* * *
В комнате был полумрак - верхний свет погашен, только лампа на столе с накрытым газетой абажуром. Римма спала, отвернувшись к стенке и укрывшись с головой одеялом. За столом сидели над книгами и тетрадями Вера и Валя.
Обе разом повернулись к вошедшей Дине.
- Привет, - шепотом сказала Дина.
- Привет, - хором ответили обе.
Дина переоделась, взяла в тумбочке умывальные принадлежности и вышла.
Вера многозначительно постучала ногтем по стеклу будильника. Часы показывали пять минут первого.
Вернулась Дина. Она переоделась в короткий шелковый халатик, села на постель, достала из тумбочки аптечную баночку с густым белым кремом и нанесла его плотной маской на лицо, на руки, откинулась на подушку и прикрыла глаза.
Громкий шепот Веры нарушил тишину.
- Как вечер?
- Хороший вечер, - тихо ответила Дина.
- Где были?
- Имейте совесть! - раздался нервный голос Риммы. - Уже ночь!
- Мы же не кричим, чего ты-то взбеленилась? - огрызнулась Вера.
Дина сказала тихо:
- Извини, Римма, мы больше не будем.
Римма откинула одеяло, встала, надела халат и, прихватив из тумбочки сигареты, вышла, хлопнув дверью.
Вера, решив, что теперь-то можно поболтать открыто, повернулась к Дине:
- Ну, расскажи!
Дина, не меняя позы, сказала спокойно:
- Я ничего рассказывать не буду. Вы только и делаете, что сплетничаете и других злите. Вам что, не жаль Римму?
Вера отвернулась и скорчила рожу - так, чтобы не увидела Дина.
Более простодушная Валя не знала, как реагировать на Верины выходки, а потому просто опустила глаза в тетрадь, хоть и поглядывала краем глаза то на нее, то на Дину.
Вера не выдержала и продолжила приставать к Дине:
- Ты вот вся такая правильная, а ногти красишь и лицо отбеливаешь.
Дина ничего не ответила. Вера не унималась:
- А ведь правильные не красятся и не расфуфыриваются.
Дина спокойно, не открывая глаз, произнесла:
- Чехов сказал: в человеке все должно быть прекрасно - и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Слышала такое?
Вера снова скорчила рожу.
- Все-то ты знаешь, Турбина.
- Каждый знает то, что хочет знать… то, что ему нужно.
- А что ты, Турбина, в актрисы не пошла?
- К чему ты это? - усмехнулась Дина.
- А к тому. Была бы вторая Дина Дурбин… Турбин! - аргументировала Вера. - Тебя же в ее честь назвали?
- Да, в ее честь. Только я не способна к актерству.
- А! Ну да! Врать не умеешь. А в кино ведь как: не соврешь - не сыграешь.
- Ты ошибаешься. Играть роль - вовсе не значит врать, - сказала Дина и принялась снимать ватой крем с лица и рук.
- Не знаю, о чем вы тут за моей спиной… - начала вошедшая в комнату Римма.
- Римма, мы все знаем про тебя, - перебила ее Дина мягко. - Но это не значит, что ты перестала быть нашей подругой.
Валя, которая глянула было удивленно на Дину, тут же опустила голову в тетрадь, а Вера так и замерла с вытянувшимся лицом.
- Лично я тебе сочувствую, Римма, - продолжала Дина. - Но я желаю тебе, чтобы ты все забыла и начала новую жизнь… Точнее, не забыла, а не повторяла ошибок.
Она поднялась со своей постели, подошла к Римме и обняла ее. Римма неожиданно горько заплакала. Она тоже неловко обхватила Дину, продолжая громко всхлипывать.
- Нам часто кажется, - говорила Дина, - что первый мужчина, который обратил на нас внимание, или первый, в кого мы влюбились, - это навсегда. Но это может быть и не так. А главное, нужно спросить себя: уверена ли я в нем, в себе и своих чувствах?
Римма, успокоившись, села на постель и принялась вытирать лицо полотенцем.
- Откуда ты… все это?.. - спросила она Дину.
- От мамы, - ответила та.
