23
– Итак, продолжим, друзья мои. Я скопил то, что называется в науке первоначальным капиталом. Но что с ним делать, не представлял. Вернее, это не совсем так. Я знал на что можно потратить деньги: на удовольствия, на вкусную жратву, хорошую одежду. И, разумеется, на женщин. За короткий срок я перетрахал кучу баб. Никогда в жизни у меня не было их столько, как тогда. И я вам скажу, такого кайфа, как в тот период, я не испытывал никогда. Даже падишах со своим гаремом так не наслаждался.
Город был нищий, и едва ли не любая женщина, если ее пригласить в ресторан, готова была лечь в постель. У меня были молоденькие, средненькие и даже пожилые, замужние и вдовы. И само понятно девушки, которых я пачками лишал невинности. Несколько раз я попадал в опасные истории, однажды один разгневанный муж всерьез стал готовить на меня покушение. И бог знает, чем бы все кончилось, если бы он не попросил помочь одного парня, который был в моей команде. Он мне и заложил его. Я решил надолго отбить охоту покушаться на мою священную особу. Вместе с ребятами изловил его. Мы так его избили, что он около месяца провел в больнице. Зато после этого я мог трахать его женушку на его глазах. Однажды я так и поступил, мне было интересно проследить за его реакцией. Правда, уговорить ее оказалось нелегким делом. Но деньги помогли. Заплатить пришлось немало, зато я сполна насладился результатом. Муж молча сидел и смотрел, как все происходит. Но даже не пошевелился. Урок пошел впрок не только ему, но и всем другим, желающим мне отомстить. Больше попыток наказать меня за блядство, не было.
Шаповалов замолчал, достали сигарету и закурил.
– Я действительно пустился во все тяжкие местного масштаба. До сих пор вспоминаю с наслаждением эту жизнь. Но одновременно во мне жила иная мысль. Я думал: ну, потрачу все деньги, поживу в свое удовольствие. А дальше-то что? Вы поймите: плохо образованный, из бедной семьи юноша, который до сих пор ни разу далеко не уезжал из своего города. Я почти ничего не знал об окружающим мире. Да и откуда, если я жил в городе, где чуть ли не все население знало одно занятие – беспробудно пить. Между прочим, я тоже активно этим занимался, как и все мои товарищи. У нас считалось нормальным вечерком, собравшись, вылакать по несколько бутылок водки и без счета – бутылок пива. А так как в деньгах недостатка не было, наши дозы увеличивались в геометрической прогрессии. Пару лет такой жизни – и превращение в хронического алкоголика мне было обеспечено.
Не могу сказать, что в тот период меня это сильно беспокоило; это было так привычно, что даже не было страшно. Но меня вдруг все чаще стали посещать другие мысли. У меня еще оставались кое-какие деньжата. Можно, конечно, их прокутить, что я успешно и делал. Но правильно ли я поступаю? Ведь есть и другие возможности. К тому же если ничего не делать, то они скоро кончатся. И снова нищета, серая жизнь? Но я уже понял, что возвращаться к прежнему мне совершенно не хочется. А коли так, значит, что надо срочно что-то придумать.
Я вдруг ясно понял: то, что я начал, нельзя прерывать, а нужно продолжать. Но как? Я не знал, что делать, требовалась новая идея. А где ее взять? Она пришла совершенно случайно, хотя скорей всего, появилась потому, что я ее искал.
Однажды я шел мимо рынка и увидел, как там разгружается фура с помидорами. Помидоров было очень много, их привезли откуда-то издалека. И меня осенило: мы обкладывали данью торговцев. А если обложить данью всю цепочку, начиная от завоза на базар продукции, базы, куда она складируется. Наши доходы возрастут в разы.
Я изложил эту идею своей команде. Я был уверен, что они его отвергнут, но это был почти настоящий бунт. Все просто обалдели от испуга, ведь речь шла ни об одном рынке, а о целом городе. Признаюсь, я тоже смутился и едва не пошел на попятную. Но мною вдруг овладело упрямство. Ко мне словно бы пришло озарение: если я проиграю эту партию, то уже никогда больше ничего не выиграю. И так останусь ни с чем в этом дерьме.
