– Знаю. Ты никогда долго не задерживаешься, – вздохнула она. – Я потеряла тебя, Ник. Если бы можно было повернуть время вспять, если бы тогда я понимала то, что понимаю сейчас, да что об этом говорить! – Она выдавила бледную ломкую улыбку, словно стараясь затушевать прячущееся в глазах отчаяние.
Ник чувствовал себя последней сволочью.
– Что ж, будем довольны тем, что есть. Но... – Она покачала головой и туже затянула пояс халата. – В последнее время я перестала понимать, что происходит в доме. Александер стал очень замкнутым, целыми днями пропадает на работе, ничего мне не рассказывает. А Марла... ну, с этой девочкой всегда были проблемы. – Юджиния задумалась, прикусив губу. – Конечно, идеальных браков не бывает. Об этом-то я знаю по собственному опыту. Твой отец... нет, я, разумеется, его любила. Может быть, гораздо сильнее, чем он заслуживал. – Она умолкла, погруженная в воспоминания, и подняла глаза на Ника лишь несколько секунд спустя. – Ты, Николас, во многом похож на него. Умный. Гордый. Непредсказуемый. Но все же вы совсем разные. – Она расправила плечи. – Что-то я заболталась. Хотела только поблагодарить тебя, что приехал.
– Я останусь здесь, пока не закончу работу. А потом уеду, – напомнил он ей.
Юджиния улыбнулась так, словно знала сына куда лучше, чем он сам.
– Посмотрим, – ответила она, повернувшись к лифту.
– У меня своя жизнь в Орегоне.
– Неужели? – Она скептически приподняла бровь и вошла в лифт, оставив за собой последнее слово.
– Да, у меня своя жизнь, хоть вам этого и не понять, – пробормотал Ник, спускаясь по широкой лестнице на первый этаж.
Распаковав вещи, позвонив Оле и убедившись, что с Крутым все в порядке, он решил, что заслужил выпивку. И теперь, спускаясь в бар, размышлял о том, как отличается простая жизнь в Чертовой Бухте от запутанных интриг и порочных секретов Сан-Франциско. Словно небо от земли.
По счастью, Алекс оставил в дверях бара ключ. Ник нашел бутылку скотча и налил себе полный стакан. За окном бесновался ветер, но здесь тишину нарушало лишь тиканье дедовских часов в холле. Как не похож особняк Кейхиллов на домишко в Чертовой Бухте – три тесные комнатки, разномастная мебель, купленная за бесценок на распродаже, да хромой пес – охранник и верный друг в одном флаконе. Денег у Ника было достаточно: за годы работы в Сиэтле он скопил целое состояние, благодаря выгодным вложениям приумножающееся с каждым годом. Он мог бы жить куда более шикарно. Мог, но не хотел. Потому что знал: от шикарной жизни одни неприятности.
Кто думает иначе, пусть посмотрит на его брата Алекса.
Да, у Ника в Орегоне своя жизнь. Простая, грубая, однообразная – но свободная. А это главное. Какого же черта он забыл в Сан-Франциско?
Ник бросил в стакан несколько кубиков льда и подошел к камину, где мерцали мягким светом догорающие угли. Несмотря на камин, комната казалась холодной. Неуютной. Как и весь дом. Как и люди, в доме обитающие. Как его жизнь – пока он не набрался решимости сбежать отсюда. Это случилось после разрыва с Марлой.
Запретные воспоминания осадили мозг. Она целовалась, словно не могла остановиться, и в груди ее рождались тихие страстные стоны. Он гладил ее по обнаженным плечам, и огромные зрачки ее, расширяясь, почти закрывали изумрудную радужку. Она трепетала в его объятиях, щекотала языком мочку его уха, шептала срывающимся голосом, что никогда ни с кем не чувствовала себя такой развратницей. "Еще, еще! – просила она своим чудным грудным шепотом. – Дай мне еще, Ник! Я хочу больше... больше... больше..."
Ник зажмурился и сделал большой глоток. Он прошел полный круг – сперва из-за Марлы покинул Сан-Франциско, теперь вернулся ради нее. Она изменилась, но прежним осталось то неодолимое притяжение – притяжение, кружащее голову, призывающее забыть о чести, совести и достоинстве, перешагнуть через мораль и очертя голову кинуться в темный омут соблазна.
