Нельзя сказать, что Асин отец не воспитывал Асю, он кричал.
Отец кричал: "Если ты немедленно не включишь свет, я тебя убью!" – Ася читала до утра. Кричал: "Чтобы через час была дома, иначе!.." – Ася гуляла до ночи.
Ася всегда так испуганно говорила: "Это?.. Это мне нельзя, меня папа заругает" – и тут же делала. Вроде бы она всего боится, но на самом деле ничего не боялась.
В пятом классе она на спор подошла к прохожему и сказала: "Я проститутка, хотите со мной переспать? Десять рублей", и он быстро-быстро побежал прочь. А если бы?..
А в восьмом классе стащила у Зининой мамы бутылку вина, сказала: "Мне очень страшно, твоя мама меня убьет", засунула бутылку под платье и просеменила с ней на улицу. Ася пила вино на скамейке и приговаривала: "Нельзя пить на улице, нас в милицию заберут, ну что же мы зря ее стащили?", приговаривала и пила, и выпила одна всю бутылку. Зина пошла за Асиным отцом, сказала "Асе плохо", и он так страшно побледнел и помчался на улицу. Увидел Асю, обнял и закричал на всю улицу Маяковского: "Господи! Слава тебе, Господи, что моя дочь живая и пьяная!.."
Возможно, Асин отец все же знал, как воспитывать Асю? Он говорил – ты не будешь настоящим художником, если чего-нибудь боишься.
Ну, Ася и не боялась. Десятиклассница Ася уже больше не повторяла "мне нельзя, меня папа заругает". Она говорила "ой, нет, ой, страшно" – и делала. Спала с Ильей. Под носом у отца приводила Илью в мастерскую.
А вскоре, очень скоро, стала оставлять Илью ночевать у себя дома. Говорила "папа меня убьет, если узнает", но ботинки Ильи почти каждый вечер стояли в прихожей, а утром исчезали, и Асина кровать оставалась смятой, и не было сомнения, что в ней спали двое. Для школьницы того времени это было довольно необычно, правда?
Зина.
P. S.
Ты, Ася, такая добрая, такая легкая! Тогда почему же ты не заметила, как я мучилась от обиды? Не заметила, как я старалась скрыть свою обиду, свой страх тебя потерять?! Как сильно я старалась?!
Ты один раз засмеялась и сказала: "Зина, ты что, ревнуешь? Но я же люблю тебя не меньше, чем раньше!" Мне хотелось закричать: "Меньше, меньше!.. Потому что мы были с тобой одно, и любовь – одна, сколько от нее отломилось Илье, на столько мне осталось меньше!.. Ты так сильно любишь Илью, что совсем не любишь меня…"
Да, это необычно, не принято – ревновать подругу к мужчине.
Но разве мы не были как один человек, разве было что-то, чего ты обо мне не знала?
Но разве ты когда-нибудь думала, что принято, а что нет? Когда стала спать с ним в десятом классе, разве ты думала, что это не принято?!
И вообще, почему все тебе?!
Ты только обнимала его, целовала, но не думала, что я страдаю!
Ты никогда ни о ком не думала! Ты никогда ни о ком не думаешь, кроме себя! Ты на самом деле ужасная эгоистка!
Зина, доктор филологических наук, профессор. Еще немного, и профессор, вспомнив детские обиды, завизжала бы, как в первом классе: "А ты, ты, ты сама такая, Асечка-Асечка!"
Привет!
Господи, Зина!.. Какая ты!
А что значит "не принято"? Ведь это всего лишь цифры – 10-й класс, 17 лет!
Ася.
Здравствуй, Ася!
У Маси начинается первая в ее жизни сессия, завтра первый экзамен – "Правоохранительные органы".
Я позвонила Масе из университета:
– Ты готова к экзамену? Я приду пораньше, проверю тебя по билетам.
– Нет, мамочка, не надо, я к экзамену совершенно готова. Я уже все повторила и ложусь спать.
