- Столицы, где правит Моктецума. Теночтитлан - красивейший город в мире. Он расположен на высоком плоскогорье, на острове в центре озера, и прекрасно укреплен.
- Там есть подъемные мосты?
- Да, три с разных сторон. Они ведут в город и надежно охраняются.
- Вода в этом озере пресная?
- Соленая. Вода поступает в акведук из источника на холме, который называется Чапультепек, Холм Кузнечиков.
Капитанская каюта находилась рядом с кормушкой для лошадей, свиней и кур. Тут стояла ужасная вонь, но Кортес ее, казалось, не замечал. Агильяр подумал, что и сами испанцы были нечистоплотными; он подозревал, что потерявшаяся собака пришла на побережье к испанцам, ориентируясь лишь на этот запах.
- Теночтитлан, столица мешика и ацтеков, напоминает древнюю Спарту, команданте.
- Вы бывали в Теночтитлане? - улыбнулся Кортес.
- Я лишь слышал о нем, но слава и завистливые речи ширятся повсюду. Народ мешика - каменотесы, ремесленники, торговцы, но в первую очередь - воины. Война - это их религия, а их главный бог - бог солнца Уицилопочтли, бог войны.
- Так значит, они поклоняются дьяволу?
- Они ничего не знают о христианском боге.
- Вы хотели сказать - "Боге". Бог есть Бог.
- Ну, конечно же, я имел в виду Бога.
- Могу я довериться вам, сеньор Агильяр? - Кортес пододвинулся поближе, и Агильяр почувствовал его зловонное дыхание, увидел потемневшие неровные зубы и язык, покрытый белым налетом.
- Конечно же, вы можете довериться мне, команданте, то есть Кортес. Вы спасли мне жизнь.
- Каким было ваше положение в обществе до того, как майя взяли вас в плен, Агильяр?
- Я был священником, команданте Кортес.
- Вы не похожи на священника и не говорите как падре.
Агильяр пожал плечами.
- Однажды став священником, останетесь им навсегда. Это как с еврейством, Агильяр.
- Вот как? Я не считаю себя достойным.
- Неужели? Что же вы сделали?
- Я возлег с женщиной, команданте Кортес.
- А кто этого не делает?
- Она не была крещена.
- Вот оно что… Почему же вы сначала не окрестили ее? У вас была власть.
- Я торопился.
- Почему?
- За это они пощадили меня. Я стал рабом касика. Если вы не возражаете, я предпочел бы, чтобы вы и все ваши соратники считали меня обычным человеком. Я даже нечто меньшее, чем человек. Я ваш покорный слуга.
- Слуги тоже люди, и мои слуги верны мне, но я понял вас, Агильяр. Итак, могу ли я сказать вам кое-что?
Агильяр не знал, собирается ли Кортес исповедоваться, и хотел предупредить его, что уже не чувствует себя способным отпускать грехи и не желает слышать о бедах и прегрешениях других. Он никому не может отпустить грехи, в первую очередь самому себе.
- Губернатор Кубы Веласкес отправил нас в разведывательную экспедицию. Если уж на то пошло, мы можем заняться торговлей и заработать немного золота, без особых амбиций.
- У вас одиннадцать кораблей.
- Да, часть из них я финансировал лично.
- У вас много оружия.
- Вы весьма наблюдательны, сеньор. Что я собираюсь сделать - и мои солдаты должны смириться с этим, те из них, кто еще не смирился, - так это построить поселение, основать город во имя императора Карла Пятого, а затем от имени императора заявить о своем праве на эти земли и завоевать эту страну.
- Вы и впрямь амбициозны, господин, - опешил Агильяр.
- Это единственное решение проблемы, так как вскоре всех индейцев объявят официальными вассалами короля Карла, а восстание будет караться смертью. Такова воля Бога, воля Папы Римского.
- А губернатор Кубы, который прислал вас, знает о ваших намерениях?
- Этот глупый, недальновидный, толстый, мерзкий подлец, неспособный управлять собственными чреслами, этот Веласкес, что управляет Кубой, ничего не знает о Судьбе. Он будет завидовать нашей славе, он будет жаждать военных трофеев. Он не заслуживает ничего, кроме неповиновения.
- Я понял.
- Поняли? Мелочное недовольство Веласкеса может привести к тому, что он пошлет свои корабли, дабы остановить нас и привезти обратно, закованных в цепи. Несмотря на все препятствия, мы верны королю Карлу, Папе Римскому и Богу. Вы готовы к этому?
Сейчас Агильяр был готов лишь к тому, чтобы улечься в постель и поспать, а затем поесть за столом, почитать книгу при свечах и прожить остаток жизни, работая школьным учителем в приходе какого-нибудь заброшенного сонного городишки. Сбежав от своего хозяина, он и не думал, что окажется вовлеченным в заговор, грабеж, казни и предательство межконтинентального масштаба.
