- Настолько хорошая, - сухо ответила Люсинда. - что ее нужно читать аж три месяца. - Она понимала, что ее пытались обвести вокруг пальца. "Энн с фермы "Зеленая крыша"" была ее самой любимой книгой, и она не сомневалась, что Эми знала об этом. Как и героиня книги Энн, Люсинда осиротела в раннем детстве. Три года она прожила в приюте города Провиденс, а потом ее удочерили злые люди. Хоть она и называла их родителями, в сердце у нее оставался тайник, где обитали ее настоящие папа с мамой. Тогда она мечтала, чтобы ее передали в семью наподобие той, куда попала Энн.
- А остров Принца Эдуарда существует на самом деле? - спросила Эми.
- Да, - ответила Люсинда. - Это одна из морских провинций Канады.
- Ты там бывала?
- Нет, - Люсинда отхлебнула чаю, - Эммет дал обещание свозить меня туда, но он умер, так и не исполнив его.
- Эммет был твоей родственной душой? - спросила Эми, глядя на нее через краешек чашки.
- О, да, - сказала Люсинда, - он был.
- Мой папа тоже был родственной душой моей мамы, - сказала Эми. - Они были лучшими друзьями, а не просто женатой парой.
Люсинда улыбнулась. Ребенок был умен не погодам.
- Так и должно быть, - сказала она. - Но не всегда получается.
- У них была своя песня - "У тебя появился друг", - сказала Эми. - Ее исполняет Джеймс Тейлор. Они обещали никогда не бросать друг друга. Папу звали Рассел, а маму Тереза, и возле библиотеки растет дерево с их инициалами, Р и Т, в большом сердце. Это он вырезал.
- Хорошо, что его не поймала библиотекарша, - заметила Люсинда.
- Он бы тебе понравился, - сказала Эми. - Он был хорошим человеком. Диана так сказала.
- Ну, в моих глазах у него есть два замечательных качества: мнение Дианы и его дочь, ты.
- А Диана с Тимом были родственными душами? - спросила Эми.
- Э… - промямлила Люсинда.
- И были без ума друг от друга?
- Да, они были влюблены, - ответила Люсинда. - Но я бы не сказала, что они были родственными душами. Простой "любви" до родственности душ ой как далеко. Ей нужно расти и расти. Преодолевать невзгоды и вместе радоваться, идти через болезни и нелепости, через проблемы с деньгами и рождение детей. То есть расти во всех событиях нашей каждодневной жизни. Но если один человек решает, что это не для него, то все заканчивается.
- Я надеюсь, - очень тихо сказала Эми, - что я никогда никого не брошу.
- Я уверена в этом, - подтвердила Люсинда.
- Они думают, что я плохая, - понурив голову, тихо сказала Эми.
- Кто?
- Власти штата Коннектикут, - прошептала Эми, и по ее щекам потекли слезы. - Они считают меня склонной к насилию из-за того, что я толкнула Эмбер и она свалилась на пол.
- Это лишь означает, что ты совершила ошибку, - сказала Люсинда. - А не то, что ты буйная маньячка.
- Они говорят, что я научилась этому у Бадди. Что когда девочка перенимает подобные привычки у себя дома, то она становится плохой.
- Допустим, она встретилась с чем-то подобным, - спокойно сказала Люсинда, вспомнив жестокое лицо своего отчима, грубые ругательства, щелчки ремня и часы, проведенные в заточении в своей комнате. - Но ей не обязательно использовать это в своей жизни.
- Правда? - посмотрев на нее, спросила Эми.
- Да. И вообще я бы сказала, что ее долг - перед собой, родителями и Богом - быть выше всего этого.
- Ага, - вытирая глаза, сказала Эми.
- Ты сама творишь свою жизнь, - сказала Люсинда. - И только ты в ответе за свои действия. Если кто-то обвиняет других, то он лишь пытается пожалеть и оправдать себя. Ты не такая, Эми.
- Спасибо, - сказала Эми.
- Ты подарила столько радости Диане и Джулии.
- Я бы хотела, чтобы Тим остался с ними.
- Я тоже.
- Нельзя покидать родственную душу, - сказала Эми.
