- Свободен, - задумчиво повторил Том, перечитывая надпись, выцарапанную на камне. Странно, что освобождение Джона внушает Берни такие же чувства, какие испытывает и он сам.
- Думаешь, это он нацарапал? - спросил Том, кивая на стену. - Прокрался в глухой ночи, чтобы оставить Хонор послание?
- Не думаю, - резко бросила она.
- Не знаю. Не стал бы утверждать. Нам обоим известно, что в его жилах течет кровь каменщиков Салливанов.
Она вгляделась в надпись.
- Именно это влекло нас в Ирландию, помнишь? - спросил он. - Мы туда ехали, чтобы узнать, откуда пришли, и, в конце концов, оставили там свои сердца.
Том слишком далеко зашел. Берни повернулась и вышла из грота, оставив его одного у исцарапанной стены с загадочными словами:
Я сплю, а сердце мое бодрствует.
Он не обрадовал ее признанием, что вчера вечером снова перечитал:
Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот голос моего возлюбленного, который стучится: "Отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя!.."
Взял мастерок, начал замешивать раствор. Плечи всегда ноют в дождь или в сырых местах. Боль не останавливает, даже не замедляет работу. Ее надо сделать, и он ее сделает. Таково его правило с юности - целенаправленно доделывать начатое до конца.
Это порождает лишь больше неразрешимых проблем - для него, для Берни, для них обоих.
В высокой траве роились светлячки, над морем вставала большая желтая луна, кафе-мороженое "Рай" было набито битком. В маленьком белом коттедже на краю болотной трясины водителям машин, колесивших по серпантину прибрежной Шор-роуд, предлагались двадцать восемь сортов мороженого и разнообразный гриль. С проволоки, натянутой над переполненной автостоянкой, свисали разноцветные яркие фонари. Люди сидели за столиками под ивами, глядя через устье реки на маяк на другой стороне.
Реджис в своей вызывающей форме - хлопчатобумажном комбинезоне поверх синей рубашки с логотипом "Рая" на груди - нервничала, можно сказать, дошла до предела, узнав о письме отца и особенно после утреннего разговора с матерью. Вот и сегодня вечером дважды ляпнула мороженое на прилавок вместо рожка или чашки.
Отчасти ее вывел из себя взгляд матери. Утром, во время разговора об отце, о свадьбе, о новом визите к доктору Корри, он был столь отстраненным, измученным, что Реджис даже захотелось опрокинуть стол, чтобы обратить на себя внимание и добиться ответа. По ее мнению, дочь чересчур молода для замужества и рождения детей? Ха! Возможно, ее саму надо лечить, чтобы она смирилась с реальностью.
Одно из проклятий, павших на семью, заключалось в том, что Реджис слишком быстро выросла. Когда отец надолго исчез, она облегчала жизнь матери, работая в двух местах, присматривая за младшими сестрами. А теперь, собираясь замуж, Реджис снова почувствовала себя ребенком.
- Ты чего? - спросила компаньонка Дженнифер, глядя на слишком медленно двигающуюся очередь.
- Немножко замешкалась, прости, - извинилась Реджис, вытирая с прилавка масляную струйку.
- Ничего, - кивнула Джен. - До закрытия три с половиной часа, после чего останутся лишь неприятные воспоминания.
Реджис рассмеялась, принимая следующий заказ. Народу, как всегда, много - люди, просидевшие весь день на пляже и в лодках, хотят завершить его угощением. Стоя за прилавком, она быстро работала, время от времени поглядывая на присутствующих. Всякий раз, когда к ней подходили мужчины с детьми ее начинало шатать, желудок сжимался. Каждый отец напоминал о родном отце, о его возвращении. Детские фантазии. Она выросла. В последние годы детства отец ее не видел.
Реджис подавала мороженое разгоряченным на пляже девчонкам в мокрых бикини, в длинных трусиках или купальниках; ладным парням в шортах, джинсах, без рубашек. Чувствовала себя девочкой из Блэк-Холла, абсолютно бесстрастной, лишенной всякого сексуального влечения. Ей гораздо приятнее протирать пыльные книжки в библиотеке тети Берни, как сегодня утром.