- Я восхищаюсь вами, команданте, но я не достоин этого. Видите ли, мне не хватит таланта. Вы, почтенный господин, и ваши отважные капитаны больше подходят для этой священной задачи.
- Верно. Мы как раз те люди, которым это по плечу. Experiencia es todo. Бог, слава и золото - других альтернатив в этом мире нет, если вы не хотите марать руки земледелием. - Кортес, принявшийся было расхаживать по каюте от волнения, вновь уселся. - Расскажите мне еще об этом воинственном народе.
Агильяр вздохнул.
- Войны тут ведутся часто, иногда - чтобы восславить богов, иногда - чтобы преодолеть голод, а иногда просто для развлечения. Их сражения называются "цветочными войнами", так как кровь пленников служит удобрением для цветов и от нее маис и все остальное растет лучше.
- Ритуальные войны? - Кортес налил Агильяру бокал вина, но тот даже не прикоснулся к спиртному.
"Бедняга, - подумал Кортес. - Неужели майя настолько запугали его, что теперь он не может наслаждаться благами просвещения?"
- Они стараются не убивать своих врагов на войне.
- Так это игра, а не война?
- Да, это игра, но она опасна. Жертвоприношения пленников тут в порядке вещей. Они ведут пленных на вершины пирамид, и там жрецы вырезают их сердца во славу бога солнца, Уицилопочтли. А конечности пленных съедают лучшие воины. То же самое практикуют и майя.
В каюте Кортеса стояли лишь койка, кресло, стул, стол, которым пользовались в случае необходимости для проведения хирургических операций, да еще пара скамеек. Оконные стекла были перепачканы пометом чаек и солеными брызгами, их прикрывали пыльные бархатные занавески красного цвета, подбитые серебром. Кортес поспешно задернул эти дорогие занавески, поскольку не хотел, чтобы кто-нибудь подслушал этот разговор. Вездесущие, как насекомые, проклятые шпионы могут, если пожелают, сломить верность солдат, заставить их поддерживать интересы этого подлеца Веласкеса, подбить их на возвращение домой. Кортес знал, что в его окружении полно трусов и бунтарей. От одной мысли об этом его бросало в пот, а по спине бежали мурашки. Неизвестно, кто живет в его бороде. Там настоящее царство вшей. В паху у него все болело от потертостей. И какой идиот выдумал гульфик? Кортес жил в тропиках Гаити, ради бога, почему же здесь ему так плохо?
- У них долгая письменная история, и их письмена очень красивы. У майя сложная система исчисления, а еще они изобрели то, что называют нулем. Они астрономы.
- Не стоит восхищаться язычниками, Агильяр. Пока вы были в плену, в Германии объявился богохульствующий монах-еретик, подлый шарлатан по имени Мартин Лютер, призывающий к восстанию и надругательству над святынями. Несомненно, вскоре его сожгут на костре. Он считает себя просвещенным, но им управляет дьявол.
Агильяр никогда не слышал о Мартине Лютере.
- Видите ли, Агильяр, мы, жители Новой Испании, - настоящая надежда для церкви. Европу раздирают противоречия, а здесь есть множество душ, ждущих обращения и жаждущих света.
- Они и так считают себя детьми солнца, капитан.
- Что ж, значит, полдела сделано. Видите ли, я верю в человеческую природу, Агильяр. Я верю в то, что человек предпочтет только лучшее. Именно поэтому мои офицеры и солдаты идут за мной.
- Вы им доверяете? А они вам доверяют?
- Да, несомненно. Куда денется бык, который не хочет тащить плуг?
Тем не менее Кортес был вовсе не так убежден в этом, как утверждал. Кому он мог верить? Денди Куинтавалю, открывшему первую фехтовальную школу на Кубе? Нельзя было пройти по улицам Гаваны, не наткнувшись на человека с рапирой. А черный раб Куинтаваля, с огромной головой и торчащими во все стороны волосами, отчего голова его напоминала голову Иоанна Крестителя на блюде, - что он думал о своем глупом хозяине? Этих черных не понять. А Исла? Может, он человек губернатора? У Исла лицо змеи, он всегда готов к атаке. Отец Ольмедо в лучшем случае нейтрален, в худшем - бесполезен. А этот францисканец Франсиско, человек настолько толстый, что было удивительно, как ему удается пройти два шага, не говоря уже о том, чтобы путешествовать по континенту? И еще Альварадо, чьи ноги не поспевают за его беспокойными мыслями, а кожа сочится страхом. Берналь Диас - просто лакей, но как он проявит себя в битве? Нуньес очень ценен как картограф и плотник, но он еврей, а значит, в Испании ему не позволяли брать в руки оружие, так что у него нет даже элементарных навыков в сражении на мечах. У Пуэртокарреро язык без костей, а Ботелло, предсказатель и прорицатель, и еще к тому же доктор, несомненно, по происхождению цыган, неверующий. Но он тоже нужен им, так как умеет делать ампутации и зашивать раны, а как предсказатель просто незаменим. Кортес повернулся к Агильяру.
