Но сейчас он думал о том, что два года прожил в одном квартале с человеком, который устраивал пожары, чтобы выплеснуть свои обиды и раздражение. С человеком, который сжег его ресторан, а мог бы с такой же легкостью сжечь и его дом.
С человеком, двенадцатилетний сын которого напал – господи, неужели он собирался ее изнасиловать? – на его младшую дочь.
Ему стало тошно при одной мысли об этом. Он напомнил себе, что был слишком доверчив, слишком мягок.
Он был обязан защищать свою жену и четверых детей, но сейчас ему казалось, что он не справится с этой задачей.
Он отпил глоток из небольшой бутылки "Перони", и тут у тротуара остановилась машина Джона Мингера. Мингер был в футболке и брюках цвета хаки, заправленных в старые холщовые сапоги. Он пересек тротуар.
– Гиб!
– Джон!
– Минутка найдется?
– Сколько угодно. Пива хотите?
– Не откажусь.
– Присядьте. – Гиб похлопал по ступеньке, а сам поднялся и вошел в дом. Вернулся он с упаковкой из шести бутылок, в которой пустовало одно гнездо.
– Приятный вечер. – Джон запрокинул бутылку. – Стало прохладнее.
– Да уж. Приближаемся к пятому кругу ада. Всего-навсего.
– Выдался трудный денек?
– Да нет, не сказал бы. – Гиб оперся локтем о верхнюю ступеньку. – Сегодня приехали родственники моей жены. Тяжко было смотреть на ее родителей, когда мы отвели их туда. – Он кивнул в сторону "Сирико". – Но они выдержали. Более того, они готовы засучить рукава и взяться за работу. Помощников у меня будет столько, что сам я могу сидеть, ковырять в носу, а мое хозяйство само собой восстановится и пицца начнет выпекаться уже через месяц.
– Поэтому вы чувствуете себя ничтожеством? Именно этого он и добивается.
– Пасторелли? – Гиб поднес бутылку ко рту. – Он своего добился, будь он неладен. Его сын напал на мою дочь, а до меня только теперь дошло, что, господи ты боже мой, он же изнасиловать ее хотел. Изнасиловать мою маленькую девочку!
– Но у него же ничего не вышло. Да, у нее есть синяки и ссадины, но это все. А если вы будете думать о том, что могло бы быть, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Их надо оберегать, это долг отца. Вон моя старшая пошла на свидание. Хороший мальчик, а я в ужасе.
– Гиб, для таких, как Пасторелли, самое желанное – нагнать страху. Это помогает ему ощутить собственную силу.
– Значит, мне не суждено его забыть, верно? Да, это делает его чертовски сильным. Извините. – Гиб выпрямился и нервно провел рукой по волосам. – Это у меня так, приступ жалости к себе, вот и все. Целая семья – я их всех даже сосчитать не могу! – готова прийти мне на помощь, соседи за меня горой. А все остальное надо с себя стряхнуть.
– Стряхнете. Может быть, вот что вам поможет. Я приехал сказать, что вход вам разрешен, можете начинать ремонт. Я думаю, тем самым вы кое-что отнимете у него. Точнее, вернете себе кое-что из того, что он у вас отнял.
– Хорошо было бы наконец начать что-нибудь делать.
– Его посадят, Гиб. Я вам прямо скажу: лишь малая часть дел о поджоге заканчивается арестом, но его мы все-таки взяли. Сукин сын запрятал в сарай башмаки и шмотки, от которых разит бензином. Бензин он купил по соседству, у мальчишки обслуживающего заправку "Саноко", и мальчишка знает его в лицо. В одежду он замотал ломик, тот самый, которым дверь взламывал. Он был так глуп, что угостился вашим пивом из холодильника, прежде чем поджечь. Выпил одну, пока был там. Мы сняли его "пальчики" с бутылки. – Джон поднял свою бутылку "Перони", посмотрел сквозь нее на свет. – Люди думают, огонь поглощает все. А он оставляет нетронутым то, чего не ждешь. Например, бутылку "Будвайзера". Он взломал вашу кассу, взял мелкую наличность. Остальное было в банковском конверте, и конверт мы нашли при нем. Нашли его отпечатки внутри кассового ящика, на холодильнике у вас в кухне. В общем, его общественный защитник пошел на сделку.
– Суда не будет?
– Слушание по приговору. Я хочу, чтобы вы все правильно поняли, Гиб. Многие люди считают поджог преступлением направленным на уничтожение имущества. Но это не так. И вы знаете, что не так. Оно направлено против людей, против тех, кто теряет свой дом или свои бизнес, против тех, кто вынужден смотреть, как их труды, их воспоминания развеиваются дымом по ветру. То что он сделал, было актом злобной мести, направленной лично против вас и вашей семьи. Теперь он за это заплатит.
– Да.
