Успокаивая себя, Алена умылась и налила себе чаю. В это время раздался телефонный звонок. Кто-то помолчал, постучал ногтем о трубку и отключился. Почему-то Алене показалось, что это не Денис. Она всегда чувствовала, когда звонит он, даже если его не было слышно. Да и он вряд ли стал бы молчать в трубку… Если сказать нечего, то он и звонить не будет. Как, например, все последние месяцы.
Служба близилась к концу. Все время Алену не оставляло ощущение, что на нее кто-то пристально смотрит. Она старалась не поворачиваться на прихожан, все равно в полутьме она бы никого не разглядела. А пожилой, хорошо одетый человек действительно не отрываясь смотрел на девушку. Время от времени он вместе со всеми быстро и привычно крестился, поглядывая на часы.
После службы Алена не стала задерживаться, хотя видела взгляд отца Григория - он явно хотел с ней поговорить. Можно было бы, конечно, рассказать ему обо всем, и про фольгу, и про странные звонки, но не в этот раз. Алена не очень хорошо себя чувствовала, с трудом достояв до конца службы. Может, права Кира, и хватит работать? В музыкальной школе скоро будут экзамены и каникулы. А здесь… Алене очень нравилось приходить на службу, видеть, что есть какие-то совсем другие люди, проще, наивнее, чем, например, она с Кирой или Денис. Она не верила так искренне и безоглядно, но среди этих людей чувствовала себя просто и хорошо.
Алена вышла из церкви и увидела, как сидевший на лавочке у крыльца невысокий пожилой человек встал навстречу ей. Улыбнувшись, он стал очень похож на озорного гнома.
- Не торопитесь так, деточка! Здравствуйте, моя милая! - окликнул он ее и, чуть прихрамывая, подошел поближе.
Алена остановилась, с радостью узнав своего преподавателя из института.
- Эммануил Вильгельмович! Здравствуйте!
- Прошу вас, не трудитесь, не выговаривайте имя моего батюшки.
Алена улыбнулась:
- Хорошо.
- Я ведь зашел сюда на ваш голос! Гулял мимо, услышал голос неземной красоты, подумал - я такой голос слышал только у одной своей ученицы, которая совершенно пропала после института. Куда же вы пропали, Алена?
- Я… преподаю музыку детишкам. В очень хорошей музыкальной школе. И здесь еще… пою…
Эммануил покачал головой:
- Неправильно. Это хорошо, но совсем неправильно… Вы не спешите домой? Вас не ждут дети? Муж?
Алена, чуть помолчав, ответила:
- Нет.
Она знала, что просто так ни один мужчина - ни шестнадцати-, ни шестидесятилетний такого вопроса не задаст. Если уметь читать по их условным знакам, говорила бабушка Варя, то увидишь, что у них, как у собачек, - не больше пяти-шести рефлексов. Подбежал к столу, понюхал - хочет есть, другого не предлагать. Лакает воду - не отрывай, пусть напьется. Подбежал, залез носом под юбку, нюхает - дай по носу и прогони, но не надейся, что уйдет далеко. Рухнул на подстилку - пусть выдрыхнется. Рвется лизать руку или ногу, дай лизнуть разок, это у него движение души. Хочет бегать и гулять - отведи в лес, отпусти с поводка, пусть нагуляется… Ну а если потеряется в лесу, то либо одичает, прибьется к стае таких же, как он, свободных и всеядных хищников, либо кто-нибудь его, болезного, подберет. Жалеть о такой собаке нечего. Хорошая собака всегда найдет дорогу домой.
- Пройдемся, Аленушка, если не возражаете. - Эммануил церемонно предложил ей руку.
Они пошли рядом. Алена, видя, что он старается идти ровно и быстро, наверное, чтобы не так была заметна хромота, стала чуть придерживать шаг.
- У меня в июне будет несколько концертов в Москве, - заговорил Эммануил, поглядывая на Алену из-под седых лохматых бровей. - Хочу предложить вам участвовать в них. Я буду играть на лютне и на флейте свои произведения, два мальчика, мои студенты, будут петь и тоже играть. Вы же украсите все это своим голосом, если, конечно, согласитесь.