Я пришла домой в половине одиннадцатого, сразу же заглянула к Масе. Она спала с головой под одеялом, рядом с ней на кровати открытая книжка. "Алиса в Стране чудес".
Я много раз говорила ей – перед сном необходимо еще раз прочитать учебник. Можно даже не учить, не повторять вслух, а просто прочитать материал. Тогда предварительно хорошо выученный текст отпечатывается в сознании намертво, и назавтра легко получаешь пятерку. А у нее – "Алиса"!
Первая сессия, первый экзамен, и такое легкомыслие! Ведь это же университет! Юрфак! А у нее на кровати "Алиса", а не лекции по "Правоохранительным органам".
Экзамен в 10, я разбудила Масю в 8.30.
– Мася! Вставай скорей!
– А я на экзамен не пойду, – сказала Мася и, сладко потянувшись, повернулась на другой бок.
Я пробормотала:
– Как? Как это, как это не пойдешь на экзамен?.. Ты шутишь?..
А она уже спит.
Я так растерялась, что даже не сразу начала ее поглаживать, похлопывать – будить.
Разбудила, поставила на ноги, отправила в душ, приготовила завтрак – кофе, ее любимые гренки, шоколадку. Первый экзамен в университете – это праздник!
– Мася!! У меня первая пара, мне нужно уходить! – крикнула я перед дверью ванной. – Ты выходишь из дома ровно через полчаса после меня. Поздравляю тебя с первым экзаменом, и ни пуха ни пера!
Мася из ванной ответила:
– К черту. Мамочка, не волнуйся. Я же не идиотка, чтобы опоздать на экзамен.
Завтра напишу тебе, что Мася получила. Первый экзамен очень важен, первая сессия вообще самая важная. На преподавателей очень влияет зачетка, если в зачетке одни пятерки, то четверку не поставят.
Зина.
Здравствуй, Ася!
Я не писала тебе месяц.
В день экзамена мы с Ильей пришли вечером, она спит.
– Устала после экзамена, – сказал Илья, – не буди ее, пусть выспится.
В 6 часов вечера Мася спит.
Не выдержала, тихо прокралась – хочется узнать оценку.
– Скажи, что ты получила, и дальше спи…
– А я не ходила.
У меня пол поплыл под ногами…
– Мне не надо было на экзамен. Я на сессию не вышла. У меня зачетов нет.
– Как нет зачетов?.. Ты же сказала, ты же сказала, что ты вышла на сессию… Мася, ты что, наврала?! – закричал Илья тонким голосом. Он всегда кричит тонким голосом.
– Где твоя зачетка?! Зачетку покажи! – закричала я. Зачем мне нужна была ее пустая зачетка?
Она закрылась одеялом. Я и не знала, что так бывает – такая дикая ненависть и отчаянная любовь одновременно. Я плакала и кричала: "Дрянь, какая же ты дрянь!"
Оказывается, эта фигура речи – "выйти из себя" – имеет совершенно конкретный смысл, я действительно как будто "вышла из себя", сделала шаг из себя и не была больше собой, я хотела сделать ей больно, я не понимала, кто передо мной, я не понимала даже, кто это так страшно орет…
Выражение "прийти в себя" тоже, оказывается, имеет конкретный смысл – вернуться в свое сознание.
Что происходит в семье, когда обнаруживается, что ребенок врал, не ходил в университет, не вышел на сессию?
Конечно, мы с Ильей ссорились, кричали друг другу – "а ты?!" – "нет, а ты?!" – "а почему я?!".
Мы ссорились, кричали, выясняли, кто из нас больше работает и чья обязанность следить за ребенком.
А ребенок-врун в это время отсиживался у себя в комнате.
Илья кричал, что виновата я.
Я кричала – уже не таким страшным голосом, а просто: "Сделай что-нибудь со своей дочерью!"
Илья кричал: "Ты не проверяла ее посещаемость, ты не звонила в деканат, ты не…"
…Я не… я не… Но я утром выталкиваю ее к первой паре. Откуда мне знать, куда она идет – в университет, в кафе? Или возвращается домой и ложится спать? Илья, который уходит позже, считает, что Мася в университете, а может быть, она в это время спит у себя в комнате?