Накладывая весь вечер мороженое, Реджис жила только мыслью о том, что отец уже едет домой. Никто не понимает, что это значит для девочки, которая знает, что из-за нее он попал в тюрьму на шесть лет, помнит даже подробности того бурного дня и недавно ожившие в памяти звуки грянувшего над морем грома, вопль Грегори Уайта, собиравшегося их убить, удар отцовского кулака прямо ему в лицо…
Она прогоняла эти воспоминания, заменяя их такими приятными, как ирландский выговор, зеленые поля, величественные руины старых башен, бесчисленные замки на вершинах холмов. В первый день по приезде, постояв у непонятной отцовской скульптуры, все семейство отправилось на кладбище в Тимлиге, где в устье реки Аргидин, в топях, очень похожих на здешние болота в Блэк-Холле, покоилась прабабушка девочек. В Скибберине они зашли в "Парагон" - пивную с темными стенами и окнами в свинцовых переплетах. Все столики были заняты, но хозяин, схватив отца за руки, выкрикнул с восторженным дружелюбным ирландским акцентом: "Только не уходи!", - сдвинул столики, принес стулья. Реджис помнит, как все уселись, кто-то вышел на сцену, заиграл на скрипке. Она была так счастлива, что почти не замечала натянутых отношений между родителями.
- Эй! - услышала вдруг Реджис, вытирая упавшее на прилавок мороженое, и, увидев Питера в очереди вместе с Джимми, Джошем, Хейли, Крисом и прочими обитателями Хаббард-Пойнт, воскликнула:
- Питер! Не ожидала тебя здесь увидеть…
- Мы решили, что Питеру надо поесть мороженого и немножко взбодриться, - объяснил Крис. - Гуляли по берегу, а он только и твердил, что Реджис сегодня работает.
- Правда, - подтвердил Джош, обнимая Хейли. - Надоело слушать.
- А что я еще мог сказать? - буркнул Питер, бросая на Реджис сверкающий взгляд. - У меня одно на уме.
- Просто смех, - заметила незнакомая Реджис девушка, маленькая, сильно загоревшая блондинка с растущими от самой шеи ногами, почти голая, не считая коротеньких джинсовых шортов и крошечного лифчика, под которым торчали острые соски. - Влюбленные мальчики, девочки… Очень похоже на наших родителей.
- Можешь предложить что-нибудь получше? - спросил Крис.
- Люби ту, кто рядом с тобой, - посоветовала девушка. - Только так можно жить.
- Только не Питеру, - улыбнулась Хейли, глядя на Реджис.
- Жизнь слишком коротка, - девушка окинула Питера вызывающим взглядом.
Он проигнорировал ее замечание, не спуская глаз с Реджис. Почему же ей захотелось выскочить из-за прилавка, размазать на девичьей физиономии рожок с шоколадно-ванильным мороженым?
- Угомонись, Алисия, - одернул ее Джош.
- У нас в Нью-Йорке так принято, - подтолкнула она его локтем. - А вы все тут жуткие провинциалы! Питер в прошлом году был забавный, а теперь жутко скучный. На будущий год велю родителям снять дом не в Коннектикуте, а в Хэмптоне.
- Прекрасная мысль, - одобрила Реджис.
- Ох ты, сучка кусачая! - Алисия уставилась на нее слегка удивленными, слегка насмешливыми глазами. Под ее проницательным взглядом у Реджис мороз пробежал по коже.
- Эй, - послышался чей-то голос из конца очереди, - нас здесь когда-нибудь обслужат?
- Правда, - кивнула Алисия, облокотившись на стойку. - Лучше давай-ка, берись за работу.
- Чего желаете? - спросила Реджис.
Пока Питер с друзьями заказывал рожки с мороженым, Алисия стояла на месте, не сводя глаз с Реджис.
- Мне сливочное мороженое с фруктами, сиропом и шотландским виски, - потребовала она. - Оно меня почему-то всегда наводит на мысли о сексе. - И вильнула бедрами, задев Питера.
Джош с Крисом закатили глаза, Хейли только покачала головой, Питер отступил на шаг, утешительно и ободряюще глядя на Реджис, чтобы все вокруг поняли, что они заодно.
