– Приходи, нам теоретики всегда нужны. Только плачу мало, по госрасценкам, так сказать.
Логинов, слушая их, явно злился и крошил булочку прямо на скатерть. Пришел официант и принес "Кампари". Наталия окончательно развеселилась. "Он, похоже, заболел. Надо же, раскрутился на "Кампари"…" – подумала она, а вслух сказала:
– Я теперь сижу на шее нашего драгоценного прокурора и болтаю ножками: он меня кормит, поит, одевает и обувает. И вообще, я считаю, что женщина не должна работать. Я горячая противница эмансипации со всеми вытекающими отсюда последствиями. – С этими словами она выпила и подмигнула Доре.
– Отличная штука, – произнесла на выдохе Дора, последовав ее примеру, – "Кампари"… Надо заказать и нам на стол… ну все, ребята, мне пора. Приятно было с вами встретиться и поболтать. Что касается работы, то ты, я надеюсь, все поняла. Двери моей студии, кстати, скоро она будет называться школой искусств, всегда для тебя открыты. То же самое, между прочим, просила передать тебе моя мамуля.
И Дора ушла, шелестя оборками своего шелкового черного платья. Логинов набросился на угря и всем своим видом выражал крайнюю степень недовольства: его старания оказались напрасными.
– Логинов, не бузи, давай лучше послушаем музыку.
И действительно, пока они разговаривали с Дорой, на небольшую, освещенную прожекторами круглую сцену вышла девушка в коротком блестящем платье. Светловолосая, с фигурой манекенщицы, она взяла в руки микрофон и запела под неплохую фонограмму песню Шарля Азнавура. В ресторане сразу все попритихли. Она пела на французском, но Наталия сразу же вспомнила русский текст, и почему-то на глаза ее навернулись слезы: "По краю пропасти, по краю, иду и с пропастью играю, и умираю от любви, пойми, пойми…" Да, эта песня так и называется – "Умереть от любви". Очень редко бывает так, что, когда слушаешь музыку, все окружающее как бы теряет всякий смысл. Так случилось и теперь: девушка пела, и все в зале забыли, зачем пришли. Существовала только музыка и эта нежная маленькая женщина с грустными глазами и гортанным, с хрипотцой, доводящей слушателей до озноба, голосом. Грассирующее "р" придавало песне неповторимый привкус парижской жизни, его ночных огней и невидимого, но осязаемого присутствия Эдит Пиаф. Такие ассоциации… Наталия почему-то разволновалась и, даже когда девушка под аплодисменты ушла со сцены, продолжала находиться в каком-то странном сомнамбулическом состоянии.
– Хорошо поет, – услышала она голос Логинова и окончательно пришла в себя.
– Послушай, а ты мне говорил, что в ресторанах сейчас делать нечего, что в них набивается сомнительная публика, вооруженная до зубов и готовая изнасиловать все, что движется.
– Так оно и есть. Я вообще не знаю, откуда здесь эта певица.
– Но она не профессионалка, ты уж мне поверь.
– Да какая разница. Главное, что за душу берет. Да и красивая, согласись.
– Соглашусь. Знаешь, Игорь, ты извини, что так вышло с Дорой, но мне действительно не хочется работать. Я накопила немного денег и могу пожить спокойно примерно с год. Я очень благодарна тебе за беспокойство, но в следующий раз, перед тем как сводить меня с кем-нибудь, предупреждай, хорошо? А то еще вздумаешь меня выдать замуж за кого-нибудь, а со мной не посоветуешься.
– Как это замуж? – не понял шутки Логинов. – Замуж ты можешь выйти только за меня. Хоть завтра.
Она сделала вид, что не расслышала его последних слов и вновь повернулась к сцене, где на этот раз девушка появилась уже в длинном красном платье с разрезом и красной же прозрачной шали на плечах. Она на этот раз пела русский романс "Эта темно-вишневая шаль". У нее было превосходное произношение, совершенная дикция и удивительно приятный тембр голоса.