- Я не потерплю предательства, и я вижу, что вы можете мне помочь. Я собираюсь сделать вас одним из офицеров.
- Меня, господин?
- А почему нет? У вас острый ум, вы отважны, немного потренировавшись, станете превосходным солдатом. - Помолчав, Кортес поднял указательный палец. - И вы знаете язык.
- Только чонталь-майя.
- Прекрасно для начала.
- Я не воин.
- Склонность к сомнениям вряд ли можно назвать добродетелью испанского гранда.
- Я не гранд, капитан.
- Полно, полно, приходской священник научил вас читать и писать, не так ли? Вы знаете катехизис и владеете латынью. У вас спокойный нрав, несмотря на постигшую вас участь. И не нужно говорить, что вы брезгуете войной. Сама жизнь - это война. Статуса и ранга можно добиться лишь действиями.
- Но я не умею обращаться со щитом, копьем, пикой, мушкетом, пушкой, алебардой, пращой, катапультой и арбалетом, команданте.
- Ну вот, вы уже знаете названия оружия.
Агильяр вздохнул. Не променял ли он одного хозяина, чьи цели были жестокими, но понятными, на другого, чьи цели являлись столь же жестокими, но более сложными?
- И еще кое-что, команданте. - Агильяр упомянул об этом вскользь, как будто вспомнив случайно, хотя и знал, сколь важна эта информация.
- Валяйте, дружище, черт побери!
- Ацтеки, народ мешика в Теночтитлане или, по крайней мере, их император… Это может показаться странным, но я слышал, что они верят, будто вы - Кетцалькоатль.
- Кеста… что?
- Кетцалькоатль - это бог ветра, мира и творения. По легенде, он воплотился в человеческом облике, был жрецом и поэтом, царем Тулы. Другие боги завидовали ему, так как он сделал людям много добра. Кетцалькоатля обманули, и ему пришлось оставить свой город Тулу. Говорят, что Тула пала под натиском других тольтеков. Как бы то ни было, покрыв себя позором, Кетцалькоатль отправился на восток и у Большой Воды, Восточного моря, воспламенил себя и превратился в звезду Венеру. Кетцалькоатль, Пернатый Змей: "кетцаль" - это птица с зелеными перьями, а "коатль" - это змея. Он был бледнолицым и бородатым. Предсказание гласит, что он вновь займет трон Мешико в год Одного Тростника. Сейчас год Одного Тростника.
- Они думают, что я бог?
- Я слышал, что император Моктецума считает, будто вы избранный.
- Вы оказали мне большую услугу, рассказав это, Агильяр.
"Избранный, - осмелился подумать Кортес. - Я избранный. Я восстал из праха, но взойду на трон, взойду". Кортес принялся расхаживать по комнате, но, вспомнив о присутствии Агильяра, остановился, хлопнув в ладоши.
- Так значит, они считают меня избранным…
Канули в прошлое дни бесконечных забот на Кубе и Гаити, скучные утра на энкомьенде, утомительные ночи вежливых разговоров с женщиной, которая называла себя его женой. Погрузившись в глубины памяти, Кортес видел себя юношей в своем родном городе Медельине, что в Экстремадуре, когда он проводил долгие вечера, валяясь на кровати и читая рыцарские романы, мечтая о том, как повторит все эти подвиги. А до того он жил во чреве матери, плавая во тьме. Имел ли он выбор? Ему следовало смириться со своей судьбой на этом континенте. Ему исполнилось тридцать три года.
- Вы читали книги об Амадисе Галльском, команданте?
- Конечно же, Агильяр.
Кортес давно был взрослым мужчиной, но его по-прежнему приводили в восторг романы. Он обожал истории о волшебных островах, мечтал о сказочных сокровищах и таинственных пещерах. Живя на Кубе и Гаити, он мчался в доки всякий раз, когда из Испании приходил корабль с новыми книгами. Он проглатывал их, как пищу. Кортес создавал в воображении королевства, мощенные драгоценностями, и думал, что нет ничего лучше, чем стать славным рыцарем и завоевать сердце принцессы.
- Если и есть что-то в мире, напоминающее сии предания, команданте, так это золотая столица мешика - Теночтитлан.
