* * *
Это была их третья встреча, и Жан надеялся, что она окажется решающей. Они пошли туда, куда хотела она - в дансинг, и сердце Жана радостно сжалось. Гали любила танцевать, а значит, у него есть шанс.
Выглядела она, как всегда, восхитительно. В красном платье с глубоким декольте и распущенными волосами, она чем-то напоминала цыганку. Жан шел рядом с ней, и, как и в прошлый раз, ему казалось, что все мужчины вокруг завидуют ему.
Дансинг оказался очень приятным местом с уютным баром и с просторной танцевальной площадкой. Сбоку находилось помещение для оркестра, впрочем, оркестр - это сильно сказано. Сегодня там играло трио - гитара, саксофон и скрипка. "Что же, легче будет договориться, если Гали захочет заказать какую-нибудь музыку", - подумал Жан.
Но Гали не требовала от него звезд с неба. Похоже, она понимала, что "нищий студент" не располагает особыми средствами, и не хотела ставить его в неловкое положение. Она попросила Жана заказать ей мартини со льдом, а сама села за столик и стала наблюдать за танцующими.
Народу было немного, среди танцующих пар особо выделялась одна - молодой красавец, с великолепным телом и копной черных волос и дамочка преклонного возраста, увешанная драгоценностями, как новогодняя елка. Они танцевали вальс. Дамочка постоянно сбивалась с ритма, наступала кавалеру на ноги и шутливо извинялась. Кавалер относился к этому спокойно и начинал танец снова и снова, попутно поясняя что-то партнерше. Его терпению можно было только удивляться, если не знать, что у него за профессия.
Парень был жиголо - человек, развлекающий дам за деньги. В его обязанности входило подсаживаться к дамочкам за стол, ухаживать за ними, танцевать, поддерживать светскую беседу. То есть делать все то, что обычно делает кавалер, только, разумеется, не бескорыстно.
- Во дает, - сказал Жан, подходя к столику с бокалом мартини для Гали и рюмкой коньяку для себя.
Эти слова относились к тому самому парню-жиголо, который сейчас танцевал с партнершей рок-н-ролл. Он увлекал ее за собой, подбрасывал, кружил на месте, и она, словно обретя второе дыхание, отплясывала, как шестнадцатилетняя девчонка. Пусть невпопад, но зато с каким задором!
Гали с жадностью наблюдала за этой парой. Она так любила танцы! Горячие, страстные, стремительные. Они пьянили ее, как бокал хорошего вина. Возбуждали, как ласки опытного любовника. Это тоже было высокое искусство. Искусство, в котором она стала профи. Но, как и в области любовных утех, многое зависело от партнера. А с ними-то ей последнее время как раз и не везло.
Черт, этот парнишка будет занят еще очень долго. Не в правилах жиголо бросать свою партнершу. Даже ради такой женщины, как Гали. Это непрофессионально. А ведь она, пожалуй, даже заплатила бы ему, чтобы он стал ее кавалером. Потому что деньги - самый простой способ получить желаемое. Если они есть, конечно. А ей хотелось заполучить этого танцора, здесь и сейчас.
- Гали, если бы я заказал тебе чай, то сказал бы сейчас, что он остынет, - сказал Жан. Ему очень не понравилось явное внимание Гали к молодому танцору.
Гали сделала маленький глоток. Тьфу, что за гадость! Этот мальчишка не может даже сделать правильный заказ. Гали поставила бокал на стол, думая, как бы наказать Жана за свое плохое настроение.
- Может, пойдем танцевать, - робко спросил Жан.
- Ну что же, пойдем. Вам дается шанс, месье Фурье.
Если Вы не сумеете угодить мадам Легаре, а угодить ей очень сложно, она покинет Вас навсегда. Не в мир иной, конечно, что вы, есть места приятнее. Просто она вычеркнет вас из списка особей мужского пола, достойных ее, пусть мимолетного, внимания.
