* * *
Вот это и не отпускало Дину из пасмурного поздне-весеннего настоящего в солнечное летнее будущее. Записка, приглашающая на свидание с самым красивым на свете и с самым неверным - так ей подсказывало не слишком искушенное в подобных вещах сердце - с самым неверным мужчиной. И столь неприкрытый интерес этого мужчины к ее внешности… точнее, к той части внешности, которая называлась ногами.
Все это будоражило Дину и заставляло то обмирать от сладостных предчувствий, то холодеть от смутных опасений. И еще сожалеть о том, что до следующего учебного года так далеко…
Но зачем, зачем она ему нужна?! Что, в кино ему не с кем сходить? Мало, что ли, в их институте… во всем этом большом городе красавиц?!..
"Не думай об этом! - вдруг услышала она. Это был ее Друг. - Ты хочешь пойти на свидание?"
"Да… Хочу".
"Вот и иди. А другие "красавицы" пусть тебя пока не волнуют".
О красоте
Дина не считала себя даже симпатичной. И вовсе не из-за комплекса неполноценности, так часто присущего юным барышням, которым не повезло стать стяжательницами всеобщего мужского внимания. Вовсе не из-за этого. Просто Динины представления о красоте сформировались на таких недостижимых идеалах, что даже красивые и симпатичные, по мнению всех окружающих, девушки не выдерживали ее личной аттестации на это звание. Пожалуй, только Римму Яковлеву, второкурсницу, с которой Дина жила в одной комнате, она могла бы назвать симпатичной… А посему - что толку расстраиваться, если ты не родилась Анной Маньяни! Довольствуйся тем, что имеешь. Именно Анна Маньяни, а вовсе не Брижит Бардо и не Софи Лорен, на которых помешаны ее сверстницы, была эталоном женской красоты для Дины.
- Да она же страхолюдина, баба-яга! - смеялись сначала одноклассницы в школе, а потом и однокашницы в институте, глядя на портрет почти никому не известной актрисы.
- Вы просто ничего не понимаете в красоте! - отвечала Дина с тихим достоинством и неколебимой уверенностью в своем праве иметь мнение, отличное от мнения большинства.
Она не обижалась на них. Да и за что обижаться?! За то, что им не хватает душевной утонченности, чтобы прочувствовать - именно прочувствовать, а не увидеть - истинную красоту?.. Так за это не обижаться надо на них, а пожалеть.
Вот только эталона мужской красоты у Дины пока не было. Тем не менее признанный всеми слащавый голубоглазый красавчик Ален Делон вызывал в ней неприязнь, граничащую с отвращением. Зато Муслим Магомаев, которого она видела конечно же только на фотографиях в журналах, но очень хорошо знала и любила его голос, будоражил Динины чувства. И еще Жан Маре… Правда, Дина не могла бы с полной определенностью ответить на вопрос: любит ли она д’Артаньяна, доблестного мушкетера, или артиста, исполняющего его роль? Как бы то ни было, в них обоих - и в д’Артаньяне, и в Жане Маре - Дина ощущала то самое главное, что неосознанно ждет от мужчины любая женщина: благородство и силу, способные защитить от любых напастей. Обязательно ли благородство и сила сочетаются с внешней красотой, Дина тоже пока не знала.
Дина была стройной девушкой, чуть выше среднего роста, с правильной осанкой и неторопливой походкой уверенной в каждом своем шаге особы. Следить за осанкой и походкой ее научила с самого детства мама. Как, впрочем, и всему остальному, что составляло Динину незаурядную индивидуальность: хорошим манерам, постоянному уходу за собой, тщательному подбору гардероба, а позже и макияжа.
- Пусть ты и не красавица, - говорила мама, - но лицо, волосы и ногти должны быть всегда ухоженными. Пусть у тебя будет немного вещей, - продолжала она, - но эти вещи должны быть добротными. И никогда, никогда не гонись за модой, лучше найди свой стиль и будь ему верна, а уважение к моде можно прекрасно продемонстрировать аксессуарами.