- Прекрати, Алисия, - предупредил он.
- Ну и занудство, - вздохнула та. - Куча пуритан из Новой Англии. Отвезите меня назад в город!
Реджис трясущимися руками выполняла заказ, а когда подавала мороженое, Питер стоял в стороне, разговаривая с какими-то другими парнями. Она видела их в Хаббард-Пойнт, но не была знакома. Там совсем другой, замкнутый мир - старые друзья детства и новые, с которыми Питер сошелся нынешним летом. Все собираются в идиллическом местечке между железнодорожной эстакадой и проливом Лонг-Айленд. Одни работают в летнее время полный день, другие, вроде Питера, ищут чего-то полегче. Реджис представила, что по этому поводу сказала бы ее мать, и сразу постаралась забыть.
Она любит Питера искренне, нежно, хотя и знает, что некоторые сомневаются в этом, включая членов ее семьи. Ей нравится как он с удивлением и страстью смотрит на нее, как улыбается. Возможно, внешне кажется слегка избалованным, даже высокомерным, но она его любит.
Однажды в начале знакомства Питер заехал за ней домой. Шел дождь, сначала брызгал время от времени, слегка окропляя деревья, потом разошелся по-настоящему. Они собирались пойти в кино вместе с его друзьями из Хаббард-Пойнт, но Реджис захотелось побегать под дождем по берегу. Она сбросила туфли и дернула Питера за руку. Ей запомнилось выражение его лица, нерешительное, протестующее, словно ему вообще не хотелось бегать под дождем. Она стояла на цыпочках, глядя ему прямо в глаза и чувствовала, что он знает: они - одно целое, старается понять ее.
Питер одной рукой обнял Реджис за талию, другой погладил щеку.
- Тебе хочется этого?
- Больше всего на свете.
Он сбросил в углу на кухне модные итальянские мокасины, не стал просить дождевик, не захватил зонтик с подставки у дверей, взял Реджис за руку, открыл дверные жалюзи, и они выбежали в поле. Дождь хлестал в лицо, по спинам и плечам. Они прыгали через лужи, шлепали по воде, накопившейся у подножия холмов, неслись мимо шпалер с виноградными лозами, по луговым цветам, не замечая ни дождя, ни грязи. Добежав до берега, не в силах остановиться, прямо в одежде бросились в воду: им, насквозь промокшим, было все равно. После прохладного дождя морская вода показалась теплой ванной.
Реджис приникла к Питеру, обняла за шею, обхватила ногами, и оба погрузились в соленую воду. Он взволнованно, горячо целовал ее, и она поняла, что ничего подобного у него никогда не было ни с одной другой девушкой. Может быть, другим все это показалось бы делом обычным, только не Питеру и Реджис: она была почти уверена, что в их жизни произошло что-то очень важное - они перешагнули границу, - и радовалась, что так получилось…
- Надеюсь, мороженое вам понравится, - обратилась она ко всей компании.
- Спасибо. - Питер потянулся за своим кофейным рожком. - Когда освободишься?
- В одиннадцать, после закрытия.
- Я заеду. Не могу дождаться… вообще не могу…
- Ох… - Переполненная любовью, она быстро перегнулась через стойку и поцеловала его. Народ, толпившийся в очереди, нетерпеливо ждал.
- Обожаю кофейное мороженое, дай попробовать… - Алисия лизнула рожок Питера, глядя через его плечо на Реджис. - Вкуснятина.
Зачем он ей позволяет? Реджис словно ощутила удар в солнечное сплетение. На миг зажмурилась, нейтрализуя боль, и тут произошло нечто непонятное: она вдруг увидела себя в Ирландии, вместе со всеми, рядом с мертвым Грегори Уайтом. Реджис была в шоке от ожившей в памяти картины. На земле валялся топляк, упавший со скульптуры… нет, сброшенный Грегори Уайтом. А потом залитый водой с растекшейся в ней кровью.