Жан вывел свою партнершу в центр танцевальной залы. Музыканты доиграли последние такты рок-н-ролла. Наступила тишина. И в этот момент Жан понял, что не бывает ничего случайного. Быть может, он встретился с той маленькой девочкой из предместья Марселя именно для того, чтобы она привела его в школу танцев. И чтобы он мог не ударить в грязь лицом перед самой прекрасной женщиной на свете. Та девочка, как же ее звали?.. Но вспомнить ее имя Жан не успел. Грянули первые аккорды танго - самого любимого танца Жана.
Как только Жан начал танец, Гали поняла, что нашла в нем достойного партнера. Он властно вел ее вперед, разворачивал, отталкивал, бросал и ловил в последнюю минуту. Каждый шаг, каждое движение было точным, выверенным, и в то же время вдохновенным, как импровизация. Это был танцор от Бога. Его сильные руки обжигали ее сквозь тонкий шелк платья. Его стремительные движения возбуждали, раззадоривали ее. Она словно слилась с ним в единое целое, чувствовала малейшее движение, нет, даже просто намек на движение, и отвечала, и подчинялась, потому что он был сильнее, потому что он был прав.
Это был экстаз, любовное безумство, симфония, построенная на консонансах. Это было больше, чем оргазм, потому что длилось неизмеримо дольше. Гали только оставалось отдаваться этому безумству и кричать: еще, еще, еще!
После танго они танцевали вальс, рок-н-ролл, чарльстон. Они не останавливались для передышки - она была им не нужна. Им хотелось вновь и вновь наслаждаться движением, музыкой, свободой, друг другом.
Они были в центре внимания публики. Жиголо с пожилой дамочкой были забыты. Люди, ранее танцевавшие, рассеялись по столикам. Они не решались, да я не хотели вставать на пути у парочки. Ведь не часто увидишь такое. Нет, они предпочитали наблюдать со стороны за вихрем, носившемся по танцевальной площадке. Вихрем, состоящим из Жана и Гали.
И только тогда, когда сил почти совсем не осталось, они сели за столик. Под шквал аплодисментов.
"Дрянной мальчишка!" - подумала Гали. - Зачем он потратил предыдущий вечер на глупые прогулки по Парижу, зачем пытался произвести на нее впечатление застарелыми лекциями. Как будто этим можно пленить искушенную женщину! Лучше бы сразу повел ее в дансинг. Он обладал таким сокровищем, умением танцевать, и посмел скрыть это от нее! Негодник!
Гали действительно была довольна проведенным вечером.
А потом они еще долго бродили по ночному Парижу, начиная танцевать то у здания Пантеона, то у Люксембургского дворца.
Они очень устали в тот вечер. Но Жан все же сделал еще одну попытку остаться у Гали на ночь. А Гали, хоть и позволила проводить себя до самого дома, все же не пустила его. Зато поцеловала. Сама. Долгим волнующим поцелуем. И захлопнула за собой дверь.
* * *
Жан возвращался домой и с удовольствием перебирал в памяти все события сегодняшней встречи.
На этот раз все пошло как по маслу. Он был на высоте и доставил наслаждение Гали. Ее отношение к нему изменилось, он это чувствовал. Все было хорошо. Тогда откуда это странное ощущение пустотного провала? Словно где-то в глубине души образовалась крохотная дырочка, в которую медленно утекает радость, осознание победы? Что это за ложка дегтя в бочке с медом?
Что такое случилось сегодня, что заставило его мучительно рыться в памяти вместо того, чтобы просто торжествовать? Неужели воспоминание о той девочке? Как же ее все-таки звали? Да, точно, Жени!
Они познакомились, когда Жану было тринадцать лет. Он брел по морскому берегу с независимым видом, вырабатывая походку боцмана. А она наблюдала за ним сверху и смеялась. Потому что он действительно выглядел смешно - худенький мальчик, шагающий вразвалку. Мальчик, желающий быть похожим на моряка, но не являющийся им. А ведь были ребята, что в его возрасте уже плавали юнгами, и не на каких-то там катерах, а на самых настоящих кораблях. Но разве ему отец позволит!