Илья предположил, что виноват деканат. Не сообщили вовремя, что она прогуливает.
Но деканат никому не сообщает. У них принцип: они не няньки, это университет, не какой-то левый институт, не хотите – не надо. И никому нет дела, сколько нервов стоило родителям поступление, – не хотите учиться, вылетайте с первой сессии.
Илья опять кричал – на меня, на Масю, вернее, на ее закрытую дверь, а накричавшись, ушел в кабинет и сказал – у него работа и чтобы сегодня его больше не беспокоили. Потом высунул голову из кабинета, прокричал: "Возьми ей справку о болезни… что она руку сломала", и уже окончательно закрылся в кабинете. Решил, что он все придумал, всех спас.
Он всегда так. Не то чтобы ему нет дела, но не так, как мне. Для меня – это крах всего, а для него просто неприятность. Он расстроился, очень сильно расстроился и погрузился в свои дела, и… все.
Справку о болезни уже не примут – справки принимают до начала сессии. Ну что же, подумала я, пусть вылетает, пусть получает то, что заслужила.
Но ведь в том-то и дело, что получаю я и то, что не заслужила! Сколько сил, сколько надежд, и все зря?..
Я очень старалась говорить с Масей спокойно.
– Отчисление с первой сессии – это не академка, а настоящее отчисление. Ты понимаешь, что тебе придется поступать заново? Все заново – репетиторы, сдача ЕГЭ? – спросила я.
Еще раз просить после такого позора невозможно – откажут. А сама она в университет не поступит. И никому нет дела, что моя дочь останется без университетского диплома. Моя дочь, моя золотая девочка останется без образования.
– Давай не будем ссориться, давай будем тебя спасать. Ты хочешь остаться в университете?..
Мася хочет. Молчит, глаза полные слез, губы дрожат. Какая я свинья, что так орала на нее, она же еще совсем маленькая.
– Сколько у тебя зачетов?
– Всего девять. Один я сдала, по физкультуре. На остальные я не пошла.
Просто взять и не пойти ни на один зачет? Такое легкомыслие, тупость такая… Не укладывается в голове. Если бы она пришла и не сдала, это бы была пересдача, а неявка – это в ведомости "не сдала".
– Но ты ведь можешь мне помочь, ты же там работаешь, ты же профессор.
– Я не там профессор, а на филфаке…
Она еще ребенок. Не понимает, что сдать проваленную сессию в университете еще труднее, невозможнее именно из-за моего положения. Все будут знать, что я бегаю по преподавателям и прошу об одолжении для своей дочери-прогульщицы. Слухи, сплетни – для меня это позор, какого свет не видел.
Восемь зачетов. Мне нужно сдать восемь зачетов. Невозможно сдать восемь зачетов, когда уже начались экзамены!
Я решила так: я все сделаю, я вывернусь наизнанку, я буду унижаться, – я буду все, только чтобы она не испортила свою жизнь, только бы осталась на юрфаке.
После окончания университета Мася поедет учиться в Англию, получит еще один юридический диплом.
Я вижу Масю – в мантии, в шапочке.
– Мася, мы с тобой должны быть как одна команда по твоему спасению, – это как война. Если ты не сдашь следующий экзамен через пять дней, тебя автоматически отчислят. Чтобы тебе разрешили сдавать следующий экзамен, у тебя должны быть все зачеты.
Я взяла тетрадь и написала список зачетов.
– Английский – это проще всего, завкафедрой моя хорошая приятельница, она поговорит с преподавателем, тебе поставят зачет. Экономику – могу попросить, я помогала завкафедрой с его племянником. Что делать с остальными зачетами, я не знаю.
– Я тоже не знаю, – сказала Мася. – Да, завтра нужно сдать курсовую по истории. Можно я на полчасика выйду, а потом приду и мы с тобой сделаем вместе?