Живое воспоминание вспыхнуло прошлой ночью. Она пробиралась по зыбкой трясине, а откуда-то издалека слышались голоса матери и отца…
- Для тебя нет никаких законов и правил, - рыдала мать. - Сплошная опасность…
- Хонор, - говорил отец, которого уводила полиция, - я понятия не имел, что случится, никогда не думал. Не хотел, чтобы Реджис при этом присутствовала.
- Разве могло быть иначе? - воскликнула мать. - Она повсюду пойдет за тобой, на край света. Так и вышло, разве не понимаешь, Джон?
Все еще находясь в плену воспоминаний, Реджис вдруг прошептала, как маленький зомби:
- Не трогайте, не трогайте, не трогайте моего отца…
Никто ее не понял. Думали, что у нее стучат зубы, она плохо выговаривает слова. "Не трогайте, не трогайте его".
"Не трогайте", - вспомнила теперь Реджис, глядя вслед уходившему Питеру. Откуда это воспоминание? Действительно ли прозвучали такие слова? Почему? Или просто все перемешалось в свихнувшихся мозгах, пока она сидит, как на иголках, в ожидании возвращения отца?
Парни из Хаббард-Пойнт расселись по машинам. Реджис трясущимися руками обслуживала оставшихся посетителей. После отъезда Питера снова вернулась к мыслям, которые одолевали ее в начале вечера: к отцам и детям, явившимся в "Рай" за мороженым. Когда подняла глаза, ей показалось, будто на краю автомобильной стоянки под деревьями стоит отец.
- Папа!.. - охнула она, уронив ложку мороженого прямо на носок своей мягкой туфли.
Взглянула снова, но мужчина исчез. Занялась уборкой, вытерла пол, принялась получать с покупателей деньги.
"Скорей бы вернуться домой, - думала она, накладывая в стаканчик шоколадное мороженое. - Папа, ты мне нужен…"
После полуночи, когда спали все, кроме Сеслы, Агнес отправилась в путь. В такой час Академия представляет собой совсем другой мир. Все крепко спали - мать и сестры даже не слышали, как она выходила. Реджис устала, простояв весь вечер за прилавком, заснула прямо в форменном платье. Агнес перед уходом поцеловала сестер в лоб - они почти не пошевелились. Одна Сесла видела, глядя вслед широко открытыми зелеными глазами, как бы одобряя, подбадривая.
В прошлом году, однажды, Агнес на цыпочках пробралась в монастырь, в спальный корпус монахинь, куда миряне не допускаются. Боялась, что ее обвинят в прегрешении, но помнила, как тетя Берни провела их с сестрами за стену. Они были еще совсем маленькими, но уже тогда интересовались жизнью монахинь. Тетя Берни сказала: "Мы такие, как все, только в монастыре живем. Тут нет ничего необычного". Действительно, нормальные спальни, ванные, кухня, гостиная, столовая с одним длинным столом.
Но для Агнес все было необычным. Она считала монахинь особенными. Они иначе смотрят на мир и поэтому покидают его. Что бы тетя Берни ни говорила, Агнес знает - монахини не такие, как все. Сердца у них нежнее, чувства глубже, они так заботятся обо всех, обо всем, что, порой, даже больно дышать. Слушая, как они по часам - на заутрене, обедне, на третий, шестой, девятый час, во время вечерни, на последней службе, - распевают дивные псалмы, полные чувства, тоски и хвалы, она словно слышит ангелов, сошедших на землю.
На вечерне и ранней заутрене, когда свет начинал проникать в монастырь и трапезную, она тихо стояла, прислушивалась, едва различая пение монахинь сквозь мягкий плеск волн, тихий шелест листвы на ветру. Неописуемо прекрасные звуки трогали сердце.
Пусть тихие голоса, проникающие в самую сердцевину души, пропоют все сто пятьдесят псалмов. Монахини их поют целый день по часам, начиная с заутрени в половине четвертого. Выстраиваются в церковном проходе в две шеренги друг к другу лицом, одна пропевает две строчки, другая две следующие, и так до конца - кажется, будто это соперничают ангелы, взбираясь по лестнице в небо.
Проникнув на этот раз в монастырь, Агнес прошла мимо покоев тети Берни и келий монахинь-учительниц до самого конца клуатра, где за филигранными коваными дверями живут взаперти кающиеся. Там, на первых порах, после пострига жила тетя Берни. Неизвестно, почему она ушла в монастырь, но известно, что сильно страдала. Об этом свидетельствуют глубокие тени под голубыми глазами.