И вдруг сверху посыпались мелкие камушки. Это Жени нечаянно столкнула один ногой, а тот вызвал маленький камнепад.
- Ты чего тут делаешь? - недовольно спросил Жан девочку.
- Если ты хочешь владеть своим телом, пошли со мной, - вместо ответа сказала она.
"Владеть телом" - эти слова ассоциировались у Жана в период полового созревания со вполне определенными понятиями, и он, заинтригованный, пошел вслед за этой загадочной девочкой, зовущей его в мир эротических фантазий.
Но все оказалось гораздо проще. Жени привела его в танцевальную школу мадам Лекре. И та, оценив природные данные Жана, взялась обучать его танцам, хотя обычно новичков его возраста не брали.
Жени любила верховодить. Она попросила мадам Лекре, чтобы та поставила ее в пару с Жаном и поскольку была ее лучшей ученицей, ей не отказали. Жан оказался способным учеником, и вскоре оказался одним из лучших танцоров школы. Во многом ему помогла именно Жени. Он вспомнил то ощущение легкости, полета, которое возникало у него каждый раз, когда он вел в танце эту хрупкую девочку.
Жан вспомнил и тот день, когда они впервые поцеловались. Они бродили тогда по набережной, разговаривали о замке Иф и спорили о том, на каком именно уступе могла стоять Мерседес, ожидая своего возлюбленного. Он тогда спросил у нее, а она стала бы ждать его всю жизнь.
- Конечно нет, - сказала тогда Жени и засмеялась. А потом вдруг поцеловала его сама и убежала.
Жан вдруг понял, почему вспомнил все это сейчас. Ведь и тогда он испытывал это не сравнимое ни с чем ощущение счастья, радости, восторга. И тогда он раскрепощался, вырывался на свободу, сливаясь в танце с Жени.
Так значит то, что происходит сейчас, с ним уже было? Значит, Гали не единственная женщина, которая может быть в его жизни. Возможно, он вообще ошибся в выборе.
Нет! Жан даже тряхнул головой, отбрасывая предательские мысли. Его любовь к Гали усиливалась одним немаловажным обстоятельством: он хотел ее, хотел страстно, безумно, как никогда не хотел никакую другую женщину. И в этой способности возбуждать его страсть, именно страсть, ей не было равных.
* * *
Гали вошла в дом и прислонилась к двери. Как ей было хорошо сегодня! Она прошлась по квартире, любуясь копиями картин. Жана она сопоставила с картинами Матисса. В его манере писать, в крупных мазках, смелой игре с цветом было что-то общее с дикой красотой леопарда, присущей Жану. Такие же смелые, сильные движения, та же порывистость. Гали усмехнулась. Мальчишка ей определенно нравился. Она, пожалуй, с ним еще встретится.
Гали приняла душ и, закутавшись в прозрачный пеньюар, прошла в спальню. Пожалуй, она почитает перед сном. Она взяла какой-то журнал и стала его листать. Сейчас ей нужно легкое, не требующее особого погружения в чтение.
Она перелистывала страницу за страницей, пытаясь вникнуть в новые веяния моды, живописи, киноискусства. Она пыталась уловить, что еще хотел добавить знаменитый критик месье Гровер к своим высказываниям о французском импрессионизме в кино. Но вместо этого постоянно возвращалась мыслями к Жану.
Как он положил ей тогда руки на плечи, властно, страстно. Она тогда чувствовала жар, исходящий от них, даже через платье. Она могла бы почувствовать его и сейчас. Если бы позволила Жану остаться. Тьфу, что за мысли! Гали не привыкла жалеть о принятом и, тем более, исполненном решении. Не будет она делать это и сейчас.
Но перед глазами постоянно вставал Жан. Его сверкающие глаза, дерзкая улыбка. Куда делся тот застенчивый юноша, которого она привыкла в нем видеть! Когда Жан начал танец, он словно бы высвободил свою истинную сущность - свободного, сильного самца. И этого самца Гали страстно желала.
