозь тонкую ткань куртки ногтями ему в лицо с такой силой, что тот лишь замотал головой от наглой такой неожиданности и инстинктивно замахал руками, то есть ослабил хватку и выпустил нож из своей черной руки. А может, не черной, а просто очень смуглой – черт его знает, в темноте и не разберешь… А долговязый спаситель мигом ситуацией и воспользовался, и мигом завладел холодным оружием врага. И вот уже враг вскочил на ноги и убегает, топоча, через темную арку на другую улицу – мерзкое кривоногое создание, несущее в себе горе, смерть, отвращение и ужас…
- Ты как, женщина? С тобой все в порядке? Не успели тебя обесчестить? - опускаясь в изнеможении на землю и держа голову в руках, хрипло и немного насмешливо спросил долговязый и тут же застонал протяжно: - Ой, зараза, больно–то как… Проехался таки по мне перышком порядочно, сволочь черномазая…
- Да, все со мной вроде в порядке… Спасибо вам… - пролепетала благодарно Ася, изо всех сил пытаясь унять нервную дрожь. Только она не унималась никак, а все выдавала и выдавала зубами довольно противное звонкое клацание – неудобно перед "спасителем" даже…
- Да чего мне от твоего спасибо! – сердито проговорил–простонал вдруг он. - Скажи лучше, зачем в арку–то эту поперлась? Здесь и двор–то вроде нежилой…
- Да я вас испугалась! Вы же за мной шли и шли по пятам все время!
- Нужна ты, за тобой идти! Я домой к себе шел. И так уж вроде не торопился, видел, как ты оглядываешься, как заяц лихорадочный. Потом смотрю – пропала, только пискнуло вроде чего в арке. Вернулся, заглянул – а тебя уже и тащит за гаражи сволочь эта! Вот и пришлось героем заделаться. Я, главное, и драться–то совсем не умею…
- Ну ничего себе, не умеете! Вы дрались, как лев…
- Ладно, не хами. Помоги–ка встать лучше…
Долговязый протянул ей руку, оперся другой о землю и с трудом выпрямил свои длинные циркульные ноги. И тут же, охнув, пошатнулся и чуть не упал прямо на Асю, и она вдруг с ужасом разглядела в темноте, что лицо его все залито кровью, и ее рука, которую она ему подавала, помогая подняться, тоже в крови…
- Ой! Вам же срочно в больницу надо! Он что, вас ранил, да? Давайте я вас в больницу отведу! Сейчас выйдем на улицу, машину поймаем…
- Не тарахти, женщина. Не ранил он меня, чуть морду ковырнул только. Да ногу. Ну, может, еще пару ребер подломал. Ерунда. Ты мне только помоги до дома дойти, а то кровь со лба хлещет, не вижу ничего…
- Да, да, конечно! Я вас доведу! Обопритесь об меня, пожалуйста! А где вы живете?
- Да тут, в соседнем дворе…Я сейчас у друга живу, временно. Пошли, потом Коля тебя проводит. Ты ведь тоже, я понял, недалеко живешь? Как будто даже и фигура мне твоя низкорослая знакома, знаешь. Со спины разглядел, когда шел.
- Да, только чуть подальше, через перекресток…А может, все–таки в больницу? А?
- Нет, пошли домой… Как тебя хоть зовут–то? А то я все женщина да женщина…
- Ася. Меня зовут Ася.
- Анастасия, что ли? Тогда Настя, а не Ася. Ася – это как–то совсем уж по–тургеневски. Или ты у нас барышня тургеневская и есть?
- Нет…Нет, конечно. А вас как зовут?
- А я Константин. Только Костей меня тоже никто не зовет. Все Котом кличут. И не по причине весенне–мартовской озабоченности, не мечтай даже! Просто я рыжий, и еще усы ношу…
- Кот? Надо же, странное какое имя…
- И ничего не странное! Тебя же вот вместо Насти зовут Асей, и ничего…
- Хорошо, хорошо…Пожалуйста, Кот так Кот. И я вас тоже так звать буду, если хотите.