– Жена не смогла наскрести денег на залог или на адвоката Она пыталась. Сын тоже попал на заметку. В последний раз, когда там была полиция, он швырнул стулом в одного из полицейских. Мать умолила не забирать его, и они решили оставить все как есть. Но я вам советую не спускать с него глаз.
– Я так и сделаю, но вряд ли они останутся здесь. Они арендуют дом и уже задолжали за три месяца. – Гиб пожал плечами. – Все соседи только об этом и говорят. Но вы правы, мне давно уже следовало проснуться и следить в оба за тем, что у меня есть.
– Вы женаты на самой красивой женщине, какую мне когда-либо приходилось видеть. Надеюсь, вы не обидитесь на мои слова.
– С какой стати мне обижаться? – Гиб открыл еще одну бутылку пива. – Когда я в первый раз ее увидел, в меня словно молния ударила. Зашел в пиццерию с приятелями. Мы хотели перекусить, а потом обойти окрестности, заглянуть в какой-нибудь бар, может, подцепить пару девочек. А тут она. Как будто кулаком мне грудь пробила, схватила сердце и стиснула. Она была в джинсах в обтяжку и в такой белой блузочке в сборку – они это называют "крестьянский фасон". Спроси меня за минуту до этого, верю ли я в любовь с первого взгляда, я сказал бы: "Черта с два". Но это было именно оно. Она повернула голову и посмотрела на меня. И конец. Я увидел всю свою будущую жизнь в ее глазах. – Гиб засмеялся, казалось, у него стало немного легче на душе. – Вот что поразительно: это продолжается до сих пор. Вот уже скоро двадцать лет, как мы женаты, а я по-прежнему вижу все, когда смотрю на нее.
– Вам везет. Вы счастливый человек.
– Вы правы. Я бы все на свете отдал только ради нее одной. Но получил гораздо больше: всю эту жизнь, работу, семью. У вас есть дети, Джон?
– Есть. Сын и две дочери. А также внук и внучка.
– Внуки? Кроме шуток?
– Свет моих очей. Я был не слишком хорошим отцом, пока мои дети росли. Не сделал для них всего, что мог бы. Мне было девятнадцать, когда появился первый. Моя девушка "залетела", мы поженились. Дочка родилась два года спустя, вторая – еще через три года. Я тогда тушил пожары. Такая жизнь графика тяжело сказывается на семье. Я не ставил их на первое место, и это моя вина. Поэтому мы развелись. Вот уже десять лет назад.
– Мне очень жаль.
– А знаете, что самое смешное? После этого наши отношения наладились. Мы сблизились. Может быть, развод сжег плохое и освободил место для хорошего. Итак, – Джон запрокинул бутылку и допил все до конца, – если у вашей жены незамужняя старшая сестра, я свободен.
– Только братья, но у нее целое море кузин.
Они немного помолчали. Это было дружеское молчание.
– Это хорошее место. – Джон затянулся сигаретой, окидывая взглядом округу. – Хорошее место, Гиб. Если вам не помешает лишняя пара рук при ремонте, рассчитывайте на меня.
– Я буду вам очень признателен.
Рина лежала в постели у себя в комнате на втором этаже и слушала их голоса, доносившиеся до нее через открытое окно, за которым в небе уже сгущались мягкие летние сумерки.
Было уже совсем темно, когда Рину разбудили пронзительные крики. Она вскочила с постели с мыслью о пожаре. Он вернулся. Он вернулся, чтобы сжечь ее дом.
Оказалось, что это не пожар. Это кричала Фрэн. Фрэн стояла на тротуаре, спрятав лицо на плече у мальчика, который водил ее в кино.
В гостиной работал телевизор, но звук был приглушен. Ее мама и папа были уже в дверях. Протолкавшись между ними, Рина увидела, почему кричала Фрэн, почему мама и папа застыли, словно окаменевшие, в открытых дверях.
Горел пес. Его шкурка тлела и дымилась, дымилась кровь вытекавшая из его горла. Она уже образовала лужицу на тротуаре. Рина узнала Фабио, хриплоголосого пса Джоуи Пасторелли.
Она смотрела, как вслед за его отцом полиция увозит и Пасторелли. Но он не опускал головы, как его отец, а в его глазах горел злобный мстительный огонек.
Это был один из последних моментов бесконечно долгого, жаркого августа, запомнившихся ей с абсолютной ясностью. В то лето ее детство кончилось.
Она запомнила злобный огонек в глазах Джоуи, его гордую походку, пока его вели к полицейской машине. И она запомнила его руки, перепачканные кровью его собаки.
4
Май 1992 г.
Приторно-тягучие звуки "Эмоций" Мэрайи Кэри доносились через стену соседней комнаты. Это был нескончаемый поток, неукротимая пенная лава.