Гали вспомнила его слегка изогнутые, чувственные губы. Как он мог бы ее поцеловать, если бы она хоть раз дала ему волю! Гали провела языком по кончикам губ. Она почувствовала, как напряглось и заныло все тело. От одного воспоминания, подумать только!
* * *
Жан тоже думал о Гали. Впрочем, в отличие от нее, для него это уже вошло в привычку. Какая она гибкая! Как молоденькая девочка. Какие у нее замечательные волосы! Они, касаясь его напряженных мускулов во время танца, щекоча их, взвинчивали его до предела, придавали его ощущениям необычайную остроту. А губы Гали! Жан вспомнил, как она поцеловала его на прощание. Эх, ну почему она не дала ему как следует ответить на поцелуй. Жан почувствовал, как напрягается все его тело. И он побежал. Он бежал вверх по улице, пытаясь сбросить энергию, бьющую в нем ключом. Ту, которую его сверстники разрежали очень приятным для них способом, с помощью подружек разных возрастов и национальностей. Но Жан вместо этого бежал, все быстрее и быстрее.
Жан остановился отдышаться. Он чувствовал усталость во всем теле, ноги ныли. Но, не смотря на это, он отчаянно хотел Гали. Если бы это было возможно, он занимался бы с ней любовью до утра, и еще целый день, и еще. Он смог бы, Жан был в этом уверен.
Наконец, он остановился. Так не пойдет. Нужно идти домой, спать. Утром это наваждение рассеется. Жан добрел до общежития, повалился на кровать, и только его голова коснулась подушки, вырубился моментально. И никаких снов ему не снилось.
Глава 13
Аарон Селла, сотрудник резидентуры "Моссад" в Москве, ранним сентябрьским утром, прогуляв собаку и выпив чашечку крепкого кофе, сел в машину, прогрел мотор и выехал со двора дома в Большом Тишинском переулке, где он жил.
Его маршрут движения по улицам Москвы был рассчитан таким образом, чтобы можно было, не делая лишних петель, проехать по Краснопресненской улице в сторону Звенигородского шоссе, мимо метро "Улица 1905 года".
Иногда Селла брал с собой жену, и они объезжали магазины для иностранцев - "Березка". Жена делала необходимые покупки и одновременно помогала мужу, насколько это возможно, выявить наружное наблюдение, считывать метки о закладке тайников, да мало ли что еще может попросить дорогой и любимый. Хотя это иногда и является нарушением инструкций резидента, но, как известно, победителей не судят.
Руфь вот уже неделю по состоянию мужа чувствовала, что готовится что-то серьезное. Она хорошо изучила за 10 лет, которые они прожили вместе, мельчайшие проявления стрессов супруга. Аарик, например, становился в такие дни сексуально активным. И это ей очень нравилось. Он отказывался от алкоголя и почти переставал есть. Через три-четыре дня после операции, сбросив 3–4 килограмма, он возвращался в свое обычное состояние, становился веселым, много шутил, занимался с детьми и… не приставал к жене. Но она не обижалась, ей вполне хватало того, что она получала в периоды горячки.
Аарон рассчитал так, что, когда красный свет светофора зажегся, он подъехал к осветительному столбу около памятника героям 1905 года. На высоте 1,5 метров Руфь увидела четко нарисованную мелом букву "Z". Зажегся зеленый.
- Поехали, что ты стоишь, - спокойно сказала Руфь, - сигнал на месте.
Бросив машину во дворе посольства, Аарон, перескакивая через две ступеньки, поспешил к резиденту. Сколько у него уже было за плечами успешно проведенных операций, и даже в Москве, с ее жестким контрразведывательным режимом. Но каждый раз, получив от одного из агентов сигнал о том, что есть секретный материал, он чувствовал себя так, как будто это в первый раз.
