- Да, тем более что их было двое. Такие сверхъестественные штуки надолго остаются в сознании. Ты, случайно, не обкурился? Не вдохнул слишком много сенной трухи?
- Хотел бы я ответить утвердительно!
- Проваливай, Олли.
Но когда они остались одни, она не подумала задать ему головомойку, только подступила ближе и обняла.
- В жизни не была так напугана, хотя, нужно сказать, мы побывали во многих переделках. - Она поцеловала его в шею и прижалась еще теснее. - Но сегодня, в этом чертовом сарае, ты был для них лакомым кусочком, а я едва сознание не теряла от страха.
- Времени не было дать сигнал, - прошептал он в ее курчавые волосы. - Ни секунды, чтобы позвать вас. Иисусе, а меня-то как трясло! Но что тут поделаешь! И тут влетели эти воющие вихревые штуки. Честно говоря, не могу сказать, чего боялся больше: Тамми Таттл или того, что она называла Вурдалаками.
Шерлок немного отстранилась.
- Знаешь, я так ничего и не поняла. Ты описал все это так ясно, что я почти видела, как они врываются в двери сарая. Но Вурдалаки?!
- Именно так их называли Таттлы. Судя по их поведению, они считали себя кем-то вроде послушников этих тварей. Я и рад бы сказать, что струсил, когда мне привиделись какие-то глюки, но мальчики тоже их видели. Понимаю, все это кажется чистым бредом, особенно еще и потому, что никто из вас ничего не заметил.
Давая мужу выговориться, Шерлок крепко обняла его и держала, пока он еще раз описывал случившееся в сарае.
- Не знаю, что и сказать, Шерлок, - добавил он, - но уж очень это было жутко.
В туалет заглянул Джимми Мейтленд.
- Эй, что, теперь мужику и облегчиться негде?
- О, сэр, я только хотела посмотреть на Диллона, убедиться, что он в порядке.
- И?..
- В полном, сэр.
- Олли перехватил меня по дороге в отдел и сказал, что с тебя заживо сдирают шкуру в туалете. Сюда слетаются репортеры со всей страны, - предупредил он, расплывшись в улыбке. - Представляете, в кои-то веки никто не будет обливать нас грязью: слава Богу, только хорошие новости. Потрясающие! Сегодня ты, Савич, в центре всеобщего внимания. Собственно говоря, тебе ничего особенного делать не надо. Прими героический вид и помалкивай. Говорить будет Луи Фри, у него язык хорошо подвешен.
- Не упоминать о том, что мы видели?
- Ни в коем случае. Ни намека на вихри или Вурдалаков. Не хватало, чтобы пресса набросилась на нас, когда мы объявим, что какие-то идиотские комки пыли, вызванные парочкой психов, напали на нас в старом сарае! А мальчики… пусть сочиняют что угодно. Если нас спросят, лучше сочувственно покачать головой и сделать вид, что мы очень огорчены. Весь этот бред кончился, и слава Богу. ФБР на высоте, враги повержены, остальное не важно.
- Но там и в самом деле было что-то странное, сэр, - возразил Савич, потирая спину жены. - Не поверите, у меня волосы дыбом встали.
- Возьми себя в руки, Савич. Мы сделали братьев Таттл. Вернее, одного брата и сестрицу, у которой только что ампутировали руку до самого плеча. Ничего сверхъестественного нам не нужно.
- Может, отныне меня лучше звать Малдером?
- В самую точку. Эй, я только что сообразил, что Шерлок у нас рыжая, совсем как Скалли.
Савич и Шерлок, дружно закатив глаза, последовали за шефом.
Братья Артур твердо стояли на том, что видели Вурдалаков. И вовсю расписывали, как агент Савич всадил в них пулю и заставил исчезнуть. Но мальчики были в таком ужасном виде, оборванные, грязные, голодные, почти бредили, что никто, даже их родители, им не верил.
Кто-то из репортеров, правда, спросил Савича, заметил ли он что-то необычное, но тот с невинным видом переспросил:
- Простите, вы о чем?
Джимми оказался прав. О Вурдалаках больше речи не заходило.
