- Что у меня почти получается? - лениво переспросил Кев. Они опустились на траву в сени деревьев возле ручья, который был полноводным весной и осенью, а летом пересыхал. Траву расцвечивали лиловые колокольчики и белая таволга, распространяющая вокруг миндальный аромат.
- Улыбаться. - Она приподнялась на локтях и провела пальцем по его губам.
Кев перестал дышать.
Щеврица спорхнула с ближнего дерева и издала длинную трель, опускаясь на траву.
Сосредоточенно Уин приподняла кончики губ Кева, пытаясь удержать их в этом положении.
Возбужденный и взволнованный, Кев сдержанно засмеялся и смахнул ее руку.
- Ты должен чаще улыбаться, - сказала Уин, продолжая смотреть на него сверху вниз. - Ты очень красивый, когда улыбаешься.
Она была ослепительнее солнца, и волосы ее были как шелк, а губы имели самый нежный розовый оттенок. Вначале во взгляде ее не было ничего, кроме дружелюбного любопытства, но постепенно он осознал, что она пытается прочесть в его глазах его тайну.
Он хотел обнять ее, приникнуть к ней, накрыть ее тело своим. Прошло четыре года с тех пор, как он поселился у Хатауэев. И с каждым днем ему становилось все труднее управлять своими чувствами к Уин.
- О чем ты думаешь, когда смотришь на меня так? - тихо спросила она.
- Я не могу сказать.
- Почему?
Кев почувствовал, что вновь улыбается, на этот раз чуть насмешливо.
- Не хочу тебя напугать.
- Меррипен, - решительно сказала она, - ничто из того, что ты мог бы сказать или сделать, не способно меня напугать. - Она нахмурилась. - Ты вообще собираешься сказать мне, как тебя зовут?
- Нет.
- Ты скажешь. Я заставлю тебя. - Она сделал вид, что колотит его в грудь кулачками.
Кев перехватил запястья Уин, без усилий удерживая ее в неподвижности. Машинально, повинуясь инстинкту, он перекатился на нее сверху, прижав к земле своим телом. Он понимал, что поступает дурно, но не мог остановиться. И когда он навалился на нее, то почувствовал, как она инстинктивно изогнулась, подвигаясь, чтобы лечь удобнее. Наслаждение, которое он при этом испытал, парализовало его. Он ожидал, что Уин станет сопротивляться, бороться с ним, но она, напротив, расслабилась и замерла, улыбаясь ему.
Кев смутно припомнил один из мифов, которые так нравились Хатауэям. Греческий миф об Аиде, боге подземного царства, похитившем девственную Персефону на цветочной поляне и затащившем ее в подземелье через отверстие в земле. Он увлек ее в свой мрачный мир, где все было ему подвластно, туда, где он мог бы владеть ею. Хотя все дочери Хатауэев были возмущены тем, что случилось с Персефоной, симпатии Кева были на стороне Аида. В цыганской культуре идея похищения женщины, похищения невесты, романтизируется. Похищение невесты даже разыгрывается во время ритуала ухаживания, и все, включая саму невесту, получают от этого представления немалое удовольствие.
- Я не понимаю, каким образом каких-то шесть гранатовых зернышек могли обречь Персефону на пребывание в Гадесе большую часть года, - возмущенно сказала Поппи. - Никто не сообщил ей правила игры. Это несправедливо. Я уверена, что она никогда не прикоснулась бы к ним, если бы знала о последствиях.
- К тому же шестью зернышками граната никогда не наешься, - тоже возмущенно добавила Беатрикс. - Если бы я там оказалась, то попросила бы пудинг или пирог с вареньем по крайней мере.
- Возможно, она не была такой уж несчастной из-за того, что должна была там оставаться, - предположила Уин с озорным блеском в глазах. - В конце концов, Аид сделал ее своей царицей. И в мифе говорится, что он обладал богатствами земли.
- Богатство мужа, - сказала Амелия, - не меняет того факта, что Персефона вынуждена постоянно проживать там, где ей не нравится, в месте, где взгляду абсолютно не за что зацепиться. Только подумайте, как трудно сдать это место в аренду на время ее отсутствия.