– Наташа, если ты еще не поняла, то я могу повторить. Ты слышишь меня? – Логинов тоже говорил каким-то не своим голосом, он явно волновался. – Я же делаю тебе предложение, ты понимаешь это? Мне надоело чувствовать себя в твоем доме гостем. У меня пустая квартира, огромная, двухэтажная, переедем ко мне.
Наталия посмотрела на него так, словно только что заметила, что сидит за столиком не одна, и удивленно вскинула брови:
– Я никуда не поеду… а насчет остального – надо подумать.
Ночью, когда Логинов уснул, так и не дождавшись ее ответа, она выскользнула из-под одеяла, набросила на себя халат и заперлась в кабинете. Вот уже пару месяцев здесь рядом с небольшим кабинетным роялем соседствовало маленькое немецкое пианино с серебряными канделябрами. Наталия купила его случайно у одного опустившегося человека, бывшего музыканта, скрипача, а теперь просто алкоголика Борисова, за сто тысяч. Пригласила настройщика, но оказалось, что инструмент безнадежен и никогда уже не зазвучит. И вот теперь инструмент стоял как укор ее безрассудству: бесполезный в своей эйфорической дешевизне и постоянно напоминающий Наталии о спившемся Борисове. Ей даже казалось, что от этого инструмента пахнет дешевым вином или водкой. Но она пришла сюда ночью вовсе не для того, чтобы лишний раз убедиться в его никчемности. Она пришла, чтобы подумать, расслабиться и заодно поиграть.
Дело в том, что совсем недавно она поняла, что видения, которые посещали ее и которые являлись частью ее подсознательного, спрятанного ото всех мира, стали как бы приглашать ее на свои сеансы. Она чувствовала это даже уже как физическую потребность и старалась в таком состоянии непременно сесть за пианино, рояль или любой другой клавишный инструмент, находящийся в это время у нее под рукой. Так было и на этот раз. И она уже приблизительно знала, с кем эти видения будут связаны. Да, у нее из головы не шла та молоденькая певица из ресторана. Несмотря на кажущуюся раскованность и тот ресторанный флер, который придавали девушке вечернее платье, сама обстановка ресторана и подвыпившая публика, что-то в ее взгляде было трагическое. Что-то неуловимое сквозило в ее движениях, что наводило на мысль об обрушившемся на нее несчастье.
Она села, закрыла глаза и коснулась пальцами клавиш. Нежный минорный аккорд напомнил ей начало песни "Умереть от любви".
– По краю пропасти, по краю… – произнесла Наталия в такт музыке и вдруг почувствовала, как ее глаза наполняются слезами. Она раскрыла их и, к своему величайшему удивлению и восхищению, увидела себя сидящей в большой уютной комнате за пианино. Там находились еще несколько человек: молодой мужчина с черными волнистыми волосами и голубыми глазами, красивый, похожий на Алена Делона, еще один мужчина, чуть постарше, с коротко постриженными волосами и настолько одухотворенным лицом, что его можно было принять за поэта. Но восхищение вызвала девушка в красном платье, сидящая, как и она, Наталия, за пианино и поющая эту же азнавуровскую песню.
Наталия уже начала привыкать к тому, что присутствует в своих видениях как некая прозрачная субстанция, через которую могут спокойно проскальзывать тени… поскольку все, что она видела, и было сонмом теней прошлого, настоящего и даже будущего. И девушка, сидящая за инструментом, выглядела точной копией певицы из ресторана. С той лишь разницей, что сейчас она была беременна. Красное платье плотно облегало круглый, как мяч, и какой-то узкий живот, который казался лишним на этой хрупкой и стройной фигурке. А то, что у нее была хорошая фигура, было видно даже по той позе, в которой она находилась. Мужчины смотрели на нее влюбленными глазами; тот, что постарше, кивал головой в такт песне, а похожий на Делона, казалось, был просто потрясен красотой девушки.