Алена в сомнении покачала головой:
- Спасибо, Эммануил Вильгельмович… Не знаю. Боюсь, что могу подвести вас.
- Вы - и подвести? Не поверю ни за что. Я помню, что вы очень аккуратная и ответственная девочка.
Алена улыбнулась.
- Мне… сложно будет приезжать на репетиции…
- Что такое, деточка? - Эммануил приостановился и взял ее за локти обеими руками. - У вас что-то не в порядке?
Алена ответила не сразу - она не собиралась говорить об этом бывшему преподавателю, которого не видела несколько лет и с которым никогда не была особенно дружна. Но он как будто так искренне заволновался, что она все же объяснила:
- Я… я жду ребенка.
Эммануил неожиданно был просто потрясен.
- Что вы говорите! Это прекрасно! Позвольте я поцелую вам руку!
Алена смущенно протянула ему руку. Эммануил крайне почтительно взял ее и, склонившись, едва прикоснулся к ней губами.
- И кто же тот счастливец, который ждет ребенка вместе с вами? - спросил он, не отпуская ее руки и глядя на девушку снизу вверх.
Алена аккуратно освободила свою руку и снова улыбнулась.
- Мне… не хотелось бы говорить об этом…
- Не буду настаивать… Наверно, кто-то из тех прохиндеев, которые увивались вокруг вас в институте?
- Нет. Ну… собственно, никто больше, похоже, и не ждет.
- Я так и знал! Я сразу понял, глядя на вас в церкви, что с вами случилось что-то чудесное!
Алена внимательно посмотрела на него. Она хорошо помнила, как неожиданно иногда Эммануил проводил свои семинары по композиции. Однажды он предложил за полчаса набросать иной финал к опере Верди, в другой раз - "в общих чертах" изменить музыкальное решение балета Хачатуряна…
Как-то во время занятия перед летней сессией он открыл окно, выходившее в маленький дворик во дворе института, и сказал:
- Милые дети. Прошу маленький экспромт. У вас есть несколько минут и два любых инструмента, которые вы себе выберете в своем воображении. Тема: вот этот майский день и то, что каждый увидит из окна и почувствует при этом. Сочинения прошу сдать в конце занятия, проверим в следующий раз. Это и будет вашей экзаменационной работой по моему предмету в этом году.
Студенты, никак не ожидавшие такого, переглянулись, но, зная непредсказуемый нрав Эммануила, быстро принялись за работу. Кто-то написал этюд для фортепьяно со скрипкой, кто-то упростил себе задачу, выбрав ударные, - ведь весна же, скоро лето, ясное небо, и вообще, впереди - долгая и радостная жизнь!
Алена же смотрела-смотрела на большой нестриженый куст жасмина, невероятно разросшийся за прошлое лето и теперь щедро осыпавший белые ароматные лепестки вокруг себя, и как будто услышала две флейты. Каждая играла свою мелодию. Они перегоняли друг друга, на секунду сливались, затем снова расходились почти до диссонанса… Девушка не заметила, как за спиной у нее встал Эммануил. Он слегка коснулся ее головы. И тут же убрал руку. Алена ощутила легкий горьковатый запах его туалетной воды. Композитор ближе склонился к ее тетрадке.
- Милая девочка… - негромко проговорил он. - Это чудесно… Именно две флейты… Я тоже сегодня весь день слышу флейту… И еще что-то… Но я никак не мог понять, какой же второй инструмент… А это, оказывается, вторая флейта… Давайте добавим к этому еще партию женского голоса, скажем, меццо-сопрано… И вот здесь, смотрите, не пойдем на крещендо, а наоборот, пусть флейты совсем почти затихнут… И если резко поменять тональность… И голос пусть звучит один и неожиданно оборвется… Вот здесь напойте… Да, правильно, не си-бемоль, нужно ниже, звук должен быть теплее… - Эммануил обернулся к студентам: - Кто не уверен в собственных силах и талантах, может закончить дома, с инструментом, и принести в следующий раз.
- Я бы тоже хотела закончить дома, - попросила Алена. - Если честно, я не так хорошо слышу то, что написала, как вы…
- Правда? - заметно огорчился тогда композитор. - Как жаль. Прошу, конечно, доработайте дома… И добавьте голос, непременно…
Сейчас они шли по улице, и пожилой человек вдруг абсолютно серьезно спросил ее:
- Это было непорочное зачатие, да, девочка моя?
