Эфраим читал двадцать шестую главу из книги пророка Иезекииля, и ее внимание было захвачено стихами, которые ничего не значили для нее сами по себе, но имели способность открывать перед ней словно сквозь волшебное зеркало блеск далекой, зачарованной страны.
- И сойдут все князья моря с престолов своих и сложат с себя мантии свои… облекутся в трепет, - размеренно читал Эфраим. Смысла в этом было немного, - думала Миранда, - но звучит все очень красиво. Потом Эфраим понизил голос и заговорил угрожающим тоном:
- … как погиб ты, населенный мореходами, город знаменитый, который был силен на море, сам и жители его, наводившие страх на всех обитателей его!
- Узорчатые полотна из Египта… голубого и пурпурного цвета ткани с островов Элисы, - читал Эфраим, перейдя к следующей главе, - за товары твои они платили карбункулами… и кораллами и рубинами.
Миранда почувствовала, как ее охватывает тоска. Она видела, как раскладываются перед ней на мраморном дворе великолепные ткани из Египта, драгоценные камни и золото. Она взглянула на родителей, на бесстрастные лица братьев и сестры. Как они могут слушать все это с таким безразличием! Ведь даже Библия признает, что мир полон тайн, красоты и великолепия. Как же они могут жить среди кухонных забот, вони хлева и птичьего двора, где весь смысл бытия заключен, в мешке "картошки и корзине мелкого лука?
Услышав шевеление, Миранда обнаружила себя вместе с семьей опустившейся на колени, а отец, закрыв Библию, уже начал читать молитву.
Он всегда говорил с богом так, словно являлся старшим членом преподавательского состава какого-нибудь, факультета, отчитывающегося в успехах перед своим директором. Он отмечал провинности всех членов семейства, не забывая иногда и себя. Временами он хвалил кого-нибудь, (как правило это была Табита), и всегда заканчивал молитву довольно самоуверенной просьбой о попечений. Но на этот раз он неожиданно добавил следующую фразу:
- Ныне, о Господи, - говорил Эфраим, - передо мной предстало озадачившее меня дело. Избавь нас, молим мы, от подводных камней безрассудства и жажды роскоши. - Здесь он быстро взглянул на Миранду. -И избавь нас от греха высокомерия и гордыни, - на этот раз суровый взгляд Эфраима впился в лицо жены.
Теперь Миранда ясно поняла положение дел. Ее отец горячо не одобрял полученное письмо. Ее охватило разочарование, и последние слова Эфраима отнюдь не утешили ее.
- Тем не менее, Господи, каково бы не было Твое решение, мы, слуги Твои, сделаем все, что в наших силах. Благослови и защити нас в течение ночи. Аминь.
Бог, похоже, всегда соглашался с отцом и при таком раскладе сил было невозможно надеяться на что-то иное.
Но я не собираюсь сдаваться, - страстно думала Миранда. С того момента как она увидела это письмо, приглашение кузена Николаса превратилось из простого желания в одержимость. Никогда в жизни она не желала ничего так сильно. Таинственное слово "Драгонвик" пленило ее. Она так часто повторяла его вновь и вновь, что ей стало казаться, будто оно манит и притягивает ее.
Эфраим встал, и она слегка воспрянула духом, так как, по всей видимости, хоть какое-то обсуждение письма все же предстояло. Обычно после окончания вечерней молитвы ее отец шел прямо к своему черному столу из вишни, где тщательно, пункт за пунктом, вписывал в кожаную амбарную книгу сколько бушелей картофеля на северном поле, сколько у них капусты или гороха, каковы сейчас плата за провоз и цены в Нью-Йорке. Он подсчитывал каждый пенни до тех пор, пока у него не начинали болеть глаза. Его дальнозоркость не выносила подобной работы.
Но сегодня он по-прежнему оставался во главе стола и говорил:
- Эбби и Ренни, останьтесь, я хочу с вами поговорить. Том, напои скот и взгляни на Белочку, она должна скоро телиться. Тибби, разве это не твой Обадия заявился сюда мечтать под нашими окнами?
Табита потупила глаза и ее круглое лицо зарделось.