Теперь я понимаю, что это был один из самых важных моих поединков. Я бросился в такое наступление, что все даже оторопели. Дело дошло до настоящей драки. Одному самому большому маловеру я расквасил нос. И выбросил его из банды. Потом он просился в нее снова, но я его не принял. Но тогда я снова победил. Но это была победа над своими, а предстояла одержать вверх над целой отнюдь не маленькой системой.
Я сознавал, что битва будет не из легких. Так оно и получилось. Но я неплохо подготовился к ней, вооружил свою братию металлическими прутьями. И после этого началось. Мы ловили водителей на подъезде в город, требовали за въезд в него плату. Тогда такое было еще в новинку, и могу с гордостью заявить, что был пионером этого дела. Но шоферня поначалу была неуступчивая. И дело доходило до настоящих побоищ. Один из водителей угодил в больницу с множественными переломами. Только тогда эти ребята поверили, что это серьезно. И через какое-то время деньги снова потекли в наши карманы.
Но это было лишь полпобеды. Оставались базы, их тоже надо было обложить оброком. Для успеха дела пришлось скупить чуть ли не всю городскую милицию. Ребята ворчали, что бабки идут не туда, куда нужно, но я уже мог не обращать на них внимания. И делать то, что считал необходимым. Где-то через три-четыре месяца большая часть сбытовой сети города платила нам оброк. Разумеется, приходилось делиться со стражами порядка, некоторыми чиновниками. Но нам оставалось столько, что парни часто не знали, куда девать бабло. А вот меня уже деньги не так интересовали, я обнаружил, что заработал гораздо более важную вещь, чего не было у других, – авторитет. Обо мне, правда, шепотом заговорил чуть ли не весь город. Я гордый расхаживал по улицам иногда только для того, чтобы меня бы все видели. Я ловил на себе любопытные и все чаще испуганные взгляды, слышал за спиной шепот. Меня это сильней заводило, чем даже какая-нибудь девчонка. Я стал меньше им уделять внимания, так меня увлекло новое положение городского короля. Скажу вам, это стоит пережить хотя бы раз в жизни. И те, кто это не пережил, многое потеряли. А теперь, господа, меня ждут другие дела.
24
Шаповалов постучался в каюту сына. Дверь почти тотчас отворилась. Но когда Филипп увидел отца, на его лице мелькнуло выражение разочарования. Оно держалось всего одно мгновение, но не ускользнуло от взора Шаповалова. Его охватило чувство недоброжелательности, но он постарался его прогнать. Он понимал, что оно плохой советчик в отношениях с Филиппом. И все же, почему ему достался такой наследник, а не другой. Эта мысль приходила к нему неоднократно, но еще ни разу не нашла ответа.
– Хочу посмотреть, как ты устроился, – улыбаясь, произнес Шаповалов. – Конечно, если не возражаешь.
– Проходи, смотри, – ответил Филипп.
Шаповалов вошел в каюту. Разумеется, он пришел сюда вовсе не для того, чтобы проинспектировать, как устроился сын. Он не сомневался, что с этим все нормально. Стюарды на его судне свое дело прекрасно знают. Иначе и дня тут не проработают. Его волновало совсем другое.
– У тебя тут очень неплохо, – оценил Шаповалов. – Мне нравится, а тебе?
– Нравится, – своим обыденным голосом, почти лишенным интонаций, ответил сын.
Шаповалов решил по возможности не обращать внимания на этот тон.
– Знаешь, что я решил, завтра мы совершим морскую прогулку. Ты не видел этих мест. А они потрясающие. Тут такие острова, почти не тронутые, как говорят в этих случаях, цивилизацией. Тебе они понравятся. Мне кажется, ты вообще, мало путешествуешь, сидишь в своем кампусе и никуда не вылезаешь. Я прав?
Филипп пожал плечами.
– Мне там нравится. К тому же приходится много учиться.