Я кивнула. Меня мучила совесть, что я так орала. Она же не понимает, что я орала о своей любви к ней, о своих надеждах…
Я писала курсовую до утра. Это не моя тема, специалисту по русской литературе вот так, с ходу, написать курсовую по истории очень трудно, почти невозможно. Почти невозможно, но возможно. Я, конечно, справилась.
Зина.
Ася!
На следующее утро мы с Масей отправились в университет.
Мася перенервничала, была хмурая, перед аудиторией прошипела: "Не хочу приходить с мамочкой за ручку" – и сделала вид, что она со мной не знакома.
Преподавательница – совсем девчонка, девчонка-аспирантка, очевидно, это первый семестр, когда ей доверили вести практику.
– Простите, что отрываю, я профессор с кафедры истории русской литературы, – представилась я, в душе робея, как заядлая двоечница.
Я никогда никого ни за кого не просила "поставить зачет", "проверить работу", "помочь с курсовой" и сама никогда не откликалась на такие просьбы. Меня называют "наша правильная" или "зануда". Спасибо, что не "старая грымза".
Я попросила преподавателя проверить принесенную работу и поставить зачет к завтрашнему дню, чтобы моя дочь успела получить допуск и выйти на экзамен. Я работаю в университете и не могу сказать – милая девушка, сделайте побыстрее, я отблагодарю. Я могу только просить.
Я играла в демократическую дружбу профессора с аспирантом, улыбалась и только что не подмигивала. Девчонка-аспирантка, без году неделя в университете, разговаривала со мной нелюбезно и равнодушно. Как жаль, что она не на филфаке. Попалась бы она мне на Ученом совете, я бы кинула ей черный шар. Назначили бы меня ее оппонентом, она бы у меня всю работу переделала и не защитилась.
Девица мне отказала. Отказала! Она обязательно проверит курсовую, это ее работа – проверять курсовые, но уже после сессии. Наплевать ей на меня, она никак не зависит от профессора кафедры истории русской литературы. Очевидно, она относится к людям, которым приятно чужое унижение. Правда, я тоже никогда не иду на поводу у плачущих мам, и я с ней полностью согласна: не хочешь учиться, не учись, и нечего ходить-просить.
Я так гордилась, что Масино будущее уже определено, я уже видела ее юристом, и сейчас все полетит к черту! Мася не станет юристом, ее жизнь будет разрушена сейчас, в эту минуту этой равнодушной девицей.
Невозможно передать всю глубину моего ужаса… Я, кажется, совсем потеряла лицо.
– Милая, у вас же наверняка кто-то учится на филфаке, друзья или дети друзей… Я тоже когда-нибудь пойду вам навстречу с зачетом или экзаменом. Вы в университете недавно и, возможно, не знаете – у нас своим принято помогать…
– Ваша дочь должна понимать, что юридический факультет университета не детский сад. – Аспирантка отвернулась и принялась перебирать свои бумаги.
Еще минута, и я просто разревусь.
– Послушайте, милая девушка, – сказала я, – я не буду говорить вам о своих научных заслугах, не буду врать, что моя дочь болела весь семестр и по глупости не брала справку. Я вас просто прошу – представьте на минуту, что у вас есть ребенок и от кого-то зависит его судьба. Помогите мне, и вас тоже когда-нибудь пожалеют. Пожалуйста.
Аспирантка дала свой телефон, взяла работу, обещала проверить к завтрашнему дню, смотрела с жалостью и презрением. Но я добилась своего – теперь у нас есть шанс.
Ничего она не проверила! Я звонила ей днем – напомнить. Мне уже было не унизительно, а просто наплевать. Какое может быть унижение, когда борешься за своего ребенка! Она не брала трубку, я звонила весь следующий день, и к вечеру она наконец взяла трубку и сказала насморочным голосом: "Я заболела".
Заболела? Но мы пропадем без этого зачета! Я предложила приехать к ней домой, привезти ей фруктов и лекарства, вместе проверить курсовую… Черт возьми, я никогда в жизни так не унижалась, как перед этой девчонкой!..