Этим вечером Савич и Шерлок так долго играли с Шо-ном, что тот заснул прямо посреди любимой игры "Спрячь верблюда" с зажатым в ручонке крекером.
Однако в два часа ночи зазвонил телефон. Савич поднял трубку, послушал и коротко ответил:
- Мы сейчас же выезжаем.
Он медленно вернул трубку на рычаг и повернулся к жене, которая приподнялась на локте.
- Моя сестра! Лили попала в больницу, и, кажется, дело плохо.
Глава 2
Гемлок-Бей, Калифорния
Неприятно яркий свет лился сквозь узкие окна. Но ведь в ее спальне окна гораздо шире. Да и чище тоже. Нет, погодите. Это не ее спальня.
Смутная паника стукнула в сердце, но тут же растаяла. И она уже больше ничего не чувствовала, кроме легкого недоумения, что, разумеется, было совершенно не важно, да слабой боли в сгибе левой руки, где поблескивала игла для внутривенного вливания.
Игла?
Она скосила глаза и увидела капельницу. Значит, это больница?
Она дышала. Ощущала, как трубочки, воткнутые в нос, щекочут ноздри при каждом вдохе. Уже легче: значит, она жива. Но почему должно быть иначе? И почему она так удивлена?
В голове царила абсолютная пустота: мозг словно затянуло паутиной, смахнуть которую не было возможности. Может, она умирает и поэтому ее оставили одну? Где Теннисон? Ах да, позавчера он отправился в Чикаго, по каким-то медицинским делам. Она была рада проводить его… нет, счастлива, бесстыдно, неприлично счастлива, что хотя бы несколько дней не придется слышать его спокойный, мягкий, бесстрастный голос, от которого хотелось лезть на стену.
Лысый тип в белом халате, со стетоскопом на шее вошел в комнату и наклонился так низко, что едва не коснулся ее носа своим.
- Миссис Фрейзер, вы меня слышите?
- О да. Вижу даже волоски у вас в носу. Мужчина, смеясь, выпрямился.
- Считайте, что на миг мы были чересчур близки. Но теперь, когда мои волоски вам не мешают, скажите, как вы себя чувствуете? Боль? Головокружение?
- Нет, по-моему, мне добела прочистили мозги. Словно только сейчас родилась. Ни единой мысли.
- Это из-за морфина. Получите хорошую дозу морфина - и, поверьте, не хватит сил даже плюнуть в глаза собственной свекрови. Я ваш хирург, доктор Тед Ларч. Поскольку мне пришлось удалить вам селезенку - а это серьезная полостная операция, - придется держать вас на морфии до самого вечера. Ну а потом начнем снижать дозы. Постепенно станем вас поднимать, чтобы не было спаек.
- А что еще со мной не так?
- Прежде всего позвольте вас заверить, что все будет в порядке. Даже без селезенки вы сможете прожить долго и в обычном режиме. Взрослому человеку селезенка не очень-то и нужна. Однако болеть тем не менее будет, и довольно долго. Некоторое время придется соблюдать диету, и следует восстановить функции ваших внутренних органов - я имею в виду желудок, кишечник и печень. Вкратце список ваших повреждений выглядит так: у вас сотрясение мозга, два ушибленных ребра, порезы и ссадины, но это не смертельно. Опасаться нечего. Учитывая все, что произошло, вы на удивление легко отделались.
- Но что же произошло?
Доктор Ларч немного помолчал, склонив голову набок. Солнце весело поблескивало на его лысине.
- А вы не помните? - медленно выговорил он наконец. Она честно попыталась разбудить непослушную память и думала до тех пор, пока он не коснулся ее руки.
- Нет, не пытайтесь себя заставить, только голова разболится. Что вам запомнилось последним?
Она снова задумалась и, запинаясь, стала перечислять:
- Помню, как уехала из своего дома в Гемлок-Бей. Я живу там, на Крокодайл-Байю-авеню. Я собиралась поехать в Ферндейл, отдать кое-какие медицинские слайды доктору Бейкеру. Я терпеть не могла ездить по шоссе 211, особенно в сумерках. Дорога слишком узкая, а эти проклятые Мамонтовы деревья нависают над тобой, словно душат, и чувство такое, будто тебя хоронят заживо.