– Никто же не спорит, что учиться надо, как следует. Но и об удовольствиях не забывать. А одно из самых больших удовольствий – это смена впечатлений. Я без этого не могу прожить и неделю, хочется увидеть нечто новое, оказаться в другом месте.
– Я не ты, – веско заметил Филипп.
Шаповалов ощутил что-то вроде легкого удара в грудь.
– Разумеется, все мы разные. Но и все похожи в чем-то друг на друга. Разве не так? Нам доставляет удовольствия одни и те же вещи.
Филипп с каким-то странным выражением посмотрел на отца.
– Не знаю, не уверен. По-моему, разные люди получают удовольствия от разных вещей
– Ты прав, но есть нечто, что нравится всем.
– И что же?
– Те же самые морские прогулки. Когда я первый раз поплыл на своем корабле, то кричал от восторга. Я стоял на носу и что-то пел, что-то орал.
– Это было, в самом деле? – с сомнением произнес Филипп.
– Ну, разумеется. Это отнюдь не преувеличение. Это была даже не яхта, а не очень большой катер. Ни какого сравнения с этой красавицей.
– Я читал: твоя яхта входит в десятку самых больших и красивых в мире, – вдруг проговорил Филипп.
Шаповалов настороженно и одновременно с надеждой взглянул на него. Неужели его проняло?
– Это так. Только почему моя яхта. Она в равной степени и твоя. Ты здесь такой же хозяин, как и я.
Филипп посмотрел на отца и отвел взгляд. Попробуем зайти с другого бока, подумал Шаповалов.
– Тебе надо непременно познакомиться с кем-нибудь. Хорошая кампания делает пребывание в любом месте привлекательным.
Шаповалову показалось, что лицо сына отразило какое-то оживление.
– Я познакомился, – сказал Филипп.
– Могу узнать, с кем?
– Конечно. Это молодая женщина. Ее зовут Марина.
Шаповалов внутренне напрягся. Сейчас он узнает, правильно ли он сделал ставку на нее?
– Знаю ее, симпатичная особа. А как тебе?
Филипп кивнул головой.
– Мне тоже так показалось. С ней легко общаться.
– У меня такое же впечатление. Хотя разговаривал с ней всего один раз. Если вы подружитесь, я буду только рад.
– Это так важно? – вдруг спросил Филипп.
Эта манера сына огорошивать неожиданными вопросами ему решительно не нравилась. Но придется с ней смириться. Или попытаться как-то ее изменить? Попробовать поговорить с Мариной, пусть она постарается воздействовать на него.
– Мне кажется, ты слишком замкнут. И это тебя самого тяготит.
Филипп молчал и при этом смотрел куда-то в сторону.
– Да, иногда, – вдруг признался он.
– Вот видишь! – сам не зная чему, обрадовался Шаповалов. – Если ты не станешь замыкаться в себе, ты проведешь прекрасные каникулы. Все зависит только от тебя.
– Я подумаю над твоими словами, – пообещал Филипп.
– Куда бы ты хотел, чтобы мы направились?
– Мне все равно. – Юноша чуть-чуть помолчал. – Ты же говоришь, что тут много прекрасных мест.
– Ты в этом убедишься. Только никому не говори. Это будет для всех сюрприз. Мы тихо тронемся ночью, когда все спят. А когда проснутся, то обнаружат, что уже в открытом море. Как тебе моя задумка?
– Мне бы она не понравилась.
Шаповалов помрачнел. Но даже из-за сына он не намерен менять своих решений.
– Ты увидишь, как это будет здорово. Обещаешь никому не говорить?
– Да, – после короткой паузы ответил Филипп.
25
Ромов всегда считал себя, если уж не наглым, то, по крайней мере, человеком далеко не стеснительным. Да и профессия и тот мир, в котором он вращался, не позволяла быть мягким и не решительным. Иначе, сомнут, как бумажный кулек, выбросят, как ненужную тряпку. С некоторыми излишне щепетильными его знакомыми все так и происходило. А ведь многие из них были не без способностей. Но не умели работать локтями, а когда нужно – и кулаками. Ромов считал, что он в этом искусстве тоже отнюдь не виртуоз, иначе бы давно был на высоте. Но все же кое-чего из этого арсенала у него получалось, благодаря чему кое-чего и добился, чем по праву гордился.
