- Да, да, - кивнула Эсперанца. - Через час. - И, сокрушаясь, она защелкала языком, когда Адам, подхватив Джину на руки, начал быстро подниматься по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки.
- Ну, хватит, Адам, я и сама в состоянии ходить. Я не инвалид, - запротестовала Джина.
- Конечно, не инвалид. Слегка чокнутая, вот и все, - буркнул он и, не удостоив ее даже взглядом, быстро прошел через холл в спальню, соединенную с большой ванной.
Просторная комната, отделанная светло-зеленой плиткой, могла похвастаться двойной раковиной, высоким душем, под которым можно было бы помыть маленького слоненка, и широкой ванной возле длинного низкого окна, выходящего в заросший сад. Стекающие по стеклу капли превращали открывающийся за ним вид в размытую акварель, и далекий горизонт казался неясным перетеканием грязного серого тона в густой черный.
- Раздевайся, - приказал Адам и опустил ее на пол.
Джина не сделала ни единого движения.
- Отлично, тогда я сам тебя раздену.
Адам потянулся к ней, чтобы расстегнуть пуговицы на рубашке, но Джина замерзшими ладонями слабо хлопнула его по рукам. Ее всю трясло от холода.
- Ты могла бы немного подождать, пока наберешься сил, а потом уже бороться со мной. Или же ты собираешься совсем окоченеть? - сказал Адам и нагнулся, чтобы открыть кран с горячей водой. Затем снова повернулся к ней, когда вода широкой струей хлынула в ванну. Быстро расстегнув пуговицы на рубашке, он стащил с нее мокрую одежду и бросил ее на пол. - Ты уже наполовину замерзла. - Он расстегнул и снял с нее лифчик. Джина стояла, беспомощно обхватив себя руками. - Немного поздновато для девичьей стыдливости.
- Ты не нужен мне здесь, - эти слова могли бы иметь больший вес, если бы не ее предательски дрогнувший голос.
- Не уверен, - усмехнулся Адам и, опустившись на корточки, принялся развязывать шнурки на ее мокрых ботинках. - Черт возьми, о чем ты только думала? Что погнало тебя сегодня из дома? Разве ты не видела тучи? Не слышала прогноз?
- Я думала, что успею, - пролепетала Джина, хватаясь рукой за стойку, чтобы удержать равновесие, пока он стягивал с нее ботинок. - Мне нужно было...
- Что? - Он поднял глаза и посмотрел на нее снизу. Гнев и облегчение все еще боролись в нем. - Что нужно?
Она покачала головой.
- Теперь это не имеет з-значения.
Адама раздражало, что Джина упорно не желала открыть ему причину, погнавшую ее из дома. Где она была? И откуда эта пустота в ее глазах? Черт возьми, он не хотел, чтобы она была... такой. Когда это случилось? Когда его стало беспокоить, о чем она думает, что чувствует? И что ему теперь делать с этим?
Тряхнув головой, Адам стянул с нее носки и принялся за джинсы. Плотная материя, пропитавшись влагой, совсем задубела, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы спустить их с бедер Джины. Холодная вода струйками сбегала по бледной, с синеватым оттенком коже. Девушку снова охватила дрожь, и Адам сжал кулаки, чтобы не поддаться желанию согреть ее своей лаской.
- Ты промерзла до костей, - пробормотал он сквозь зубы.
Позади них горячая вода уже наполнила широкую ванну. Поднимающийся пар покрыл каплями стекло, отрезав их от наступающей ночи.
- Залезай, - скомандовал Адам.
Она снова посмотрела на него.
- С-сначала ты в-выйди.
- И не подумаю, - сказал он и, подняв ее, словно она ничего не весила, опустил в ванну.
Едва вода коснулась ее холодных ног, Джина судорожно втянула в себя влажный воздух, но тут же села и расслабилась, давая жаркому теплу глубже проникнуть внутрь нее. Она закрыла глаза и откинула назад голову, прислонившись к краю ванны, поддавшись чудесному ощущению горячей воды вокруг ее замерзшего тела.