Они все сошлись на том, что Аид был законченным негодяем. Но Кев прекрасно понимал, почему бог подземного мира похитил Персефону и сделал своей женой. Он хотел немного солнечного света, немного тепла, чтобы оно согревало его в безрадостном сумраке мрачного дворца.
- Выходит, что твои соплеменники, которые оставили тебя умирать, - сказала Уин, вернув Кева в реальность, - могут знать твое имя, а я - нет?
- Это так, - согласился Кев, наблюдая за игрой света и тени на ее лице, любуясь ажурным узором, который отбрасывала листва на ее лицо. Каково было бы прижаться губами к ее нежной коже?
Между изящными бровями Уин пролегла морщинка.
- Почему? Почему мне нельзя его узнать?
- Потому что ты гаджо. - Тон его голоса оказался нежнее, чем ему бы того хотелось.
- Твоя гаджо.
При этом прорыве на опасную территорию Кев почувствовал, как сердце его болезненно сжалось. Она не была его девушкой и никогда не могла ею стать. Разве что в его сердце.
Он скатился с нее и поднялся на ноги.
- Пора возвращаться, - сказал он резко.
Он взял ее за руку и рванул на себя, помогая встать. Уин не устояла на ногах и упала к нему на грудь. Юбки ее вспорхнули и обвились вокруг его ног. Кев отчаянно искал в себе силы и мужество оттолкнуть ее.
- Ты когда-нибудь попытаешься их разыскать, Меррипен? - спросила она. - Ты когда-нибудь уйдешь от меня?
"Никогда", - подумал он во внезапном пароксизме желания. Но сказал другое:
- Не знаю.
- Если бы ты ушел, я пошла бы за тобой. И вернула бы тебя домой.
- Сомневаюсь, что мужчина, за которого ты выйдешь замуж, позволил бы тебе это сделать.
Уин улыбнулась, словно он сказал что-то нелепое. Она отстранилась и отпустила его руку. Они молча пошли назад, в сторону дома.
- Тобар? - спросила она чуть погодя. - Гарридан? Пало?
- Нет.
- Рай?
- Нет.
- Купер? Стенли?
- Нет.
Все семейство гордилось тем, что Лео был принят в Академию изящных искусств в Париже, где он изучал искусство и архитектуру в течение двух лет. Лео был признан настолько талантливым и многообещающим архитектором, что его обучение было частично оплачено прославленным лондонским архитектором Роулендом Темплом, который сказал, что Лео может отдать ему долг, работая у него чертежником, когда вернется из Франции.
Не многие стали бы спорить с тем, что Лео повзрослел и встал на ноги, оставаясь добродушным молодым человеком с острым умом и чувством юмора. И при его таланте и целеустремленности ни у кого не было сомнений в том, что еще более серьезные достижения не заставят себя ждать. По возвращении в Англию Лео поселился в Лондоне и поступил на работу к Темплу, выполняя свои обязательства перед ним. Он также часто приезжал в Примроуз-Плейс, чтобы повидаться с семьей и провести время с хорошенькой темноволосой девушкой из деревни по имени Лаура Диллард.
В отсутствие Лео Кев изо всех сил старался заботиться о семье Хатауэй. И мистер Хатауэй не раз предпринимал попытки помочь Кеву спланировать будущее для себя. Такого рода беседы были нелегким испытанием для них обоих, потому что оказывались абсолютно безрезультатными.
- Ты понапрасну растрачиваешь себя, - обеспокоенно говорил Кеву мистер Хатауэй.
Кев на это лишь презрительно фыркал, но Хатауэй проявлял настойчивость.
- Мы должны подумать о твоем будущем. И перед тем как что-то сказать, позволь сообщить тебе, что я знаю о том, что цыгане предпочитают жить настоящим и на будущее не загадывать. Но ты изменился, Меррипен. Ты слишком далеко продвинулся, чтобы пренебрегать тем, что пустило в тебе корни.
- Вы хотите, чтобы я ушел? - тихо спросил Кев.
- Господи, нет. Вовсе нет. Как я уже говорил раньше, ты можешь жить с нами так долго, как пожелаешь. Но я считаю своим долгом заставить тебя понять, что ты жертвуешь многими возможностями для самосовершенствования. Ты должен поездить по миру, как Лео. Научиться какому-нибудь ремеслу; возможно, поступить в армию…
- И что я с этого получу? - спросил Кев.