Она замолчала, и доктор увидел, как ее лицо накрыла тень раздражения.
- Нет, все в порядке. Интересная метафора насчет мамонтовых деревьев. Что ж, со временем, возможно, к вам все вернется. Вы стали жертвой аварии, миссис Фрейзер. Ваш "эксплорер" врезался в мамонтово дерево. Придется вызвать еще одного доктора.
- Какого же именно?
- Психиатра.
- Зачем мне… - Теперь она нахмурилась. - Не понимаю. Психиатра? Почему?
- Нам кажется, что вы специально могли врезаться в дерево. Нет, ни к чему паниковать, и ни о чем не беспокойтесь. Отдыхайте и набирайтесь сил. Увидимся позже, миссис Фрейзер. Если в следующие два часа почувствуете боль, нажмите на кнопку и сестра введет вам в вену морфин.
- Я думала, что обычно сам пациент вводит себе морфин при необходимости.
Теперь он растерялся: она ясно это увидела.
- Простите, но этого мы не можем позволить.
- Почему? - очень тихо спросила она.
- Потому что речь идет о попытке самоубийства. Мы просто не имеем права идти на такой риск. Потенциальный самоубийца вполне способен накачать себя морфием, и тогда уже ничто не сможет вернуть его назад.
Она отвела глаза к окну, за которым так весело сияло солнце.
- Все это было вечером. Какой сегодня день? Вернее, время дня?
- Позднее утро четверга. Вы то приходили в себя, то снова уплывали. Авария случилась вчера вечером.
- Так много времени упущено.
- Все будет хорошо, миссис Фрейзер.
- Будет ли? - обронила она, закрывая глаза.
Доктор Рассел Розетти остановился в дверях и оглядел молодую женщину, неподвижно лежавшую на узкой больничной койке. Похожа на принцессу, которая поцеловала не ту лягушку и жестоко за это пострадала. В светлых спутавшихся волосах запеклась кровь. Лоб пересекала повязка. Она была худа, неестественно худа… Интересно, о чем она думает прямо сейчас, именно в этот момент?
Доктор Тед Ларч, хирург, удаливший ей селезенку, утверждал, что она ничего не помнит об аварии. Кроме того, он добавил, что не думает, будто она пыталась покончить с собой. Слишком уж она приземленная, по его мнению. Тупица.
Но Тед был известным романтиком - огромная редкость для хирурга. Ну разумеется, она пыталась покончить с собой. Снова. Уж это точно. Классический случай.
- Миссис Фрейзер!
Лили медленно повернулась на звук довольно высокого голоса, который, как она предположила, может легко превратиться в визг, если что-то придется не по душе его обладателю, - голоса, который пытался звучать ободряюще, более того - располагающе, что, однако, мало ему удавалось.
Она ничего не ответила, только посмотрела на высокого, грузного, одетого в темно-серый костюм мужчину, с гривой вьющихся волос, двойным подбородком, очень белыми пальцами. Он подошел к постели. Вплотную.
- Кто вы?
- Доктор Розетти. Доктор Ларч передал вам, что я должен прийти?
- Вы психиатр?
- Да.
- Передал, но я не хочу вас видеть. Нет причин.
"Сопротивление", - подумал он. Превосходно. Надоели ему угнетаемые депрессией пациенты, чуть что начинавшие рыдать, впадавшие в истерику, искренне жалевшие себя, тянувшие руки за таблетками. И хотя Теннисон сказал ему, что Лили вовсе не такая, Рассела этим не убедишь.
- Но, думаю, - вкрадчиво заметил он, - вы во мне нуждаетесь. Иначе не влепили бы машину в дерево.
Влепила? Нет, тут что-то не так.
- Дорога в Ферндейл очень опасна, - возразила она. - Вы когда-нибудь ездили по ней вечером?
- Разумеется.
- Тогда вы знаете, что вести машину нужно крайне осторожно.