Глава 8
Пока Агильяр и Кортес сидели в каюте, обсуждая планы на будущее, особенности этой страны и то, кто был богом, а кто не был, любопытный Пуэртокарреро, как и опасался Кортес, устроился у окна и подслушал рассказ Агильяра о традициях массовых убийств у ацтеков. Он тут же поделился новыми сведениями с Берналем Диасом, сидевшим на палубе и опорожнявшим кишечник, избавляясь от непереваренных лепешек из маниоки.
- Ритуальные жертвоприношения и каннибализм, - шепнул Берналь Диас Исла.
Исла знал, что никто в здравом уме не захочет есть жилистое мясо Берналя Диаса, если будет возможность этого избежать. Берналь Диас поинтересовался у офицеров, игравших в кости на палубе, кого бы они предпочли съесть, мужчину или женщину, если бы оказались в спасательной шлюпке в открытом море и без запасов пищи. Можно отрубить себе руку или ногу и съесть ее, сообщил им Исла, хотя, честно говоря, он бы сначала проглотил ближнего своего, а потом уже принялся пожирать себя. Альварадо спросил у Ботелло, съел бы тот его или нет, если бы возникла такая необходимость. "Конечно", - ответил Ботелло. Тогда Альварадо спросил у Куинтаваля, не приходилось ли тому когда-либо кусать женщину в порыве страсти. "Я бы скорее умер от голода, чем съел кого-нибудь", - заявил Франсиско. Все сомневались в этом, так как Франсиско голодная смерть угрожала в последнюю очередь, и все знали, что он постоянно бегает на камбуз, хватает там что придется и пихает себе в рот.
- Каннибализм хуже содомии, - сказал Берналь Диас, покосившись на Аду.
Аду знал, о чем тот думал, но на самом деле он никогда никого не ел, и этот обычай был ему не знаком. Там, где он родился, все предпочитали бататы.
- Слово "каннибал" происходит от названия жадного до людской плоти племени карибов с острова Гренада. - Куинтаваль изучал традиции индейцев.
Его слуги-индейцы Хуан и Мануэль сидели молча, не шевелясь.
- Столкновение карибов и европейцев обернулось трагедией, так как они предпочли плену самоубийство и все сбросились со скалы, - сказал брат Франсиско.
- Я бы не назвал это трагедией, - возразил Исла. - Я бы назвал это переводом рабочей силы.
Одного касика поймали до того, как он спрыгнул вниз, и предоставили возможность выбрать смерть через повешение, а не через сожжение на костре, если он примет христианство, но он предпочел костер, так как в христианском раю он повстречал бы слишком много христиан.
Аду вполне понимал того касика, стремившегося к миру любой ценой, ведь кому захочется провести вечность в обществе своих убийц? Что касается прыжков со скалы, то на Кубе Аду часто думал о том, чтобы спрыгнуть со скалы, повеситься или броситься на меч. Искушения окружали его со всех сторон. Тем вечером он заметил потрясение на лицах двух индейцев, якобы не говоривших по-испански, которых все считали глухими и глупыми.
Брат Франсиско знал, что индейцами занимался добрый отец Лас Касас, предложивший привозить рабов из Африки. Он описывал этот случай массового самоубийства, упомянув также то, что за людьми гнались псы. Брат Франсиско сам побежал бы за карибами, чтобы сказать им: "Не прыгайте, я не буду вас есть, жечь или вешать".
Ботелло не считал, что каннибализм - столь уж редкое явление. Он слышал, что когда-то в далекой Ирландии ранней весной вождей племен приносили в жертву, а затем поедали, чтобы урожай был хорошим. "Король умер, да здравствует король!" - таков был их девиз. И если уж речь зашла о жертвоприношениях, разве старые короли не посылали своих юных подданных на войну, в то время как сами отсиживались в безопасности? И разве христиане не были по-своему каннибалами, ведь они ели плоть и пили кровь Христову, плоть и кровь Богочеловека.
Кортес, оставшись в своей каюте один, подумал о том, что этого священника-расстригу Агильяра направила к нему длань Божья. Сняв в конце концов гульфик, он высвободил гениталии, стащил нагрудник, раскрыл доспех как книгу и положил его на пол. Высокие сапоги пришлось тянуть за каблуки. Затем он отстегнул чулки от петель, висевших под его дублетом. "Так значит, они думают, что я бог", - размышлял он. Выпрямив спину и забросив руки за голову, он гордо выдвинул вперед подбородок и исполнил несколько танцевальных па. Это был цыганский танец, а может быть, танец мавров. Снова элегантно вскинув руки, он защелкал пальцами как кастаньетами, он щелк-щелк-щелкал. Его пятки шлепали по полу каюты: шлеп-шлеп-шлеп. И пойдут трещины по империи: хрясь-хрясь-хрясь. Возможно, начнется гражданская война, а это просто чудесно. "Я бог, - пел он. - Бог, бог. Бог".