Откуда провинциальная, с восемью классами образования женщина взяла эти совершенно несоветские понятия, Дина представления не имела. И почему при всем этом ее мама не соответствовала собственным принципам - тоже было загадкой.
Одевалась Дина с маминой помощью. Та шила из своих вещей все, что было, по ее мнению, необходимо столичной студентке, - строгий костюм, несколько блузок, несколько юбок и непременное вечернее платье. Только верхняя одежда и обувь покупались в магазине. Ну и еще белье, конечно. На эти покупки мама самоотверженно собирала деньги из своей скромной зарплаты, часто отказывая себе самой в какой-нибудь приятной мелочи.
- Доченька, - говорила мама, когда Дина пыталась отговорить ее от какой-то новой покупки, - Диночка, я уже себя зарекомендовала, а тебе нужно утверждаться: встречают-то все же по одежке! - И смеялась чистым детским смехом.
Но при столь невысокой оценке своих внешних данных Дина не считала себя хуже других. "Я просто не такая, как все", - успокаивала она сама себя, пока не свыклась с этой формулой самоидентификации, которая, словно фильтр, отлавливала и отметала ненужные размышления и переживания по поводу неудавшейся внешности, отвлекающие от… от самой жизни - прекрасной и удивительной во всех ее проявлениях. "И не на таких вон женятся", - говорила она порой себе, заметив на пальце какой-нибудь совсем уж невзрачной тетеньки обручальное кольцо, пока однажды Внутренний Голос не сказал ей на это:
"Женятся-то на всяких… Но то ли тебе нужно?"
"О чем ты?"
"Тебе нужно, чтобы на твой палец надели кольцо? И это - предел твоих мечтаний?"
Подумав, Дина ответила:
"Нет. Думаю, что не это".
"А что же?"
Дина снова задумалась.
"Я хочу любить и быть любимой".
"То-то, - сказал Внутренний Голос. - Только иногда "выйти замуж" вовсе не означает "любить и быть любимой". И наоборот: взаимная любовь не всегда предполагает замужество".
"Правда?.." - удивилась Дина.
О семье и о любви
Как и любая девушка, Дина, конечно, задумывалась о любви и счастье, о семье, которая когда-нибудь у нее тоже будет. Она примеряла себе в мужья некоторых парней - только тех, разумеется, к кому она испытывала симпатию.
Вот Сережа, сын тети Альбины, маминой подруги. Он старше Дины на четыре года, и знакомы они с самого детства…
* * *
Лет в пять Дина поняла, что любит Сережу. Поняла по невыразимой радости, которая переполняла ее, стоило лишь услышать от мамы имя тети Альбины. Обсуждение планов, связанных с тетей Альбиной, означало, что Дина увидится с Сережей. А радость и означала, что это - любовь. Какая же любовь без радости?!
Сережа был с ней добр и мил, покровительствовал ей с высоты своего возраста и жизненного опыта - ведь он был уже школьником и так много знал. Сережа водил Дину в кино, держа за руку. В буфете кинотеатра он покупал ей газировку с ярко-желтым густым сиропом, слоеный - обязательно самый румяный - язычок, посыпанный крупными сахаринками, а потом вытирал носовым платочком ее губы и отряхивал крошки с воротничка платья. Иногда Сережа читал Дине свои любимые книжки - и это были самые сладостные часы их общения. Дина неотрывно следила за губами Сережи, зачастую даже не понимая, о чем говорилось в книжке, но это было и не важно: не ради же чьих-то - пусть и увлекательных - приключений сидит она здесь, рядом с любимым Сережей!
Но однажды тетя Альбина вышла замуж и уехала далеко, на Камчатку, забрав с собой Сережу. Дина долго горевала и писала ему печатными буквами длинные письма. Одно из них несколько лет тому назад прислала маме тетя Альбина - на память.
Дина читала его и смеялась сквозь слезы:
"здраствуй сирежа. сиводня я хадила в кено. на читыри чиса. кено была очинь харошае. мне панравелась очинь. как ты жевеш? какое кено ты сматрел? я па тибе очинь скучаю, цылую тибя. твая дина".