- Что, она прямо так тебе и говорила? - Римма удивленно посмотрела на нее.
- Нет. Она как раз говорила совсем другое. Но я видела ее жизнь и понимала больше, чем слышала.
Домой
Дина вытянулась на верхней полке плацкартного вагона. Ехать почти сутки: ночь и день. Завтра к ужину будет дома.
Дина любила дорогу - куда бы она ни вела: к морю, в пионерский лагерь, домой или на учебу после каникул. И только сейчас - впервые в жизни - она с сожалением села в поезд. Но не ехать было нельзя. Во-первых, маме обещала и та что-то там приготовила дочери из обновок на лето. Во-вторых… во-вторых, Внутренний Голос убедил.
"Ты, конечно, можешь не поехать, - говорил он, - или поехать не сегодня, а завтра… или послезавтра… Но поезжай-ка ты лучше сегодня… Дай отстояться впечатлениям. И твоим, и его. - Внутренний Голос не сомневался, что Дина знала, кого он имеет в виду. - Не пори горячку! Остынь. И ему остыть дай. Неделя - самый подходящий срок, чтобы взглянуть на произошедшее более трезво. А? Как ты думаешь?.."
"Я согласна", - сказала Дина, вздохнув немного грустно, пошла на вокзал, постояла в очереди за билетом, втайне от Внутреннего Голоса надеясь, что билетов не будет.
Но билеты были - хоть и на верхние боковые места, но были. Что, кстати, лишний раз убедило ее в правоте того, которому привыкла безоговорочно доверять, - Дина подозревала, что, давая ей тот или иной совет, этот дивный Кто-то заранее знает, что получится так, как он советует.
А может быть, он сам все устраивает так, как нужно… как нужно Дине, как лучше всего будет для Дины… Это было дерзкое предположение: "Ишь какая… уж не думаешь ли ты, что все и вся так и крутится вокруг тебя одной и твоих интересов! Но почему бы и нет, - думала Дина, - по крайней мере, надеюсь, что я получаю все это не за счет кого-то…"
Дина заплатила по студенческому билету полцены и села вот в этот поезд.
Она вытянулась на своей полке и робко спросила у Внутреннего Голоса:
"Но вспоминать Его я ведь могу?"
"Конечно! Конечно, вспоминай! - ответил ее надежный советчик. - И чем больше, чем подробней - тем лучше! Перебирай в памяти каждое слово, каждый жест… анализируй - что тебе так, что тебе не так…"
Дина обрадовалась такому ответу и первым делом достала из сумочки свою записную книжку, раскрыла ее на нужной странице и еще раз прикоснулась взглядом к трем буквам - ККК, - к цифрам и маленькому сердечку, нарисованному рядом с ними. Она прижала страничку к губам и послала мысленный привет руке, оставившей ей этот драгоценный - видимый и осязаемый - кусочек того долгого дня, который начался в восемь часов утра на экзамене и закончился в первом часу ночи, когда она вернулась к себе в общежитие.
Дина вспомнила прикосновение этой руки к своей. Еще - как эта рука долго - бесконечно долго! - лежала на ее спине… когда они танцевали под "Лунный камень"… а потом коротко, но так крепко прижала Дину к…
Константин Константинович… Как она могла бы называть его ласково? Костенька… Мой милый Костенька… Костюша… Костик… Котик… Или просто: мой милый…
Нет, от этого начинает кружиться голова… Как он смотрел на Динины коленки… Нет, лучше - как в глаза… Да, в глаза - гораздо лучше. Он сидел так близко, в кинотеатре, и смотрел на нее. А потом она повернулась к нему, и его лицо было совсем рядом… Глаза блестели… приоткрытые губы чуть улыбались… А потом он хотел ее поцеловать… И тоже - так близко его лицо… так близко, что можно взять его в ладони и коснуться губами лба… щеки… губ… Коснуться губами его губ…
"А про это можно?" - спросила Дина, смутившись оттого, что сначала напридумывала, а потом только спрашивает разрешения.
"Можно, можно… - усмехнулся Внутренний Голос. - Про любовь можно все".