- Не вас, а тебя. Будь проще, Анастасия.
- И люди ко мне потянутся?
- Ага. Один вот в темной арке уже потянулся… Ты, вообще, почему одна–то так поздно ходишь? Встретить, что ль, некому?
- Некому…
- Понятно… - вздохнул Кот и замолчал, тихо ковыляя рядом с Асей и опираясь на ее плечо. Оторванная брючина жалко волочилась следом за ним по асфальту, из раны на ноге, чуть ниже колена, прямо в ботинок стекала кровь, и Ася шла, старательно выгибаясь все своим худеньким телом, чтоб при ходьбе не задеть эту кровоточащую рану и не сделать ему еще больнее…
- Ну вот, мы и пришли. Сейчас на третий этаж поднимемся – и дома…
- А бинты с йодом у тебя есть? Надо же перевязать…
- Ничего, я сам. Я умею. А Коля тебя домой проводит.
- Но как же, ты же не справишься!
- Ну да! Не справлюсь! Не смеши, Анастасия. Коты вообще всегда сами свои раны зализывают. Особенно такие героические.
Они с трудом поднялись на третий этаж. В свете хилой подъездной лампочки Ася успела взглянуть, наконец, в лицо своему спасителю. И правда - рыжий… И усы длинные, как у кота, и глаза, похоже, хитро–зеленые такие… Только хитрости в них сейчас, конечно, совсем маловато было – боли в них больше проглядывало, а никакой не хитрости. Вон как губу закусил вдруг страдальчески, а еще и от помощи отказывается…
- Нет, Кот, я тебе все–таки помогу! – решительно произнесла она. – А вдруг и в самом деле что–то серьезное? У него там нож такой здоровенный был…
- Да ничего серьезного, Анастасия. Порезы просто. Ну, может, глубокие очень… Ты когда палец на кухне порежешь, скорую вызываешь?
- Нет… Нет, конечно. Но…
- Вот и я не буду. Перевяжусь да дома отлежусь. Терпеть не могу больниц всяких. Ну вот, мы, кажется, и пришли. Звони давай в дверь быстрее!
Дверь им открыл заспанный и лохматый молодой мужик. Асе он показался смешным каким–то. Что было в нем такого смешного, она и не поняла сразу. Ну, румяный, ну, толстощекий… Ну, глаза на них вылупил совсем уж по–детски испуганно и рот открыл, как перепуганный ребенок… И все равно - было, было что–то еще очень странноватое в его облике, да только думать ей об этом ей недосуг, да и не нужно, в общем…
- Коля, проводи даму домой! – весело приказал Кот странному этому мужику, который все таращился и таращился на них из прихожей. – И штаны надень поприличнее, ради бога, а то мне за твои семейники неудобно. Вот парадокс, а? – обратился он со смехом к Асе, - когда у мужика семьи никакой вовсе не наблюдается, он обязательно в семейные трусы норовит обрядиться…
Коля словно на автомате испуганно шарахнулся вглубь квартиры, потом так же испуганно вернулся и подхватил Кота за плечи, и повел осторожно в комнату, приговаривая на ходу:
- Кот, ты чё это? Подрался, что ли? С ума сошел? Ты же не умеешь… Ты чё, Кот, не надо тебе драться… Нехорошо это…
- Почему же не хорошо, Коль?
- Ты учитель, тебе нельзя…Учителя, они никогда не дерутся… Ты чего…
- Коль, ты не рассуждай давай, ты даму проводи. А то на нее еще кто–нибудь нападет. И не бойся, она не кусается…
- Ой, да ну, ладно тебе…
- Анастасия, Коля у нас очень скромный, ты там не пугай его по дороге, ладно?
- Постараюсь… - медленно проговорила Ася, с удивлением разглядывая и впрямь страшно смутившегося Колю. Все–таки что–то было не так с этим рослым парнем. А что – она не могла понять. Детский взгляд, совершенно простодушный и радостный, и потом еще это наивное, залитое краской стеснения лицо…
- Всего тебе доброго, Анастасия. Иди уже.
