- Ну что ты, Маша, - Левон застыдился, начал подворачивать рукава рубахи. - Где фартук? Сейчас мы такой закатим пир!
Марьяна поднялась и, сама повязывая фартук вокруг его объемистого живота, задумалась о странном противоречии жизни. Мужчина, который давал ей то, о чем мечтает каждая женщина, - букеты белых роз, заботу, уважение и страсть, любил не саму ее, а эту навязанную ей роль несчастной, слабой, обманутой жены. В то время как другой мужчина, который знал и понимал ее до нитки и был по-настоящему близок ей, - он не любил ее. И, возможно, теперь уже ненавидел.
Рэгтайм
Ужасно легко быть бесчувственным днем, а вот ночью - совсем другое дело.
Эрнест Хемингуэй
После отпуска, начиная с сентября, Игорь работал без выходных. Свалились новые проекты, нужно было срочно разбросать их по исполнителям. В октябре просел валютный рынок. Прижимистые клиенты начали урезать бюджеты, вычищали сметы. Были вопросы к рабочим и проектировщикам. Одному заказчику криво установили камин, другой остался недоволен сложной и дорогой водяной панелью. Все почти жаловались на качество столярных работ, нужно было искать нового подрядчика.
Игорь тратил на мелкие конфликты слишком много энергии, злился на себя и на менеджеров, которые беспечно пили чай и болтали на офисной кухне. Вспоминал шутку Георгия о том, что капиталисту поздно конспектировать Маркса.
Но проблемы забывались, когда он принимал хорошую работу, видел законченный интерьер, в котором получалось удачно соединить несочетаемые стили, слышал от клиентов слова благодарности. Ему нравилось делать мир немного лучше. Впервые в жизни он ощущал себя хозяином своей судьбы. Менеджеры, заказчики, подрядчики ничего не знали о его прошлом, и минутами он сам начинал верить, что сможет забыть и ремень отчима, и липкие прикосновения Майкла Коваля, и черного старика с расколотым надвое черепом, который все реже навещал его во сне. Он хотел избавиться от этого груза, от внутренней раздвоенности и сложности, которой не было в других, обыкновенных людях.
Георгий поначалу не относился к его занятиям всерьез и вложил деньги в интерьерную студию без надежды на возврат - как дарят дорогую игрушку. Но постепенно и он свыкся с тем, что у Игоря появилось собственное дело, и даже начал помогать ему с рекламой и финансовой отчетностью. Иногда смеялся, лежа в постели: "Черт возьми, как подумаешь, что тебе делает минет не просто красивый парень, а руководитель высшего звена, - сразу поднимается самооценка". Игорь усмехался в ответ, хотя и чувствовал себя задетым. Он понимал, что Георгий всегда будет наполовину принадлежать прежней жизни, многое из которой ему так хотелось навсегда забыть.
Винсент появился в сентябре, после отпуска, среди рабочей текучки. Целый этаж над офисом занимала редакция аналитического журнала, так значилось на электронных указателях в вестибюле бизнес-центра. По утрам, в обед и в конце рабочего дня Игорь попадал в круговорот редакционной суеты. Операторы со съемочным оборудованием, деловитые молодые женщины, мужчины в дорогих костюмах толпились у вечно занятых лифтов, обсуждая большую политику, войну в Украине, курс доллара, репрессии начальства, успехи и неудачи коллег.
Улыбчивый, всегда немного заспанный парень в растянутом свитере пару раз влетал в спину Игоря, догоняя лифт. Он бормотал извинения с легким акцентом, так близко заглядывая в лицо, что был слышен запах его мятной жвачки. Наконец, в кафетерии на первом этаже, где, пользуясь монопольным положением, кормили дорого и невкусно, парень облил Игоря компотом. Снова горячо извиняясь, сообщил, что он журналист, что отец-ирландец назвал его Винсентом в честь Ван Гога, а русская бабушка из эмигрантов научила любить далекую Московию.