Но сейчас, стоя перед дверью в каюту Шаронова, он испытывал непонятное смущение. Этот человек вызывал в нем странные, не совсем понятные чувства. Когда-то он считал его своим кумиром. Но это было довольно давно, хотя теперь он понимает, что их остатки сохранились в нем, как реликтовое излучение во Вселенной. И все же дело заключалось не только в этом, было что-то еще, что вызывало у него какое-то особое почтение к нему. Хотя ясно сформулировать, что именно он не мог. Да особенно и не пытался. Но вот что точно он хотел, это признание значимости своей особы со стороны Шаронова. Но пока он даже по-настоящему его не замечает, хотя по первоначальному замыслу, который пока никем не отменен, сценарий должен стать их совместным детищем. Но при этом Шаронов не пытается установить с ним каких-то контактов, не то что творческих, но и даже человеческих. И это вызывало у Ромова острую обиду.
Но раз Шаронов не желает идти к горе, то он сам к ней пойдет. Хотя хотелось, чтобы это движение было бы обоюдным.
Ромов, наконец, осторожно и тихо постучал. Дверь отворила его жена.
– Евгений Вадимович, проходите, – без всякого удивления сказала она, словно ждала его визита.
Ромов прошел в каюту и сразу же нашел взглядом Шаронова. Тот сидел за компьютером и что-то изучал. Он быстро взглянул на вошедшего, но на его лице не появилось никакого выражения. И Ромов вновь ощутил прилив обиды.
– Садитесь, – приветливо произнесла Ольга Анатольевна. – Вы правильно сделали, что зашли. Нам надо получше узнать друг друга.
При этих словах Шаронов снова оторвал взгляд от компьютера, но посмотрел не на Ромова, а на жену.
– Я тоже так считаю. Поэтому и решил зайти, – произнес Ромов.
– И правильно поступили, – вдруг произнес Шаронов. Он встал из-за стола и пересел поближе к Ромову.
– Я хочу вам сказать, что восхищаюсь вашими сценариями, – произнес Ромов.
– Я их давно не пишу, – быстро ответил Шаронов.
– Я знаю. И очень сожалею.
– С какого-то момента это занятие перестало меня интересовать.
– Я кое-что слышал о вашей новой деятельности. Но все равно это потеря для нашего кинематографа.
– Вы так думаете?
– Убежден!
– А в убежден в обратном. Может, когда-то кино приносило пользу общества, но те времена остались в далеком прошлом. Сейчас же кино, как губка, вобрала в себя все недостатки, все пороки, всю убогость современного мира. И если оно чему-то способствует, то только одному – делает его еще хуже. И такому кино я не желаю служить. Поэтому и ушел. Такова моя позиция.
Ромов какое-то время молчал. Кроме глухого раздражения никаких иных эмоций слова Шаронова у него не вызвали. Легко ему говорить, в свое время он на этом деле заработал кучу денег, стал известным. А когда нет ни того, ни другого, что делать?
– Я понимаю вас, хотя не совсем разделяю ваше убеждение, – осторожно произнес Ромов. Что бы он не чувствовал Шаронову, но портить с ним отношения для него – это пока непозволительная роскошь – Мне кажется, у кино есть еще большой потенциал.
– Весь его потенциал давно израсходован. Хотя в каком-то смысле вы правы, у него есть потенциал стать еще хуже, – усмехнулся Шаронов.
– Боюсь, наш спор ни к чему не приведет.
– А я не собираюсь с вами спорить. Для меня это непреложная истина.
– Пусть так, – вздохнул Ромов. – Но нам выпала судьба работать над одним проектом. И надо как-то договориться об общих принципах.
– Вот тут я с вами согласен. И что вы предлагаете?
– Я полагал, что вы что-то предложите. У вас гораздо больше опыта.
– Боюсь, опыт тут ни при чем.
– Что же тогда?