- А можно, я завтра приду?
- Зачем?
- Ну, узнать хоть, как ты тут…
- Ладно. Приходи. Только благодарность свою особо не выражай, ладно? Если отблагодарить руки зачешутся, то Коле вон торт воздушно–белый купи к чаю – он страсть как такой торт любит. Да, Коля?
- Да ну… - снова залился краской смущения Коля и опустил лицо в пол, и ладошкой махнул, как трехлетний ребенок, которого похвалили и даже погладили по головке за хорошее поведение. - Пойдемте, я вас провожу…
Всю дорогу до Асиного дома Коля молчал и почтительно шел на шаг сзади. Ася и не пыталась с ним заговорить – у нее на сегодня просто запас сил кончился. Вот так взял и кончился. Разом. Она кое–как открыла своим ключом дверь, под возмущенные Светкины причитания о том, что она чуть с ума тут не сошла, блудную мать ожидаючи, прошла в свою спальню и, не раздеваясь, рухнула на постель. Даже раздеться не было сил. Слава богу, Светка помогла. И раздела, и умыла, и в одеяло закутала…
***
11.
Утром, проснувшись, как обычно, от заблажившего во всю ивановскую Светкиного музыкального центра, Ася вскочила на ноги и тут же рухнула около кровати, как куль с мукой. Тело не слушалось. Тело болело каждой мышцей, каждой косточкой, каждым сосудом и нервом, словно кто–то старательно натягивал их всю ночь и выкручивал спиралью. Вчерашнее потрясение таким вот образом давало о себе знать. Ася долго, с осторожностью поднималась на ноги, действуя поэтапно и медленно, как недоделанный робот: сначала надо сесть на коленках, потом подтащить чуть вперед ногу, потом упереться в пол одной рукой, потом второй, потом подтащить другую ногу, потом медленно, очень медленно, маленькими рывками, надо распрямиться…
- Свет, ты еще не опаздываешь? Набери мне воды в ванную, пожалуйста…Я разогнуться не могу… - жалостливо простонала Ася, выйдя на кухню к быстро поедающей свой завтрак дочери. Светка даже перестала жевать от удивления, разглядывая мать - руки и ноги у нее тряслись мелкой дрожью, вокруг глаз залегли темно–коричневые страшные круги, под подбородком запеклась–размазалась кровью какая–то глубокая царапина…
- Мам, да что этой с тобой, господи? Случилось что? Может, врача вызвать?
- Нет, Светка, врача не надо. Само пройдет. Заживет, как на кошке…
Произнеся последние слова, Ася даже попыталась улыбнуться, вспомнив про вчерашнего своего спасителя, но вместо этого только тихо ойкнула – любое мышечное движение, самое даже незначительное, несло в себе жуткую боль, и разумнее, наверное, было не шевелиться совсем, не то что остерегаться резких движений.
- Сейчас, мамочка, сейчас… Тебе и правда надо в теплой водичке полежать! – бросилась в ванную Светка. – Сейчас я тебе хорошую водичку сделаю, с пенкой, с травками, с маслом…
После трехчасового лежания в "хорошей водичке" Асе и правда полегчало. Уже в ней лежа и пытаясь расслабиться, Ася позвонила на работу и предупредила, что сегодня прийти не сможет по причине свалившей ее с ног простуды – не рассказывать же всем настоящей правды о вчерашнем с ней происшествии. Она, похоже, вообще никогда и никому не сумеет об этом рассказать… Ей противно было даже думать об этом, противно было даже на секунду представить, что с ней могло произойти, если б не ее случайный спаситель. Она бы, наверное, и жить больше не смогла… Хотя чего это она про жизнь - вряд ли ее вообще живой бы оставил тот вчерашний черный маньяк… Да не то что рассказывать, ей и думать–то обо все этом не хотелось. Хотелось только лежать и лежать в теплой ванне, и остаться бы в ней навсегда, навеки, до конца свой жизни…
Светка на первые уроки в школу тоже не пошла, как Ася на этом ни настаивала. Бегала, как угорелая, между кухней и ванной, приносила матери то зеленый чай, то настойку "от нервов", то кофе, то бутерброд, то воды горячей подливала. Так что через три часа Ася, благополучно добравшись до постели, снова уснула, как убитая, и проспала почти до самого вечера. А проснувшись, решила, что сейчас встанет и пойдет навестить своего спасителя, и ругнула даже себя досадно – вот же эгоистка какая. Может, ему там помощь нужна, а она валяется тут целый день. Нервное потрясение у нее, видите ли. А у него там что, не потрясение, что ли?