Да, она стала другой. Совсем другой. Мягче, добрее, с иным, более тонким чувством юмора. На смену бесшабашности и задору избалованной девчонки пришло спокойное мужество, глубина и какая-то трогательная уязвимость взрослой женщины. Должно быть, дети избавили ее от юношеского эгоцентризма, научили думать о тех, кто рядом. Она стала другой, но Ник – не смешно ли? – готов влюбиться в нее, как пятнадцать лет назад. Ибо в глубине ее существа прячется все та же неотразимая сексуальность, что когда-то заставляла его терять голову, забывать о здравом смысле и собственном достоинстве ради нескольких украденных минут бездумного чувственного наслаждения.
Их свидания, всегда потаенные, были романтичны и безумно сексуальны. Предрассудки были им неведомы: не было таких удовольствий, которых бы они не попробовали и не испытали. Пытливый ум Марлы искал все новых наслаждений, тело ее пылало так, что от одного прикосновения к ней Ник таял, а глаза – о, эти шальные зеленые глаза, полные сладких и опасных обещаний! О, эти влажные губы и нежный язычок, прилежно исследующий его тело! Нет на свете другой такой женщины, нет и никогда не будет!
За пять минут любви с ней он готов был пройти через ад. Но однажды при встрече она целомудренно чмокнула его в щеку, одарила чуть смущенной улыбкой – мол: "Да, знаю, что я ужасная стерва, но ты же меня простишь, дорогой?" – и поведала, что между ними все кончено. Она встретила другого. Другой – так уж случилось – оказался его братом.
– А, черт! – поморщился Ник и опрокинул в себя остатки спиртного.
Прошло пятнадцать лет – и он, словно верный пес, бросился к ней по первому свистку! Что с ним? Может, ему стоит сходить провериться у психиатра?
Ник вернулся к бару и плеснул себе еще скотча поверх нерастаявших кубиков льда. В это время снаружи донесся мягкий рокот электронных ворот. В окне мелькнул свет фар. "Ягуар" Алекса въехал в гараж. Внутри у Ника что-то сжалось: он сделал большой глоток и вышел на лестницу. Снизу уже слышалось гудение лифта – Алекс и его жена поднимались наверх.
Ник встретил их со стаканом в руке. Марла выглядела ужасно: бледная, с распухшими губами и глубоко запавшими глазами. Увидев Ника, она попыталась улыбнуться, но не смогла. Сердце у него екнуло, но он только крепче стиснул зубы.
– Так ты в самом деле переехал! – заметил Алекс, открывая жене дверь. – Я боялся, что ты передумаешь.
– Не хотел тебя разочаровывать, – протянул Ник. Марла бросила на него быстрый взгляд.
– Простите, мне нужно прилечь, – пробормотала она. Затравленный, полный боли взгляд ее проник Нику в самую душу. Сейчас она казалась удивительно хрупкой и ранимой. Куда девалось то бесстрашное чувственное создание, что когда-то играло его сердцем?
"Марла Кейхилл прошла через ад. Не забывай об этом", – напомнил он себе.
– Как ты? – спросил он. Глаза ее блеснули иронией.
– Смотря с кем сравнивать. Если с узниками Освенцима, то я просто везунчик, а если... – она устало махнула рукой. – В общем, бывали времена и получше. – Прислонившись к двери, Марла горько усмехнулась: – Правда, я их не помню.
– Вспомнишь.
– Будем надеяться. – Она устремила взгляд на ковер: на нем еще темнело мокрое пятно, но все следы учиненного ею беспорядка исчезли. Марла заметно вздрогнула. – Ник, я очень тебе благодарна. Если бы не ты...
– Если бы не я, то кто-нибудь другой.
– Нет, нет, Марла права, – напряженно возразил Алекс. – Слава богу, ты оказался рядом!
– Просто повезло, – пожал плечами Ник. Наступило натянутое молчание. Наконец Марла сказала:
– Пойду взгляну, как там дети.
– Лучше я, – и Алекс направился к дверям Сисси.