Когда Наталия закончила играть и опустила руки на колени, слезы сплошным потоком струились у нее из глаз. Очевидно, какая-то невыразимая печаль имела место в истории этой певицы. Может, у нее погиб ребенок или она потеряла кого-то из близких? Такая молоденькая…
Она вернулась в постель и обняла спящего Логинова. Прижалась к нему и подумала о том, что надо все же радоваться каждой минуте, проведенной с любимым человеком, и нельзя требовать от него невозможного. Да, у него масса недостатков, но его приход всегда доставляет ей радость, а ведь это невозможно измерить никакими деньгами. Уже засыпая, она решила для себя, что завтра же утром займется поисками этой девушки. В ресторане наверняка кто-нибудь да должен знать, где она живет. Может, удастся узнать о ней и еще что-нибудь, кроме адреса…
Глава 3
СМУТНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ
Ресторан "Европа" справедливее было бы назвать каким-нибудь более провинциальным и затрапезным словом, но хозяева, видимо, поставив в центре зала картонную башню, издали напоминавшую жалкую копию Эйфелевой, сочли этовполне достаточным для того, чтобы вот так выспренне заявить о своей забегаловке всему городу. Ресторан открывался в двенадцать часов, это Наталия успела выяснить по телефону. Поэтому в десять минут первого она уже входила в светлый и просторный зал и являлась конечно же первой посетительницей. Она села за тот же столик, за которым они сидели накануне с Логиновым, и стала ждать, когда к ней кто-нибудь подойдет. Наконец она увидела вчерашнего холеричного официанта и по выражению его лица поняла, что он ее узнал. Судя по всему, он работал на Логинова и наверняка выполнял какие-нибудь его поручения. Агент "ноль-ноль-семь". Скорее всего, бывший зек или одной ногой в тюрьме.
– Добрый день. Решили у нас пообедать?
– Здравствуй. Я пришла вообще-то по делу, но раз тебе так хочется меня накормить, то принеси что-нибудь рыбное и легкое.
Он вернулся через пять минут с лососем с шариками масла на тарелке и большим персиком.
– Персик от меня, – улыбнулся он.
– У меня к тебе большая просьба. – Наталия нарочно сделала паузу, чтобы до этого маленького человечка, двигающегося, словно на шарнирах, дошел смысл сказанного и чтобы он проникся всей ответственностью момента. – Вчера здесь пела девушка в красном платье. Ты знаешь ее? Кто она и где живет? Я хочу показать ее одному очень известному певцу, который скоро приедет в наш город. Я бы могла организовать ей мастер-класс, ты знаешь, что это значит?
– Если честно, то нет.
– Так что тебе известно о ней?
– Ее зовут Валентина. Кострова. Она у нас всего неделю. Где живет, могу просто объяснить. Знаете дом в центре, напротив сквера, там еще живут все начальники, бывшие мэры и генералы? Квартира три.
– Она живет там?
– Да, я сам лично ее провожал пару дней тому назад, помогал ей нести пакет с фруктами.
– Ты что-нибудь о ней знаешь?
– То же, что и все: живет одна и почти ни с кем не общается, не пьет, не курит, равнодушна к мужчинам. А что еще можно сказать про человека, которого видишь только по вечерам? Да и то всего неделю. Но поет она классно. Все замолкают, когда она начинает свою песню, особенно на французском. Не уверен, что она знает его в совершенстве, но так, кое-чего смыслит.
– Она тебе нравится?
– А кому она не понравится? Жаль только, что попала в ресторан, а не на настоящую сцену.
Наталия улыбнулась. С каждой минутой этот официант нравился ей все больше и больше.
– Тебя как зовут?
– Валера.
– Спасибо тебе, Валера. Можешь идти.
Она съела несколько кусочков лосося, а персик положила в сумку. Затем подозвала Валеру, расплатилась с ним и, сказав на прощание, что теперь будет почаще наведываться сюда в обеденное время, поехала на Театральную.