Эммануил смотрел на нее, как будто ждал ответа на свой неожиданный вопрос. Он, конечно, пошутил… Но почему бы, собственно, не случиться чуду? Особенно с такой милой девушкой…
Алена, чуть улыбнувшись собственным мыслям, ответила:
- Увы, Эммануил Вильгельмович, вполне обычное.
Эммануил продолжил все так же восторженно:
- И все равно! Это прекрасно!.. А, простите мое любопытство, - спросил он, чуть понизив голос, - почему - никто не ждет?
Алена ответила:
- Так получилось. Не расскажешь в двух словах. Мне здесь поворачивать, вон там мой дом…
- Как? Королева живет не в жемчужном дворце?
- И ездит не в золоченой карете, а в пятьдесят девятом троллейбусе.
- Секундочку… - Эммануил загадочно улыбнулся. - Не исчезайте, дорогая моя… - Прихрамывая, он поспешил к киоску с цветами.
Алена с грустью смотрела ему вслед. Неудобно, неловко, глупо… Как глупо… Эммануил вернулся торжественным шагом с большим букетом ярко-розовых и малиновых роз.
- Прошу вас, дорогая моя! Примите это. За прекрасную весть… Вы даже себе не представляете…
Алена непонимающе посмотрела на него. Эммануил как будто и не замечал ее недоумения.
- Вы любите такой цвет?
"Нет", - хотела сначала честно сказать Алена, но ей почему-то стало его жалко.
- Моя мама любит, - ответила она, не глядя ему в лицо.
- К матушке обязательно пойдем! Дорогая моя, дорогая… Я не буду провожать вас до дому. Но вы должны пообещать, что придете ко мне на концерт - послезавтра! И заодно подумаете, может, вы все-таки осчастливите нас своим участием в следующий раз. Алена вдруг почувствовала, что невероятно устала.
- Да, конечно, Эммануил Вильгельмович…
- Прошу вас, милая моя, не поминайте моего батюшку. Каждый раз, когда я слышу его имя, вспоминаю, как он одной рукой держал меня за волосы, а другой бил по губам, когда я говорил слово "нет". Вы устали, девочка.
Алена кивнула.
Эммануил серьезно посмотрел на нее и спросил:
- Можете ответить мне на один вопрос?
- Постараюсь.
- Я похож на старого гнома?
- Н-нет… - она засмеялась, - не очень…
- А мне кажется, что похож. На доброго старого гнома, у которого в пещере стоит сундук с драгоценностями, а в печке варится… волшебный напиток мудрости… И, - он добавил шепотом, - вечности…
Алена устало улыбнулась.
- Все, все! Отпускаю вас! Вам надо беречь себя! Пообещайте мне прийти на концерт. В каком-нибудь воздушном голубом наряде…
- Я постараюсь. Спасибо за розы! До свидания! - Она поспешила уйти.
Эммануил поклонился ей.
- До свиданья, до свиданья, милая девочка… - бормотал он, глядя ей вслед, - красивая, нежная девочка…
Глава 6
На открытой веранде ресторана почти никого не было. Оксана взглянула на подругу, меланхолично жующую огромные маслины.
- Даже не думала, что на меня это произведет такое впечатление… - Слезы снова помешали ей говорить.
- Да-а-а… уж ты, мать, что-то… Один раз видела тебя в слезах, когда Гоги хоронили… - Жанна отодвинула тарелку с маслинами от себя подальше.
Оксана через силу улыбнулась:
- И еще когда восемнадцать миллионов в девяносто восьмом потеряла.
- Вот именно! Хоть было о чем потосковать! А тут что? Ну и хрен с ней! Пусть рожает, сволочушка! А это точно? Может, она нарочно ему говорит?
- Так это не она говорит. Костик, ну… который за ней… присматривает… узнал все в консультации, мужем представился… Точно - пять месяцев…
Жанна прицокнула языком и посмотрела на Оксану.
- Ну что, подруга… Давай выпьем… - Она налила вина себе и Оксане. - Или ты лучше не пей пока, побереги себя… - Она быстро выпила сама, закрыв второй бокал рукой, и продолжила: - Вот что… Рожать надо.