– Спасибо, – пробормотала Марла. Перед тем, как скрыться в спальне, она бросила взгляд на Ника: – Спокойной ночи, Ник.
Господи, как она хрупка и уязвима! Ничего общего с той женщиной, от которой он бежал за тридевять земель. Он приподнял полупустой стакан.
– Доброй ночи.
У Марлы сжалось сердце: она поспешно прикрыла дверь и приказала себе выкинуть из головы Ника.
"Хватит о нем думать! – убеждала она свой усталый мозг. – Да, он спас тебе жизнь – но ты ничего ему не должна. Ничего. С этой путаницей пора кончать. Ты ведь замужем за Алексом!"
От этой мысли ей стало тошно. Замужем за человеком, с которым ее не связывает ни любовь, ни влечение, ни душевная близость. Если когда-то она и любила мужа – это чувство безнадежно затерялось в тумане беспамятства.
"Дай себе время. Скоро ты все вспомнишь, узнаешь, почему полюбила Алекса, и влечение к Нику покажется тебе глупым".
Но Марла знала, что обманывает себя. Это чувство, это яростное примитивное желание, что будит в ней Ник, так просто не уйдет.
"Даже не думай об этом! – приказала она себе. – Ты замужем. У тебя дети. Ты... ты... Господи, нет, ты не можешь, не имеешь права в него влюбляться! Ты ведь совсем его не знаешь."
Она подошла к зеркалу. При взгляде на свое отражение Марла скривилась – и на этот раз не потому, что лицо в зеркале было ей незнакомо, а потому что в зеленых глазах она ясно различила огонек непрошеного желания.
– Какая же ты дура!
Нервно барабаня пальцами по столику, она взглянула в распахнутую шкатулку с драгоценностями. Ту самую, в которой недоставало кольца. Кажется, в ее жизни многого недостает. И определенно есть кое-что лишнее.
Она сбросила плащ и расстегнула "молнию" на спортивном костюме, когда послышался осторожный стук, и в дверь просунулась голова Алекса.
– Я взглянул на детей, – сообщил он.
Марла подавила желание застегнуть "молнию" до самого верха. Алекс скользнул взглядом по ее лифчику и голому животу, но промолчал.
– Оба спокойно спят.
– Хорошо, – ответила она, чувствуя, что краснеет до ушей. Под его пристальным взглядом она чувствовала себя голой.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Пока нет.
"Мне нужно одно – чтобы ты ушел", – хотелось сказать ей.
– Я скажу Тому, что тебе выписали новое лекарство. Он проследит, чтобы ты регулярно принимала таблетки.
Марла замотала головой.
– Не надо беспокоить Тома. Сама справлюсь. Оставь мне таблетки, я буду принимать их всякий раз, как почувствую боль.
Спокойствие Алекса вмиг сменилось раздражением.
– Может быть, на сегодня хватит споров? – язвительно осведомился он. – Тем более насчет Тома. Он профессионал. Он знает, что делает.
Марла хотела ответить резкостью, но прикусила язык. Алекс прав: на сегодня хватит. Она устала. Чертовски устала. Выяснение отношений лучше отложить на завтра.
– Хорошо.
– Вот и умница, – заметил Алекс. Голос его смягчился, едва он понял, что Марла не намерена затевать спор. – А теперь спокойной ночи.
– Подожди! – окликнула она. Ее поразила внезапная мысль.
Алекс обернулся.
– Ты не видел моего кольца?
– Ты о нем вспомнила? – недоверчиво спросил он.
– Если бы! О нем мне рассказала Джоанна. Может быть, ты знаешь, где оно может быть?
– Где-то здесь, должно быть. – Он обвел неуверенным жестом спальню.
– Здесь нет. Я все перерыла. Сверху донизу. Странно, правда? Джоанна говорит, я никогда его не снимала! Она предположила, что его могли украсть в больнице.
– Сомневаюсь. Поищи еще. – Алекс переступил с ноги на ногу и покосился на часы. – Не стоит так беспокоиться о какой-то безделушке. У тебя сейчас и без этого забот хватает.
– Джоанна сказала, это отцовский подарок.
– Конрад многое тебе дарил.
– Вот как?