- Конечно. Однако при этом никогда не врезался в деревья. В данный момент дерево осматривают служащие лесного хозяйства, чтобы определить степень повреждения.
- Что же, если оно лишилось коры, то и я не совсем цела. А сейчас прошу вас уйти, доктор Розетти.
Но вместо того чтобы послушаться, он придвинул стул, сел, скрестил ноги и сплел пухлые пальцы. Она сразу возненавидела эти противно-мягкие, жирные лапы, но не могла отвести от них глаз.
- Прошу уделить мне минуту, миссис Фрейзер. Не возражаете, если я буду звать вас "Лили"?
- Возражаю. Я не знаю вас. Убирайтесь.
Он подался вперед и попытался взять ее за руку, но Лили дернулась и поспешно спрятала руку под одеяло.
- Вам бы следовало быть покладистее, Лили…
- Миссис Фрейзер.
Доктор нахмурился. Обычно женщины… все и всегда… любят, когда их называют по имени. Это позволяет им видеть в нем исповедника, которому они могут довериться. А заодно и делает их более открытыми, уязвимыми.
- Впервые вы пытались убить себя семь месяцев назад, после смерти вашего ребенка, - начал он.
- Она не просто умерла. Мчавшаяся по дороге машина сбила ее и отбросила на двадцать футов, в канаву. Кто-то хладнокровно ее убил.
- И вы винили себя.
- У вас есть дети?
- Да.
- Если бы ваш ребенок погиб и вас в это время не было бы рядом, неужели вы бы тоже не винили себя?
- Только в том случае, если бы сам сидел за рулем той машины.
- А ваша жена? Она не винила бы себя?
Перед глазами Рассела встало лицо Элейн. Он нахмурился.
- Возможно, нет. Только залила бы все слезами. Она очень слабохарактерна. И зависима. Но речь идет не о ней.
Речь идет не о ней. Скоро, очень скоро он, благодарение Богу, избавится от Элейн.
- А о чем?
- Вы терзались угрызениями совести так сильно, что проглотили целый пузырек снотворного. И не войди ваша экономка вовремя в спальню, вас бы уже на свете не было.
- Так мне объяснили, - пробормотала она и могла бы в этот момент поклясться, что во рту появился тот же вкус, как тогда, после того как она в первый раз проснулась в больнице, сбитая с толку, слабая, обессиленная до того, что не могла руки поднять.
- Вы не помните, как глотали таблетки?
- Н-нет…
- А теперь не помните, как направили машину на дерево. Шериф определил, что вы ехали со скоростью шестьдесят миль в час, а может, и быстрее. Вам очень повезло, миссис Фрейзер. Из-за поворота как раз показалась еще одна машина. Водитель видел, как вы столкнулись с деревом, и вызвал "скорую".
- Вы, случайно, не знаете, кто он? Я бы хотела его поблагодарить.
- Не думаю, что это сейчас так важно, миссис Фрейзер.
- В таком случае что именно так важно? Кстати, а как вас зовут?
- Рассел. Доктор Рассел Розетти.
- Прелестная аллитерация, Рассел.
- Вам лучше обращаться ко мне "доктор Розетти", - процедил он.
Лили заметила, как дернулись его толстые пальцы-червяки, и гадливо поморщилась. Кажется, ей удалось его разозлить. Он считает, что она заходит слишком далеко. Что же, так оно и есть, Но ей все равно. Уж очень она устала. Так устала. И хотела одного: закрыть глаза и позволить морфию хоть ненадолго заглушить боль.
- Проваливайте, доктор Розетти. Он не двигался с места.
Тогда Лили отвернула голову и впала в полубессознательное состояние. Даже не слышала, когда он ушел. Правда, до нее донесся стук закрывшейся двери.
Когда, минут через пять, появился раскрасневшийся доктор Ларч, Лили сумела приоткрыть один глаз и прошептать:
- Доктор Розетти - невежественный осел, который считает, что я обязана слушать его покровительственные изречения. И у него жирные руки. Пожалуйста, я не желаю больше видеть его!
- Он считает, что вы в не слишком хорошей форме.