Когда она снова открыла глаза, то увидела, как Адам снимает с себя мокрые джинсы и бросает их на пол, где уже лежали его ботинки и рубашка.
Джина почувствовала, что снова возвращается к жизни. Не то чтобы она его хотела - нет, это была просто биологическая реакция, - но всегда, когда она видела Адама без одежды, ее охватывал жар и тело наполнялось щекочущим звоном.
Адам шагнул в ванну и устроился напротив нее. Вода из крана широкой струей падала на его голую грудь.
- Я беспокоился тебе, - сказал он.
Несколько недель назад - да что там, несколько дней - она была бы рада услышать это от Адама. Эти слова дали бы ей надежду, что до сих пор еще остается шанс для их будущего.
Сейчас она знала лучше.
Беспокойство за нее, опасение, что с ней могло бы что-то случиться, было не больше того, что он мог бы чувствовать и к соседке. К знакомой.
Ей нужно было больше.
Но Джина уже не собиралась бороться.
- Ты до сих пор холодная, - сказал он.
- Да. - Очень холодная. Холоднее, чем когда-либо. И, похоже, к этому ей придется привыкнуть.
- Иди ко мне, я тебя согрею. - Адам наклонился вперед, подхватил ее под руки и подтянул к себе спиной.
Джина могла слышать мерные удары его сердца.
- Никогда так больше не поступай со мной, - гулко отозвался в ее груди голос Адама.
Мелкие брызги, льющейся из крана воды, падали ей на лицо, пальцы Адама нежно поглаживали ее кожу.
- Хорошо.
Вряд ли у нее будет еще такой шанс. Ее время на ранчо Кингов подходит к концу. И когда она уедет отсюда, Адама уже не будет беспокоить, где она и что с ней. Он получит свои двадцать акров земли, которые сделают владения Кингов такими, какими они были сто шестьдесят лет назад.
И через несколько месяцев она станет для него не более чем воспоминанием. Возможно, прогуливаясь по этой земле, которую он заработал таким тяжелым трудом, Адам и подумает о ней. А потом запрет эти воспоминания в самом далеком уголке своей души так же, как и воспоминании о Джереми и Монике.
- По крайней мере, в следующий раз бери с собой сотовый. - Большие руки Адама размеренными движениями массировали ее тело. - Меня просто сводит с ума, когда я звоню тебе и слышу этот чертов "Полет шмеля" прямо у себя в комнате.
Джина не думала, когда уезжала, что ей захочется сообщить кому-нибудь о том, куда она направляется. А что до телефона, так это было и вовсе ни к чему: ее рейд в прошлое Адама не должны были прерывать его звонки.
- Черт побери... - приглушенно прорычал Адам. Его тело напряглось, пульс участился, движения рук стали нетерпеливыми и жадными. - С тобой могло бы случиться несчастье, - пробормотал он хрипло и, повернув Джину к себе лицом, наклонил голову и коснулся губами ее рта. Его язык скользил по ее губам, горячее дыхание щекотало ей щеку, и низкий стон, вырвавшийся у него, смешался с ее протяжным стоном.
Ритм льющийся из-под крана воды, совпадая с пульсом желания Джины, подталкивал ее ближе к Адаму, чье дыхание мгновенно участилось.
Адам обхватил ее за талию, приподнял над собой, и, когда их глаза встретились, она почувствовала, как он плавно вошел в нее. Адам наполнил ее, и она его поглотила. Насладилась им. Впечатала все ощущения в свою память так, что теперь всегда с отчетливой ясностью могла бы ощутить его руки на своей коже. Его запах. Вкус его поцелуя.
Потому что без противозачаточных пилюль, сбивавших все его планы, Джина осознала, что скоро забеременеет. И когда он только коснулся ее, когда их тела стали единым телом, она поняла, что это было началом их расставания.
С этой ночи каждое их прикосновение будет молчаливым прощанием.
Шесть недель спустя Адам сидел в своем кабинете, просматривая отчеты брокеров и предложения нескольких компаний поменьше, которые могли бы его заинтересовать. По крайней мере один раз в неделю ему приходилось на весь день с головой погружаться в бумажную работу, соизмеримую по объему с делами целой корпорации.