- О папа! - с притворной застенчивостью сказала она. - Я ничего не подозревала о его планах и не понимаю, каким образом это может меня касаться.
Глаза Эфраима приняли суровое выражение.
- Что ж, если он все-таки обратится к тебе, вы можете сесть на ступеньки, там за тобой будет присматривать мать. Должен сказать, Об человек надежный да и ты, к счастью, не легкомысленна.
Сет и Нат не стали дожидаться, пока отец даст распоряжения и им. Бочком, бочком они добрались до двери и помчались по дороге к ферме Рейнольдсов.
Эфраим вновь сел и жестом показал, что позволяет жене и Миранде сделать то же самое, а затем вынул из кармана письмо Ван Рина.
- Мне не нравятся такие письма, - сразу же заявил он. - Я бы даже не стал обсуждать его, если бы вы, две глупые женщины, его не прочли, и Эбби не вообразила, что оно имеет к нам какое-то отношение.
Он хмуро взглянул на жену.
- Как я полагаю, ответ может быть только один? Абигайль очень редко не соглашалась со своим мужем и почти всегда ее мнение не отличалось от его, но сейчас ее рот твердо сжался:
- Это письмо очень важно, Эфраим, - сказала она. - Мистер Ван Рин мой кузен и мне кажется, он сделал нам очень любезное предложение. Что плохого будет в том, если Ренни поживет немного в большом хорошем доме и что-нибудь узнает о мире за пределами этой фермы.
Миранда с благодарностью взглянула на мать.
- Мне бы хотелось поехать, - сдержанно сказала она, зная что отец не выносит каких бы то ни было проявлений чувств.
Эфраим презрительно фыркнул:
- А ваше мнение и вовсе не имеет значения, мисс. Ты всегда жаждешь чего-то необыкновенного, что невероятно глупо с твоей стороны. В тебе нет ни на грош здравого смысла. Тебе бы следовало думать о том, как помочь матери, пока ты не поселишься где-нибудь поблизости с каким-нибудь молодым парнем. Тебе уже восемнадцать, и у тебя хватает миловидности при всей твоей чувствительности. Я просто не знаю, что это с тобой такое. Вот, например, Зак Уилсон. Он был бы тебе хорошим мужем, и, похоже, ты ему нравишься. Но как ты с ним обращаешься?!
Эфраим, внезапно побагровев, изо всей силы стукнул кулаком по столу, и сердце Миранды упало. Она знала, что сейчас за этим последует.
- Я много раз видел, - бушевал Эфраим, - как ты отворачивала от него свой носик и кричала: "Зак, не подходите так близко, от вас пахнет конюшней! О, Зак, не играйте на скрипке этот вульгарный танец, неужели вы не можете сыграть "Прекрасный цветок любви" или какую-нибудь чудесную балладу?" Фу! Не удивительно, что ему надоело это важничание и он стал увиваться вокруг дочери Мидов.
Несчастная Миранда вздохнула. Интерес к ней Зака, а, точнее, ее равнодушие к нему уже несколько недель служило причиной отцовского недовольства.
Как это тяжело, быть не такой как все. Сколько раз она заставляла себя резвиться на шумной площадке для танцев, присоединяться к различного рода розыгрышам, которые так восхищали ее подруг, просто ради того, чтоб ее не сочли слишком чванливой или чересчур странной.
- Что же до этого письма, - продолжал Эфраим, вернувшись к предмету разговора, - то лично я считаю его оскорбительным. Этот твой замечательный родственник, Эбби, обращается к нам так, словно он король Испании. По какому праву, хотел бы я знать, он "наводил справки" о нас, и с чего это он взял, что я захочу послать ему одну из своих дочерей?
- Я уверена, что он никого не собирался оскорблять, - быстро заметила Абигайль. - Просто господа по-иному выражают свои мысли.
Эти слова были ошибкой, подумала Миранда, заметив, как потемнело лицо отца.