В виде компенсации за мокрые джинсы в тот же день принес в подарок два диска британской клубной группы. И начал заглядывать в офис к Игорю почти каждый день. Пил кофе с девочками-менеджерами, рассказывал странноватые анекдоты. "От какого овоща плачут? - От лука. - А если тыквой по морде?" "Когда начальник начинает говорить с вами вежливо, значит, скоро уволят или его, или вас". Расспрашивал Игоря о его бизнесе, о семье и, видимо, по-своему толковал уклончивые ответы.
Винсент говорил немного выученным книжным языком с приятным акцентом - рос и воспитывался в Дублине, последние лет десять жил, учился и работал в Москве. Как и Георгий, он любил джаз, предпочитал крепкие напитки, говорил по-французски и декламировал забавные стихи.
Игорь понимал, что грушевый компот пролился не случайно и что новое знакомство может всерьез осложнить его жизнь. Но рано или поздно он должен был обзавестись московскими друзьями, независимым от Георгия кругом общения.
Один раз Винсент зашел к нему в кабинет и начал что-то рассказывать, передвигая на столе предметы. Наконец выудил из коробки часы, уставился на циферблат, поднял на Игоря недоумевающий взгляд:
- Это же Картье?
- Да, нужно в мастерскую отдать.
- Сломались?
- Утопил немного, - ответил Игорь, наблюдая его реакцию. - А потом морская соль разъела механизм.
Тот почесал переносицу.
- Ты… утопил немного золотые часы за десять тысяч долларов?
- И что?
Он положил часы и ушел, а на другой день пригласил Игоря на концерт известных рэперов, афиши которых были расклеены по всему городу. Георгий как раз улетел на две недели в Лондон, и повода отказываться не было.
Игорь успокаивал себя тем, что выпивка в баре ни к чему не обязывает, что сразу после концерта он поедет домой. Перед встречей он нервничал, придумывал, как будет отвечать на неприятные вопросы, но вечер прошел буржуазно и весело. Винсент познакомил его со своей компанией - двух девушек и парня Игорь тоже встречал у лифтов. Журналисты хвастались друг перед другом знакомством со знаменитостями, сожалели, что не могут ходить на все концерты, выставки и светские вечеринки, куда их зовут, - приходилось еще сдавать материалы.
Слушая их, Игорь думал, что репортеры, так же как официанты, бармены, артисты, модели-хостес и прочая сфера услуг, составляют астероидный пояс Планеты Успеха, стать постоянным жителем которой втайне мечтает каждый из них. Они служили большим деньгам и потешались над их обладателями, но каждый искал путей перешагнуть невидимый барьер между хозяевами и обслугой.
Новым знакомым, видимо, казалось, что Игорь принадлежит к той самой золотой молодежи, для которой верстаются рекламные бюджеты. Девушки весь вечер бомбардировали его арсеналом обворожительных улыбок, двусмысленных взглядов, случайных касаний. Винсент со всегдашней добродушной улыбкой наблюдал этот спектакль.
После концерта всей компанией поехали на хоумпати к девушке, которая жила у метро "Сокол". Там бестолково шумели, спорили о политике. Зажгли свечи. Коротко стриженная худенькая подруга хозяйки с татуировками на предплечьях, энергично ударяя по струнному ладу гитары, хрипло выпевала свои стихи о запретной, губительной любви. Гости сидели на полу, передавали по кругу самокрутки. Тогда, в полутьме, Винсент взял Игоря за руку и спросил:
- К тебе или ко мне?
Удивился, получив отказ.
- А в чем дело? - добивался он уже в кухне, перетаптываясь в тесном углу между раковиной и плитой. - Ты не гей? Я тебе не нравлюсь? Или ты считаешь, что я небезопасен для секса?
Нужно было сказать ему о Георгии, но Игорь не смог этого сделать. "Я живу с другим мужчиной", "я люблю другого" - фразы, словно вырезанные маникюрными ножницами из женского журнала, даже в воображении звучали фальшиво.
- Мне есть с кем заняться сексом.
- Мне тоже, - возразил Винсент. - Но я хочу делать это с тобой. Why not?
Игорь мотнул головой:
- Извини, ничего не будет. Это долго объяснять.