- Напротив. Я в прекрасной форме, чего не могу сказать о нем. Ему давно пора вспомнить о тренажерном зале.
Доктор Ларч, не сдержавшись, рассмеялся.
- Он сказал также, что ваши грубость и настороженность - верные признаки того, что вы перевозбуждены, нервничаете и отчаянно нуждаетесь в помощи.
- Ну разумеется, перевозбуждена, особенно при такой дозе морфина. Настолько, что сейчас засну.
- Ваш муж приехал.
Она не хотела встречаться с Теннисоном. Его голос, такой звучный и уверенный, неприятно напоминал голос доктора Розетти, словно оба, специализируясь в психиатрии, посещали одного преподавателя дикции.
Итак, начнем лингафонный курс постановки голоса…
Нет, если она больше не увидит в глаза ни того ни другого, наверное, умрет самой счастливой женщиной на земле.
Но на пороге уже торчал ее муж, которого она умудрялась выносить целых одиннадцать бесконечных месяцев. Бледный, густые брови сдвинуты, руки сложены на груди. До чего же красив и представителен: высокий, мускулистый, со светлыми вьющимися волосами, не то что лысина доктора Ларча! Он, как всегда, был в очках-консервах, делавших его неотразимым, и сейчас нервно сдвинул их на лоб, почти ребяческим жестом, который она находила весьма милым… когда впервые познакомилась с будущим мужем.
- Лили?
- Что? - пробормотала она, страстно желая, чтобы он так и остался на месте. Доктор Ларч выпрямился и обернулся к нему.
- Доктор Фрейзер, как я уже говорил, ваша жена скоро поправится и все будет как прежде, но сейчас ей нужно отдохнуть. Могу дать вам всего несколько минут.
- Я очень измучена, Теннисом, - подтвердила она, ненавидя свой слегка дрожащий голос. - Не могли бы мы поговорить позже?
- О нет! - возразил он и стал молча ждать, пока доктор Ларч покинет комнату. Тот нерешительно удалился. Вид у него был встревоженный. Интересно почему?
Теннисон закрыл дверь, снова помолчал, изучая ее, и, наконец, подошел к кровати. Как ни противилась Лили, он все же вытащил ее руку из-под одеяла и несколько минут растирал ладонь, прежде чем грустно спросить:
- Почему ты сделала это, Лили? Почему?
Какой трагизм! Можно подумать, для нее все кончено.
Нет, она, конечно, преувеличивает. И все потому, что мысли путаются.
- Я не знаю, делала ли что-то вообще, Теннисон. Видишь ли, я ничего не помню.
Он отмахнулся, словно отклоняя ее жалкие доводы. Сильные, мужественные руки…
- Я знаю, и мне очень жаль. Послушай, Лили, может, это действительно был несчастный случай. Ты потеряла управление и врезалась в дерево. Одна из медсестер говорила, что Управление лесного хозяйства уже выслало своего служащего - проверить, какой ущерб нанесен дереву.
- Доктор Розетта уже сказал мне. Бедное дерево.
- Это не смешно, Лили. Так вот, ты пробудешь здесь два-три дня, пока врачи не убедятся, что твое тело функционирует нормально. Мне хотелось бы, чтобы ты поговорила с доктором Розетта. Он здесь недавно, но пользуется превосходной репутацией.
- Я уже видела его. И больше не желаю.
Его голос мгновенно изменился, стал еще мягче, нежнее. В своем обычном состоянии Лили непременно бы расплакалась, сжалась, потребовала бы, чтобы ее утешали, уверяли, что бука ушел и больше не вернется. Но не сейчас. Возможно, под действием морфина она слегка "поплыла" и потеряла связь с действительностью. Но зато остро ощущала свою силу и превосходство, хотя это, разумеется, было чистейшей воды иллюзией.
- Поскольку ты ничего не помнишь, Лили, признай, было бы весьма благоразумным учесть все случайности. Я настаиваю, чтобы ты проконсультировалась с доктором.
- Мне он не понравился, Теннисон. Как я буду консультироваться с тем, кого терпеть не могу?