Это ее удивило. Всякий раз, как Марла видела на фотографиях неулыбчивое лицо Конрада Эмхерста или старалась вызвать образ этого человека в памяти, ее не покидало ощущение, что они с отцом не были близки – скорее наоборот. По всему чувствовалось, что Конрад – сухой, эгоистичный человек, едва ли способный на нежную привязанность к дочери. Пусть она его и не помнила, какое-то смутное чувство подсказывало ей, что отец ее не любил, что она была для него не близким, дорогим человеком, а досадной обузой.
Может быть, это потому, что она родилась девочкой? Предпочтение сыновей дочерям, казалось, вышло прямиком из Темных Веков – но Марла понимала, что во многих семьях этот предрассудок еще жив и силен. Пример тому – ее собственный сын: отец и бабушка обращаются с ним, как с принцем, а сестра его страдает от недостатка внимания.
– Отец осыпал тебя подарками, – ответил Алекс. Он сунул руки в карманы и прислонился к дверному косяку.
– Какими, например?
– Боже, Марла, да какими угодно! Машины, драгоценности. Стоило тебе на что-то указать пальцем – он покупал эту вещь и преподносил тебе.
– Я хочу навестить отца, – напомнила Марла.
– Знаю, знаю! – огрызнулся Алекс. – Хватит меня пилить! Через пару дней, обещаю, ты съездишь к старику. Но давай не будем строить планов сейчас. Поговорим об этом завтра.
– Имей в виду, я не отстану.
– Да уж, такой милости от тебя не дождешься, – без улыбки ответил Алекс и вышел из комнаты.
Марла слишком устала, чтобы придумывать ответ. Едва за ним закрылась дверь, она сорвала с себя одежду, бросила ее прямо на пол и нырнула в кровать. Несмотря на все ужасы этого вечера, несмотря на противоречивые чувства к Нику, несмотря на неотступное ощущение, что в этом доме что-то очень и очень неладно, она уснула, едва коснувшись головой подушки.
Ник прикончил свой скотч, разделся, лег в постель и приказал себе спать. Но перед глазами его упрямо вставали образы Марлы: прежней – и новой, повзрослевшей, смягчившейся, утратившей и память, и прошлое, но сохранившей влечение к нему.
Неужели и вправду кто-то пытался ее убить? Но кто? Почему? И почему Алекс так старается заманить брата в дом? На взгляд Ника, все это напоминало тщательно расставленный капкан.
Почему Марла так похожа на таинственную Пэм Делакруа – подругу, знакомую или кто она там?
За стеной хлопнула дверь, и послышались торопливые шаги. Ничего особенного – должно быть, Алекс решил выпить перед сном, как совсем недавно он сам. И все же Ник сел на кровати; его вдруг охватило беспокойство. Марла говорила; что кто-то пробрался к ней в спальню, угрожал убить. Ник бесшумно вскочил на ноги, пересек спальню и отворил дверь в тот самый миг, когда закрылись двери лифта. Он прокрался в незапертую спальню и остановился у постели спокойно спящей Марлы. До боли сжав челюсти, поборол желание коснуться ее щеки. За окном послышался шум автомобиля, выезжающего из гаража. Кто-то уезжает? В этот глухой ночной час?
Подбежав к окну комнаты, Ник успел увидеть, как блеснули у ворот фары "Ягуара". Машина Алекса вырвалась на дорогу и понеслась вниз по склону. Ник взглянул на часы. Половина второго.
Куда, интересно, отправился братец?
На встречу с кем-то.
Но с кем? И зачем?
Следующие несколько дней прошли в тумане. Ныла челюсть, все время хотелось спать. Стоило мыслям немного проясниться, как в дверях появлялся Том с измельченной едой и таблетками на подносе. Свет в комнате был притушен, горела только одна лампа, и в минуты просветления Марле казалось, что ее спальня напоминает покойницкую.
Она потеряла счет дням. Не было сил ни говорить, ни двигаться.
Но даже в тяжелом медикаментозном тумане она чувствовала: происходит что-то неладное. Едва мысли начинали проясняться, а силы – восстанавливаться, как новая пилюля отправляла ее в плавание по чернильному морю забытья. И неразлучным спутником ее в этом плавании стало блеклое, беспросветное отчаяние.