Оксана посмотрела на подругу в ужасе.
- Кому?
- Тебе, тебе рожать надо. Другого выхода нет. Ежели уж без него лететь тебе с одним крылом, без орла твоего… Ох, не понимаю я этого! Ты - такая умница, и хорошенькая, и… А он… - Жанна махнула огромной рукой. - Ладно-ладно - любовь! Ну вот я и говорю - рожай и ты тоже!
- Да ты что, Жанка! Ведь… ведь мне уже сорок лет почти! - Оксана замолчала, потом под взглядом подруги поправилась: - Сорок два…
- И что теперь? Вся жизнь - подготовка к большому климаксу? Вторые роды в сорок два - нормально! У меня соседка в сорок пять родила - первого! Сама! Не лежала ни одного дня! Ну а потом… ведь можно, чтоб вынашивала не ты и рожала - тоже не ты…
- Да?
- Хотя… Для этого надо у него спермы набрать… А с другой стороны, ему бы говорить не надо об этом деле деликатном… Его бы, милого, удивить: мол, мы и сами с усами! Да, малышка моя? - Жанна погладила по плечу расстроенную подругу. - Да подожди ты - не грусти!.. Придумаем что-нибудь… Слушай, мать, а вы вообще как - живете? Ты можешь подгадать и забеременеть, это же какой-то там по счету день цикла, что ли? Меня тут все один мальчуган, отец большого семейства, спрашивал каждый раз… - Жанна неожиданно протянула тоненьким жалобным голосом: - "Жануля-крохотуля, а сегодня у тебя, случайно, не одиннадцатый день? А то у меня все девушки на одиннадцатый день беременеют…"
Оксана, пытаясь собраться с мыслями, вытянула из пачки сигарету, покрутила ее, положила обратно в пачку, достала соседнюю и закурила.
- Жан… Да нет… Ну, подожди… Как мне рожать?
Жанна пожала плечами:
- А что тут такого?
- Но ты ведь не рожала… Это ужасно. Ужасно!
- Не рожала, потому что не смогла, ты ж знаешь, - суховато ответила та. - И очень об этом жалею. А ты наверняка сможешь.
- Прости меня. Просто я… Это очень неожиданно.
- А чего тут неожиданного? Если ты так уж к нему приросла… У него ведь действительно нет ребенка…
- Господи, да вообще зачем им дети, мужчинам! Тем более, что Деня так любит Маргошу… Как свою… И она его любит… больше, чем меня…
- Э-э нет, подруга. Это совсем другое.
- Слушай, да я как вспомню, как я Маргошу носила… Сначала от всего тошнило, даже от зубной пасты… Потом тошнить перестало, зато есть ничего нельзя было - чтобы не поправляться, И в то же время - надо было все есть, чтобы витамины получать… Воды, чаю - четыре чашки в день, больше - нельзя. Кошмар был какой-то для меня, я все время пить хотела. И потом… я же курю…
- Бросишь.
- Ну, это еще ладно… А красоту последнюю потеряю? Раздуюсь, как жаба, лицо пятнами пойдет, после родов волосы все выпадут, зубы полетят один за одним… Фигуру точно уже не верну потом, живот повиснет, вены полезут…
Жанна проговорила с некоторой осторожностью:
- Есть ради чего… гм…
- А бизнес? Все к черту полетит… Нищими останемся… Вор на воре, только и смотрят, как бы у меня украсть… - Оксана нервно погасила сигарету, сразу достала другую. - Да! И еще пить ни капли нельзя, и лекарств никаких нельзя… А я без снотворных часто и заснуть не могу…
- Ну, мать… ты наговорила… А как остальные-то?
- Вот больных и рожают, с измененными хромосомами… Ой, а сами роды… Если кесарево делать - так весь живот исполосуют. Такая красавица буду… А если не делать - я второй раз этой муки просто не перенесу!
- Можно, говорят, под наркозом… - Жанна опять пододвинула к себе тарелку и, вздохнув, отправила в рот сразу несколько жирных, сочных маслин.