- Ну конечно, - недовольно отчеканил Эфраим. - Ас каких это Пор, мэм, вы стали разбираться в манерах господ? И с каких это пор в этой стране появились господа, в свободной стране, где все равны? На этой земле фермер-янки ничуть не хуже всех остальных. Довольно об этом. Он положил письмо в карман.
- А теперь я напишу ответ.
- О папа, пожалуйста! - Миранда, воспламененная своей безумной идеей, обежала стол и схватила отца за руку.
- Послушай, папа, - задыхаясь произнесла она. Отчаяние заставило ее решиться на последний шаг. - Я… я чувствую, что должна ехать. Я поняла это во время молитвы. Это моя обязанность, правда. Я думаю, так хочет Господь. По крайней мере, ты можешь спросить у него, пожалуйста, папа, посмотри, что получится.
Эфраим остановился. Он уставился в пылавшее отчаянием, умоляющее лицо дочери.
- Ты говоришь правду, дочь? Проверь свое сердце. Миранда с готовностью кивнула.
Эфраиму вдруг пришло в голову, что дочь, которую он считал слишком бледной и худой, чтобы быть красивой, бесспорно обладает хрупким и трогательным очарованием.
- Хорошо, ты можешь попытаться, - сказал он уже мягче. И протянул ей Библию.
Миранда облегченно вздохнула. Надежда еще оставалась. Гадание на Библии применялось лишь в самых крайних случаях, когда совет свыше был необходим, а принятое решение всегда выполнялось, как прямое указание Господа.
Девушка положила руки на книгу и произнесла пламенную молитву. Если Бог хочет, чтоб она ехала в Драгонвик, он подаст ей знак. Но все же сегодня без малейших угрызений совести она собиралась сделать все, что только было в ее силах, потому что Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Разве Эфраим не твердил это сотни раз.
Пока Эфраим и Абигайль наблюдали за ней, ее память перебирала различные библейские историй. Ну конечно! Агарь. И книга обязательно должна открыться на этой странице, ведь Эфраим так часто перечитывал историю Авраама, что Библия в этом месте даже разваливалась.
Она закрыла глаза, что было необходимым условием для гадания, и, украдкой бросив взгляд из-под длинных ресниц, ткнула изящным ноготком в один стих. Она передала Библию отцу, который прочистил горло и прочел:
- "Авраам встал рано утром и взял хлеб и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечо, и отрока, и отпустил ее. Она пошла и заблудилась в пустыни Вирсавели".
Эфраим замолчал и с подозрением посмотрел на дочь, которая с самым невинным видом стояла рядом. Ведь в конце концов, это Господь подал ему знак. Не могла же она сама ни с того ни с сего найти нужный стих.
- Не так уж это и подходит, - неохотно признал Эфраим, - но некоторое сходство есть. Я подумаю об этом и помолюсь.
Сердце Миранды возликовало. Она знала, что ночью Абигайль обязательно найдет способ убедить Эфраима изменить свое решение, так что письмо с отказом, никогда не будет написано.
Неожиданно она ощутила желание вырваться из ставшего вдруг тесным дома в прохладу ночных сумерек. Она обошла сидевших на ступеньках крыльца Табиту с Обадией, не обращая внимания на кокетливое, хихиканье сестры.
Не раздумывая, она бросилась под свою любимую яблоню на траву и уставилась на вечерние звезды. Затем она спокойно легла, подняв лицо к небу, и стала мечтать о поездке в далекий и неведомый город Нью-Йорк. Она смутно представляла себе огромное поселение с множеством башен и замков, населенный сплошь элегантными леди в дорогих шелках и темноволосыми импозантными джентльменами. И между ними может оказаться один, что прижмет свою руку к сердцу, но не посмеет сказать ни слова. Возможно, она уронит свой платок, как это сделала Эсмеральда в "Розе Пустыни", и когда он, поклонившись, вернет ей его, их встретившиеся взгляды станут посланцами их сердец. Все это было столь же смутно, сколь и восхитительно…
Глава вторая
На сухое письмо Эфраима, в котором он принимал приглашение Ван Рина, быстро пришел ответ с рекомендациями, касающимися поездки Миранды в Драгонвик, и в понедельник четырнадцатого июля в три часа утра Миранда проснулась оттого, что кто-то нежно касался ее плеча. Она открыла глаза и увидела мать, стоящую у кровати со свечой в руке.