- Для начала способность заработать больше тех жалких грошей, что я способен тебе дать.
- Мне не нужны деньги.
- Но при теперешнем положении дел у тебя нет средств, чтобы жениться, чтобы купить свой участок земли, чтобы…
- Я не хочу жениться. А землей владеть нельзя. Никто не может владеть землей.
- С точки зрения британского законодательства, Меррипен, человек, безусловно, может владеть землей и домом, который на ней стоит.
- Шатер будет стоять там, где рухнет дворец, - ответил Кев.
Хатауэй устало усмехнулся.
- Я бы предпочел спорить с сотней ученых мужей, - сказал он Кеву, - нежели с одним цыганом. Хорошо, мы предоставим решать тебе. Но учти, Меррипен, жизнь представляет собой нечто более сложное, чем простое следование импульсивным побуждением. Человек должен оставить после себя след на земле.
- Зачем? - с искренним изумлением спросил Кев, но Хатауэй уже ушел, чтобы присоединиться к своей жене, подстригавшей розы в саду.
Примерно через год после возвращения Лео из Парижа семейство Хатауэй потрясла трагедия. До тех пор никто из них не знал настоящего горя, страха или печали. Они жили в своем домашнем мирке, словно в зачарованном лесу, в волшебной стране, тщательно оберегаемой от всех невзгод. Но мистер Хатауэй как-то вечером пожаловался на странную острую боль в груди, чем навел свою жену на мысль, что страдает от несварения после особенно сытного ужина. Он отправился спать рано, тихий и бледный, и утром миссис Хатауэй вышла из их спальни в слезах и сообщила ошеломленным членам семьи, что их отец скончался.
И это было лишь первым несчастьем из череды бед, которые обрушились на семью Хатауэй. Казалось, что на их головы пало проклятие, и насколько полновесным было их счастье, настолько же тяжким стало горе. "Беда не приходит одна" - эту поговорку Меррипен помнил с детства, и, к его глубочайшему сожалению, так оно и случилось.
Миссис Хатауэй горевала так, что слегла после похорон мужа и впала в черную меланхолию. Ее с трудом могли уговорить поесть и попить. Ни одна из попыток ее детей вернуть ее к прежней жизни не увенчалась успехом. За поразительно короткое время она исхудала так, что в ней с трудом можно было узнать прежнюю цветущую женщину.
- Можно ли умереть от разбитого сердца? - мрачно спросил Лео как-то утром, когда врач, пришедший к их матери, сообщил, что не находит у нее никакой телесной болезни, что могла бы вызвать столь стремительное увядание.
- Она могла бы хотеть жить хотя бы ради Поппи и Беатрикс, - сказала Амелия, стараясь не повышать голоса. В это время Поппи укладывали спать в соседней комнате. - Они еще совсем дети. Не важно, сколько времени мне пришлось бы жить с разбитым сердцем, я все равно заставила бы себя жить, хотя бы для того, чтобы о них позаботиться.
- Но у тебя железная воля, - сказала Уин, похлопав сестру по спине. - Ты сама источник силы. Боюсь, что мама всегда черпала силы в отце. - Она посмотрела на Меррипена своими синими глазами, в которых застыло отчаяние. - Меррипен, чем цыгане изгоняют меланхолию? Назови лекарство. Не важно, какое оно, лишь бы помогло. Как на это смотрят твои соплеменники?
Кев покачал головой и, отведя взгляд, уставился в огонь камина.
- Они бы оставили ее в покое. Цыгане с опаской относятся к чрезмерной скорби.
- Почему?
- Потому что она искушает мертвых вернуться и преследовать живущих.
Все четверо замолчали, прислушиваясь к тому, как шипят угли.
- Она хочет быть со своим мужем, - сказала Уин. Тон ее был задумчивым. - Куда бы он ни ушел. Сердце ее разбито. Увы, это так. Я бы обменяла свою жизнь, свое сердце на ее сердце, на ее жизнь, если бы такой обмен был возможен. Я бы хотела… - Она замолчала на полуслове и едва не вскрикнула, когда Кев сжал ее предплечье.