- Да, нельзя, - согласилась Люсинда.
Диана стояла возле Джулии, пока Алан снимал у нее ЭКГ. Он побрызгал специальным белым гелем на ее кожу, затем подсоединил присоски. Ее ребра были искривлены, а грудная клетка вогнута. На ее слегка загоревшей шее и руках виднелись следы лямок купальника. Выцветший переводной рисунок крохотной розы просматривался на ее плече.
- Ее татуировка, - заметив его взгляд, сказала Диана.
- Эми? - спросил он.
Диана кивнула:
- Да. Мы ходили в аптеку, и Эми решила, что им с Джулией на лето нужно непременно сделать татуировки. Видишь? - Она указала на левую ножку Джулии.
Алан улыбнулся. Чуть повыше лодыжки у Джулии была переводная картинка-татуировка в виде оранжево-голубой бабочки. Лодыжку обвивал браслет из цветных бус, связанных в виде цветочков.
- Какая прелесть, Джулия, - сказал Алан. - Моя племянница самая модная девчонка на пляже.
- Алан, - сказала Диана, и ей не удалось скрыть дрожь в голосе. - Не мог бы ты продолжить обследование?
Алан кивнул. Он щелкнул переключателем на аппарате. Загудел внутренний механизм, и наружу поползла распечатка. Машина выплюнула длинную белую ленту - вроде тех, что выбивают на кассе в супермаркете, - всю сплошь в черных точках. Он увидел, что Диана, склонив голову набок, пыталась понять ее смысл.
- Не волнуйся, - сказал он.
Она тяжко вздохнула.
- Прости, - сказал он. Он нервничал не меньше нее. Вспотевшими пальцами он взял бумагу. Просматривая график, он выискивал изменения. Прошлые кардиограммы Джулии лежали в ее медкарте, но он мог сравнить их и по памяти. У нее были шумы и неразличимый щелчок.
- Что там? - спросила Диана.
- Подожди, - ответил он.
Джулия лежала на столе, взирала на взрослых и заламывала руки. Такое поведение было симптоматичным для девочек, больных синдромом Ретта, - болезнь передавалась на генетическом уровне, затрагивая только младенцев женского пола, - но когда Алан видел, как Джулия выкручивала свои ручонки, словно выражая безграничное отчаяние, он ощущал себя совершенно беспомощным.
- Есть что-нибудь определенное? - спросила Диана, пока Алан выключал аппарат.
Алан сдвинул очки на кончик носа, разглядывая поверх оправы поминутные отметки. Потом он перебрал длинный рулон до самого конца. Он понимал, что в этот конкретный момент ему не подобало испытывать возбуждение от ощущения ее близости. Они изучали кардиограмму Джулии, а он упивался запахом кожи и волос Дианы.
- Если ты ничего не скажешь, - сказала она, - я начну орать во всю глотку. Вот, крик уже на подходе. Я сейчас…
- Не вижу серьезных изменений, - ответил он, почувствовав, что она наклонилась к нему поближе. Он ткнул пальцем в ленту, и Диана напрягла внимание. - Возможно, тут что-то проклевывается, но я не уверен. Я перешлю результаты по факсу в Провиденс, а там их посмотрит Барбара Холмс.
- "Что-то" - это что? - спросила Диана, взяв Джулию за руку. Но и от него она не отходила. Она стояла между Аланом и ребенком и прикасалась к ним обоим.
- Неравномерность, - сказал Алан. - Едва заметное изменение на фоне общей картины.
- Ты же только что сказал, что серьезных изменений нет, - взволновалась она.
- Потому я и говорю "едва заметное", - ответил он. На ней была безрукавка в бело-желтый квадрат. Ее обнаженные руки покрывал загар и крапинки веснушек. От нее исходило тепло, которое передавалось Алану сквозь тонкую хлопчатобумажную ткань его голубой рубашки. Ему хотелось нагнуться и поцеловать ее оголенное плечо, но она быстро отстранилась, и внезапно весь его левый бок овеяло холодом.
- Я не врач, - угрожающе проговорила она, наклонившись к Джулии, и принялась снимать с нее присоски.
- Я знаю, - сказал он.