Нужно было ехать домой, но кто-то принес еще травы, хозяйка достала вино. После пары затяжек в голове у Игоря кувыркнулся призрачный акробат, сознание провалилось в теплый войлок. Он помнил, что ел руками торт и с кем-то спорил, как разделывать дельфинов, если их подадут к столу, - как рыбу или стейк. Потом на него примеряли чужую шляпу, и толстый парень облил диван вишневым соком, пока Винсент рассуждал о католичестве и пользе коллективной мастурбации, которую, по его словам, одобряли передовые психологи всего мира.
Кажется, Игорь задремал в спальне хозяйки и проснулся в ванной - в спину его впивался крючок для полотенец, а в губы - горячий и настойчивый Винсент. Они целовались долго и жадно, слюна со вкусом мятной жвачки сочилась в желудок. Игоря стало тошнить. Винсент пытался стащить с него джинсы, он отбивался. В дверь ванной постучали. На какое-то время Игорь пришел в себя и даже смог попрощаться с подругой хозяйки. Но на улице его вывернуло над урной. Винсент держал его сзади и выкрикивал в спины редких прохожих:
- Не бойтесь, люди! Это не гей-парад! Не надо вызывать полицию, мы не содомиты! Мы интернационалисты! Он русский, я ирландец, мы пили армянский коньяк! Свобода! Я люблю Эйзенштейна!
Дома у Винсента оба они уснули, повалившись на диван, - сил не хватило даже на то, чтобы раздеться. Утром Игорь поднялся со всеми признаками тяжелого похмелья - ощущения, уже немного подзабытого. Его мутило, шатало, толкало изнутри под ребра, перед глазами вспархивали белые мотыльки. Разыскивая ванную, он чуть не наступил в коридоре на рыжего котенка.
Винсент выглядел как обычно. Немного заспанный, с примятыми на затылке и торчащими надо лбом вихрами темно-русых волос.
- Достоевский, - представил он котенка, висящего на рукаве его свитера. - Любит мою одежду. И винные пробки.
- Не надо про вино, - взмолился Игорь. - Мне уже нечем блевать.
- Я сделаю завтрак.
- Смешно.
С улыбкой Винсент смотрел на Игоря своими по-детски голубыми глазами.
- Можешь принять душ. Мы вместе можем принять душ. Просто, как дружба, без секса. Я уважаю твой выбор. У меня тоже есть бойфренд. Полярник. Шучу, не полярник - пиарщик! Арсений. У него рыжие ресницы.
- Почему ты решил, что у меня есть бойфренд? - спросил Игорь.
- У тебя очень женатый вид, - ответил Винсент серьезно.
Игорь закрыл перед ним дверь ванной. Начал было раздеваться, но резкая боль продернулась через оба виска, словно нитка. Он замер, опершись рукой о стену и увидел себя в зеркале - бледного, с обострившимся носом, в наполовину сдернутой футболке, с голой спиной. В эту секунду к нему пришло отчетливое понимание, что если он сейчас останется завтракать с Винсом, они улягутся в постель.
"Отличная мысль", - тут же решил его член, обнаруживая полную боевую готовность. "Все могло случиться еще вчера. Измайлов не узнает. Измайлов сам такой", - рассуждал кто-то изворотливый и трезвый внутри его похмельной головы. Машинально он повернул кран, плеснул в лицо холодной воды. Натянул обратно футболку.
Из кухни слышался стук посуды, запах тостов и жареной колбасы. В коридоре Игорь снял с вешалки куртку, носком ботинка отогнал от двери любопытного Достоевского и вышел из квартиры.
Георгий позвонил, когда Игорь разбивал в стакан яйцо, пытаясь приготовить похмельный коктейль по рецепту из Фейсбука. Обычный разговор о встрече в аэропорту, времени вылета и прилета, о потерянных счетах за интернет давался трудно. Игорь слышал фальшь в своем голосе и знал, что Измайлов тоже слышит и все понимает. Если бы Игорь переспал с ирландцем, наверное, сейчас он чувствовал бы себя увереннее.