"Хорошо, - сказала Дина. - Это про любовь".
"Только не забывай, что это про твою любовь, - сказал Внутренний Голос, сделав упор на слове "твою", - а про его любовь ты пока еще ничего не знаешь. Так ведь?"
"Да, - согласилась Дина. - Я буду пока только про свою".
"И слишком далеко не заходи, не ожидай от него того, чего просто не можешь… не имеешь права ожидать. А то потом плакать горько будешь".
"Ладно", - пообещала Дина и вернулась к губам Константина Константиновича… Кости.
Они такие живые, подвижные… так приятно смотреть на них, когда Константин Константинович… когда Костенька что-нибудь говорит… когда он улыбается… Как приятно, наверное, когда они целуют тебя…
А как это бывает?.. Дина видела поцелуи только в кино. Тот поцелуй Артура Давлатяна не в счет - он просто прикоснулся своими губами к уголку Дининых губ. Это когда она ему самую первую курсовую работу помогла сделать. Он сказал:
- Спасибо тебе большое, - и поцеловал.
- Пожалуйста, - ответила Дина. - Только никогда больше так не делай!
И он больше так не делал. Хотя Дине иногда и хотелось, чтобы он повторил. Но он ждал ее позволения. А Дине это не нравилось.
"Какая ты, - подумала Дина, - поцеловал без позволения - не понравилось, ждет позволения - тоже не нравится…"
Валерка Ревякин не ждал и не спрашивал. И поцеловал по-настоящему. Только это было очень давно.
Вот и Константин Константинович тоже ждал позволения… Нет, тут все-таки другое - он не ждал позволения, он просто был деликатным… он не решился, чтобы не обидеть, не оскорбить… Это другое.
А если бы он решился - как бы это было?
Дина не знала. Она и сейчас не знала, как это бывает. Но она хотела узнать. Очень хотела узнать… Она была готова расплачиваться за это горькими слезами - только бы узнать, как целуют губы ее любимого Кости…
Любимого Кости?!..
Да - любимого Кости. Милого Кости. Моего милого, любимого Кости…
Мама
Мама стояла на перроне, чуть поодаль от встречавших и отъезжавших. Дина не сообщила ей номер вагона, она передала через тетю Иру, чтобы мама не встречала ее, что она сама прекрасно доберется до дому, она уже не маленькая. Хотя знала, что мама очень любит вокзалы, любит встречать и провожать - для нее это всегда событие. И Дину она не проводила только один раз за все эти годы…
Мама сразу увидела дочь и замахала ей рукой.
- Диночка! Доченька! - Она обняла Дину.
И Дина ощутила неописуемое тепло, ощутила мамину любовь - чистую и бесхитростную, как вода, которую пьешь, когда хочется пить.
- Мамочка… ну зачем ты?.. Я же не маленькая…
Но мама только улыбалась счастливо и не могла насмотреться на Дину.
Они сели в автобус. До дому было всего три остановки. Мама успела только расспросить про сессию и практику.
- Моя умница. Как я горжусь тобой! - Она всю дорогу держала Дину под руку, крепко прижимая ее к себе.
Как всегда, в доме пахло родным - уютом, теплом, вкусной едой. И как всегда, мама приготовила для Дины ее любимые кушанья. Стол был накрыт, и, пока Дина мылась с дороги, мама разогрела горячее и поставила на стол бутылку шампанекого.
- За тебя, доченька! - сказала она, поднимая бокал.
- За тебя, мама!
Дина в какой-то неуловимый миг вдруг увидела напротив себя Константина Константиновича: с бокалом шампанского в чуть приподнятой над столом руке, его улыбающиеся глаза, упавшую на лоб волну черных волос, чуть приоткрытый рот, красивые крупные пальцы, держащие фужер.
- Диночка, что с тобой?.. - Мама внимательно посмотрела на дочь.
- Ничего, мам! Все в порядке! - Дина попыталась быть непринужденной и даже засмеялась: - Что ты, мам?..
Но маму не проведешь. А тем более - любящую маму.
Мама поставила бокал на стол, поднялась, подошла к Дине и приложила ладонь ко лбу. Она, не на шутку встревоженная, взяла лицо дочери в ладони и повернула к себе.