- И я не выношу снисходительности, - срывающимся голосом продолжала она. - Я понимаю разницу между "серьезным" и "мало заметным". Но ведь ты собираешься отправить эту бумагу доктору Холмс, а будь все в порядке, ты не стал бы этого делать.
Алан наблюдал за тем, как она нежно стирала липкий гель с кожи Джулии. Она использовала собственные салфетки, аккуратно прикасаясь к тельцу Джулии, не желая причинять ей боль или оставлять следы мази. Она намочила в теплой воде ватный тампон и мягко счистила мельчайшие капельки. Проигнорировав висевшие рядом грубые бумажные полотенца, она протерла грудку Джулии квадратными кусочками марли. В ее плечах чувствовалось внутреннее напряжение.
- Диана, - позвал ее Алан, чтобы она обернулась.
Не поворачиваясь к нему, она просто покачала головой и продолжила нянчиться с Джулией.
- Но я не хотел снисходительно относиться к тебе, - сказал он, ощутив судорогу в горле. - Это правда.
Она поежилась. Он видел, как ее плечи поднялись, но поскольку она была ужасно взвинчена, они замерли где-то на уровне мочек ее ушей. Она сказала, что не была врачом, но в то же время лучше Марты знала все закоулки и тайны кабинета Алана. Она проводила для Джулии такие процедуры, от которых обычных людей просто стошнило бы, случись им возиться то с шунтами, то с калоприемниками, то с зондами для кормления и лонгетами.
Взяв ее за плечи, Алан повернул ее лицом к себе. Он чувствовал в ней сопротивление; она не хотела смотреть на него. Опустив голову, она разглядывала свои туфли. В солнечном свете ее волосы сияли чистым золотом. От нее пахло цветами и пляжем. У Алана так разбушевалось сердце, что он с трудом смог открыть рот.
- Я переживаю за Джулию, - сказал он.
Она вскинула голову. Во взгляде ее голубых бездонных глаз была мольба. Алан пожалел, что был не в силах взять на себя ее боль и страхи.
- И никогда не устану переживать за нее, - сказал он. - То же касается и тебя. Такова наша участь.
- Но кардиограмма… - попыталась возразить она.
Ладони Алана сжимали ее плечи. Он хотел бы прижаться к ней и поцеловать ее. В подобные мгновения он понимал, что был слишком эмоционально пристрастен для врача Джулии, что ему давно следовало передать ее кому-нибудь, не столь близкому к семье. Но он не мог. Он никогда не бросил бы ее или Диану. Он прокашлялся.
- На ней ничего толком не ясно, - сказал он. - Пока что мы в полном неведении. Нет ни хорошего, ни плохого и никаких четких проявлений. Мы в переходной зоне вроде лимба, впрочем, для Джулии это вполне обычное явление. Давай успокоимся, примем то, что у нас есть, и станем наслаждаться каждой секундой ее близости. Каждую минуту…
- Она мне необходима, - сказала Диана.
- Я знаю, - ответил он.
- Я даже не осознавала насколько она мне нужна, пока мы не пришли сюда, - сказала она. - Пока у меня не появились мысли о том, что однажды я потеряю ее.
- И ты думаешь об этом здесь? - спросил Алан. У него сжалось сердце. Он всегда считал себя защитником Джулии и светочем надежды для Дианы. Он всегда пытался помочь. Когда Джулии бывало совсем плохо, он отдавал ей все свое время - отменял приемы, пропускал конференции, не ходил на свидания - чтобы по первому же зову поспешить на выручку.
- Да, - шмыгнув носом, сказала Диана. - Тут мы узнаем новости. Что бы там ни было, именно здесь мы выслушиваем это.
- Но ведь было и что-то хорошее, - сказал Алан, поглаживая ее спину и стараясь не паниковать в надежде на то, что она увидит его в другом свете. Неужели он был предвестником неотвратимости судьбы? Неужели, глядя на него, она видела только самое жуткое из того, что могло произойти с Джулией? - Даже много хорошего. В жизни Джулии было столько радости, и все благодаря тебе. - Прозвучали ли эти слова с ноткой отчаяния, будто он хотел переубедить ее?