– Мы должны выработать общий подход к сюжету. Иначе будет трудно совместно работать.
– Так я для этого и пришел.
– Прекрасно. У вас уже есть какие-то мысли?
Ромов почувствовал нерешительность. Мысли у него уже были, но он сильно сомневался, что они войдут в созвучие с мыслями Шаронова. Самое плохое, что может случиться, если между ними возникнет острый конфликт. Ему, Ромову, плевать на то, какой в конечном итоге появится сценарий. Главное, чтобы заплатили. Но и ложиться под Шаронова тоже не хочется. В конце концов, он не мальчик, и у него тоже есть кое-какие достижения, по его сценариям снято несколько фильмов. Да, они не имели успеха, но…
– Если у меня не возникало бы мыслей, меня бы не пригласили.
– Резонно, – согласился Шаронов, как-то странно смотря на своего собрата по профессии. – Поделитесь?
Ромов не сомневался: то, что он сейчас скажет, Шаронову не понравится. А что делать, не молчать же все это время.
– Это должен быть сценарий о человеке, который благодаря своему упорству, смелости, дерзости побеждает судьбу.
Шаронов внимательно посмотрел на Ромова.
– А вы уверенны, что побеждает?
– Но в этом нет сомнений, то, что мы находимся здесь, на этом корабле, разве не яркое тому доказательство?
– Для меня – нет.
Ромов уже не в первый раз за время разговора почувствовал смесь удивления и раздражения.
– Что же тогда, по-вашему, является мерилом успеха?
– А у успеха нет мерила.
Ромов едва не подскочил на стуле.
– Это как понимать?
– Это надо так понимать, что и успеха тоже нет. Любой успех – это на самом деле отложенное поражение.
"А в своем ли он уме?"– вдруг мелькнула у Ромова мысль. – Разве может нормальный человек на гребне успеха уйти в неизвестность, в нищету. Говорят, что он живет крайне убого".
– Что же в таком случае есть?
– По большому счету ничего нет.
– Ничего? И нас тоже?
Шаронов посмотрел на Ромова и отвел взгляд.
– Но это крайняя точка зрения. Давайте не будем ее обсуждать.
– Тогда какую точку зрения мы можем обсудить?
– Сложно сказать.
– И все же?
– Поиск гармонии с высшим разумом.
– Понятно, – произнес Ромов. Что-то подобное он и ожидал услышать. В свое время он даже интересовался такими вещами, но быстро остыл.
– Это, конечно, очень важно, но у нас тут сугубо земные задачи. Нам надо написать такой сценарий, чтобы угодить заказчику. Я не уверен, что в этом деле нам поможет высший разум. У него свои заботы.
– Поверьте, высший разум помогает в любом деле, даже в самом ничтожном. А уж в нашем и подавно.
– Пусть так, – решил не спорить Ромов. – Я совсем не против его помощи. Если она на благо. Но определить концепцию сценария придется все же нам. Я вам сказал, как я ее вижу.
– Я принял к сведению.
– Что, значит, приняли к сведению. – Ромов вдруг ясно осознал: еще минут десять подобного разговора, и он потеряет контроль над собой. – Нам нужно в самое ближайшее время начинать работать над текстом. И без взаимного согласия ничего путного не выйдет. – Он замолчал, чтобы перевести дыхание и тем самым немного успокоиться, затем продолжил: – Нас пригласили писать сценарий совместно. И я намерен принимать в этом деле равное участие. Если вы надеетесь оставить меня на задворках, то вы ошибаетесь.
– Вас беспокоит, что вы не получите гонорар в полном размере? – спокойно спросил Шаронов. – Не волнуйтесь, я не претендую на вашу долю.
Ромов почувствовал, как невольно краснеет.
– Дело не только в гонораре, – пробормотал он.
– В чем-то еще? – впервые с некоторым даже интересом посмотрел Шаронов на собрата по профессии.
– Мне интересна сама задача. Я рассказал о своей концепции, а вы о своей – нет.
– У меня она окончательно еще не оформилась, много разных нюансов.
– Но хоть что-то я могу услышать.