Рина была не против музыки. Она была не против бесконечных вечеринок, поминутно вспыхивающих ссор, она была бы не против грома небесного. В конце концов, она выросла в большой и шумной семье.
Но Рина решила, что, если ее соседка по общежитию еще раз заведет эту песню, она проткнет ей глаз карандашом, а потом заставит ее съесть этот проклятый компакт-диск вместе с футляром, усеянным стразами.
Черт побери, у нее сессия в самом разгаре! В этом семестре у нее просто убийственная нагрузка.
Но дело того стоило, напомнила она себе. Дело того стоило.
Рина отодвинулась от компьютера и устало потерла глаза. Может, ей не помешает небольшой перерыв. Или затычки для ушей.
Она встала, не обращая внимания на хаос, неизбежное следствие совместного проживания двух студенток в маленькой тесной комнатке общежития, и открыла мини-холодильник, чтобы взять банку пепси. В холодильнике обнаружились открытая картонка обезжиренного молока, четыре коробки коктейля для похудания, бутылка диетического лимонада и пакет морковных чипсов.
Нет, это просто невыносимо. Ну почему все берут ее продукты без спроса? Конечно, у Джины никто ничего не возьмет, она вечно сидит на диете, кому нужна вся эта низкокалорийная дребедень? И все-таки.
Рина села на пол и смерила взглядом горы книг и тетрадей у себя на столе, пока голос Мэрайи плавал в ее переутомленном мозгу подобно целой стае злобных русалок.
С чего она взяла, что сможет это выдержать? Почему решила, что хочет окончить колледж? Она могла бы, по примеру Фрэн, пойти в семейный бизнес.
Тогда прямо сейчас она могла бы быть дома. Или пойти на свидание, как любая нормальная девушка. Когда-то ей не терпелось достичь подросткового возраста. Это была ее мечта. И вот она уже вышла из подросткового возраста, а каков итог? Она сидит на полу в тесной комнатке общежития, лишенная собственной банки пепси и похороненная под грудой учебников, за которую мог бы взяться разве что безумный мазохист.
Ей восемнадцать, а она еще ни разу в жизни не занимал сексом. У нее и приличного бойфренда до сих пор не было, так, сплошное недоразумение.
Белла в следующем месяце выходит замуж, Фрэн отбивается от поклонников чуть ли не дубинкой, Сандер вечно окружен целой стаей фей, по выражению мамы.
А вот она сидит одна в субботний вечер, потому что у нее носу экзамены, а она так же одержима желанием их сдать, как ее соседка – Мэрайей Кэри.
О нет, вдруг поняла Рина, теперь это была Селин Дион.
Нет, лучше умереть!
А ведь она сама виновата. Это ведь она занималась до посинения, а по выходным больше работала, чем бегала на свидания. Потому что она знала, что ей нужно. Она это знала с той памятной жаркой недели в августе.
Ей нужно было разобраться с огнем.
Поэтому она училась, но ей нужно было нечто больше, чем знания. Ей нужна была стипендия. Она работала, копила деньги, прятала их, как белка, на случай, если ей не удастся получить стипендию. Но ей удалось. И вот она здесь, в университете Мэриленда, делит комнату со своей старой подругой и уже подумывает об аспирантуре.
Когда семестр закончится и она поедет домой, будет работать в лавочке, а все свободное время проводить в пожарной части. Или в разговорах с Джоном Мингером. В попытках уговорить его взять ее с собой.
Ну разумеется, предстоит свадьба Беллы. Последние девять месяцев только и было разговору, что о Беллиной свадьбе. Если хорошенько подумать, эта свадьба сама по себе была веской причиной, чтобы сидеть здесь в одиночестве субботним вечером.
Бывают перспективы и похуже.
Если она когда-нибудь выйдет замуж – а это означало бы, что для начала ей надо обзавестись настоящим официальным бойфрендом, – она все устроит по-простому. Пусть Белла бегает на бесчисленные примерки своего немыслимо навороченного подвенечного наряда и ведет бесконечные, со слезами и истериками, дебаты о туфлях, прическах и цветах. Пусть она разрабатывает напоминающие военную кампанию планы грандиозного свадебного пира.
Сама Рина предпочла бы скромное семейное венчание в церкви Святого Леопольда, а потом вечеринку в "Сирико".
Но, скорее всего, ей предстоит участь вечной подружки невесты. Она уже успела стать экспертом в этом деле.
О боже, сколько раз подряд Лидия может прослушивать песню из "Красавицы и чудовища"? И как она при этом ухитряется не впасть в кому?
Охваченная внезапным порывом вдохновения, Рина проложила себе дорогу к своему портативному проигрывателю, раскидывая попадающиеся под ноги вещи, перебрала коллекцию компакт-дисков и мстительно врубила на полную мощность "Командный дух" группы "Нирвана".
Пока шла война между канадской дивой и мусорным роком, зазвонил телефон.