- Раньше меня спрашивали, - сказала Диана, - почему я решила оставить ее. Узнав о ее состоянии после тестирования, я могла бы легко и просто избавиться от нее… Мне пришлось выбирать между ней и мужем.
Алан весь напрягся. Обнимая Диану, он представил себе образ далекого моря и своего брата, не имевшего ни малейшего представления о том, что тут происходит.
- Они спрашивали у меня такие вещи, - сказала Диана. - Ты понимаешь?
- Порой люди не ведают, что творят, - сказал Алан.
- Это не потому, что я вся из себя такая хорошая, - сказала Диана, - или благородная. Я никогда не была храброй, хотя люди всегда думали наоборот. Я была трусихой! Я очень боялась…
- О чем ты? - спросил Алан.
- Родить дочь, - сказала Диана. - Я мечтала о ней днями и ночами. Я так боялась, что у меня не будет другого шанса. В детстве я любила играть с куклами. Я часами не выпускала их из рук и просила маму купить мне настоящие детские пеленки и одежку. Отец мастерил для них колыбельки. У меня был игрушечный домик…
- Который построил Эммет? - спросил Алан. Он уже слышал эту историю.
- Да, - ответила Диана. - Он был просто очарователен, и я утащила его в свою комнату. Там были ящички для растений и настоящий дверной звонок, подключенный к батарейке. Я все время играла в нем. Он сделал его по образу одного из хоторнских домов - моего самого любимого. И я воображала, что, когда вырасту, у меня будет свой малыш. И я припеваючи заживу в таком же доме.
- И у тебя действительно родился малыш, - сказал Алан.
- Джулия, - отойдя от Алана, сказала Диана. Желая привлечь ее обратно, он вытянул руки, но она отвернулась к своей дочурке. Она что-то говорила, но, чтобы ее услышать, ему пришлось придвинуться ближе, настолько тихим был ее голос. - Нельзя выбирать собственных детей. Если бы у меня не было Джулии, то кто дал бы мне гарантию, что я рожу еще одного? Джулия принадлежит мне.
- Диана… - сказал Алан.
Но Диана не слышала его. Она взяла Джулию на руки и крепко прижала к себе.
- Она принадлежит мне, а я ей. Но не упоминай лимб, Алан. Не смей говорить, что мы в лимбе.
- Хорошо.
- Лимб - это место, куда попадают дети, которым заказана дорога в рай. Оно не для Джулии.
- Конечно, нет. Для таких людей, как Джулия, были созданы небеса, - сказал Алан.
- Я люблю тебя, - укачивая Джулию, сказала Диана. Огромные глаза ребенка скользили по лицу матери.
Она подняла ручонки, прикоснувшись пальчиками к губам и подбородку Дианы.
- Я тоже, - сказал Алан, шагнув к племяннице и положив ладони ей на плечи. Джулия повернула голову и одарила его широчайшей улыбкой. Диана все укачивала ее. Она думала, что Алан обращался только к Джулии. Она не понимала, что его слова предназначались им обеим.
- Я хочу свозить ее куда-нибудь, - сказала Диана.
- Например? - спросил Алан.
- В путешествие. Чтобы она поглядела на мир хотя бы краешком глаза. Мы можем себе это позволить?
- Ну, - сказал Алан, внутренне поморщившись от мысли о том, что Диана пусть и ненадолго, но уедет. - Если будете останавливаться неподалеку от городов с хорошими больницами. На всякий случай. Уже есть конкретные наметки?
- Точно уж не в "Дисней Уорлд", - сказала Диана, поглаживая ладошку дочери. - Туда, где красиво, - это так сказать общий план.
За высокими окнами его офиса на солнце переливался Хоторн. В гавани кипела жизнь, и непрерывно сновали рыбацкие катера и траулеры, спортивные яхты. Береговую линию обрамляли большие белые дома, и Алан гадал, какой же из них послужил источником вдохновения для отца Дианы. Из мечтательного состояния его выдернула Марта. Из динамика раздался ее голос, сообщивший, что звонила Беттина Гори и просила его встретить ее не дома, а прямо у дверей театра.