Остановившись перед дверью, Наталия, как всегда, еще не знала, что скажет и как объяснит девушке свой внезапный приход. Но рука поднялась, и указательный палец решительно надавил на кнопку звонка. Несколько секунд – и голос за дверью спросил:
– Кто там?
– Вы меня не знаете. Я бы хотела поговорить с Валентиной Костровой.
После небольшой паузы послышался лязг открываемых многочисленных засовов, затем дверь распахнулась, и на пороге возникла Валентина. Она была в мужской рубашке в голубую клетку, с закатанными рукавами и полами, доходившими до середины бедер. Прямые светлые волосы собраны на макушке смешной заколкой из шелковых ленточек наподобие крыльев бабочки или красного цветка. Совершенно детское лицо, большие грустные глаза с сиреневатыми кругами и бледные губы. Домашний вариант ресторанной певицы импонировал Наталии куда больше: "Она же совсем еще девочка…"
– Меня зовут Наталия Орехова. Я должна извиниться за столь неожиданный визит, но мне с вами необходимо поговорить.
– Проходите. Не надо церемоний, можете все выкладывать мне как есть. Но должна предупредить, если речь идет о квартплате, то я только вчера утром заплатила все сполна. А если вы насчет продажи квартиры, то можете передать: она не продается.
– А если я совсем по другой причине, связанной, скажем, с вашими данными, тогда как?
– Тогда проходите. – Она пропустила ее в квартиру и тщательно заперла обе двери. – Можете не разуваться, я все равно приготовилась пылесосить. Завтра куплю мастику для паркета. Так что – вперед.
Наталия проследовала за ней в гостиную, роскошно обставленную комнату, напоминавшую музей, и села в предложенное ей кресло. Валентина села напротив.
– Так о каких моих данных вы собираетесь со мной разговаривать? Вы случайно не из "Москвы"?
– Вы имеете в виду ресторан?
– А что же еще?
– Нет. Я вчера была в том ресторане, в котором вы поете… У вас прекрасный, оригинальный голос, и мне кажется, что вы должны учиться. Я понимаю, мои слова звучат весьма странно, ведь мы же совсем не знакомы, но я, после того как услышала ваше пение и увидела вас, долго не могла прийти в себя. Мне кажется, я могла бы вам помочь. Такая девушка, как вы, не должна петь в ресторане. Вы испортите голос и поломаете свою судьбу. Пьяные физиономии – не совсем та публика, согласитесь?
– У меня не было выбора. Я недавно похоронила единственного близкого человека, и теперь мне необходимо зарабатывать себе на жизнь.
– И сколько же вам там платят, если не секрет?
– Десять тысяч в час, не считая тех денег, которые мне бросают на сцену пьяные мужики. За неделю вот заработала около пятисот тысяч рублей.
– А что вы скажете, если я предложу вам вполне сносную стипендию, скажем, с тем, чтобы вы имели возможность брать частные уроки вокала?
– А вам-то это зачем?
– Не знаю. Еще не знаю. Но мне бы хотелось с вами подружиться.
– Тогда вы напрасно сюда пришли. Меня не интересуют женщины.
– Нет-нет, что вы! Вы меня не так поняли. Я хочу вам добра. Кроме того, у меня относительно вас… Послушайте, вы хотели, чтобы я все выложила вам начистоту. Тогда слушайте. Я – экстрасенс, вернее, не совсем так, но у меня есть некоторые способности. Вчера ночью я видела очень странный сон и хотела бы вам его рассказать. Он имеет отношение к вам. Поверьте, в моей жизни уже не раз случалось такое, что мое вмешательство кому-то спасало жизнь, а кому-то честь или деньги.
– Вы хотите сказать, что можете угадывать будущее? В эти сказки я тоже не верю. Но про сон послушать интересно.