– Больше никаких таблеток, – сумела выговорить непослушным языком она, кажется, на третий день. – Я... с меня хватит.
– Но это предписания врача, – невозмутимо ответил Том, поднося к ее губам ложку супа-пюре.
– Нет... что-то не так.
Но Том не желал ее слушать. Когда же Марла пожаловалась Алексу, тот погладил ее по голове и заметил, что ей уже гораздо лучше. Лучше – при том, что она спит целыми днями, ничего не соображает и встает с постели только в туалет!
– Мне это не нравится, – заметила Юджиния, когда зашла к Марле вместе с малышом. Марла умирала от желания взять на руки маленького Джеймса, но не было сил ни сесть, ни протянуть руки. – Ты бы позвонил доктору Робертсону.
– С Филом я уже говорил, – ответил Алекс. – Все нормально.
– Мне так не кажется. – Юджиния покачала безупречно причесанной головой.
Марла хотела что-то сказать, но язык лежал во рту, как чужой, а глаза против воли слипались.
– Марла переутомилась, ей нужно отдохнуть. Фил выписал ей болеутоляющее и легкое успокоительное, чтобы она восстановила силы.
– Но...
– Тише. Дай ей поспать. – И Алекс вывел мать из комнаты. Марла слышала, как он говорил в дверях: – Фил считает, что ее реакция в пределах нормы, но, если нас это беспокоит, он готов сменить болеутоляющее на что-нибудь другое, не вызывающее такой сонливости.
Эта мысль согрела Марле сердце, но совсем чуть-чуть. Ей было все равно. Даже тогда, когда, открыв глаза, она увидела над собой Сисси – встревоженную и растерянную.
– Мама! Мама, что с тобой?
– Все хорошо, – пробормотала Марла вялым, непослушным языком. – Все... будет... хорошо...
С этими словами она вновь провалилась в сон и спала, должно быть, несколько минут… или часов... или дней... пока не услышала над собой другой голос – голос Ника:
– Это ненормально!
Приоткрыв один глаз, Марла увидела его обеспокоенное лицо.
– Я отвезу ее к врачу.
В комнате был кто-то еще. И скоро Марла поняла, кто. Из темного угла выступил Том.
– Мистер Кейхилл отдал строгий приказ не беспокоить больную.
Ник смерил его уничтожающим взглядом и молча двинулся к кровати.
– Но я за нее отвечаю! – заволновался Том.
– Я запомню.
Ник подхватил Марлу на руки и. не слушая ее слабых протестов, понес к лифту.
– Вы не можете, не смеете. – не отставал от него Том.
– Как видите, могу. И смею.
Двери лифта отворились, и Ник со своей ношей вошел внутрь. Перед глазами у Марлы мелькнуло лицо "сиделки" – перекошенное, искаженное яростью, с побелевшими губами. Двери закрылись.
– Тебе не обязательно меня нести, – пробормотала она.
– Черта с два!
Он вынес Марлу на улицу. В морозном воздухе чувствовалось дыхание зимы. На ступенях парадного входа путь Нику преградил Ларс.
– Что выделаете? – требовательно спросил он.
– Везу миссис Кейхилл к врачу, – ответил Ник и отодвинул его плечом.
Марла попыталась высвободиться из его объятий и встать на ноги, но Ник держал ее крепко.
– А мистер Кейхилл об этом знает? – подозрительно осведомился Ларе.
– Надеюсь, узнает, – резко ответил Ник. Глаза его сверкали, на лице застыла маска холодной ярости. – Надеюсь, кто-нибудь из вас наберется духу доложить этому ублюдку, что я везу его жену в больницу.
– Отпусти! Я могу идти сама, – бормотала Марла, хоть и подозревала, что ослабевшие ноги ее не удержат, а затуманенный мозг не сможет подсказать дорогу.
– Что-то не похоже.
– Нет, правда!
Но в следующий миг голова ее бессильно упала ему на плечо.
– Я... я не вернусь в больницу.
– Думаю, настало время обратиться к другому доктору.
От свежего воздуха в голове у Марлы немного прояснилось. Ник усадил ее в "Додж", достал из кармана ее домашние туфли и поставил на пол.
– И не спорь!– приказал он, захлопывая дверь.