Но когда через полчаса на экране телефона высветился звонок Винсента, он не стал брать трубку. Мелодия звучала долго, Игорь не отвечал и не сбрасывал, продолжая бездумно переключать каналы телевизора, снова чувствуя похмельную тошноту.
Ночной дозор
Московская ночь светилась в наружной тьме, поддерживаемая напряженьем далеких машин.
Андрей Платонов
Переезжая в Москву, Георгий не предполагал, что путь наверх по лестнице успеха будет так напоминать погружение под воду. Мир вокруг становился все темнее, давление росло, и человеческие существа, раздутые и сплющенные грузом власти, вели загадочную жизнь глубинных обитателей. На линии соприкосновения медлительной войны тяжеловесов Георгий чувствовал себя рыбиной, на которую нацелились десятки оскаленных пастей.
Марков, Казимир, Эрнест - дружеская команда, с которой Георгий начинал в девяностые годы, все еще была при нем. Саша Марков выполнял для Георгия часть важной работы, мутил свой небольшой бизнес с Василевским, но не спешил перевозить семью в столицу. Жил на два города, в выходные утешаясь домашним борщом. Москва не наваливалась на него, не ломала хребет.
Казимир в сентябре похоронил старшего сына. Парень увлекался мотоциклами, устраивал с приятелями гонки по трассе. С ним была девочка восемнадцати лет, полицейские нашли ее голову в канаве под мостом. Георгий был на похоронах, его на время встряхнула эта трагедия. Мать, постаревшая сразу лет на двадцать, стояла у гроба и белым платком отгоняла мух, которые садились на лицо покойника. Георгий пытался осознать, каково это - проснуться утром и вспомнить, что твой сын лежит в земле. Гнал от себя эти мысли. После успокаивал жену Казимира, которая страшно боялась, что теперь тот уйдет к своей сильно располневшей, но все еще молодой любовнице Вале, у которой был от него мальчишка, похожий как две капли на старшего брата. Георгий уверял плачущую женщину, что Казимир не может так поступить, хотя и понимал, что, скорее всего, он поступит именно так.
У Максима все складывалось, по видимости, благополучно. Он осваивался в новой семье, его жена ждала ребенка. Пока что Георгий контролировал его решения в совете директоров, но парень справлялся с некоторыми задачами даже лучше, чем он сам. Человек нового времени, в меру циничный, холодноватый, недоверчивый, Максим неплохо разбирался в людях и постепенно готовил свою команду хорошо образованных, прагматичных менеджеров западного образца, среди которых довольно много было молодых неглупых женщин.
Владимир Львович, теперешний хозяин судьбы Георгия, в последние месяцы вернулся к активной работе. Ездил по стране, встречался с избирателями, участвовал в официальных церемониях. Его часто показывали в теленовостях с комментариями политической повестки. Иногда Георгию приходило в голову, что у политика есть брат-близнец или выращенный в пробирке двойник. Трудно было поверить, что столь убедительный эффект дают уколы из стволовых клеток нерожденных младенцев, ведь еще полгода назад политик не мог сам подняться с постели и, укутанный покрывалом из крысиных шкурок, сам походил на изжеванную плаценту. Каким образом эта полуразрушенная болезнью плоть гальванизируется, вновь и вновь превращаясь в подтянутого, бодрого и по-прежнему влиятельного функционера властной команды, оставалось загадкой подводной московской жизни.
Подводные пещеры манили россыпями золота, но глубина отнимала силу и ясность души. Георгий уже начал наблюдать в себе притупление всех вожделений, включая вкус к еде, хорошему вину и сексу. Тревога и подозрительность, спутники алчности, по ночам лишали его сна, заставляя обдумывать все новые способы добычи и сохранения денег. Он перекупил у конкурентов пару биржевых брокеров, прибрел Шагала и редкого Уорхолла, начал собирать этрусскую бронзу, подспудно ощущая, что сам по себе успех уже не приносит радости. Даже Игорь временами казался ему не обязательным спутником этого тягостного путешествия.