– Я видела вас играющей на пианино, в окружении двух мужчин. Вы были в красном платье, как вчера, но только… у вас был большой живот. Вы были беременны. Понимаете, мне никогда ничего не снится просто так. Если были эти видения, значит, и эта картинка имела место быть. Либо в прошлой жизни, либо в настоящей, либо вас это ожидает в будущем. Но это еще не все. Мне страшно за вас. Я чувствую грозящую вам опасность, но пока не могу сказать, откуда она исходит. Только не принимайте меня за сумасшедшую. У меня есть масса доказательств относительно того, что я говорю правду. В нашем городе несколько человек остались в живых только благодаря мне.
– Нет, отчего же, я вовсе не считаю вас сумасшедшей. У каждого свой дар. Но я не совсем понимаю, что вы хотите от меня?
– Пока ничего. Прошу только – доверьтесь мне. И еще: будьте осторожны.
Валентина посмотрела ей в глаза и дрогнувшим голосом произнесла:
– А разве вы не заметили, как я осторожна? Вы видели, сколько замков на этих дверях? Я потратила кучу денег, чтобы только их врезать. Но я не могу довериться вам. Я вас не знаю, и поэтому вам лучше уйти.
Было видно, что она колеблется: с одной стороны, ей было крайне неудобно перед незнакомкой, которая вроде бы желает ей добра, но, с другой стороны, как объяснить ей, что она уже забыла, когда спокойно спала?… Что по ночам ее мучают кошмары, что она кричит и вскакивает с постели, когда видит направленное на нее дуло огромного черного пистолета.
Наталия резко поднялась и почти побежала к выходу. "Все получилось очень грубо", – сказала она себе, на ходу обувая высокие меховые ботинки. Лицо ее горело, от неловкости она не знала, куда себя деть.
– Подождите, не уходите, – Валентина дотронулась до ее плеча, – извините, но я совсем запуталась… – И она вдруг, не выдержав наплыва чувств, разрыдалась.
– И что говорит следователь? – Наталия заставила Валентину выпить еще несколько глотков воды и достала из сумочки чистый носовой платок, потому что платок Валентины был уже насквозь мокрый от слез. Они не заметили, как наступил вечер. За эти несколько часов Наталия узнала об этой девушке так много, что теперь чувствовала себя ответственной за все то, что с ней происходит или может произойти в любую минуту. Одно было определенным: нервная система Валентины была расшатана до предела.
– Следователь? – Валентина рассеянно посмотрела по сторонам, словно ища в гостиной следователя. – Ничего. Сказал, что, мол, ищем. Но я им не верю. Я сижу дома, трясусь день и ночь от страха и выхожу лишь только затем, чтобы отработать свои положенные часы в ресторане.
– Но почему в ресторане? Ты пробовала найти что-нибудь более подходящее? Ведь ты такая молоденькая. Тебе не страшно? – Наталия осеклась, вспомнив, что слово "страх", пожалуй, самое повторяющееся из всего лексикона девушки.
– Но ведь я же ничего не умею. А пою я, как мне говорили мои воспитатели, почти с рождения. Я знаю много песен. Когда нам выдавали деньги, девчонки проедали их, а я покупала на них песенники. У нас была хорошая учительница музыки. Одинокая женщина. Она, чтобы не возвращаться в пустую квартиру, почти жила в интернате и выучила меня и еще одну мою подружку нотной грамоте. В актовом зале стоял рояль, и мы с ней довольно часто занимались. С листа я читаю, конечно, плохо, но подобрать могу практически любую мелодию.
– А откуда знаешь язык?
– Эльза Францевна научила. Она преподавала у нас немецкий, а по вечерам собирала нас, нескольких девчонок, и мы учились разговаривать по-французски. Она говорила, что этот язык может облагородить любую речь. Она жила во Франции, а потом, когда умер ее муж, вернулась в Россию. Ей было много лет, но она всегда хорошо одевалась и учила нас многому. Как держать вилку, к примеру, как вести себя в обществе, как сделать так, чтобы никто не догадался, что мы интернатские. Вы понимаете, о чем я говорю?