Каждое слово было написано карандашом другого цвета, и письмо рябило неровными буквами и радужным разноцветьем.
Потом они встретились на море, в Анапе, и Дина поняла, что Сережа - это на всю жизнь.
Но в четвертом классе совершенно неожиданно для себя Дина полюбила мальчика по имени Вова Гладштейн, который появился в их классе посреди учебного года, а потом точно так же, посреди следующего года, исчез. "Отца перевели" - такова была причина подобных приездов и отъездов школьников в Динином классе, в Дининой школе, в Динином городе. Вова уехал, и в душе образовалась гулкая пустота. Тогда Дина вспомнила Сережу, и сердце ее снова вернулось к нему. Но ненадолго…
В восьмом она снова влюбилась. Во второгодника Валерку Ревякина, который слыл грозой школы и слезами учителей. Почему он отнесся к Дине как когда-то Сережа?.. Он опекал и охранял ее, хотя особой нужды в этом не было, и Дине нравилась его трогательная забота. С ним было интересно: он рассказывал Дине разные истории из своей жизни, от которых кровь стыла в жилах и половина которых, как потом решила Дина, были или выдумкой, или вовсе не Валеркиными историями. Потом и он куда-то уехал, окончив девятый класс. Дина помнит их прощание: свои слезы, которых не смогла сдержать, его поцелуй в губы, который она так долго потом помнила. "Мы уезжаем очень далеко, в другую страну, - сказал Валера Дине, взяв с нее клятву похоронить в себе эту тайну, - я не смогу писать тебе".
И Дина стала снова писать Сереже. Потом переписка с Сережей как-то сама собой угасла и возобновилась, только когда Дина, уже учась в институте, получила от него приглашение на свадьбу. Она, конечно, не поехала - слишком далеко и дорого. Да и некогда: сессия, экзамены. Но написала большое теплое письмо, и потом они изредка обменивались новостями и фотокарточками.
С тех пор Сережа уже успел развестись и жениться больше не собирался - так он писал Дине. Вот Дина и думала иногда о том, что они могут встретиться когда-нибудь, их давняя теплая дружба может перейти в любовь, а там… То есть она знала, что семья начинается с любви. Стало быть, рядом должен быть любимый. А любимый - это навсегда. Мамин опыт она не брала в расчет. Маме просто не повезло по каким-то непонятным причинам.
* * *
Когда-то Дина - еще совсем маленькая - спросила маму:
- Мама, а почему у нас нет папы?
Мама ответила очень спокойно:
- Наш папа умер. Больше никогда не спрашивай меня о нем, это меня очень расстраивает.
Дина не хотела расстраивать маму и больше никогда не задавала ей вопросов о папе. А друзьям-приятелям по двору и детсаду, спрашивающим ее: где твой отец? - отвечала словами мамы.
Потом мама привела в дом мужчину и сказала Дине:
- Это дядя Толя. Он теперь будет жить с нами.
Дина очень обрадовалась и спросила:
- А можно я буду звать его папой?
Тут обрадовался дядя Толя и сказал:
- Конечно, Диночка, зови меня папой. Сначала все было замечательно: они втроем ходили в кино, в зоосад и на лыжах. Дина гордилась папой и радовалась за маму - мама много смеялась и красиво, нарядно одевалась. Потом дядя Толя стал куда-то пропадать на несколько дней, мама ходила заплаканная и непричесанная, Дине она говорила, что больна, простыла и что дядя Толя уехал в командировку.
- Не дядя Толя, а папа, - поправляла Дина маму.
Мама смотрела на Дину каким-то странным взглядом, ничего не отвечала, уходила в кухню или в спальню и закрывалась там надолго.
Однажды Дина, придя из школы, застала маму в слезах, а па… дядю Толю кричащим на маму и тоже со слезами на глазах. Он держал в руке кухонное полотенце и то и дело вытирал им глаза.
- А под другими лежать - это тоже не считается?! - кричал он.
Он повторил это два или три раза, поэтому Дина и запомнила его слова на всю жизнь. Смысла этих слов она не понимала.