В этот раз по дороге из Лондона, где он сражался за участие в крупном девелоперском проекте, переоформлял права собственности двух семейных компаний и снова встречался с бывшими поверенными своего врага Майкла Коваля, Георгий не мог избавиться от чувства, что он совершает ошибку, возвращаясь в Москву. Глубина в последние недели усилила давление. Что силы его почти на исходе и лимит запасных жизней в этой игре исчерпан еще год назад, когда он получил удар ножом под ребра от привокзального сутенера.
Новые жесткие правила принесла в мир война со своим зловонным дыханием. Человеческий муравейник разрастался слишком быстро, молодые колонии грозили пожрать сложившиеся популяции. Капитал силой оружия окончательно утвердил свою власть, идеи гуманизма потеряли всякую связь с реальностью, окончательно превратившись в набор предвыборных штампов. В предчувствии большой чумы политики, чиновники и церковники крали и развратничали открыто, не забывая с высоких трибун обличать мелкие пороки обывателя. Георгий и сам все чаще поступался принципами, участвуя в грязных и сомнительных делах.
Впрочем, мрачный поворот его мыслей имел и самое банальное объяснение. Соотношение простаков и негодяев во все времена оставалось неизменным, просто в свои сорок девять лет Георгий Максимович начал уставать от жизни, требующей ежеминутного напряжения сил. Душа его постарела и очерствела; пожалуй, только с Игорем он чувствовал связь между собой прежним и нынешним.
Они созванивались перед вылетом, но в аэропорт Игорь опоздал. Георгий успел выйти к стоянке, когда подъехала машина. В белом джемпере, коротких брюках, с выгоревшими волосами, парень был похож на английского студента на каникулах. Ему исполнялось двадцать два, он так и не обзавелся растительностью на подбородке, кисти рук с длинными пальцами и широкими запястьями еще казались совсем мальчишескими, и мышцы под холеной гладкой кожей чудесно повторяли линии античных статуй. Но детская припухлость губ и век исчезла, стал резче очерк лица, и виолончельный голос утвердился в нижнем регистре. Из подростка он превращался в молодого мужчину, внешне холодноватого, замкнутого, как будто стыдящегося своей привлекательности. Эта манера давала больше поводов для ревности - теперь на него открыто заглядывались не только жеманные педерасты в годах, но и женщины, и молодые бездельники в спортивных кабриолетах.
Георгий ждал, что он обнимет его, но Игорь замялся, протянул руку. Поздоровались неловко, как чужие. Закидывая в багажник чемодан, Георгий с некоторым раздражением спросил:
- А что водителя не заказал? Сейчас будешь вылезать по пробкам.
- Лучше сам, чем слушать про концлагеря для педерастов.
- Что?! Ты о чем?
Он сел за руль, Георгий - на пассажирское сиденье.
- Ты не знаешь, что геи захватили политику, телевизор и шоу-бизнес, чтобы насаждать содомский грех и царство сатаны? И передают здоровым людям свои испорченные гены через донорство крови?
Георгий пару раз встречал в резиденции Володи телеведущего, который любил разгуливать в женском белье, но по долгу службы клеймил с экрана гомосексуалов. Это забавляло его начальников, так в армии салагу-новобранца заставляли чистить зубной щеткой унитаз. Последствия этого проявлялись в брожении умов обычных зрителей, которые разделялись на негодующих и одобряющих коллективно и бессознательно.
- Это мой водитель говорит?! Тебе?
- И мне, и так - в эфир вселенной. Еще все время крестится на храмы. Так что я лучше обойдусь без вип-обслуживания.
Георгий замечал, что водитель, молодой пузатый увалень с писклявым голосом, выказывает к Игорю и их отношениям нездоровый интерес. Он испытал новый приступ досадливой подозрительности.
- Почему ты раньше не предупредил?
Трасса была свободна. Не отрывая глаз от дороги, Игорь пожал плечами:
- Это же твой персонал, не мой. Как ты съездил?
- Все в порядке. А ты как тут?
- Нормально. Я ужин приготовил. Так, ничего особенного. Или ты хочешь куда-нибудь заехать?
- Домой хочу, - ответил Георгий. - Что дашь, то и съем.