Он не заметил, как случилось, что он потянулся к ней, но ее слова заставляли его совершать нерациональные поступки.
- Не говори этого, - пробормотал Кев. Он не так далеко отошел от своего цыганского прошлого, чтобы не знать силу слов, которые искушают судьбу.
- Почему нет? - прошептала она.
Потому что ее сердце, ее жизнь ей не принадлежали.
"Твое сердце - мое! - яростно произнес он про себя. - Оно принадлежит мне".
И хотя он не произнес этих слов вслух, отчего-то ему показалось, что Уин их услышала. Глаза ее расширились, потемнели, и лицо запылало от прилива сильных эмоций. И прямо там, на глазах у своего брата и сестер, она опустила голову и прижалась щекой к тыльной стороне ладони Кева.
Кеву так хотелось успокоить ее, покрыть поцелуями, обнять сильными руками, но он лишь осторожно отпустил ее руку и украдкой, с опаской посмотрел на Амелию и Лео. Амелия достала из корзины хворост и подбросила в огонь. Лео смотрел на Уин.
Меньше чем через шесть месяцев после кончины мужа миссис Хатауэй легла в землю рядом с ним. И еще до того как дети осознали, что осиротели с такой жестокой внезапностью, на них свалилась третья беда.
- Меррипен. - Уин стояла на пороге коттеджа, не решаясь войти. На лице ее было такое странное выражение, что Кев тут же вскочил на ноги.
Кев сильно устал и был в грязи. Он только что вернулся от соседей, для которых строил забор и ворота. Чтобы вбить колья, Кев выдалбливал лунки в земле, которую уже успел схватить мороз. Он едва успел присесть рядом с Амелией, которая была занята тем, что пыталась удалить пятна с платья Поппи, держа в руках гусиное перо, которое обмакивала в скипидар. Запах скипидара обжег ноздри Кева, когда он стремительно втянул воздух. По лицу Уин он понял, что произошло что-то плохое.
- Сегодня я была с Лаурой и Лео, - сказала Уин. - Лаура заболела… Она сказала, что у нее болит горло, и потому мы сразу отвели ее домой, и родители ее послали за доктором. Он сказал, что у нее скарлатина.
- О Господи! - выдохнула Амелия, мгновенно побледнев. Все трое застыли от ужаса.
Не было болезни, которая распространялась бы с такой стремительностью и косила бы людей с такой безжалостностью. При этой болезни на теле выступала ярко-красная сыпь и кожа становилась похожа на наждачную бумагу, которую используют для полировки древесины. Скарлатина пробиралась внутрь, поражая жизненно важные органы. Болезнь была в воздухе, который выдыхал заразившийся человек, держалась на его волосах, на коже. Остановить заражение можно было, только изолировав больного.
- Он уверен? - спросил Кев, стараясь говорить спокойно.
- Да, он сказал, что симптомы ни с чем не спутать. И он сказал…
Уин замолчала, когда Кев шагнул к ней.
- Нет, Меррипен! - И она подняла тонкую белую руку с такой неколебимой властностью, что Кев невольно остановился. - Никто не должен подходить ко мне. Лео в доме Лауры. Он ее не бросит. Они сказали, что он может там остаться, и… ты должен забрать Поппи и Беатрикс, и Амелию тоже, и отвезти их к нашим кузенам в Хеджерли. Им это не понравится, но они все равно их приютят и…
- Я никуда не поеду, - сказала Амелия, как всегда спокойно и хладнокровно, хотя было заметно, что она слегка дрожит. - Если ты заразилась, то я буду нужна тебе, чтобы ухаживать за тобой.
- Но если ты подхватишь болезнь…
- Я перенесла легкую форму болезни, когда была маленькой. Это означает, что я скорее всего не могу заразиться.
- А как насчет Лео?
- Боюсь, Лео не болел скарлатиной в детстве, а это означает, что он в опасности. - Амелия посмотрела на Кева. - Меррипен, ты когда-нибудь…
- Я не знаю.