Еще она запомнила, что в квартире с тех пор надолго застряла какая-то непонятная, гнетущая, давящая атмосфера. Словно из каждого угла, из-за каждой шторы вот-вот может раздаться крик дяди Толи. Оставаясь дома одна, Дина пыталась проветривать квартиру, она открывала настежь форточки и окна, она даже брызгала в воздух мамиными духами или одеколоном дяди Толи, но ничего не помогало: ощущение боли, обиды, слез и разрушенного счастья застряло в квартире неподъемным камнем. Все реже мама смеялась, все реже дядя Толя водил всех в кино или в зоосад, а когда однажды он долго-долго не возвращался домой, мама сказала, что он уехал.
- Насовсем? - спросила Дина.
- Насовсем, - ответила мама. - И больше никогда не спрашивай о нем, меня это расстраивает.
И Дина не спрашивала. С тех пор у нее больше не было папы.
Студенческое общежитие
Дина задумалась: куда пойти? В общежитии девчонки готовятся к экзамену, который она только что сдала. Тетя Ира на работе, Аня и Коля на занятиях. На улице хмуро, и вот-вот может пойти дождь - мокнуть ей не хотелось. Есть в кафе мороженое одной совсем неинтересно. И она решила вернуться в общежитие.
* * *
В комнатах общежития, рассчитанных на двоих студентов, жили по трое, а в комнатах для троих - по четверо. Так было почти во всех комнатах, за очень небольшим исключением.
Вот на ее этаже, на мужской половине, в двухместке жили муж и жена: Юрка Толоконников, красавец гитарист с Дининого потока, и Людка Зайцева с последнего курса. Они поженились прошлым летом, и в сентябре им разрешили занять отдельную комнату, потому что оба были иногородние и еще, как они говорили, у них скоро должен родиться ребенок. Правда, уже кончался учебный год, а ребенка так и не было, и даже признаков его скорого появления не просматривалось.
В комнате за стеной жили тоже вроде бы четыре девчонки - так значилось в списке, висящем на двери. Но Дина ни разу не встретилась ни с одной из ее обитательниц, кроме Таньки Харитоновой с факультета механизации и автоматизации. Танька казалась немного странной девушкой: то была активной и общительной, то ходила с туповатой полуулыбкой и никого не замечала. Если поздороваться с ней в такой момент, она только переводила на тебя туманный взгляд и, ничего не ответив, плыла сомнамбулой дальше по коридору. А иногда она валялась, скорчившись, на своей кровати и громко стонала - почти до крика. В самый первый раз, когда Дина услышала из-за стены эти жуткие звуки, она постучалась в Танькину дверь, которая оказалась незапертой, и увидела ее именно в этой позе: коленки у подбородка, обхвачены руками, голова мотается из стороны в сторону.
- Тань, что с тобой? - испугалась Дина.
- Месячные… - простонала та.
- Дать тебе анальгин?
- Нет, пройдет… отстань…
- Точно?
- Уйди!
Что же такое было с Танькой на самом деле, до Дины дойдет лишь через много-много лет.
* * *
Одногруппник Дины, Артур Давлатян, приехавший из Армении, тоже жил один в двухместной комнате. Почему ему так повезло, Дина не задумывалась - просто повезло, и все тут.
Артур был щедрым парнем и часто собирал у себя общежитскую часть их дружной группы - отметить чаепитием сданный курсовой проект или экзамен. К чаю он всегда ставил на стол коньяк. Не обычную коньячную бутылку с заводской пробкой и всеми положенными по уставу этикетками, а большую - наверное, литровую - молочно-белую полиэтиленовую фляжку. Еще у него всегда водились дивной красоты и ни с чем не сравнимого вкуса сухофрукты и орехи. Попробовав однажды Артуровых лакомств, Дина не иначе как с иронией смотрела потом на жалкое их подобие, разложенное на прилавках каких-нибудь "Даров природы".