Этот старый кабинет почти не изменился со времен его деда. Стены, все того же цвета темного хаки, с двух сторон были заставлены высокими, до самого потолка, книжными шкафами. Два больших окна выходили на широкую лужайку перед домом.
Бар из полированного красного дерева занимал один угол комнаты, в другом углу стоял пятидесятидюймовый плазменный экран телевизора, закрытый копией одной из работ Моне. Для обогрева зимой здесь имелся высокий камин, в который, не нагибаясь, спокойно мог бы пройти десятилетний ребенок. Два больших кожаных кресла рядом с ним, расположенных друг напротив друга, словно ожидали собеседников.
Это было его святилище. Никто не заходил сюда, кроме Эсперанцы, и то экономка являлась только затем, чтобы убраться.
Полностью погруженный в длинные колонки цифр, Адам не заметил, как открылась дверь.
Он услышал только, как она захлопнулась, и, не поднимая глаз, сказал:
- Я не голоден, Эсперанца. Но мог бы выпить еще кофе.
- Извини, что отрываю тебя, - услышал он голос Джины.
Адам удивленно вскинул голову и увидел, как она быстро обвела взглядом комнату, в которой никогда не была раньше. На ней были вытертые голубые джинсы, красная футболка с длинными рукавами и ботинки, которым по виду можно было бы дать не меньше лет, чем самому ранчо. Длинные волосы, собранные в хвост, спускались по спине, на лице не было видно ни следа косметики. Ее глаза цвета светлого меда были наполнены огнем и жизнью, и Адам подумал, что никогда еще не видел более красивой женщины.
Он напрягся, будто все мышцы его тела натянулись подобно струнам рояля. Они были женаты уже несколько месяцев, а он до сих пор не мог чувствовать себя спокойно в ее присутствии.
Раздраженный этим, Адам опустил взгляд на лежащие перед ним бумаги.
- Не знал, что это ты, Джина. Дел невпроворот. Тебе что-то нужно от меня?
- Нет, - сказала она, бесшумно приближаясь по толстому ковру к столу из мореного дуба, который когда-то принадлежал его отцу. - Ты уже дал все, что мне было нужно.
- Что? - Тон ее голоса заставил его насторожиться. Адам снова посмотрел на Джину и только тогда заметил печальную улыбку на ее губах и необычный блеск глаз. - О чем ты говоришь? - спросил он, вставая из-за стола. - Что-то не так?
Она покачала головой и вытащила из кармана сложенный лист бумаги.
- Все в порядке. В самом деле. Все так, как и должно быть.
- Тогда... - начал он и осекся.
Джина протянула ему лист. Первое, что увидел Адам, было слово, напечатанное черным жирным шрифтом.
Договор.
Бумага хрустнула под его пальцами. Это могло только означать... Он поднял на Джину глаза и спросил:
- Ты беременна?
Она улыбнулась, но улыбка не достигла ее глаз.
- Я сама сделала тест на беременность, а потом отправилась к врачу, и он это подтвердил. - Она втянула в себя воздух. - Я уже на шестой неделе. Так что все отлично.
Джина. Беременна его ребенком. И чувство, которого он не хотел и которое отказывался признавать, вдруг разом охватило Адама. Его взгляд остановился на ее животе, как если бы он мог видеть сквозь тело маленькое существо, растущее у нее внутри.
- Поздравляю, Адам, - сказала Джина тихим, чуть надломившимся голосом. - Ты проделал большую работу. Внес свою долю в наш договор. И теперь земля твоя. Одним словом, наша сделка состоялась.
- Да... - Честь ему и хвала. Его пальцы сжимали бумагу, и он знал, что должен быть доволен. Пять лет он потратил, чтобы собрать по кусочкам ранчо Кингов. И вот теперь последняя часть у него в руках, и он не чувствует... ничего.
- Я уже собрала свои вещи.
Адам нахмурился.
- Ты уезжаешь? Уже?
- Нет смысла оставаться, верно? - ее голос становился все звонче.