Дина опустила глаза. И вдруг - ни с того ни с сего - из них потекли слезы.
Мама прижала голову Дины к своей груди, обхватила ее руками и покачивала из стороны в сторону, словно баюкая. Тут Дина и разрыдалась - она крепилась с того самого момента на мосту, когда едва сдерживала непонятные слезы. Что изливалось из нее таким бурным, горючим потоком рыданий?.. Может быть, просто - счастье?.. От счастья ведь тоже плачут…
Мама не произнесла ни слова, не изменила позы, пока не услышала, что Дина задышала ровно и захлюпала носом. Тогда она взяла салфетку, отерла Дине лицо, погладила по волосам и села на свое место.
Дина виновато улыбалась и ковыряла вилкой свой любимый салат.
- Диночка, - начала мама спокойно, - доченька… Такое бывает… Не нужно плакать. Это не горе. Это, может, даже просто замечательно… Я тебе помогу. - Она смотрела счастливыми глазами на Дину и улыбалась - чисто и открыто. - Когда это должно произойти?
- Мам, ты о чем? - Дина ничего не понимала.
- Как - о чем? О ребеночке, которого ты ждешь.
- Что?.. - У Дины вытянулось лицо.
Теперь уже мама была в растерянности.
Дина вдруг рассмеялась и подошла к маме. Она, как несколько минут тому назад мама, прижала ее голову к себе и продолжала смеяться.
Мама подняла растерянное лицо на Дину, но ничего не могла сказать.
Дина снова села на свое место.
- Что ты выдумала, мам? Какой ребеночек?..
- А что?.. что же тогда ты плакала?..
- От счастья, мама. Я плакала от счастья. - Глаза Дины снова наполнились слезами, но улыбка сияла на лице ясным солнцем.
- Девочка моя… Расскажи… что произошло?.. - Мамино лицо тоже светилось - сквозь растерянность и недоумение.
- Я влюбилась… - опустила глаза Дина. - Я, кажется, влюбилась, мам…
- В кого, доча?..
- Ты его не знаешь.
- Это не Артур?
- Нет, - засмеялась Дина. - Артура же ты знаешь.
- Кто он? - Мама оживилась и готова была вызнать все до последней подробности.
- Мам… я тебе потом все расскажу… Я не знаю еще ничего… Может, это несерьезно… может, пройдет… Просто такого еще со мной не было.
- Вы уже… вы уже были близки?
- Что?.. - Дина посмотрела на маму: она не совсем понимала, о чем та говорит.
- Ну… вы уже спали с ним… вместе?
- Мам, ты что?! Мы даже не целовались еще… И вообще, мы только погуляли… в кино сходили…
Мама закрыла руками лицо и засмеялась.
- Доченька моя!.. Какая же ты!..
- Какая?
- Хорошая! Какая… Ты замечательная у меня… Ты - моя радость… моя гордость… - Она снова стояла рядом с Диной и гладила ее по лицу, по голове, целовала в макушку. - Давай кушать.
Обе принялись с аппетитом доедать едва начатое, запивая шампанским и болтая о маминой работе, о тети-Ириных новостях, о предстоящей Дининой практике и о поездке на море.
* * *
На следующее утро Дина проснулась одна в квартире. Мама ушла на работу, написав записку о том, что где лежит, что Дине следует примерить, что поесть.
День был пасмурный, на улицу выходить не хотелось - да и куда идти? Подружки школьные все на работе. И жизнь у них теперь отличная от Дининой: Дина студентка, столичная девушка, а подружки работают на единственной в их городке фабрике, там же, где и Динина мама. На той фабрике, которой мама всегда пугала Дину.
- Вот будешь плохо учиться, одна тебе дорога будет - на фабрику! - говорила она. - А это не жизнь! Настоящая жизнь не здесь, не на фабрике, не в этом городе. Так что учись, Диночка!