- "Хронос" поставил сигнал о закладке тайника, - сходу начал Аарон.
- В течение двух ближайших дней надо его обработать, - спокойно, как будто речь идет о сборе картошки, ответил резидент.
Наум Коэн работал в Москве всего пол года, поэтому ко всем источникам информации, приобретенным резидентурой до него, относился с некоторой ревностью и предубежденностью. Глубоко внутри он считал, что каждый второй, это внедренный в их сеть агент контрразведки КГБ. Коэн вызвал в кабинет двух старожилов - самых опытных сотрудников резидентуры:
- Завтра, в 17.00 проводим выемку тайника "Купол". Ответственный за выемку Аарон. Ответственный за обеспечение безопасности, - он окинул взглядом присутствующих, - Херцог.
Немного подумав, он продолжил тихим голосом:
- В том числе и за контроль радиоэфира. Все детали операции и уточнения за Аароном. Я вас жду у себя завтра в 19.30. О готовности доложите к концу дня. Желаю удачи.
* * *
На следующий день, в 14.00, из ворот посольства с интервалом в 1,5–2 минуты выехали сразу три автомобиля. В первой выехал резидент, за которым тут же увязались две машины Седьмого Управления КГБ. Наружная разведка Лубянки не очень-то и пряталась, но соблюдала правила приличия.
Наум Коэн удовлетворенно хмыкнул: его задача - увести за собой наружное наблюдение куда-нибудь подальше на другой конец города. Там он немного покрутится и вернется в центр Москвы, где встретится в ресторане "Арагви" со своим приятелем из посольства Франции.
За рулем третьей машины - "Lincoln" Station Wagon - сидел самый опытный сотрудник резидентуры Клинберг. Во вместительном багажнике, сложившись буквой "z", головой на маленькой банкетной подушке, лежал Аарон. Машина долго крутила по переулкам Старого Арбата. Наконец заехала в какой- то тупик. Разворачивая длинную машину, Клинберг воспользовался для удобства въездной аркой старинного трехэтажного дома. Если бы кто-то из любопытных и видел этот маневр, он бы ничего бы не заметил.
После разрыва дипломатических отношений с Израилем в 1967 году в результате нападения Израиля на Египет, интересы Израиля в СССР представляло посольство Голландии, под крышей которого работали израильские разведчики в консульском отделе посольства. Отношения были восстановлены только в 1991 году перед самым крушением СССР. Поэтому вторая машина, видавший виды "Ford", выехавшая из ворот Голландского посольства и резко набиравшая скорость, проскочила на красный свет и, визжа тормозами, понеслась в сторону, противоположную той, куда покатил не спеша благородный "Линкольн". Дежурный милиционер, переодетый сотрудник Лубянки, дежуривший в будке у ворот посольства, казалось, от охватившего его волнения вот-вот начнет жевать телефонную трубку. Его главная задача заключалась в том, чтобы немедленно сообщать на базу 7 Управления обо всех выезжающих дипломатических машинах и пассажирах в них. Сил "наружки" хватило только на две машины. Клинберг уже через пол часа удовлетворенно понял, что хитрость удалась.
"Наружка" пасет холостые машины. Он чистый. Выезжая из тупика, он повернул направо, остановил машину около газетного киоска. Хорошо осмотрелся по сторонам. Накупил газет и журналов, бросил их на заднее сиденье и поехал в сторону Открытого шоссе.
Через пятнадцать минут из тупика вышел одетый в поношенное пальто, с дерматиновой сумкой в руках мужчина. Стоптанные ботинки, давно не чищенные, потертые обшлага брюк и неопределенного цвета шляпа, из-под которой торчали длинные седеющие волосы. Дополнял картину длинный клетчатый шарф вокруг шеи, закрывающий пол-лица. Человек внешним видом походил на типичного московского инженера или учителя, переживающего не лучшие времена. Его серая фигура минуту-другую была видна на фоне белых стен домов, а затем затерялась в толпе таких же серых одиноких фигур.