Иногда Артур приглашал к себе Дину - проконсультироваться по контрольной или курсовой. Дина добросовестно объясняла ему трудные темы того или иного предмета, но понимала, что все бесполезно: Артур не сделает контрольную самостоятельно, не напишет курсовую сам - проще было выполнить задание за него. Что она и делала. Ей это очень не нравилось: ладно, первый курс, но вот уже четвертый, а Артур не сделал ни одного задания без чьей-либо помощи… как же он будет писать диплом?.. а как он потом будет работать по специальности?.. У доски или на экзамене он мямлил что-то невразумительное, да еще с акцентом - из-за этого ответ получался совершенно невнятным. Но в зачетке у него не было ни одной тройки… Пятерок тоже не было - только четверки. Дину это тоже страшно удивляло: она знала гораздо более умных и способных ребят, к которым педагоги не были столь снисходительны.
- Артур, - говорила Дина горячо и сочувственно, - почему ты ничего не учишь? Ну хоть зубри, если чего-то не понимаешь! Ну сделаю я тебе контрольную… курсовую… Но ведь тебе же работать придется, а ты не можешь по формуле кислоту от соли отличить!..
Но на это Артур только улыбался прекрасными восточными губами и прятал за ресницами бархатный взгляд. Потом доставал из шкафа большой пакет с мандаринами или сухофруктами, клал его на стол рядом с Диной и говорил:
- Я нэ буду работат… мнэ просто дыплом нужен… И ты нэ будэш работат. Ты будэш жит как каралева…
Нет! Этого Дина никак не могла понять - посещать институт, но не учиться, получить диплом, но не работать по специальности!..
Этого же, по всей вероятности, не мог понять и Константин Константинович Колотозашвили - до Дины доходили слухи о том, что Артур по пять раз пересдает ему экзамен, а Константина Константиновича каждую сессию мучают в ректорате, заставляя поставить Давлатяну в зачетку "хор", а не "уд" или "неуд". А потом назначают Давлатяну пересдачу у другого преподавателя, который ставит четверку.
Вот, кстати, и на Артура Дина посматривала порой с мыслью о возможных отношениях. Тем более что он с первого курса проявлял к ней особое внимание и даже приглашал каждое лето к себе в гости, в Армению. Он говорил, что Дине не придется тратить на поездку ни копейки, он купит ей билеты и будет кормить ее и даже одевать, что он повезет ее на море - на какое она только захочет: на Черное, на Каспийское… Когда Дина однажды рассказала об этом маме, та стала убеждать дочь поехать с Артуром к нему на родину. А Внутренний Голос, отговаривающий ее от этого шага, был немногословным, но настойчивым. "Не надо… не-на-до…" - как-то очень тихо, но твердо повторял он.
Дина больше никогда не рассказывала маме об Артуре, а на ее вопросы о нем отвечала, что у него давно есть девушка. А если бы она сказала, что Артур предлагает ей пожениться на последнем курсе и уехать с ним в Армению и жить там как королева?..
А ведь Артур нравился Дине. Нравился деликатностью, воспитанностью, щедростью. Он был симпатичен ей и внешне: высокий, стройный, с чуть более смуглой, чем у остальных, кожей, с красивыми руками, темными добрыми глазами. Однажды - это было совсем недавно, перед вот этой весенней сессией - Артур чуть было не поцеловал Дину…
Она написала ему вчерне курсовую работу, он, как всегда, достал из шкафа пакет с чем-то вкусным, положил его на стол и обнял сидящую Дину сзади. Дина поднялась со стула и удивленно посмотрела на Артура. Он взял ее за плечи, приблизил свое лицо к Дининому. Он смотрел ей в глаза, будто спрашивал: можно? Наверное, если бы он не спрашивал, а просто поцеловал, Дина не стала бы противиться. Она еще не целовалась никогда ни с кем по-взрослому. Она даже разволновалась и ждала его поцелуя. Но он ждал ее позволения… Ей это не понравилось, и она сказала:
- Не надо, Артур.
Артур прикрыл глаза пушистыми ресницами, чуть растянул в улыбке губы и отпустил Дину.
И Дина, не забрав пакет, ушла к себе, в комнату на троих, где обитали четверо.