И Дина училась. Училась очень хорошо, хоть и не понимала, почему мама так неуважительно говорит о городе и о фабрике, на которой сама работает. Дина любила свой город - тихий, зеленый, уютный. Любила его улицы и скверики. Любила новый - большой и светлый - Дом культуры, где к каждому празднику устраивали торжественные мероприятия и концерты, где собирался весь их городок. Любила фабричный гудок - он вызывал в ней романтические образы самостоятельной взрослой жизни.
Однажды, в десятом классе, когда пора было выбирать будущую профессию и институт, Дина обратилась к Внутреннему Голосу:
"А почему мне обязательно нужно уезжать отсюда - ведь здесь все мои друзья, мама, почему нужно обязательно учиться в институте - ведь можно пойти на фабричные курсы и работать потом на фабрике, где работает весь наш город?"
"Потому, - сказал Голос, - что у каждого своя дорога. И дорога эта зависит от того, какими способностями наделен человек. Какими амбициями. Кому-то вполне достаточно и этого города, и этой фабрики. А вот спроси себя: что лучше - одна возможность или множество разных возможностей?"
"Например?" - уточнила Дина.
"Например… Когда ты знаешь десять букв, ты можешь читать только те слова, которые составлены из этих, знакомых тебе букв. А если ты знаешь весь алфавит - твои возможности расширяются, так ведь?"
"Да, конечно! Это само собой!"
"Ну вот. Ты окончишь школу, и знания твои ограничатся школьной программой. Ты останешься в этом городе, и твой кругозор ограничится твоим домом, фабрикой и выходами в кино раз в неделю. Конечно, уровень знаний можно повышать и самостоятельно - читая книги, журналы… Будни можно разнообразить встречами с друзьями, поездками в отпуск… Так что само по себе это ни плохо ни хорошо - если ты не станешь поступать в институт и останешься жить и работать здесь… Ты улавливаешь мою мысль?"
"Кажется, да… Но продолжай, пожалуйста!"
"Так вот, это ни плохо ни хорошо. Но! - Внутренний Голос сделал паузу. - Но. Тебе даны чуть большие способности, чем многим вокруг".
"Какие способности?" Дина была скромной девочкой и не считала себя в чем-то лучше или способней других. Свои успехи в учебе она объясняла очень просто: усердием и прилежанием.
"Ну… - усмехнулся Внутренний Голос, - давай начнем с усердия и прилежания".
"А разве это… разве это способности?"
"А как же! Посмотри на своих одноклассников! Вот Вася Галкин, например. Как он учится?.. Двойка - пятерка, двойка - пятерка… О чем это говорит? Об умственных способностях и о полном отсутствии усердия и прилежания. А?.."
"Да, точно…"
"Теперь Света Куницына. Три - четыре, три - четыре… Тут тоже картина ясна: старается девочка, но выше головы не прыгнешь… А Дина Турбина? А? - Внутренний Голос улыбнулся, Дина поняла это по интонации. - Дина Турбина у нас круглая отличница. Но не просто круглая отличница. Когда у нее что-то не получается, хоть плачь, она сидит до полуночи, пока не разберется, не поймет, не применит и не выполнит задания. А? Так?.."
"Так", - согласилась Дина.
"А раз так, значит, есть потенциал - и ума, и усердия. А раз есть потенциал, значит, нужно выходить на его рубежи. Нужно использовать его на всю катушку. А не зарывать талант в землю. Так-то! - Внутренний Голос немного помолчал. - Вот и подумай: что ты больше всего любишь, к чему стремится твоя душа, с чем лучше всего справляется ум. И - выбирай вуз".
Дина выбрала Технологический институт в далеком большом городе и органическую химию. Из журналов она знала, что это весьма перспективная наука, которая помогает улучшить очень многие стороны жизни - и быт, и здоровье в том числе. К тому же это было связано и с ее родным городом, и с фабрикой, на которой работала Динина мама и мамы и папы почти всех друзей Дины - кроме тех, у которых отцы были военными. В их городе было две основных профессии - химия и военное дело.
Дина решила никуда не ходить. Она примерила летний костюмчик, платье и легкий открытый сарафан, сшитые мамой, и - чудо! - великолепный купальник с иностранной биркой. Таких Дина еще не видела ни на ком.