На этот раз встать с постели ей удалось намного легче. И даже удалось умыться–причесаться самостоятельно, и одеться, и выйти из дома. Зайдя по дороге в супермаркет, Ася купила бутылку хорошего коньяку и долго еще выбирала торт для Коли – Кот сказал, он воздушно–белый любит. Это какой же, интересно? Сама Ася в тортах не разбиралась совсем - предпочитала им соленые огурцы с селедкой. И потому, махнув рукой, купила самый дорогой и самый на вид красивый. Может, не воздушный, но зато совершенно белый, красиво украшенный горками из нежно–вьющегося по верхнему основанию крема.
Дверь ей открыл Коля. Засмущался, как давеча, до красноты, разулыбался приветливо и искренне, совсем по–детски. А когда Ася вручила ему коробку с тортом, так радостно округлил вдруг глаза, что Асе стало отчего–то не по себе. Странный он какой все–таки…
Кот встретил ее тоже довольно приветливо. Не со смущением и радостью, как Коля, но тоже очень своеобразно. Лежал он на диване поверх одеяла, положив аккуратно забинтованную голову на высокую подушку. Усы его радостно топорщились вверх, а глаза блестели ярким зеленым светом. Настоящим таким, и впрямь будто кошачьим. Оторвавшись от подушки, он важно покивал Асе, ее приветствуя, забинтованной головой, как тот песенный красный командир, у которого она, голова то есть, вся "обвязана, и кровь на рукаве"… Потом озадаченно уставился на протянутую ему коробку с коньяком.
- Ты чего, Анастасия? Бутылку–то зачем приперла? Мы же с Колей не пьем. Если только немного, вместо лекарства принять…
- Ну так а для чего еще? – развела руками в ответ Ася. – Только лекарства и ради! Чтобы стресс снять. Я вот утром и встать, например, не смогла, свалилась у кровати, как куль с мукой. И на работу не ходила даже.
- И я не ходил… Пришлось звонить, отменять занятия…
- А ты где работаешь, Кот?
- А зачем тебе об этом знать, Анастасия? Ты уж не приударить ли за мной собралась случаем, а? Из чувства благодарности к герою–спасителю? Учти, я женатый. И в жену свою с юности влюбленный. Только дура она у меня. Пришлось вот сбежать временно, чтоб поумнела немного.
- Думаешь, поумнеет?
- Конечно. Она ж меня тоже любит. Я знаю. Так что учти, не свободный я…
- Хорошо, Кот, я учту. И приударять не буду. А все–таки интересно, в каких таких местах нынче мужики–герои водятся? Где работаешь–то? Коля вчера сказал, ты вроде как учитель…В школе, что ли?
- Ага. Только не в школе, а в интернате. Для умственно отсталых детей. Для олигофренов, имбецилов да дебилов, то бишь.