Она не приглушила музыку – теперь это было делом принципа, – поэтому ей пришлось кричать в телефон.
Третий взрыв музыки оглушил ее из телефонной трубки, когда Джина прокричала:
– Вечеринка!
– Я же тебе говорила, мне заниматься надо.
– Вечеринка! Брось, Рина, веселье только начинается. Надо же когда-то жить.
– Разве тебе не сдавать литературу в понедельник?
– Вечеринка!
Рина невольно рассмеялась. Джине всегда удавалось ее развеселить. Религиозная фаза, через которую она проходила в то лето, когда случился пожар, трансформировалась в фазу увлечения поэзией, затем в помешательство на рок-звездах, затем в помешательство на моде и супермоделях. Теперь она была помешана на вечеринках.
– Смотри, провалишь экзамен!
– Я вручаю свою судьбу высшим силам и промываю мозги дешевым вином. Давай, Рина. Джош здесь. Спрашивает, где ты.
– Правда?
– На вид – тоскующий и унылый. Слушай, не морочь мне голову, ты все равно все сдашь на "отлично". Лучше приходи и спаси меня, пока я по пьяне не отдалась первому встречному козлу. Хотя, с другой стороны…
– А где празднуют? – спросила Рина.
– У Джен и Деб.
– Двадцать минут, – со смехом сказала Рина и повесила трубку.
Ей понадобилось именно столько, чтобы снять с себя старенький тренировочный костюм, натянуть джинсы, решить, что надеть сверху, и справиться с волосами, которые падали на спину непокорной копной.
Она так и не приглушила музыку, пока одевалась и красилась, стараясь при помощи румян замаскировать бледность перезанимавшейся перед экзаменами отличницы.
"Лучше бы позаниматься. Лучше бы выспаться. Лучше бы не ходить", – твердила себе Рина, торопливо крася ресницы.
Но она устала, и ей надоело вечно поступать правильно. Уж лучше повеселиться часок да заодно присмотреть за Джиной, пока та действительно не наделала глупостей.
И увидеть Джоша Болтона.
Господи, до чего же он хорош собой! Сияющие, как солнце, волосы, ослепительно голубые глаза и эта чудная застенчивая улыбка. Ему было двадцать, он стажировался по литературе. Собирался стать писателем.
И он спрашивал о ней!
Да, это будет именно с ним. Она была в этом уверена на девяносто девять процентов. Он будет у нее первым.
Может, даже сегодня. Рина отложила тушь и посмотрела на себя в зеркало. Может быть, именно сегодня она узнает, на что это похоже. Она прижала ладонь к животу, где все трепетало от нервного ожидания. Может быть, в последний раз она смотрит на себя в зеркало и видит в нем девственницу.
Она была к этому готова и хотела, чтобы у нее это случилось с кем-нибудь вроде Джоша. Чтобы он был милым и прекрасным, как мечта, но все-таки с опытом, чтобы избежать неловкой возни.
Рина скорее дала бы себя убить, лишь бы ее не заподозрили в неопытности. Разумеется, в теории она все изучила. Всю анатомию, всю физическую сторону. А с романтической стороной познакомилась по книгам и фильмам. А вот практическую сторону – раздеться догола и соединиться телами – ей еще только предстоит освоить.
И не такое это дело, которое можно смоделировать, чтобы попрактиковаться на муляжах или тренажерах и освоить технику.
Поэтому ей нужен понимающий и чуткий партнер, который проведет ее через все трудные места, пока она сама не освоится.
Она его не любит? Нет. Ну и что? Для нее это никакой роли не играет. Зато он ей очень нравится. И она же не Белла, ей не нужно замужество.
Во всяком случае, пока.
Ей просто хочется узнать, почувствовать, понять, как это работает. И, может быть, это глупо, но ей хотелось расстаться с этим последним атрибутом детства. Все эти мысли преследовали и мучили ее. Наверное, именно поэтому в последнее время она стала такой рассеянной и беспокойной.
И ее, разумеется, одолевали сомнения.
Она схватила сумку, выключила музыку и выскочила за дверь.
Стоял прекрасный теплый вечер, небо было усыпано звездами. Глупо было бы тратить такой вечер на перечитывание конспектов по химии, твердила себе Рина, направляясь к автостоянке. Она запрокинула голову к небу и улыбнулась, но вдруг почувствовала ползущий по позвоночнику холодок. Оглянувшись через плечо, она пристально осмотрела траву, дорожки, фонарные столбы.
Никто за ней не следит, черт побери, одернула себя Рина, но все-таки ускорила шаг. Просто ее преследует чувство вины. Ничего, она сможет с этим жить.
Рина села в свой старенький "Додж", купленный на рынке подержанных машин, и, поддавшись суеверному чувству, все-таки заблокировала изнутри все двери, прежде чем тронуться места.