- Небольшое изменение в планах, - объяснил он Диане. На вечер у него было назначено свидание, и сейчас он пристально смотрел на нее, пытаясь уловить малейшие проявления заинтересованности или ревности.
- Ох, - сказала она, одевая Джулию. - Извини, что мы отняли у тебя так много времени. Я понимаю, тебе еще надо работать…
- Я не это имел в виду, - сказал он.
Но она уже вышла.
Алан часто объяснял ей характерные особенности состояния Джулии, но по дороге домой Диана обнаружила нечто подобное и у себя. За несколько дней до очередного осмотра Джулии Диана начинала нервничать. Ее мучила головная боль, бессонница, уныние. Подскакивало кровяное давление. Она лежала, не смыкая глаз, и ей мерещились самые ужасные новости на свете. К тому времени, когда они попадали в офис Алана, она уже была на грани эмоционального истощения. Если он позволял себе хотя бы десять секунд отвлеченной болтовни, ей хотелось убить его прямо на месте. А ведь он не заслуживал такого к себе отношения.
Но прием закончился, и теперь ей взбрело в голову петь во все горло. И вот, будучи в машине наедине с Джулией, она открыла окна и врубила радио. Она могла протянуть руку к соседнему сиденью и потрогать ладошку дочери. На дворе было лето, и они были вместе; ей немного полегчало, будто оттого, что кто-то свыше даровал им временную отсрочку. В этом и заключалась особенность Дианы: ее напряжение улетучивалось, как только она выходила из офиса Алана. Она подумала о белом флаге и о такой желанной капитуляции. Если бы она могла перестать винить братьев Макинтошей в своих невзгодах.
Вернувшись домой, она отнесла Джулию в мастерскую. Эми сидела за ее столом и, увидев их, тут же вскочила со стула.
- Ты не сердишься? - спросила она. - Просто я хотела написать письмо.
- Можешь сидеть за моим столом сколько угодно, - сказала Диана. - Я не возражаю.
- Я пишу письмо, - повторила Эми.
Диана улыбнулась, заранее зная, что ей следует спросить дальше.
- И кому, если не секрет? - спросила она.
- Папе, - с гордостью ответила Эми. - Он моя родственная душа.
- Ты читала "Энн с фермы "Зеленая крыша"", - сказала Диана.
- И разговаривала с Люсиндой. Она сказала, что беседует с Эмметом, несмотря на то, что он умер. И я подумала: а почему бы тогда и мне ни написать письмо отцу?
- Действительно, почему бы и нет? - спросила Диана, усадив Джулию в ее коляску.
- Ничто не может сравниться с общением родственных душ, - сказала Эми, снова взявшись за ручку. - Людей, любящих и понимающих друг друга с полуслова. Я уверена, что папа все знает обо мне, но, даже если это так, мне нужно столько ему рассказать. Как дела у Джулии?
- Отлично, - сказала Диана, смахнув волосы со лба.
- Я напишу про нее папе. Как поживает доктор Макинтош?
- Тоже отлично.
- Он моя родственная душа на этой земле, - сказала Эми. - И вы с Джулией тоже. Но папа мне ближе - он знает меня лучше, чем кто бы то ни было, и я хочу еще многое обсудить с ним. А кто твоя?
- Моя что?
- Родственная душа, - ответила Эми.
- Ох, - сказала Диана. - Мама, наверное. Ты, Джулия. - Она чуть не назвала имя Алана, и краска смущения залила ее щеки.
- Ага, - сказала Эми. Она разгладила лист бумаги и принялась за письмо. По тому, как шустро она чиркала ручкой, Диана поняла, что ей на самом деле было что сказать.
Наблюдая за Эми, Диана почему-то разволновалась. Эми выплескивала потоки слов, будто ее сердце было переполнено до краев и она наконец-таки нашла верного собеседника. Диана уже давно ни с кем не разговаривала по душам и даже не знала, с чего начать. Она представляла себе, как ее выслушивает Алан и что он нежно и долго держит ее за руку. Утомившись за день, она решила отдохнуть на тахте. Пружины скрипнули, слегка испугав Стеллу. Она сидела на своем посту, напротив тахты.