Оксана махнула на нее рукой:
- Ты что! От наркоза знаешь что бывает с ребенком… Может потом вообще не ходить. Или дураком будет, заторможенным… Нет, Жанка, давай что-нибудь другое придумаем…
- Слушай, я что-то забыла, а церковь тебе разрешает предохраняться?
Оксана покрутила в руках ярко-розовую зажигалку в форме собачонки.
- Ну… Аборты не разрешает, а предохраняться… На все воля божья…
- Да прямо ладно! Так они там, угодники с ангелами, собралися, сидят и думают: рожать Оксанке или не рожать. Эх, слушай, поздно мы узнали, а то можно было бы с шалавой его договориться, купить у нее ребенка…
- Ерунду говоришь.
- Ерунду, конечно, - сразу согласилась Жанна. - Ой, знаешь, мне кажется, не уйдет твой сладкий никуда. Раз до сих пор не ушел.
Оксана с надеждой посмотрела на подругу.
- Ты думаешь?
* * *
Алена вышла после вечерней службы. На улице было еще светло. Она легко спустилась по высоким ступенькам церковного крыльца и пошла по двору к выходу. Из другого здания во дворе навстречу ей вышел отец Григорий.
- Дочь моя непраздная, куда это ты так припустилась? Спешишь?
- Нет, просто холодновато, - улыбнулась Алена. - А почему "непраздная"?
- Потому что беременная. Садись-ка в машину, довезу тебя.
Алена в нерешительности посмотрела на священника:
- Я обычно пешком до дому хожу. Надо много гулять. Спасибо.
- Матушка Татьяна в гости тебя давно ждет. Садись.
- Хорошо. Спасибо, - растерянно согласилась Алена.
- С праздником, батюшка! - поздоровалась с отцом Григорием пожилая консьержка в чистом подъезде нового дома, еще пахнущего краской.
- И тебя также, матушка. Будь здорова, - приветливо улыбнулся тот.
Старый дом пахнет жизнью, подумала Алена, проблемами, праздниками, и запах никогда до конца не выветривается, встречаясь с новыми и новыми оттенками каждодневного бытия живущих в доме людей. Воскресенья наполняют подъезд ароматами котлет, жареной курицы, пирожков… На чьей-то площадке стойко держится кисловатый запах вина, расползаясь вниз по лестнице, где-то табачный дым за годы пропитал стены так прочно, что его перешибить может разве что маленький веселый котенок, брезгливо вылезающий из собственных лужиц.
А новый дом пахнет краской, известкой… Подготовкой к будущей жизни. Пахнет так радостно, волнующе, как будто обещает, что ни у кого не будет ни описавшихся котят, ни соседей-пьяниц, что никто в этом подъезде не будет болеть, умирать, бросать друг в друга банками с томатной пастой и расписывать стенки тлеющими окурками.
В новом скоростном лифте они быстро поднялись на семнадцатый этаж.
- Высоко… - проговорила Алена, когда они вышли на площадке с панорамным балконом.
- Хорошо, что не двадцать третий, - кивнул священник и показал ей на красивую дубовую дверь. - Проходи, дочь моя.
Отец Григорий открыл дверь своим ключом. Им навстречу вышла миловидная женщина в длинном зеленом платье с ребенком на руках.
- Познакомься, матушка. Это Алена, лучший голос нашего хора.
Алена смущенно улыбнулась:
- Здравствуйте.
Жена священника с улыбкой кивнула, с интересом глядя на Алену:
- Здравствуйте, очень рады.
Отец Григорий энергичным движением снял уличные ботинки и прошел на кухню с пакетом фруктов, спросив на ходу у жены:
- А шалопаи где?
- Тема с французского звонил, задержался, Леша поехал за дисками куда-то… - Татьяна обернулась к Алене: - У нас мальчики погодки, десять и одиннадцать лет, а вот теперь еще девчонки-двойняшки… - И она поцеловала притихшую у нее на руках малышку в лобик.
Алена, не зная, что сказать, улыбнулась. Отец Григорий вышел из кухни с большой корзинкой фруктов.
- Ты отпустила уже Настю? - негромко спросил он у жены.
- Да… Она просила сегодня пораньше… - Татьяна объяснила Алене: - Помогает мне одна женщина, сама не справляюсь с таким хозяйством.