- Но... - Он снова осмотрел на бумагу в своей руке. Джина уезжает. Их брак закончился.
- Послушай, Адам... есть еще кое-что. Мне кажется, ты должен это знать. - Она набрала в легкие воздух и на выдохе произнесла: - Я люблю тебя, Адам.
Он чуть пошатнулся, как если бы эти три коротких слова ударили его. Она его любит, и она от него уезжает. Но почему он ничего не может сказать? Почему, черт возьми, раньше не мог догадаться?
- И всегда любила, - добавила Джина, смахивая со щеки непрошеную слезинку. - Только не нужно ничего говорить.- Она коротко улыбнулась, но ее нижняя губа дрожала.
Он поднялся и начал обходить стол, понимая, что должен что-то сделать. Но Джина жестом остановила его и слегка подалась назад.
- Не надо... не надо быть милым. - Ее короткий смех прозвучал как разбитое стекло. - Это ни
к чему. Но ты должен знать: здесь я не останусь. Я уезжаю. Завтра.
- Уезжаешь? Куда? Зачем?
- В Колорадо. На некоторое время я остановлюсь у брата, пока не найду себе какое-нибудь другое место. - Она отступала к двери, не спуская с него глаз, словно боясь, что он может удержать ее. - Я не могу остаться здесь, Адам. Не могу растить своего ребенка рядом с отцом, которому он не нужен. И не могу быть с тобой, зная, что ты не любишь меня. Мне нужно что-то изменить в своей жизни. Мой ребенок стоит того, чтобы быть счастливым. И я тоже.
- Ты так быстро на меня все это обрушила. Я даже не знаю, что сказать...
- Ничего и не надо. - Ее пальцы сжались вокруг ручки двери. - Тебя это уже не касается. Так что....
Она изменила всю свою жизнь из-за него. Адам чувствовал себя мерзавцем, хотя не мог заставить себя признаться в этом. Она не должна уезжать. Не должна из-за него покидать дом, который успела полюбить.
- Джина, черт возьми...
Она тряхнула головой.
- Все случилось, как и должно было случиться. Так что прощай. Будь здоров.
Она ушла, а Адам остался. Именно так, как он и хотел.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
- Ты просто дурак, Адам.
Адам ни разу не поднял глаз, пока Эсперанца подавала ему завтрак, сопровождая это своими нелестными комментариями. Он сидел во главе длинного стола из вишневого дерева - один человек за столом для двенадцати.
Совершенный итог всей его жизни.
Кофе давно остыл, но вряд ли стоило просить сварить свежий. Яичница была жидкой - он ненавидел такую, и Эсперанца хорошо знала это. Бекон подгорел с одной стороны и остался сырым с другой. Тосты можно было смело выкидывать.
Впрочем, сегодняшний завтрак не многим отличался от остальных, с тех пор как уехала Джина.
Но жаловаться было бесполезно. Эсперанца слишком давно жила в этом доме. Если женщина шлепала тебя, когда ты еще был ребенком, едва ли можно надеяться приобрести авторитет в ее глазах теперь.
- Спасибо за завтрак, - сказал Адам, ковыряя вилкой яичницу и гадая, сможет ли он съесть хотя бы кусочек с краю.
Черт возьми, он не говорил Джине, чтобы она уезжала, она уехала по свой воле. Но для Эсперанцы этот факт, казалось, не имел никакого значения.
Значило ли это что-нибудь для него самого? В который раз Адам подумал: а что сейчас делает Джина? Сидит за столом вместе с семьей ее брата?
Разговаривает и смеется, наслаждаясь общим весельем? Вспоминает ли она его хоть немного? Или же вовсе о нем не думает?
- Похоже, ты так и собираешься сидеть здесь, ничего не делая, пока мать твоего ребенка пропадает в какой-то глухомани. - Эсперанца стояла у стола, скрестив на груди руки. Ее темные глаза сверкали негодованием, губы почти исчезли в гневной складке рта.
Адам попробовал проглотить кусочек яичницы. Этот разговор продолжался уже три недели. При каждой возможности Эсперанца то горько сокрушалась, то бранила его.
- Колорадо вовсе не глухомань.