- Тогда тебе следует оставаться с детьми, пока все не закончится. Ты не сходишь за девочками? Они отправились играть на ручей. Я соберу их вещи.
Кев не мог даже помыслить о том, чтобы оставить Уин, когда она могла заболеть, но выбора у него не было: кто-то должен был доставить детей в безопасное место.
Не прошло и часа, как Кев отыскал Беатрикс и Поппи, усадил изумленных девочек в семейный экипаж и повез в Хеджерли, который находился в половине дня пути от Примроуз-Плейс. К тому времени как он передал их из рук в руки кузенам и вернулся в коттедж, было уже далеко за полночь.
Амелия была в гостиной в ночной рубашке и халате. Понурив плечи, она сидела перед камином.
Когда Кев зашел в дом, она с удивлением подняла глаза.
- Тебе не следует здесь находиться. Опасность…
- Как она? - перебил ее Кев. - Есть какие-нибудь симптомы?
- Озноб. Боль. Температура пока не поднималась, насколько я могу судить. Возможно, это хороший знак. Возможно, это означает, что у нее легкая форма.
- Что-нибудь известно о Лауре? О Лео?
Амелия покачала головой.
- Уин сказала, что он собирался спать в гостиной и приходить к ней, когда ему позволят. Это не совсем правильно, но если Лаура… если ей не дано пережить болезнь… - Амелия замолчала, чтобы сглотнуть слезы. - Думаю, что, если до этого дойдет, они не захотят лишать Лауру последних минут с мужчиной, которого она любит.
Кев сел рядом и молча стал перебирать в уме все банальности, что говорят друг другу гаджо о выдержке, о покорности воле Всевышнего, о лучших мирах. Он не мог заставить себя повторить что-либо из этой чепухи Амелии. Ее горе было слишком искренним, ее любовь к семье слишком реальной.
- Я не смогу пережить смерть еще одного близкого человека, - прошептала она чуть погодя. - Я так боюсь за Уин. Я боюсь за Лео. - Она потерла лоб. - Я похожа на жалкую трусиху, да?
Кев покачал головой:
- Ты была бы дурой, если бы не боялась.
В ответ она невесело усмехнулась:
- Тогда я определенно не дура.
К утру у Уин начался сильнейший жар. Она металась под покрывалом. Кев подошел к окну и распахнул шторы, впуская в комнату слабый утренний свет.
Она очнулась, когда он подошел к кровати. Ее голубые глаза на покрасневшем, покрытом сыпью лице были широко распахнуты.
- Нет! - сдавленно воскликнула она, пытаясь отстраниться. - Ты не должен здесь находиться. Не подходи ко мне. Ты подхватишь эту заразу. Пожалуйста, уходи.
- Тише, - сказал Кев, присев на край матраса. Он схватил Уин, когда она попыталась откатиться, и положил ладонь ей на лоб. Он чувствовал, как пульсирует кровь под обжигающе горячей тонкой кожей.
Когда Уин попыталась его оттолкнуть, Кев поразился тому, как сильно она ослабла.
- Не надо, - всхлипывая, повторяла она. Слезы бессилия текли по ее щекам. - Пожалуйста, не прикасайся ко мне. Я не хочу, чтобы ты был здесь. Я не хочу, чтобы ты заболел. О, пожалуйста, уходи…
Кев привлек ее к себе. Тело ее было как живое пламя под тонким покровом ночной рубашки. Бледный шелк ее волос струился по ним обоим. И он стал баюкать ее голову на своей ладони, на крепкой, видавшей виды руке кулачного борца.
- Ты сошла с ума, - сказал он тихо, - если думаешь, что я оставлю тебя сейчас. Я позабочусь о том, чтобы с тобой все было хорошо, чего бы это ни стоило.
- Мне не выжить, - прошептала она.
Кева потрясли ее слова, но еще больше его потрясла собственная реакция на них.
- Я умру, - сказала она, - и я не возьму тебя с собой.
Кев прижал ее к себе сильнее, так что она дышала ему прямо в лицо. Как бы она ни уворачивалась, он ее не отпустит.
- Перестань! - воскликнула она, отчаянно пытаясь вырваться. От усилий она еще гуще покраснела. - Это безумие… О, упрямец, отпусти меня!