- Пора, родная, - сказала Абигайль, и непривычная ласка, поразившая девушку, помогла ей понять, что значит для нее этот день. Она покидала дом, покидала привычную обстановку, покидала эту тихую женщину, к чьей любви и сочувствию она всегда инстинктивно прибегала. А если вдруг что-нибудь случится с мамой, с внезапным ужасом подумала Миранда, если, не дай Бог, что-нибудь случится с кем-нибудь из них, она даже не узнает об этом много-много дней.
Она опустила с кровати босые ноги и с тревогой посмотрела на Абигайль.
- Может, мне не следует ехать, - медленно сказала она. - Мало ли что может случиться, а я буду нужна тебе. И… о мамочка, я буду так по тебе скучать.
Ее горячие слова разбудили Табиту, которая зевнув, сказала, преисполненная добродетели:
- Не волнуйся о маме, Ренни. Я вовсе не против делать лишнюю работу, когда ты уедешь.
Мать знала, что это правда. Табита не только возьмет на себя работу Миранды, но и сделает ее гораздо лучше, чем сестра. Миранда ощутила раскаяние.
Она была тщеславна, ленива и невнимательна. Она слишком много думала о том, чужом мире, и забывала о родных. Она, как утверждал Эфраим, важничала. А вот Табита, наоборот, всегда отличалась благонравием, так что уже в шестилетнем возрасте ее совсем не требовалось журить.
Как же так, думала Абигайль, что имея такую трудолюбивую дочь, как Табита, она могла смотреть на ее круглое и простодушное лицо почти равнодушно, в то время, как нежный облик Миранды всегда наполнял ее сердце нежностью и теплотой? Ей приходилось прилагать много усилий, чтобы не взять эту золотистую головку и не прижать к своей груди, как она это делала много-много лет назад. Вместо этого она сказала:
- Глупости. Конечно, ты поедешь, Ренни, - и она поставила свечу на умывальник. - Не надо трусить, мисс. Вы получили то, что хотели и должны теперь радоваться.
Ответа не последовало, но бодрый голос Абигайль постепенно успокоил ее.
Миранда быстро оделась. Она выбрала для поездки коричневое шерстяное платье, в котором ходила в церковь. Они не смогли найти денег на новое, но она как могла украсила это платье белоснежной кружевной косынкой и накрахмалила свои нижние юбки так, что они стали жесткими и колоколом поддерживали шерстяную юбку, имитируя кринолин. Она прикрепила к косынке красивую брошь, которая была ее единственной драгоценностью.
Брошь была подарена ей в ее тринадцатый день рождения, когда Миранда выздоравливала после жестокой скарлатины, и состояла из настоящей золотой оправы, в которой под стеклом была помещена роза, сплетенная из волос всей семьи - прядь Эфраима цвета гризли, сплетаясь с темно-каштановыми волосами Абигайль и рыжеватыми волосами братьев и сестер, создавали очаровательный красно-бурый оттенок как у стула из орехового дерева в их гостиной. Эфраим заказал брошь у ювелира в Стэмфорде, и Миранда ей очень гордилась. Она бесспорно оттеняла ее платье и почти в точности подходила к ее новой элегантной шляпке. Сестры Лейн, модистки из "Кос-Коб", сотворили это чудо после многократных разглядываний дамских журналов и даже одного экземпляра "Парижских мод", который оказался в их распоряжении. Шляпка, созданная из настоящей соломки, была украшена розовыми атласными лентами, а вместо предлагавшихся там страусовых перьев, с обеих сторон красовались большие красные розы из бумажной ткани. Денег от продажи яиц, заплаченных за шляпку, было недостаточно много, чтобы их хватило и на страусовые перья. Миранда, завязав под подбородком ленты этого удивительного творения, посмотрелась в крохотное зеркальце, а затем повернулась к матери в поисках одобрения. Абигайль решила, что ее дочь очень красива.