- А Коля…Он…
- Да. Правильно мыслишь, Анастасия. Коля тоже олигофрен. Мой бывший ученик. Только он олигофрен уже не простой, а к жизни старательно адаптированный. Грузчиком в магазине работает. Не пьет, не курит. С начальством не спорит. Всех подряд любит. Любое задание выполняет охотно и с радостью. Мечта, а не грузчик. Они там им не нахвалятся…
- Ах, вот оно что… - задумчиво протянула Ася. – А я и не поняла…
- Так и не надо ничего понимать. Чего тут понимать–то? Коля – такой же человек, как и мы. Божье творение. И тоже для счастья создан, как та птица для полета. Правда, для счастья этого единственное существует условие – ему адаптация нужна к жизни правильная. Чтоб кто–то лицом его в нужную сторону повернул, понимаешь? А так – все то же самое, по сути…
- А ты, значит, этой самой адаптацией и занимаешься?
- Ну да. Стараюсь. Я учителем труда у них работаю.
- Но это, наверное, очень тяжело…
- Да нисколько. Говорю – они такие же, как мы, люди! Или, может, в чем–то лучше даже. Добрее, может, искреннее намного… Их просто любить надо. Как детей любят. И относиться к ним серьезно, как к людям, а не как к братьям меньшим, собачкам да кошечкам. А то вот наши училки интернатовские выдали недавно такой номер – умереть можно. Хотя ведь как лучше хотели…
- А что они выдали?
- Да понимаешь, комиссия к нам какая–то важная приехать собралась, и сверху от чиновников приказ поступил – концерт организовать. С участием, так сказать, нашего контингента. Ну, наши и расстарались, как могли. Целый месяц репетировали… Вот приехала эта комиссия, наконец, все обошла–посмотрела, все одобрила–похвалила, а потом расселись в зале важные тетки–чиновницы – концерт смотреть, значит. И первым номером выплыли вслед за аккордеонистом Михалычем на сцену пятнадцать девчонок–олигофренок , выстроились одним спошным дружным рядом и запели разными дурными голосами: "Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества…" Уж так девчонки старались, ты бы видела! Так кокетничали, этих самых девушек из того общества изображая! А когда самая толстая и специфически–фактурная Катька Огордникова на полшага вперед из этого ряда на плановой сольной припевке выскочила и, закатив от усердия глаза, заголосила "…я натура утонченная…", то у гостей вообще, по–моему, нервный паралич случился. Просто окаменели все. Кто старательно смех сдерживал, кто гнев, а кто и слезы… В общем, скандал был. Правда, он тихим получился, скандал этот. Просто училкам настоятельно присоветовали организовать из наших девчушек ансамбль не современной, а русской народной песни, и даже денег пообещали выделить на костюмы и реквизиты там всякие… И ты знаешь, правы оказались тетки–чиновницы! Так удачно в кокошники да красные сарафаны наши девчушки вписались - загляденье просто! А сейчас с таким удовольствием учатся деревянными ложками играть–наяривать, ты бы видела! А Катька Огородникова себе стиральную доску облюбовала. Целыми днями по ней ложкой деревянной туда–сюда только и возит. Туда–сюда, туда–сюда…Они, знаешь, сейчас как раз "Комаринскую" разучивают… Чего ты ржешь–то, Анастасия?
Ася и в самом деле не могла удержаться от смеха. Наверное, нехорошо было смеяться, но она ничего с собой поделать не могла. Кот на нее только рукой махнул…
- Вот и ты туда же, хихикала бы только. Смешно ей. Тут не хихикать надо, а беду чужую уважить. Нельзя безоглядно управлять слабыми, понимаешь? Им от души помогать надо. Адаптировать, а не управлять. Причем с умом адаптировать. А то на каждого слабого таким вот образом с десяток управленцев найдется, которые на них только самоутвердиться и норовят…
- Чертей своих витаминами подкармливают, да?
- Как это? Не понял…
- Да долго рассказывать, Кот. Это сын у меня так недавно выразился…
- Да? Интересно. Расскажи–ка.
- Да ну… Ничего интересного, в общем. Юношеские фантазии. Даже и повторять–то эти глупости неловко. Одни только от них неприятности, от фантазий этих. Такое натворил недавно, что я до сих пор как в сером тумане безысходном живу…