Я съездила к ней с Масиной зачеткой, вырвала у больной аспирантки из ослабевших рук непроверенную курсовую. Села у нее на кухне, сама проверила собственную работу, поставила себе тройку… И умолила поставить зачет. Я успела!..
Таким образом, у меня уже было три зачета – физкультура, экономика и английский.
Английский – было несложно. Полдня на телефоне, и через цепочку приятельниц удалось выйти на преподавателя. Я так боялась ее пропустить, что пришла за полчаса до начала занятий. Ждала ее в гардеробе, – не хотелось, чтобы студенты видели, как одна взрослая тетя ставит другой взрослой тете зачет в зачетку.
Зина.
Ася, здравствуй!
Оказалось, что римское право придется сдавать по-настоящему. Я договорилась, что Мася может прийти с другой группой, и мы с Масей учили до двух часов ночи. Я читала ей вслух, она повторяла. Мася бледненькая, замученная, – не привыкла заниматься ночами.
Как только я закрыла учебник, Мася сказала:
– Можно я выйду на час?
– С ума сошла?.. Сейчас ночь, и завтра зачет по римскому праву, – сказала я.
– Я все равно не смогу заснуть, ты же накачала меня кофе. А все в клубе, тут совсем рядом. Я только сбегаю на час, и домой.
– Нет. Нельзя.
Я сказала это как говорят щенку или маленькому ребенку, не задумываясь об объяснении, командным тоном: "Нельзя!"
Мася покорно кивнула. Она сейчас такая послушная, как кукла, смотрит детскими глазами с выражением "я все сделаю, как ты скажешь, мамочка". Хочет учиться, хочет остаться в университете.
…Мася пришла под утро. Я отвела ее на зачет, мы не опоздали.
Зачет она, слава богу, сдала.
Зина.
P. S.
…Ей кажется, что жизнь – это клубы, кафе, девочки-мальчики. Она такая наивная, Мася…
Ее любимое объяснение: "Все так делают". Но все – не так! "Все" гуляют, бегают по клубам, но помнят о собственной жизни, о своем интересе – учатся, сдают. А она – все с размаху, пропадать, так с музыкой.
Ася! Может быть, это пройдет с возрастом? Тебе лучше знать. Все-таки у моей дочери твои гены. Очарование и изобретательность невероятная, в игольное ушко пролезет! "Спокойной ночи, мамочка", а ночью встану – ее нет. Или "я на час, скоро буду" – и отключает телефон.
Ася, здравствуй!
У моей дочери твои гены, Ася! Если бы у Маси были мои гены, она была бы отличницей?
…Этот вопрос – что главное, наследственность или воспитание, – интересует всех, и ученых, и просто людей, родителей, которые сталкиваются с тем, что у них на подоконнике вырос совсем не тот цветок, который они сажали, поливали…
Сторонники поведенческой теории считают, что воспитание, образование, среда приоритетны. Это вроде бы звучит глуповато – разве из Ильи можно было бы вырастить полкового командира, а из тебя, Асечка, училку-зубрилку?
Сторонники психоанализа считают генетику единственно важной. Тогда получается, что Мася – наследница проблем Александры Андреевны и твоей матери, "этой натурщицы", бросившей тебя младенцем. "Наследница проблем" звучит не позитивно. Тогда и воспитывать ребенка не нужно, тогда, как говорят мои студенты, "все фигня, и нечего париться".
Ученые с начала прошлого века и до сих пор так и не пришли к единому мнению. А ведь истина, как всегда, где-то посредине.
Я с большим уважением отношусь к Агате Кристи. Эта великая женщина в своих непритязательных по форме детективах – низкий жанр – поднимала, в сущности, самые важные вопросы. В одном из ее романов фигурирует семья с пятью усыновленными детьми. Родители воспитывают их одинаково, надеясь, что получат пять копий самих себя. И что же? Они все выросли разными, в полном соответствии со своей наследственностью.