- Шляпка слегка легкомысленна, но тебе идет, - сказала она. - Вот твоя шаль. Попрощайся с детьми и торопись. Я слышу, Том уже запрягает.
Миранда взяла свою дорожную корзину, сплетенную старым Харди, последним здешним индейцем, живущим у Стенвичских лесов. Корзина была большой и крепкой и подходила ее скромному наряду, затем она наклонилась к Табите, которая вновь начала дремать.
- До свидания, Тибби, - сказала она. Табита села, и сестры нежно поцеловали друг друга, забыв в этот миг расставания свои маленькие ссоры.
Младшие дети - Сет, Натаниэль и малышка - так и не смогли проснуться, когда Миранда поцеловала их, и ее глаза наполнились слезами, предчувствуя расставание.
К счастью для нее, в последующие полчаса у нее не было времени на переживания. Торговое судно до Нью-Йорка отплывало из Майануса в пять, и они должны были прибыть на пристань вовремя, чтобы можно было спокойно разгрузить фургон и поднять кое-какие продукты на борт.
В четыре часа, когда первые сероватые проблески рассвета показались вдали над Палмер Хиллом, Ми-ранда забралась в фургон и села рядом с Эфраимом. Том, вынужденный сопровождать их, чтобы привести обратно волов, уселся на мешок картошки в самом углу фургона. Эфраим крикнул на волов, и те спокойно двинулись вперед.
Миранда до самой последней минуты махала исчезающей вдали матери, думая о сотне вещей, которые могла бы ей сказать на прощанье:
"Мамочка, я буду часто писать. Если я буду тебе нужна, я сразу же вернусь домой. Не работай слишком много, ладно, дорогая? И пожалуйста, береги себя".
Ничего этого она не сказала, да и Абигайль только лишь заметила:
"Теперь ты самостоятельна. Постарайся быть полезной мистеру и миссис Ван Рин. Молись каждое утро и вечер".
Миранда проглотила слезы, и до боли знакомые места затуманились перед ее взором. Крытая повозка громыхала вверх и вниз по холмам Кэтрокской дороги. Когда они съезжали с последнего склона, спускаясь в долину Майанус-Ривер, фургон жалобно заскрипел. Множество других фермерских повозок запрудили дорогу ниже моста. Айзек Тейлор, ехавший в фургоне рядом с ними, сердечно поприветствовал Эфраима, а затем с удивлением уставился на Миранду.
- Куда это вы собрались? - спросил он. - Увидеть в такую рань молодую леди, да к тому же еще так вырядившуюся…
Эфраим кивнул.
- Мы с Ренни отправляемся с баржей в Нью-Йорк. Она хочет навестить родственников своей матери на Гудзоне.
Айзек даже присвистнул.
- А ты никогда не говорил об этом. Надеюсь, вы не заблудитесь в таком большом городе. Прошлый раз я был в Нью-Йорке в тридцать девятом, и чего там только не было - конки, кэбы, запутанные улицы, разносчики, которые все время пытались мне что-нибудь всучить, что я даже растерялся. Рад-радешенек был вернуться домой. А ты ведь никогда не был в Нью-Йорке, а, Эфраим?
- Надеюсь, мы как-нибудь справимся, - буркнул Эфраим. - С Божьей помощью. Давай, Ренни, поднимайся скорее на борт. Похоже, "Дорд" собирается уже отчаливать.
Миранда, торопливо спрыгнув о повозки, прошла по сходням на баржу. Присесть там было негде, и она направилась на корму, с трудом пробираясь между горами овощей и грязными мешками с картошкой, и осторожно опустилась на один из них.
Том вылез из трюма и подошел к ней.
- До свидания, сестричка, - сказал он, протягивая руку. - Удачи!
Некоторое время он колебался, а затем, густо покраснев, все-таки произнес:
- Конечно, мне тоже хотелось бы поехать, просто для того, чтобы взглянуть на город.
- Как это было бы замечательно, Том, - с жаром воскликнула Миранда, - И правда, почему бы тебе не поехать с нами?
Том покачал головой.
- Нужно отвести волов, а потом еще окучить северное поле. Мы не можем отдыхать все сразу.