- И то верно.
Адам бросил вилку, приговорив себя еще к одному голодному дню. Может, ему съездить позавтракать в город? Но от этой мысли пришлось отказаться. В городе полно людей. Им захочется поговорить с ним. Выразить ему свое сочувствие. Сказать, как они сожалеют о том, что его брак просуществовал так недолго...
- Тебе надо бы привезти ее обратно.
- Эсперанца, Джина уехала, потому что хотела уехать. У нас был договор. Все условия выполнены.
- Договор! - Это слово несло в себе столько неприятия, что казалось, весь воздух наполнился его вибрацией. - У тебя был брак! И будет ребенок. Ребенок, которого ты никогда не увидишь. Это то, что тебе нужно, Адам? Это та жизнь, которую ты хотел для себя?
Нет, подумал Адам, мрачно глядя на стул, где обычно сидела Джина, Он представил себе ее улыбку. Ее смех. Нежное прикосновение пальцев, когда она касалась его руки. Он даже не подозревал, как привык видеть Джину каждый день. Слушать ее. Говорить с ней. Спорить.
Через несколько недель жизнь на ранчо Кингов вернулась к привычному течению. Цыганские лошадки вернулись к Торимо. Тоненький ручеек покупателей, которые приходили посмотреть на них, иссяк. Не было свежих цветов в вазах, потому что некому было их собирать. Вечерняя тишина больше не нарушалась звуками телевизора, и нигде не валялись пакетики попкорна, потому что Джина... ушла от него.
Не было больше жизни на ранчо Кингов.
Его мир снова стал черно-белым, таким, к которому он когда-то привык и который хотел обрести вновь. Только теперь... он ненавидел его. Ненавидел это однообразие. Эту тишину. Эту бесконечную монотонность существования, подобно завтракам Эсперанцы.
Но теперь уже ничего не изменить. Джина ушла. Она решила строить свою жизнь без него. И это было к лучшему. Для нее. Для их ребенка. Для него самого. Он был почти уверен в этом.
- Ее нет уже три недели, - напомнила Эсперанца.
Три недели, пять дней и одиннадцать часов.
- Ты должен поехать за ней. Привезти ее обратно. Ее место здесь.
- Не так-то это просто.
- Настоящие мужчины справились бы с этой задачей, - сказала Эсперанца, убрав со стола почти нетронутый завтрак, и направилась в кухню.
Адам развернулся на стуле и рявкнул ей вслед:
- А я и есть мужчина!
- Но не из самых умных! - прокричала ома в ответ.
- Я тебя уволю, Эсперанца!
-Ха!
Адам откинулся на спинку стула, уронив на грудь голову. Увольнять Эсперанцу было без толку. Ома все равно никуда не уйдет. И будет здесь еще по крайней мере лет двадцать, используя любую возможность, чтобы заставить его чувствовать себя ничтожеством.
Но разве он заслуживает лучшего? Он дал уйти Джине, не сказав ни единого слова, потому что не хотел рисковать, взяв на себя заботу о ней. Заботу об их ребенке.
Что делало его, по сути, трусом.
А каждый знает, что трус умирает тысячу раз.
К полудню Адам был уже зол на всех. Он закрылся в своем кабинете, сделал несколько звонков и начал размышлять о своих перспективах. Землю ом получил. Теперь ему нужно сосредоточиться на чем-то другом.
Стук в дверь вывел его из себя.
- Кто там еще?!
Сэл Торимо открыл дверь и смерил его долгим взглядом. Внутри у Адама все похолодело. Он вскочил со стула. Была только одна причина, по которой Сэл мог появиться здесь.
- Что с Джиной? С ней все в порядке?
Сэл закрыл за собой дверь и какое-то время молча смотрел на Адама.
- Я пришел только потому, что у тебя есть право это знать.
Холод начал медленно превращаться в лед, подбираясь к самому сердцу Адама. Он стиснул зубы, пытаясь удержать над собой контроль.
- Только скажи мне одно. Джина. С ней все в порядке?
- Джина в порядке, - сказал Сэл, медленным взглядом обводя комнату.