Агнес обеими руками стискивала завитушки железной решетки, желая очутиться по другую сторону. Сердце ныло, из глаз лились слезы, она дрожала всем телом - так ей хотелось быть там. Она была абсолютно уверена, что ее место в клуатре. Надо уйти из мира, от всякой боли и страданий. Не потому, что люди страшны и ужасны, а потому что слишком дороги, милы. Потому что она слишком, порой нестерпимо, их любит. Умерла бы от любви к родным, какими они были до поездки в Ирландию, а за пробежавшие с тех пор шесть лет полюбила их еще больше.
В эту ночь никто не заметил ее, в другие тоже. Иногда, правда, ей казалось, что кто-то следит. Однажды за каменной стеной даже мелькнуло что-то рыжее - то ли лиса, то ли рыжеволосый призрак, - померещились белые всполохи вроде ангельских крыльев. И Агнес решила, что ей явился некий ангел с рыжими волосами.
Видения здесь не редкость. Подробностей никто не знает, но все девушки шепчут, будто сестре Бернадетте Игнациус как-то явилась Дева Мария. Тете Берни… Вот тут, в Академии… Почему бы и Агнес чего-нибудь не увидеть?
В данный момент, захватив с собой фотоаппарат, чтобы документально запечатлеть увиденное, она тайком выскользнула из родительского коттеджа, осмотрелась и побежала. Солоноватый бриз был таким теплым, что она бежала по траве в одной ночной рубашке. Надо было, наверно, одеться, но Агнес очень торопилась.
Добравшись до первой стены, запрыгнула наверх и помчалась по ней. Под босыми ступнями чувствовались шероховатые камни, но она не обращала внимания, задыхаясь от волнения и предчувствия того, что вот-вот увидит. Луна словно застряла в кронах деревьев, разгоняя тени в камнях, на лужайках. На бегу Агнес молилась, перепрыгивая с одной стены на другую.
На вершине холма, где не было деревьев, она глубоко вздохнула. Луна висела на небе, освещая склон со стороны пролива Лонг-Айленд. Сердце зачастило в надежде, что предчувствие оправдается. Впрочем, предвидеть - это одно, а надеяться на осуществление видения - совсем другое.
Агнес молилась о наставлении. Но, зная, что такие моменты дарованы свыше, сомневалась, стоит ли просить чего-нибудь сверх бесплатно дарованного, будучи обыкновенным человеком с душой, полной сомнений. Она пыталась понять, что такое видения, почему их не бывает дома, в кругу родных. Иногда спрашивала себя, не выдумывает ли она все это. И вот теперь надеялась получить ответ.
Подняла аппарат, пристроила на краю стены, нацелила на кромку воды, прямо на угол стены, сбегавшей к морю, чтобы сделать снимок автоматически.
От луны по волнам бежала серебряная полоска. Агнес установила таймер, влезла на стену и пошла к воде. Где он? Появится ли снова? Сердце ее билось так сильно, что она боялась упасть. Прилив был высокий, вода доходила почти до подножия стены. Агнес слышала плеск волн, чувствовала их всем телом.
Тревожные мысли не давали ей покоя:
"Сколького ее семья лишилась… Они все так любили друг друга, имели беззаветно любящих родителей. Потом в Баллинкасле Реджис в дождь выбежала за отцом, он старался ее защитить, и погиб человек. Почему же мать не может простить это отцу, ведь он просто хотел спасти Реджис".
Агнес страдала из-за развала своей семьи. Падая на колени, молила Бога, чтобы все они вновь были вместе. Когда же этого не случилось - отец сел в тюрьму, мать перестала о нем говорить, не собиралась с ним видеться, - чуть не сдалась, пригрозив Богу, что останется жить, если только Он подаст ей знак.
Бог посылал ей его вновь и вновь в виде ангельских крыльев, которые видели только она и Сесла. Сейчас, слыша мяуканье, но не видя Сеслу, Агнес знала, что кошка идет за ней, находится рядом.